СТАСИК В ЗАТРУДНЕНИИ

Стасик Гроховский мучился.

Он твёрдо считал, что на земле нет другого такого несчастного человека, как он. Неприятности сыпались на него одна за другой. Ну, посудите са­ми. Попал под влияние беспечного Галкина и начал учёбу в новой школе с двоек. Обманул маму и про­пустил уроки. Обманул учительницу и совсем запу­тался, потому что и дальше придется тоже всем лгать и вывёртываться — ведь нужна записка от родителей, завтра опять спросит Таисия Николаев­на. Правда, она похвалила его сегодня за дружбу, но она ещё не знает, к чему эта дружба привела. И, может быть, уже никогда больше не будет его так хвалить перед всем классом!

Галкин ничего этого не понимает. Вот в классе восхитились тем, что Стасик помог товарищу, а сам Гал­кин этого даже не ценит — он ни разу не похвалил Стасика. А когда после уро­ков стояли в подъезде, Гал­кин опять только спорил о пустяках.

Из двери подъезда вид­нелся краешек голубого не­ба, на котором одиноко ви­села едва заметная звёздоч­ка. Как и все звёзды, она мерцала и подмигивала Ста­сику.

Стасик вздохнул и ска­зал, что надо было им сразу признаться про лес, когда заговорили о коллекции.

— Как это признать­ся! — заспорил Галкин. — Ведь мы объяснили, что болели.

— Объяснили, объясни­ли, — передразнил Ста­сик. — Теперь вот объяс­няй дома.

Одинокая звёздочка про­должала нахально подмигивать. И Стасик, опять вздохнув, неожиданно спросил:

— Знаешь, почему звёзды мерцают?

— А ты знаешь? — вопросом на вопрос ответил Лёня.

— Я у тебя спрашиваю.

— А я не обязан на всякие твои вопросы отве­чать, — отрезал Лёня. — Вчера про луну, сегодня про звёзды. Нужны они тебе!

— Вот и нужны! — заупрямился Стасик и сразу вспомнил о маме, которая хотела узнать о звёздах у папы.

Да, сколько ни оттягивай, а разговаривать с ма­мой о школьных делах тоже придётся.

Но неизвестно, как бы Стасик повел себя дома, если бы, расставшись с Галкиным, не встретил слу­чайно у ворот Аню Смирнову. Когда Аня заговори­ла о плакате для класса, Стасик вдруг решил, что дружба дружбой, а подчиняться Лёньке Галкину хватит, и сразу согласился написать плакат. А вме­сте с этим решением словно что-то повернулось у него внутри: захотелось также изменить свою жизнь и не скрывать больше ничего дурного ни от мамы, ни от учительницы. Придя домой, Стасик выбрал удобную минуту и во всём признался маме.

Она сидела перед ним на стуле и слушала, не прерывая, а он как мог рассказывал о том, что рисовал для Галкина альбом, запустил занятия, вчера даже прогулял, и учительница теперь требует записку — правда ли он болел, как объяснил ей.

Выслушав, мама спросила:

— Это всё?

— Всё.

— А по-моему, ещё не всё. Где ты рисовал этот альбом?

Стасик покраснел: значит, ей уже и про «каби­нет» известно.

— Да это просто так… Оборудовали мы, — на­чал он, — чтобы никто не знал, для интереса. Играть там интересно.

Мама встала.

— Ну что ж, — голос её звучал спокойно. — Я не запрещаю, играй.

— А ты откуда узнала? — робко спросил Ста­сик.

— Анна Сидоровна сообщила, не утерпела, ла­зила вчера к вам по лестнице. Я и ей сказала: пусть играют. Только учёба из-за этого не должна стра­дать.

— Постой, — воскликнул Стасик, видя, что ма­ма направилась в кухню, словно считая разговор законченным. — А как же теперь со мной?

— Что с тобой? — обернулась Прасковья Дмитриевна.

— Ну вот, прогулял… Двойка…

— А тут, по-моему, все ясно. Ты добровольно открылся мне. Значит, сам считаешь: поступил пло­хо. Из этого я делаю заключение: больше так по­ступать не хочешь. О чём же ещё говорить? Проби­рать тебя? Вот и исправляйся.

— А в школе-то как? Таисия Николаевна запис­ку ждёт…

— Ну, дорогой мой, ложь твою мы с папой при­крывать не будем. Стыдно признаваться перед классом, что солгал? Однако придётся. За ошибки всегда учись расплачиваться. Имей на это му­жество.

И Прасковья Дмитриевна ушла из комнаты, как будто была уверена, что Стасик обретёт мужество, чтобы расплатиться за ложь.

Стасик понимал, что и вправду говорить больше не о чем — не пойдет же мама в школу объяснять, что он соврал. А обманывать учительницу он уже не сможет, и мама это знает. Поэтому теперь только от него самого зависит, как выйти из создав­шегося положения.

