АНИНА ОШИБКА

Аня терялась в догадках: что происходит с Гал­киным?

После похода в лес он как будто взялся за ум. Ане показалось, что всё налаживается. Но вот он опять стал шептаться с Лядовым по углам, получил двойку по географии, пропустил дружинный сбор, опоздал один раз на уроки, а сейчас, хотя и увлёкся разными пионерскими делами — и поисками металло­лома и полётом на звёзды (сделал даже чертёж ма­шины времени), с учёбой всё-таки не выправлялся: получил подряд ещё две двойки — одну по алгебре, а вторую по рисованию.

Накануне Таисия Николаевна долго говорила с ним, усадив перед собой за парту в опустевшем классе. Он опять пообещал исправиться.

И вдруг снова не выучил уроки!

— Что это получается, Лёня? — спросила Таисия Николаевна.

Он молчал, стоя перед классом. Маша Гусева подняла руку.

— Ничего он не делает! Задачку опять у Возжова переписывал.

— Ну, не успел дома, — объяснил Возжов. — Мы же за рельсом ходили.

Это была правда. Сегодня ребята приволокли откуда-то старый заржавленный рельс, и он сразу чуть не вдвое увеличил вес собранного звеном железного лома. Перед урока­ми, когда под навесом в углу школьного двора сдали находку контролё­ру-приёмщику, ученику из десятого класса, туда успели сбегать все ше­стиклассники. Глядя на рельс, они ожесточен­но спорили, определяя, сколько в нём килограм­мов, и на зависть ребя­там из других классов хвалились, что достанут ещё хоть три штуки.

— Вы трамвайную линию ночью разбери­те, — посоветовал домо­рощенный остряк из соседнего шестого «А».— Сразу сто штук будет!

Конечно, острил он с горя: шестой «А» сдал же­лезного лома очень мало. Вот и завидно им, как дружно шестой «Б» таскает рельсы.

Впрочем, рельс был один, а куча лома и без него возвышалась солидная. Каждый из ребят что-нибудь да принёс: сломанную шестерёнку, кривые болты, старый замок, продырявленные кастрюли. Петренко приволок даже самовар. Из-за этого самовара тоже разгорелся спор. Одни утверждали, что нужны только железные вещи, другие доказывали, что при­мут и медный самовар. В конце концов пошли к стар­шей пионервожатой и выяснили, что цветные метал­лы ценятся ещё дороже. Многие решили переклю­читься только на цветные металлы.

Короче говоря, дел было по горло, но разве можно забывать про учёбу?

Таисия Николаевна предупредила:

— Смотри, Лёня, как бы не пришлось с тобой разговаривать иначе.

А сам Галкин внезапно потерял интерес ко всем рельсам и самоварам и заявил, что начинает упорно готовиться к полёту на звёзды. Два дня подряд он таскал в кармане курточки квадратиком сло­женную газету «Известия», в которой был напе­чатан снимок спутника — шар с длинными усами-антеннами.

Спутник к этому времени сделал вокруг Земли шестьдесят три оборота. Вместе с ним, обгоняя его, летала ракета-носитель. По радио объявили, что вско­ре спутник пролетит прямо над городом. Это, конеч­но, вызвало бурное волнение. Кузеванов с ребятами, вооружившись биноклем, собирался дежурить на крыше пятиэтажного петренковского дома. Опасение вызывала пасмурная погода.

А Гроховский сообщил, что в Москве на каком-то вечере выступил академик и сказал, что особенно интересно запустить снаряд вокруг Луны. Луна все­гда обращена к нам одной своей стороной, люди до сих пор не видели, что находится на другой, а с бал­листического снаряда можно будет сфотографировать невидимую сторону Луны.

По классу гуляла книжка Ляли Комаровой о Лу­не. На рисунках изображалась пустынная лунная поверхность — иззубренные горы и круглые «цирки» и «кратеры». Все по очереди рассматривали эту книж­ку. Петренко предложил лететь не на звёзды, а имен­но на Луну, но Галкин не согласился:

— Луна близко, а на звёздах ещё неизвестно что! Однако неожиданно к концу дня он изменил своё намерение.

