Анна Китаева По ту сторону джера

А все, что было, зачтется однажды,

Каждый получит свои —

Все семь миллиардов растерянных граждан

Эпохи большой нелюбви.

Андрей Макаревич

— Деточка, — сказал Таракан и сделал картинную паузу. Народ внимал. — Судьба уже сложила пасьянс моей жизни. И тебя в нем нет. Андерстенд?

Вика жалко захлопала ресницами.

Игорек заржал. Питер тоже заржал. Вика переводила искательный взгляд с одного лица на другое. Глаза ее неудержимо заплывали слезами.

— Иди-иди, — покровительственно сказал Таракан. — Не маячь.

Вика всхлипнула, повернулась и выбежала вон. Даже попыталась хлопнуть дверью, но дверь в баре была стильная, из тяжелого дерева. Пока она закрывалась — вальяжно и невозмутимо, — порывистая Вика была уже на полпути к остановке. Андрей залюбовался, как она бежала.

— Газель, — самодовольно сказал Таракан. — Лань быстроногая.

— Не жалко? — тихо спросил Андрей.

— Травоядное, — поморщился Таракан. — Не мой вольер.

«Дать ему в морду или не дать?» — подумал Андрей. Таракан подобрался. Он очень тонко чувствовал такие моменты. «Не дать, — решил Андрей. — Мне-то что?»

— Ну что, мужики, еще по пивку? — заулыбался Таракан. — Или водочки?

— Хватит и пива, — решительно сказал Андрей. — Завтра понедельник, день тяжелый.

— Да… ёмть, — сумрачно согласился Питер.

Игорек молча встал и пошел к барной стойке — звонить в звоночек, иначе бармена хрен дождешься. Где-то внутри квасит втихую, гад… Хотя почему гад? Бармены тоже люди, тоже выпить хотят…

Вдруг, без перехода, Андрею стало невыразимо тоскливо. Только что был интерес к жизни, был кураж — чуть Таракану в морду не засветил, блин! — и тут навалилось, подмяло, заплющило… Он закрыл глаза.

— Что, колбасит? — сочувственно спросил Таракан.

Не было сил отрицать. Развивать тему — тоже. Андрей вяло кивнул.

— Есть средство, — сказал Таракан. — Пиво, водка — это всё так. Для детишек. Первый класс, вторая четверть. Вставлять вставляет, а лечить — не лечит. Ликвидирует симптомы, и то — на время.

— От чего лечить? — заинтересовался Игорек.

Вернулся, видать, от стойки. Андрей слушал их с закрытыми глазами.

— От жизни, — сказал Таракан. — От невыносимой тягости бытия. От недетских траблов нашей ёханной экзистенции.

— Загну-ул, — уважительно протянул Игорек.

— Знаю, про что он, — вдруг пробурчал молчаливый Питер. — Про джер.

— Ну?! — встрепыхнулся Игорек. — А ты… пробовал, да? Пробовал?

— Я не псих, — уронил Питер.

По плотности молчания стало понятно, что Питер больше ничего не скажет. Андрей открыл глаза.

Таракан смотрел прямо на него. Словно бы стерёг этот момент: глаза в глаза, зрачки в зрачки, ты и я, только правда и ничего больше.

— А я — пробовал, — сказал он с небрежной ленцой. — Это…

И тут нарочитость сломалась, треснула как лёд на реке — разбежались зигзаги трещин, и дрожащим шепотом, не заботясь о впечатлении, Таракан закончил:

— …это лучшее в моей жизни.

Питер тихо зашипел, выпуская воздух сквозь зубы. «Ну ты, твою…» — пробормотал Игорек.

И Андрей поверил.

У Таракана в квартире был дивный срач. Сколько Андрей его помнил, у Таракана всегда был срач. Он и погоняло свое отхватил за бытовые привычки и ничуть им не обиновался.

— Садись, — махнул рукой Таракан.

— Куда? — ехидно спросил Андрей.

— Куда хочешь, — щедро разрешил Таракан.

Андрей подошел к тахте, долго примеривался, но так и не нашел адекватного алгоритма расчистки территории без жертв и разрушений. Особенно мешало большое блюдо с засохшими остатками чего-то разноцветного и… точно! Андрей отодвинулся. Таракан перехватил его взгляд.

— Это мои тотемные насекомые! — гордо сообщил он. — Миллион лет эволюции.

— И почему у тебя всегда… — брезгливо начал Андрей, но Таракан привычно перебил его:

— Это не срач, это инсталляция!

Андрей хмыкнул. При всех неприятных свойствах Таракана было в нем что-то эдакое. Нерядовое. Андрей вспомнил Вику, хотел промолчать и все-таки не удержался:

— Слушай, как ты сюда баб водишь?

— Баб? А… было дело, — невпопад сказал Таракан.

Он выволок из щели между столом и шкафом практически чистый стул, явно стыренный из какого-то кафе, хромой и без спинки, и остался стоять, положив ладони на железные арматурины. И Андрей остался стоять.

— Передумал? — без выражения спросил Таракан. — Ну и перди отсюда. Чистоплюй.

— Да погоди ты! — запротестовал Андрей.