С мыслью подойти к Таисии Николаевне и так же, как маме, честно признаться во всем Стасик пришел на следующий день в школу.

Но прежде чем он успел увидеть учительницу, его поймал на лестнице Галчонок.

— Записку притащил? — широко улыбаясь, спросил он.

— Нет, — ответил Стасик.

— Я тоже нет. Но на сегодня можешь быть спо­коен. Таисия Николаевна меня уже спрашивала, и я сказал, что принесу завтра, а у тебя завтра в школу мать придёт.

— Как придёт? — не понял Стасик.

— Ну, так сказал я Таисии Николаевне!

— Ведь это же неправда!

— А что делать? Сознаваться, что прогуляли?

— Лучше сознаться…

— Попробуй только! Хочешь меня подвести?

— Всё равно раскроется.

— Когда ещё там! — отмахнулся Лёня. — А пока никто не знает. Думаешь, Таисии Николаев­не только и дела о нашем прогуле помнить? Забу­дет, и всё уляжется!

Галчонок запутывал Стасика ещё сильнее. Ко­нечно, новый его обман ни к чему хорошему не приведёт. Но невозможно было теперь подойти к учительнице — выдать товарища. Стасик в конце концов решил, что обо всём расскажет маме и по­просит её в самом деле сходить в школу. А попадать в неприятные истории из-за Лёни надоело. И когда Лёня решил удрать с отрядного отчётно-выборного сбора, Стасик взбунтовался.

— Можешь один удирать! А меня оставь в по­кое!

— Ух ты, паинька! — засмеялся Галчонок. — Луна, звёзды!

Почему он вспомнил про луну и звёзды, о кото­рых у них были мимолётные разговоры, неиз­вестно. Как бы там ни было, на уроках Стасик и Галкин сидели уже отодвинувшись друг от друга.

А на большой перемене к Стасику подошёл Ше­реметьев.

— Зря ты Галкину альбом делал, — заявил он.—Только время терял. Лучше бы свои рисунки закончил. Больше пользы.

— Какой пользы? — спросил Стасик.

— Так ведь рисуешь ты вон как здорово! На выставке-то первое бы место занял. А ему всё это ни к чему, — пренебрежительно махнул он рукой в сторону бегающего по коридору Галкина. — Он у нас всегда такой, отстающий.

Шереметьев только что на уроке истории на «отлично» отвечал у доски. И, слушая его сейчас, Стасик подумал, что на самом деле нет никакого интереса стараться для Галкина, гораздо лучше от­вечать на уроках, как Шереметьев, с блеском, по­ражая всех своим красноречием.

Но Димке он ничего не сказал.

На отрядный сбор вместе с вожатым Володей пришла классная руководительница.

Ребята говорили, что первый сбор с Володей был скучным. Стасик видел, что и сейчас многие сидят с унылыми лицами, не ожидая хорошего.

А Володя, стройный, в лыжной курточке, на которой ярко выделялся новенький пионерский гал­стук, о чём-то переговаривался с учительницей и Геной Кузевановым. Все трое поглядывали в окно, качая головами. С утра стояла тёплая, солнечная погода, но с середины дня поднялся ветер, нагнал туч, заволок ими небо, ходуном заходили голые вет­ви тополей перед школой, и сразу сиротливо заби­лись они, застучали в окна, просясь с холодного ветра в комнату.

— Пусть так! — произнёс, наконец, Володя громко, обращаясь к сидящим за партами пионе­рам. — Придется в зале. — И вдруг приказал: — Встать!

Этого никто не ожидал, поднялись кое-как, не очень охотно.

Откинув руку в сторону, Володя подал следую­щую команду:

— Построиться!

Это было уже что-то новое. Зашевелились бы­стрее, начали строиться по росту, как на физкуль­туру. Конечно, ребята сильно шумели и баловались, толкая друг друга. Но тут прозвучало строго и ре­шительно:

— Равняйсь! Смирно!

Стало тихо. Тогда Володя скомандовал «Напра­во!», а потом — «Шагом марш!». И в ту же секунду, когда ребята сделали первый шаг, в коридоре заиграл баян. На всех лицах появились улыбки. Володя, тоже заулыбавшись, вывел отряд из класса, и все увидели высокого паренька с баяном в руках — Володиного товарища, десятиклассника Женю, который старательно наигрывал марш. Под музыку спустились вниз, в зал, где есть сцена и где всегда проходят уроки физкультуры. Сейчас зал был сво­боден.

