Глава 12. Сумерки.

Почему-то все равно упорно казалось, что им есть за что благодарить судьбу. Несмотря на… все.

Могло быть и хуже, криво усмехнулся Драко, останавливаясь перед закрытой дверью и устало упираясь в нее лбом. Могло быть… черт, гораздо хуже. Он ведь все еще жив. Они оба живы.

Мерлин, они были живы настолько, что от их криков в кабинете едва не полопались стекла. Драко понятия не имел, ни что там Гарри нес в лицо Лавгуд, ни чем та умудрилась заткнуть ему рот — соваться им под руку он не решился. В конце концов, разве что Луна и знала сейчас, что именно ответить взбешенному Поттеру, да и слова могла найти, чтобы успокоить… С нее бы сталось…

Почему-то, пока Гарри бушевал, а Луна то звонко кричала в ответ, то всхлипывала, происходящее казалось не просто не пугающим, а почти правильным. Это было… черт, это было так похоже на Поттера — того, настоящего, каким Драко знал его все эти годы — что, даже вздрагивая от яростного, кипящего бешенства в голосе, Малфой все равно предательски улыбался. Я, наверное, просто устал, думал он, пытаясь — и не находя в себе сил встряхнуться, отмахнуться от невесть откуда накатывающей нежности, рассеянно вслушиваясь в знакомое до слез рычание, доносящееся из-за стены. Мерлин, я на самом деле чертовски устал.

Без него.

Крики стихли внезапно, будто за стеной, наконец, выключили звук — обволакивающе мягкое сознание Луны, которое Драко теперь снова отчетливо слышал, окрасилось горькой, теплой какой-то безнадежностью. Не надо было быть провидцем, чтобы догадаться, что сейчас она плачет, тихо и безысходно, вымотанная до предела — и тоже ошеломленная. Как и все они.

Когда Драко вошел в кабинет, Гарри там уже не было — похоже, он аппарировал прямо оттуда. Знать бы еще, куда…

— Ох, да не трогай ты его, пусть один хоть немного побудет… — всхлипнула, вытирая щеки, Луна — и уткнулась заплаканным лицом в грудь подошедшего ближе Малфоя. — Мерлин, Драко, кошмар какой…

Драко не был уверен, что слово «кошмар» здесь уместно, но благоразумно счел правильным промолчать. Кто он такой, чтобы убеждать эмпата, когда то, что творится вокруг, стоит называть кошмаром, а когда — попытками его прекратить?

От количества новых, пугающих мыслей раскалывалась голова. То, что они всегда рассматривали, как почти что необходимость, как собственный неоспоримый долг, оборачивалось то ли наказуемым стихией проступком, то ли и вовсе — смертельной опасностью. Если я не должен делать то, что могу, то — зачем, для чего мне дана эта способность? — в стотысячный, наверное, раз спросил себя Драко. Зачем — если мы не имеем права ей пользоваться?

Если в результате имеем всего лишь попытавшегося защитить того, кто ему дорог — и в итоге почти потерявшего самого себя Поттера? А теперь еще и — едва не свихнувшегося от паники Снейпа…

Гарри хотя бы кричал. Топал ногами, швырялся книгами — судя по бардаку в кабинете. Требовал объяснений, вопил — выплескивал из себя то, что иначе могло попросту сжечь его изнутри. Северус же просто исчез.

Сбежал, честно признался себе Драко. Забился, поди, в свою излюбленную тихую норку в резервации — почти наверняка именно в нее, больше-то ему идти все равно, считай, некуда… Вот Элоиза, наверное, порадуется… Пока не приглядится к нему повнимательнее…

Пока не поймет, что мрачного, презирающего все, что не касается лично его, всегда выбирающего не вмешиваться там, где можно не вмешиваться, профессора — больше нет.

Но ведь Луна смогла вернуть себя — прежнюю, вклинился въедливый червячок сомнений. Значит, выбор между своим и приобретенным все равно остается.