— Будем делать с Кнопкой рейки, — заявил он, вернувшись с Олегом Возжовым из биологического кабинета.

— Какие ещё рейки? — спросила Маша Гусева.

Оказывается, Эмме Жарковой очень понравилась идея остановиться на Северном полюсе через сто лет, и она обратилась к Варваре Самсоновне за по­мощью. Варвара Самсоновна посоветовала ей зайти в биологический кабинет, где можно подобрать посо­бия по будущему преобразованию Крайнего Севера. Галкин предложил:

— Кнопка, пошли и мы смотреть пособия!

Когда же они вернулись от Варвары Самсоновны, у них только и разговоров было что о рейках.

— Значит, завтра утром я к тебе! — сказал Гал­кин Возжову в конце занятий.

— Нет уж, извините! — возразила Маша Гусе­ва. — Завтра мы все идём собирать лом в зайцевском доме, будем ходить по квартирам.

— А я не пойду! — заартачился Галкин.

Тут не выдержала и Аня.

— Послушай, Лёня! Почему ты всё время пры­гаешь с пятого на десятое? То одно, то другое. Чертёж машины до сих пор не доделал, лом собирать не за­кончили, теперь какие-то рейки.

— А тебе не всё равно?

— Конечно, ведь общее дело от этого страдает.

— Ах, страдает!

— Конечно! Если не доводить до конца, нечего и браться!

— Ах, нечего браться! — опять насмешливо пере­дразнил Галкин. — Ну так ладно! Могу совсем не браться! Пожалуйста!

Он выскочил из класса.

— Галчонок, подожди! — крикнул Возжов, ки­даясь вдогонку.

— Смотри-ка, ещё обиделся! — воскликнула Маша.

— Но ведь прыгает он с пятого на десятое? — спросила Аня, будто оправдываясь, хотя ей са­мой было неясно, в чём она должна оправдываться, если высказала Галкину одну только чистую правду.

Маша подтвердила, что Галкин прыгает, но её поддержка не успокоила Аню — на душе остался нехороший осадок от ссоры с Лёней, потому что ссо­риться с ним совсем не хотелось.

По дороге домой Аня всё время молчала. Маша даже заметила:

— Да что с тобой?

— Погода влияет! — невесело усмехнулась Аня.

Погода на самом деле стояла пасмурная, ночью пролил дождь, земля была мокрая, да и сейчас моросило, вернее мелкие-мелкие капельки-росинки повисли в воздухе, как при тумане, и влажный воздух щекотал лицо.

— Напрасно ты переживаешь, — поняла Маша настроение подруги. — Разболтался он, и пора его приструнить.

Аня ничего не ответила. Ей стало уже казаться, что она зря разговаривала с Галкиным слишком рез­ко. Надо было, наверное, как-то не так.

Расставшись с Машей, Аня медленно двига­лась по тротуару и думала о том, что хорошо бы встретить сейчас Галкина и поговорить с ним по душам.

И едва мелькнула эта мысль, как, словно по заказу, совсем близко раздался голос Лёни:

— Сдавайся, Федюха, сдавайся!

Аня даже не поверила и осмотрелась. Она шла вдоль длинного дощатого забора, который тянется почти на полквартала перед их двором. В заборе был устроен лаз: ребята выломали доску, чтоб удобнее было играть в сыщики-разбойники.

Иногда этим лазом пользовалась и Аня, когда хотела сократить дорогу домой: достаточно отодви­нуть плохо закреплённую доску в заборе и боком про­тиснуться в щель, как окажешься в своём дворе, правда, в дальнем его углу, за сараями, но всё равно отсюда ближе до подъезда — не надо обходить два корпуса по улице.

Где-то за этим лазом и кричал Галкин. А ему отвечал другой мальчишеский голос:

— Ура! Сам сдавайся!