Музыка смолкла. Володя приказал звеньевым выйти вперёд и отдать рапорт председателю совета отряда о том, сколько человек присутствует на сборе. Звеньевые, с непривычки путаясь, кое-как от­рапортовали Гене Кузеванову. Особенно запинались девочки — Ляля Комарова и Маша Гусева. Лучше получилось у Димы Шереметьева, звеньевого перво­го звена. Потом от имени всего отряда отдал ра­порт пионервожатому Гена Кузеванов. Володя под­нял руку над головой, салютуя:

— Юные пионеры, к борьбе за дело Коммуни­стической партии будьте готовы!

Все дружно ответили:

— Всегда готовы!

После этого вожатый сказал:

— Вольно! Сейчас проведем сбор. Хотели сде­лать в саду, но подвела погода. Придется здесь. Выступать прошу всех. После выборов актива — игры и танцы! Внимание! Разойдись! Садитесь!

— А где садиться, где? — удивились девочки. Зал был почти пустой — по разным углам его стояло всего несколько скамеек и стульев, да в углу у окон лежали горкой матрацы, которые исполь­зуют во время уроков физкультуры.

— Стулья на сцену, на сцену, к столу, для пре­зидиума! — закричал кто-то.

Но Володя распорядился поставить стол внизу, около сцены, а рассаживать ребят начал вокруг — кого на чем: на скамейках, на стульях и прямо на матрацах — для этой цели их раскладывали на по­лу. Многие сели на сцене, свесив ноги. Лёня Гал­кин, которому не удалось сбежать, потому что его задержала в дверях Таисия Николаевна, взобрался верхом на спортивного козла. Козла подкатил для себя к самой сцене Валерий Петренко, но Галкин впрыгнул первый. Словом, и тут получилось как-то необычно и шумно, будто на полянке вокруг костра: кто сидел, а кто и лежал «на земле», Таисия Нико­лаевна и Володя устроились на стульях.

— Ну, так вот, — начал Володя. — Никакого отчёта мы заслушивать не будем, потому что пионерам положено отчитываться не словами, а де­лами.

— А дел нема! — пошутил кто-то.

— Почему нема? — возразил Кузеванов. — В кино ходили коллективно и в музей.

— Но звенья почти не собирались! — восклик­нула звеньевая третьего звена Маша Гусева.

— Да и вожатая совсем не работала! — вста­вила Ляля Комарова.

И другие ребята стали жаловаться, что обидно было смотреть, как равнодушно относилась к от­рядной жизни пионервожатая Оля из девятого класса: побыла, побыла и исчезла, будто её совсем и не назначали.

— А не только она виновата! — заявил рыжий очкастый Эдик Зайцев. — Вон Петренко ни на один сбор не оставался. Или Галкин.

— А ты газету не выпускал! — крикнул Галкин в ответ.

Оказывается, Зайцев был в прошлом году редак­тором классной стенгазеты.

Когда заговорили о газете, Стасик посмотрел на Аню Смирнову: ведь она обещала выдвинуть его в редколлегию. Не забыла ли?

Но она внимательно всех слушала, не говоря ни слова.

— Картина ясная, — подвёл итог Володя. — И вывод, по-моему, напрашивается один: так тер­петь дольше нельзя. Но я думаю, нам не стоит пе­реизбирать сейчас всех активистов. Раз все рабо­тали слабо, давайте все и докажем, что мы умеем иначе!

Кузеванов спросил, у кого какое мнение. Володино предложение поддержали и выбрали почти всех прежних активистов.

И теперь уж, когда опять заговорили о редкол­легии, Аня Смирнова предложила ввести в неё но­венького — Гроховского, потому что он хороший художник.

Стасику сделалось очень приятно: многие посмот­рели в его сторону.

Но Кузеванов нахмурился и буркнул:

— Художник-то художник, да двойка у него. Какой это активист, если сразу с двойками.

— Исправит! — возразила Аня. — А больше, у него не будет. Ведь не будет, Гроховский?

Стасик встал. Он не знал, почему так хочется, чтобы его выбрали в редколлегию: может, просто радовало, что это почётно. Но если с первого момента начинают сомневаться и колебаться — лучше бы уж молчала Смирнова. Что отвечать?

Выручила Таисия Николаевна.

— Я думаю, Гроховский сможет учиться хоро­шо. В Краснодаре, откуда он приехал, у него были только хорошие и отличные отметки.

— Дело не в одних отметках, — настаивал Гена Кузеванов, который во всём любил ясность и об­стоятельность. — Почему он школу пропускает? Почему не был позавчера вместе с Галкиным?

— Болел он, — пояснил кто-то, видимо из тех ребят, которые слышали, как Галкин и Гроховский ссылались на болезнь при разговоре с Таисией Ни­колаевной.

Но сейчас невозможно было лгать. На Стасика смотрели пионеры, учительница, вожатый. Все жда­ли его объяснений, чтобы поверить ему и выбрать в актив. Он не мог обманывать отряд, это было бы просто подло — завоёвывать доверие нечестным пу­тем. И Стасик сказал твёрдо:

— Нет, я не болел. Я просто не пришёл. Так случилось. Больше я пропускать не буду.