Или он остается только у донора, тут же возразил червячок логики. Дэнни ведь уже не способен перестать быть эмпатом — это давно вросло в него, как часть личности. Как часть его «я».

Или Дэнни никто и не объяснял, что он может попробовать. Как и нам всем — никто не объяснял… ничего…

Драко почувствовал, что откровенно запутывается. Даже вспыхнувшее было еще в парке желание объяснить Луне все, что он думает по поводу ее внимания к собственным ученикам, теперь стыдливо затихло. Да, ты прошлепала… точнее — мы все прошлепали тот факт, что наши ребята способны на большее, нежели мы. Что у любого из них могут проявиться способности, до которых нам не дойти — никогда.

Я ведь тоже знал, что Шон Миллз держит десятки информационных потоков одновременно — и все до единого в верхних слоях сознания, хотя я вот и трех-то, пожалуй, не удержу. И не сделал из этого вывод, что прочие маги тоже, возможно, могут нечто, не доступное нам.

Что вообще существует — нечто, чего мы не видим. О чем даже не подозреваем. Ауры. Надо же… Дурацкое все-таки слово Энни придумала…

Быть не может, чтобы она никогда и ни с кем не делилась тем, что видит. Неужели мы просто — не слышали? Ну, ладно — Лавгуд, опять же… Ее, считай, с нами толком два года не было…

А мы и этого — не замечали.

Драко вздохнул и снова посмотрел на закрытую дверь. Луна сказала — Гарри здесь, в спальне. Она-то все равно его слышит — и, говорит, всегда слышала…

Черт, да не убьет же он меня, в конце-то концов.

Не убьет, возразило сомнение. Он с тобой и похуже может. Закрытие школы шуткой покажется.

Скрипнув зубами, Малфой толкнул дверь — почему-то не запертую.

Обнаружить, что Гарри замер на застеленной кровати, отвернувшись лицом к стене — Драко ожидал меньше всего.

Злится? Бесится?

Или просто выдохся и пребывает в апатии?

Не слышать, не чувствовать Поттера — до сих пор — сейчас это почти причиняло боль. Как чужие друг другу, с горечью подумал Драко. Мерлин, Гарри…

Неподвижная спина. Россыпь черных с проседью прядей на подушке. Драко осторожно сел рядом — слова упорно не находились. Трудно говорить с тем, чьей реакции за прошедшие сутки привык едва ли не побаиваться.

Ладонь тихонько коснулась напряженного плеча — Поттер не шевелился, будто и не замечал, что рядом с ним кто-то есть. Это так походило на затишье перед взрывом — такое, как сегодня, в парке — такое бездумное и уже безумное, когда поздно что-то говорить и к чему-то взывать…

Наплевав на все доводы разума, Драко сжал плечо Поттера, наклонился вперед, ближе…

И остолбенел.

В распахнутых, невидящих глазах Гарри застыли непролитые слезы. Прижав ладонь ко рту и, кажется, вцепившись в нее зубами, он лежал, уставившись в никуда — и, наверное, именно его безмолвное отчаяние, мгновенно окатившее Малфоя, как холодный душ, смыло все идиотские сомнения.

— Гарри…

Поттер выдохнул и, отвернувшись, с тихим стоном уткнулся в подушку.

Пальцы нервно скользнули вверх — по плечу, по шее, к растрепанному затылку.

— Ш-ш-ш, Поттер… Ну Поттер же… перестань… Мы со всем разберемся, вот увидишь… ты сможешь, Гарри…

Черноволосая голова, вздрогнув, едва заметно качнулась из стороны в сторону.

— Он во мне, Драко, — глухо пробормотал Поттер. — Ты… даже не представляешь — насколько…

— Не представляю…

— Он… — то ли всхлип, то ли истерический смешок. — Ему… о, Мерлин…

— Гарри…

Его словно ломало изнутри — этим знанием, этим чувством. Этой необходимостью снова говорить откровенно — теперь, когда новая часть его уже привыкла хозяйничать и сопротивляться каждой попытке искренности.