Аня свернула с тротуара и полезла в щель. Просунув голову, она увидела, что Галкин и ещё один мальчишка — из третьего подъезда — бегают по крышам сараев с палками, размахивая ими, как саблями. Галкин дерзко наступал, палки скрещива­лись в дробном перестуке, поединок грозил стать упорным и долгим, но вдруг мальчишка завопил:

— Стой. Гляди! — он кивнул в сторону Ани и дружелюбно помахал ей рукой. — Что забоялась, шагай, тут неглубоко!

Аня стояла перед огромной лужей. Она забыла, что после дождя здесь всегда грязно и лишь с тру­дом можно пройти по сухому гребешку у са­мого забора.

Но сейчас она, не глядя под ноги, сту­пила на этот гребе­шок, чтобы хоть на полшага быть побли­же к Галкину, и уже готовилась сказать «Лёня!», как услыша­ла его грозный окрик:

— Стой, ни с ме­ста!

С силой пущенная палка завертелась вы­соко в воздухе. Аня с испугом прижалась к забору. Но Галкин не хотел попадать в Аню и рассчитал точно. Описав крутую дугу, палка шлёпну­лась в лужу около Аниных ног. Взлетели мутные брызги, и Аню с ног до головы ока­тило холодной водой. Галкин загоготал от восторга, подпрыгнул и побежал прочь по крыше. Приятель ри­нулся за ним — оба вмиг исчезли.

Уже не разбирая дороги, оступаясь, наливая во­ду в ботинки и ничего не видя перед собой от слёз, застилавших глаза, Аня кое-как добралась до подъез­да и взбежала по лестнице. У двери она остановилась, тяжело дыша, стараясь не расплакаться, и, прикусив губу, постучала.

В квартире хлопнула дверь, послышались твёр­дые шаги. Дедушка открыл и сразу прошёл в кух­ню — загремел посудой и ложками.

Аня торопливо скинула пальто, сбросила на­сквозь промокшие ботинки, сунула их в кучу обуви у вешалки, а в комнате сняла чулки, надела новые, сухие, и побежала умываться. Дедушка крикнул:

— Готово, Анютка! Согрелось.

Стоя у электрической плитки, он помешивал на сковородке макароны.

— Я и сама могла бы…

— Ничего, ничего, ешь, — дедушка широкой ла­донью провёл по Аниной голове. — Что нового в школе?

Аня принялась тщательно жевать.

— Да ничего…

— Всё, значит, в порядке?

— В порядке.

Дедушка промолчал.

— Ну, кушай, — и оставил Аню одну.

Конечно, она обидела его своей неразговорчиво­стью. Но что поделаешь, если даже думать сейчас о Галкине невыносимо!

Сидя на табуретке у кухонного стола, покрытого белой клеёнкой, Аня жевала без всякого аппетита и с грустью глядела, как за окном постепенно сгу­щаются сумерки.

В коридоре послышалось дедушкино покашлива­ние. Дедушка зачем-то зажёг свет, погасил, прозву­чали его удаляющиеся шаги.

Вдруг он вернулся, опять зажёг свет и спросил:

— Анютка! Что у тебя с пальто? Погляди-ка… Он стоял у вешалки и, оттянув рукав, смотрел на заляпанное грязью пальто. Лужица воды набежала с него на пол.

Аня остановилась на пороге кухни.

— Это я… Это мне… Мальчишки… нечаянно…

— Нечаянно? — дедушка скосил на внучку гла­за.— Почему же ты промолчала?

Аня покраснела.

— Я думала… само высохнет…

— Нет уж, — запротестовал дедушка. — Остав­лять нельзя.

— Тогда я сама! Погоди.

Они очищали пальто вдвоём. Аня шаркала щёт­кой, стараясь не смотреть на дедушку. Но когда из­редка поднимала глаза, неизменно встречала его изучающий взгляд. Дедушка молчал, только уже развешивая пальто на кухне на верёвке, об­ронил:

— Кто из мальчишек-то отличился?