— А Галкин тоже не болел, да? — спросил Кузеванов.

— Галкин?

Стасик опять не знал, что отвечать. Выдавать Лёню или всё-таки лгать всему отряду? На этот раз его выручила Аня Смирнова:

— Сейчас мы не Галкина разбираем! Ей возразила Маша Гусева:

— Этот вопрос тоже важный.

И тогда, подпрыгнув на козле, выкрикнул сам Галкин.

— Ну ладно, ладно! Я тоже не болел! Тоже про­сто не пришёл — вот вам и весь вопрос! А Гроховского надо выбрать, он хорошо рисует и вообще паинька!

— Что значит паинька? — начал было Кузеванов, но тут поднялся общий шум, и пришлось вме­шаться вожатому Володе.

Наконец выборы состоялись. Стасик Гроховский вошёл в члены редколлегии. Проголосовали за него единогласно. Стасик знал, как иногда относятся ре­бята к таким делам: каждый год кого-нибудь из­бирают и привыкли к этому. Ну, назовут фамилию, проголосуют, и ладно — ничего особенного. И всё-таки было радостно от мысли, что он теперь в ред­коллегии отрядной стенной газеты, в отрядном ак­тиве!

Правда, радостное настроение омрачалось, когда Стасик вспоминал о Лёне: ведь вышло так, что из-за Стасика раскрылся перед всеми обман Галкина. Но сам Лёня как будто забыл об этом и держался по-обычному шумно, бросал реплики, толкал Пет­ренко, тянулся к сидящей на матраце Маше Гу­севой, беспрерывно получая замечания и от Гены и от Володи.

Стасик с досадой подумал, что, должно быть, на Лёню ничего не действует — ему бы только ба­ловаться! И когда возник вопрос, в какое звено записываться, Стасик задумался.

Получилось так. Володя сказал, что звенья мож­но тоже оставить прошлогодние — не обязательно всё ломать. Но многие ребята начали говорить, что они не хотят оставаться в прежних звеньях.

— Ну, хорошо, — согласился Володя. — Тогда сейчас разойдемся по звеньям, кто в какое хочет. Первое собирается на сцене! Второе — в углу около брусьев, третье останется здесь! Звеньевые, соберите пионеров!

Ребята зашумели, повскакали с мест и перемешались, распределяясь по звеньям.

Дима Шереметьев вспрыгнул на сцену и оттуда позвал:

— Первое звено, сюда! И обратился к Стасику:

— Иди сюда!

Откуда ни возьмись за рукав Стасика ухватился Лёня:

— Не ходи к нему, Стас, не ходи!

— Как это не ходи? — крикнул Дима. — Вы сидите на моём ряду, a звенья по партам! Ты и в прошлом году был в моём звене!

— А сейчас не хочу! — ответил Лёня. — И он не хочет! — решил он за Стасика.

— А что ты мной распоряжаешься? — возму­тился Стасик.

— Куда же вы пойдете, куда? — продолжал кричать со сцены Дима. — В других звеньях дев­чонки звеньевые!

— Лучше с девчонкой, чем с тобой! — отрезал Галчонок. — А я и нигде не буду!

Он снова сел верхом на козла.

Разброд в зале был полный. У Ляли Комаровой звено оказалось переполненным, а у Димы не хва­тало: к нему никто не хотел идти. Покраснев от обиды, Дима стоял на сцене, кусая ногти. Около него сидело человека четыре, в том числе Валерий Петренко. Володя уговаривал часть ребят из вто­рого звена перейти к Диме. А Таиоия Николаевна подошла к Ане Смирновой и к другим девочкам из третьего звена, которые толпились около Маши Гусевой. Учительница стала что-то говорить девоч­кам, показывая на Галкина. Девочки заволновались, замахали руками, до Стасика донеслись слова Ма­ши Гусевой:

— Не надо нам его, не надо!

Но Таисия Николаевна продолжала убеждать девочек и, наконец, подозвала Лёню. Он спрыгнул с козла и приблизился к учительнице, хитровато улыбаясь.

А Володя отделил от Лялиного звена группу ре­бят и повёл их на сцену к Диме.

Стасик всё ещё колебался. Было жалко расставаться с Галчонком. Но зато Шереметьев хорошо учится, а Лёня Галкин тянет Стасика назад. И если они будут вместе, опять могут случиться разные не­приятности. А Стасик теперь не просто ученик и пио­нер, он теперь активист в классе, значит лучше ему быть с хорошим учеником Димой Шереметьевым, которого все учителя ставят в пример.

И Стасик примкнул к группе ребят, которых во­жатый Володя вёл на сцену.