— Луна сказала…

— Луна сказала! — с отчаянием выкрикнул Поттер, не поднимая головы. — Луна понятия не имеет, что такое — быть Снейпом! Быть в его шкуре, в его страхах!..

— Гарри…

— Ты просто… не понимаешь… — горько выдохнул тот. — Он же не только — во мне. Он везде, Драко! Получается, что Северус — он везде! Все, что я думал, что делал… Все, что я хотел — это все он! Меня вообще больше нет!..

Его трясло, как в лихорадке — и Малфой и сам не заметил, когда оказался совсем, совсем рядом, обхватил содрогающееся тело, вжимаясь лбом в спину между лопатками, жадно скользя ладонями по широким плечам.

— Неправда… — шепнул он, торопливо целуя затылок Поттера. — Ты есть. Это ты сейчас кричишь — Северус никогда бы не стал…

Гарри тихо выл, захлебываясь дыханием, покачиваясь в его руках, спрятав лицо в ладонях.

— Мерлин, ему так… больно, Драко… — сбивчиво бормотал он. — Оказывается… Мы думали — он просто замкнутый, да?.. Но если все, что я чувствую — это… То, значит… Ох, черт…

Слезы, наконец, прорвались — Малфой осторожно перебрался на другую сторону кровати, и Гарри уткнулся лицом ему в грудь, цепляясь за рубашку, позволяя обнимать себя. Драко гладил вздрагивающие плечи — и не понимал, как мог, как они оба могли жить без этого так долго. Носить свое — каждый в себе, не делясь, не выговариваясь, не слыша и не говоря. Не приближаясь друг к другу.

Сейчас даже мысль о таком казалось кошмаром.

— Знаешь, все-таки Северус — это лучше, чем… — негромко проговорил Драко. — Ну, чем кто-нибудь… другой, я не знаю… Совсем чужой…

Гарри, сдавленно всхлипнув, мотнул головой — даже усмехнуться, кажется, попытался.

— Никакой разницы — кто, — беззвучно выдохнул он, откидываясь на спину и злым жестом стирая остатки слез. — Поверь мне. Кто угодно, влезший в твою голову, в твое тело… черт — во всего тебя, Драко… — он машинально содрогнулся. — Это просто… я не знаю, так… мерзко… Словно в тебе паразит живет… А ты и не замечаешь…

Малфой честно попытался представить в себе паразита. Ему не понравилось.

— Теперь же ты знаешь, — осторожно возразил он вслух.

Гарри горько усмехнулся и перевел на него потемневший взгляд.

— Отделить посоветуешь? — почти шепотом спросил он. — Ты прямо как Луна. Следить за каждой своей мыслью, за каждым словом… За каждым желанием… И говорить себе — это мое, это не мое. Драко, но все, что во мне есть — это мое! Ты не понимаешь? Я понятия не имел, что Снейп настолько похож на меня! До такой степени… Любая его установка чем-то откликалась во мне. Ничего не было чужим полностью и абсолютно. Ничего!

Драко оторопело молчал. Такого точно не может быть. Или это опять не Поттер несет? Он опять напутал, где чье?

— Я всегда, с тех самых пор, как до меня дошло, что мне предстоит, хотел только одного — взять и сделать это. Я был единственным, кто мог убить Риддла — и только от меня зависело, умрет он когда-нибудь или нет. А, значит, каждый лишний день, который он проживал, был на моей совести! Каждый человек, которого он успевал убить. Малфой, я в этом дерьме жил — годами! — он снова задыхался. — Меня из года в год пасли и прятали в Хогвартсе, и как бы они все ни молчали и ни скрывали, они все равно обвиняли меня в том, что творилось вокруг. Пусть даже не все это понимали, но чувствовали — точно все. Что, кто бы где-то ни умер, виноват в этом — Гарри Поттер, который все никак не может побыстрее повзрослеть, научиться, я не знаю… просто взять и стать великим волшебником… И убить его. Закончить все это…

— Я знаю, — мягко напомнил Драко.

