Роджерс Брубейкер. Этничность без групп. Венгрии и даже в еще большей степени — венгров, живущих в соседних государствах

Венгрии и даже в еще большей степени — венгров, живущих в соседних государствах. Он не столь важен для румынской, не говоря уже о словацкой, национальной мифологии и народной памяти. Во-вторых, главная цель в случае Венгрии — исследование и разъяснение различий в тональности и фреймах между коммеморациями в Венгрии и в среде венгерских меньшинств за границей. Такая задача не возникает относительно Румынии и Словакии. В этих двух случаях наши цели несколько различаются. В случае Румынии мы сосредоточиваемся на сдвиге от генерализирующей коммеморативной стратегии, помещающей революцию в Валахии в более широкий европейский контекст, к партикуляристской стратегии, фокусирующейся на национальном конфликте в Трансильвании. Применительно к Словакии мы хотим объяснить отсутствие сколько-нибудь значительных коммеморативных мероприятий в ознаменование стопятидесятилетия революции 1848 года.

Олик и Роббинс [Olick, Robbins, 1998, p. 128] обращают внимание на мощную «презентистскую» волну, захватившую социальные науки в части исследования памяти, отмечая, что прошлое ставится на службу потребностям и интересам настоящего. Они различают «инструментальный» и «культурный» аспекты презентизма, связывая первый с преднамеренным и часто манипулятивным «бизнесом в сфере памяти», а второй — с неизбежной избирательностью памяти, поскольку воспоминание всегда отыскивается и вызывается в контексте современных рамок смысла и интереса. Наши исследования доставляют многочисленные свидетельства процессов того и другого рода — и сознательных попыток использовать прошлое в нынешних целях, и менее сознательных процессов и механизмов, управляющих избирательностью памяти. Вместе с тем наш анализ свидетельствует о границах «инструментального презентизма». Мы имеем в виду как границы аналитического подхода, выявляющего проду-

VIII. 1848 в 1998: Коммеморативная политика

манное манипулирование прошлым путем изобретения «поддельных» традиций [Hobsbawm, 1983, р. 2], так и ограниченность самих инструментальных попыток такого рода. Возможности предпринимательства в области памяти, как мы покажем, обусловлены и ограничены природой и структурой «доступных прошлых» ([Schudson, 1989, р. 107 ff]; ср.: [Schudson, 1992, р. 205 ff.]), т.е. прошлых, сделавшихся «доступными» для современного использования не только благодаря самим событиям, но и, конечно, путем их последующей инкорпорации в коммеморативные традиции. Как замечает Олик [Olick, 1993, р. 383], прошлое «включает не только историю — предмет коммеморации, но и аккумулированную последовательность коммемораций».