Как-то странно это все было. Как-то…

— Может, водки выпьем? — предложил Андрей. — Зря, что ли, брали?

Таракан молча кивнул, отпустил стул наконец, полез куда-то в недра шкафа за посудой. Андрей авансом ужаснулся… впрочем, водка стерилизует, успокоил он себя.

— Ну и что такое этот джер? — спросил он Таракана в спину.

— Психомаска.

Таракан обернулся. В руках у него были стопки, на удивление чистые. Видать, тотемные насекомые в отличие от него водку не жаловали.

— Ну чё уставился? — раздраженно сказал Таракан. — Психомаска, она же психоматрица. Волновой слепок личности. Никогда не слышал, что ли? Или, пока тебе умняков не навешать, не дотюхаешь, об чем речь?

— Злой ты, — укоризненно сказал Андрей. — Чего ты такой злой?

— Ладно, проехали, — буркнул Таракан. — Наливай.

Андрей вытащил из-за пазухи флягу. «Эх, надо было сразу в холодильник, — пожалел он. — Хотя… у Таракана тот еще холодильник». Впрочем, водка не успела нагреться.

— Что тебе еще рассказать? — недружелюбно спросил Таракан.

Андрей вздохнул. Слышал он, конечно, про психомаски. А кто не слышал? Сначала было много шума — мол, передовые технологии, прорыв в будущее, почувствуйте себя гением, средство стимуляции личности… Потом выяснилось, что наведенные способности угасают очень быстро, хоть какой-то прок от них бывает лишь тогда, когда у личности есть свои собственные таланты в той же сфере. Образно говоря, если б была психомаска Эйнштейна, экзамен по физике с ней можно было бы сдать, а новую теорию придумать — только если ты сам нобелевский лауреат.

Потом опять была шумиха, но уже наоборот, чернушная — новый наркотик, типа, гибель личности и закат цивилизации… Это когда научились снимать проекцию эмоций. Но и тут оказалось, что ничего выдающегося психомаски собой не представляют. Ну, чувствуешь ты там что-то такое не вполне свое, непривычное, потом проходит. И привыкания вроде нет… Вроде?

— А чем он, этот джер, такой особенный? — спросил Андрей.

— Попробуй — узнаешь, — отрезал Таракан. — Ну что, пьем?

Чокнулись, выпили. Водка припахивала рыбьим жиром. Едва уловимо, но… Андрей поморщился. Надо было уходить. Встать — и уйти. Что-то Таракан не в духе совсем. Что-то неладно в Датском королевстве…

— Две сотни, — буднично сказал Таракан.

— Что?

Андрей спросил по инерции. На самом деле он понял сразу.

— Джер, говорю, две сотни зеленью, — уточнил Таракан. — А ты думал, я тебя бесплатно джерну? Щазз!

— Почему так много? — глупо спросил Андрей.

Деньги были. Как назло, именно сейчас у него при себе были деньги. До того, как зайти в бар, он встретился с Мартином и забрал у него долг. А как просто было бы сказать — нет у меня денег, извини, Таракан, и вообще это слишком дорого и на фиг мне не надо…

— Ой дурак ты, Андрюха, — ласково сказал Таракан. — Ой дурак… Слушай, может, ты тоже травоядное? Вроде этой… как ее зовут, забыл. Может, вам с ней спариться? Дети будут… с добрыми глазами и врожденным чувством гражданской ответственности.

— А пошел ты! — сказал Андрей, поднимаясь. — Козел ты, Таракан. Сука неприятная.

— Ну и вали, — огрызнулся Таракан. — Водку можешь забрать.

— Чего-о?!

Андрей не поверил своим ушам.

— Нах мне ваша водка! — ощерился Таракан. — Не веришь?

Он схватил флягу, не прерывая движения размахнулся — и… Фляга, пробив оконное стекло, вылетела наружу. Забренчали осколки, высыпаясь из рамы, затем раздался звучный удар фляги о землю под окном и заполошный мат вспугнутого бомжа.

— Опаньки, — севшим голосом сказал Андрей. — Ну чего ты, Толик? Ну ты ваще… Ты что, напился?

— Короче, — без выражения сказал Таракан. — Две сотни. Берешь, не берешь?

«Нет», — хотел сказать Андрей.

— Беру, — услышал он свой голос.

* * *

Психомаска оказалась капсулой размером с куриное яйцо, да и формы похожей. С одного конца яйцо было срезано примерно на сантиметр. Андрей взвесил капсулу на ладони — тяжелая. Небрежно повертел в пальцах. Плоский срез переливался радужными цветами, остальная поверхность была серой. «Вот этой стороной к виску, — наставлял Таракан. — Прижми и держи, понял? Когда прилипнет, можешь отпускать». — «А потом?» — «Разрядится и отвалится». — «Нет, я хотел сказать, когда подействует?» «Ну, первый джер долго не берется… Если перед сном — к утру возьмется, наверное». — «В смысле — первый?»

Таракан молча отнял капсулу, развернул, сунул Андрею под нос. На выпуклом боку была надпись, буковки маленькие, от руки, вкривь и вкось — просто беда, хоть и не читай, но Андрей постарался, рассмотрел-таки написанное…