— Понятия не имею, в Снейпе-то это откуда — винить себя за каждую смерть!.. Но оно есть в нем, понимаешь? Оно так в нем есть, что, наверное, двигаться ему почти не дает… Он же не ходит — он все эти души на плечах за собой таскает…

— Чувство вины?

Гарри помотал головой.

— Он не признается в этом. Сам себе не признается, понимаешь? Просто знает, что нужно быть как можно дальше от всех. Что все, кто с ним рядом, умирают. Помнишь — мы все в толк взять не могли, почему он Джерри так отталкивал? Почему от нас убегал все время….

Драко машинально кивнул. Убегать Северус был уж точно горазд…

— Ему самого себя вообще не жаль, — прошептал Гарри. — Угробиться готов ради дела, если нужно будет… А ради людей живых, конкретных — не может…

— Не мог, — негромко поправил Малфой. — В нем… гм, слишком много тебя сейчас…

Истерический смешок.

— Ему даже ты нравился. Всегда нравился, Драко! Я, наверное, только потому с тобой… хоть как-то и мог… все это время… Потому что, если бы он тебя не любил… или хотя бы просто твердо знал, что спать с мужчиной — неправильно…

— Да не мог он этого знать, — устало возразил Малфой, поглаживая Гарри по плечу. — А то, что — ко мне… Это он от тебя подхватил, наверное…

Поттер снова замотал головой.

— В нем всегда это было — я точно знаю. Потому что… любить тебя я, по-моему, еще сильнее стал… Такая, знаешь, безнадежная нотка только в этом всем появилась… Как будто ты недосягаем — не в сексе даже, а… черт… И доверять тебе я больше не мог. Ни тебе, ни девочкам…

— Теперь, значит, можешь? — спокойно уточнил Драко.

Поттер так и замер на вдохе, уставившись в потолок. Будто только что расслышал, что именно сам сказал секунду назад.

— Все ты способен разделить, вообще-то. И разделяешь — уже, причем, неплохо. Где ты, а где — он. Лавгуд, вон, за одну ночь очухалась и в себя пришла окончательно — с чего бы у тебя тогда вдруг не получилось?

Гарри, кажется, даже дышать перестал. Задумался, с тревогой констатировал Драко. Вот это точно уже не к добру…

Мерлин, у меня у самого истерика, устало подумал он. Руки снова машинально потянулись к Поттеру — словно пытались вспомнить, что когда-то лучше всего успокаивало именно это. Почувствовать Гарри. Вжаться в него, зарыться — и вдыхать его запах, пока весь остальной мир не покажется несущественным.

— И Снейп далеко не во всем похож на тебя, — уже тише пробормотал Драко куда-то в шею Поттера. — У тебя же не возник интерес к алхимии. Или к шпионажу. И, прости Мерлин, разбираться в хороших коньяках ты тоже так и не научился.

Не тереться о Гарри носом, находясь так близко, оказалось почти невозможным. Чертов нос помнил старые привычки куда лучше, чем сам Драко.

Поттер что-то нечленораздельно буркнул.

— Тебя никогда это не касалось и не интересовало. А, значит, ты зацепил только то, за что было зацепиться — в тебе…

— Ну, Джерри я точно никогда не хотел… — устало откликнулся Гарри.

Малфой изумленно поднял голову. Глаза Поттера мерцали совсем рядом, как два теплых живых светлячка.

— Я иногда… видел его… — нехотя признался Гарри. — На твоем месте. Когда мы… ну…

Брови Драко поползли вверх.

— Черт… — Поттер снова свернулся в клубок, пряча лицо на груди Малфоя. — Это… знаешь… в общем — я плюну в физиономию тому, кто скажет, что Снейп никого не любит. Или — что у него… хм, не огненный темперамент…

Представлять себе темперамент Снейпа Драко малодушно не стал. И без того крепло с каждой минутой становящееся все более отчетливым ощущение, что еще немного — и его голова попросту взорвется.