На мгновение у Ани опять появилось желание скрыть правду, но, мысленно обругав себя за мало­душие, она ответила:

— Галкин.

— Ах, он! — качнул дедушка головой и, пройдя вслед за Аней в комнату, сел на своё кресло сбо­ку от столика, за которым Аня всегда готовит уроки.

Они с дедушкой часто сидят так, рядом, под го­лубым абажуром — Аня пишет, а Фёдор Семёнович читает. Вот и сейчас, шелестя страницами, Фёдор Семёнович раскрыл книгу на том месте, где желтела картонная закладка. В квартире сделалось совсем тихо, лишь как будто сильнее отстукивали часы. Лицо дедушки наполовину в тени — одни усы серебрятся под ярким потоком света. А вокруг по комнате раз­ливается мягкий, голубоватый полумрак.

Аня вынула из портфеля тетрадки, посмотрела ещё раз на Фёдора Семёновича и вздохнула.

— Дедушка…

— Да?

— Послушай, дедушка… Галкин меня нарочно обрызгал.

— Нарочно, — повторил дедушка, как будто и не предполагал иного. — Ну, рассказывай.

Аня стала рассказывать обо всём, ничего не утаи­вая: о том, как всегда привлекала Галкина, ста­раясь ему во всём помочь, и как он начал уже исправ­ляться. Только творится с ним что-то неладное: то катится вниз, то опять увлекается разными делами. А сегодня она сделала ему замечание, и получилось совсем плохо: нагрубил, убежал, обрызгал! Не суме­ла она к нему подойти, а теперь неизвестно, что будет дальше, — грозился всё вообще забросить.

— Постой, Анютка, постой, — прервал Фёдор Се­мёнович, слушавший очень внимательно. — Тут мне что-то не всё понятно. Выходит, вашему Галкину за­мечание сделать нельзя?

— Видишь ли, дедушка… Мы втягивали его в зве­но, втягивали…

— И что же?

— А если теперь он снова отколется?

— Почему отколется?

— Ну, не понравится что-нибудь! Я его немножко задела — и то!

— Вот и выходит: не задень, не затронь! Хоти­те исправить человека, а ты собираешься от критики его оберегать…

— Ничего я не собираюсь, но с ним можно только по-хорошему.

— А разве я говорю, что критиковать надо по-плохому? Что-то мудришь ты, Анютка…

— И ничего не мудрю! — голос у Ани зазвенел и задрожал. — Всё-таки я получше твоего знаю, какой у этого Галкина характер.

Фёдор Семёнович пристально посмотрел на внучку.

— Это конечно, — сказал он. — Возможно. И замолчал.

В квартире опять установилась тишина.

Аня взяла учебник, но, глядя в него, не разбирала ни одной строчки. Как досадно, что она не сдержа­лась и чуть ли не в первый раз в жизни нагрубила де­душке! Только зачем он сам спорит о том, чего про­сто не знает! Ведь она твёрдо убеждена: всё обстоит именно так, как она говорит. С Галкиным надо вести себя по-особому! Уж если после её маленького замечания он пригрозил ни за что больше не браться и так рассердился, что обрызгал её из лужи, значит очень легко его совсем отпугнуть, оттолкнуть от зве­на, растеряв даже то, что достигнуто. А этого ей совсем не хочется! И она ничего не мудрит, как счи­тает дедушка. Скоро он сам это увидит.

— Дедушка…

— Да?

— А папа с мамой долго ещё из театра не при­дут?

— Долго.

— Дедушка!..

— Ну?

— Спокойной ночи!

— Спокойной ночи!..

Всё-таки непривычно уходить из комнаты, не до­говорившись с дедушкой до конца. До сих пор у них всегда и во всём совпадали взгляды, а вот сегодня — тоже впервые в жизни! — Аня пренебрегла дедушки­ным советом.