И сдерживать проклятую подступающую истерику станет некому.

Горячая ладонь Гарри тут же привычно скользнула по его плечу, сжала, притянула их ближе друг к другу. Хотя, вроде, ближе, казалось — и некуда…

— Огненный, огненный… — проворчал Драко, едва сохраняя отстраненный тон. — Так отсюда рванул, словно за ним соплохвосты гнались…

Поттер испуганно вскинул голову.

— Он уехал, — пояснил Драко. — Махом все вещи в кучу сгреб — и прямо след простыл. Не попрощался… и записки никакой не оставил…

В глазах Гарри медленно проступало понимание. И горечь. Снова — горечь…

— Да уж… — криво улыбнувшись, сказал он. — Обнаружить в себе меня ему, пожалуй… куда неприятнее было… чем мне — его. Как бы не на порядок…

Не услышать тоски в его голосе мог бы, наверное, только глухой.

Мерлин, ну ведь они-то теперь точно — не чужие друг другу, остолбенело подумал Драко. Куда уж тут — чужие, если Гарри всю его подноготную только что выложил… И не может не понимать, что все то же самое теперь Снейп знает — о нем самом.

Ну мы и влипли, в который уже раз за сегодняшний день с отчаянием подумал Малфой, зарываясь лицом в знакомые черные волосы. Ну мы и влипли…

* * *

Тимоти Даррен никогда не считал себя особенным.

По его собственному убеждению, он просто им был изначально — иначе как объяснить то, что он никогда, даже в детстве, не ощущал себя естественной частью окружающего мира? Любая попытка понять окружающих и приблизиться к ним заканчивалась катастрофой, мир был слишком далек, непонятен и нелогичен, и порой Тиму казалось, что он бьется, отделенный от людей прозрачным стеклом, будто бы со стороны глядя на чужие чудачества, утопая при этом то в неловкости, то в липком, душащем омерзении.

Чужак — вот что Тим знал о себе совершенно точно. А еще он знал, что такие, как он, имеют свою судьбу — не лучшую и не худшую, чем у толпы. Просто другую. Вот только ее путь уж точно пролегает не там, где снуют обыватели, для которых Тим всегда оставался пустым местом, но при этом — заносчивым и высокомерным.

Ему было достаточно знания, что это не так. То, чем являешься по определению, не нуждается в доказательствах.

В чем именно заключалась особенность, Тимоти особо никогда не вдумывался — вплоть до одного странного летнего вечера, когда он впервые в жизни зачем-то пожалел плачущую на парковой скамейке девушку и надумал угостить ее мороженым. Девушка оказалась настолько признательной, что наутро Тим очнулся на заброшенном чердаке в пригороде Лондона, где Алиса — так ее звали — оказывается, жила.

А еще он узнал, что такое — быть магом. Стихийным.

Инициация многое объясняла. По крайней мере, в понятии «чужак».

Постоянно тараторящая и то и дело срывающаяся на истерический плач Алиса провела с ним пять дней — меньше недели. За это время Тимоти успел выучить, что возвращаться в Хогвартс ему бессмысленно, домой, по большому счету — тоже, и диплом больше не важен, потому что работу стихийный маг в этом мире не получит все равно никогда. Возражений ни один из данных тезисов уж точно не вызывал.

Единственное, что слегка напрягало, так это невозможность сосредоточиться и подумать. Алиса отбивала напрочь любую способность пошевелить мозгами и сориентироваться.

На пятый день, когда чердак начал казаться привычным и почти что родным, а всхлипы наставницы — чем-то знакомым и близким, как мурлыкание домашнего книззла, Тим снова остался один. Позднее, вспоминая этот сюрреалистический день, он мысленно благодарил стихию и Мерлина за то, что именно в то утро Алиса отправилась добывать для них галлеоны в одиночку. Умирать, едва получив возможность жить по-настоящему, не хотелось.

А умирать под палочкой аврора, застукавшего тебя за попыткой воздействия на человеческий разум — тем более.

Логика утверждала, что, оставшись в Лондоне теперь, став еще большим чужаком, чем раньше, Тимоти рано или поздно закончит так же — а, значит, нужно было искать другие пути. Которые однозначно маячили где-то рядом — ведь не мог же я стать магом бесцельно, думал Тим. Все в мире должно быть осмысленно. Иначе мир совсем идиотский получится.

Найти Шотландскую резервацию оказалось проще, чем решиться ее искать. Хмурая и немногословная, но на удивление здравомыслящая женщина, к которой его направила первая встречная в поселении девица, без лишних разговоров поставила перед парнем чашку чая и блюдце с сэндвичем и за десять минут в трех словах разложила по полочкам все его будущее.

Остаться в поселении? Да пожалуйста, больше половины домов пустует. Работа по часам, оплаты не предвидится, мы тут на самообеспечении, можно сказать.

И так и сиди здесь до скончания веков, боясь наружу высунуться, мысленно резюмировал в итоге Тимоти. Не убьют и с голоду не подохнешь, а вот от скуки — как нечего делать. Это не жизнь, это — бегство от смерти.

Тогда второй путь, пожала плечами мисс Твиннесс. Координаты школы дам, но что тебя ждет за ее стенами — понятия не имею, оттуда не возвращаются. Впрочем, недавно наш парень один, который четыре года, как там живет, объявлялся — значит, видимо, хотя бы некоторых уже начали выпускать. Так что сам решай, юноша. Информацию ты получил.

Если Тим Даррен что и ценил на вес золота, так это именно ее — информацию. Подробно, логично и обо всем.

Общаться с мисс Твиннесс в этом смысле было почти удовольствием. Пусть и недолгим.

Школа потрясла — монументальностью, гомоном и неограниченным правом каждого на личные занятия в личном пространстве. Первые дни Тимоти только крутил головой и запоминал, запоминал лихорадочно все, что видел — стихийных магов в таком диком количестве, наверное, еще никто никогда нигде не встречал. Тем более — живущих настолько открыто и в полную силу.

Понаблюдав с неделю и походив на занятия, Тимоти окончательно убедился, что остался чужаком и в Уоткинс-Холле тоже. Радовало только то, что здесь чужаками были, можно сказать, что — все. И давно с этим, похоже, смирились.

Больше всего его поразила библиотека. Старший земной маг — ее звали Мелани, но Тим упорно в мыслях называл девушку «старостой», на что та то и дело фыркала что-то о «человеческих привычках» — однажды застала его среди ночи на балконе за книгой, которую Тимоти лихорадочно изучал при свете Люмоса.

— Умник, значит, — угрюмо констатировала Мелани — и тут же непонятно вздохнула: — что ни новый мужик в моем клане — так опять умник. Хоть бы один целитель, что ли, нашелся…

Она уже ушла, а Тимоти все моргал, невидяще вглядываясь в пространство. На следующий день он начал собирать статистику.

Обо всем подряд.

Ощущение, что за цифрами кроется истина, с каждым днем росло и крепло — и только утвердилось, когда Мэтт Уилсон, заглянув однажды в его записи, вытаращил глаза и, вцепившись в Тима, уволок его к себе вместе с кипой исписанных пергаментов.

Собственно, Тимоти всегда подозревал, что на свете просто обязан был найтись еще один такой же… хм, странный человек, как и он.

Ну, то есть — маг, конечно. Люди Тима и раньше не интересовали.

Составленная Мэттом структурная схема уровней развития стихийного щита — и навыка стихийной атаки — выглядела, как исписанное мелким почерком полотно шесть на пять футов. Монументальность, что называется, поражала.

— Ты хоть понял сам, что наковырял? — бормотал Мэтт, жадно перебирая свитки. — Это же живые доказательства! Из живых магов собранные! Я-то только по «Повелителям» шерстил, а там одни косвенные упоминания… в основном…

Они провалялись над этой схемой, разложенной на полу — стол проигрывал по площади — весь вечер и часть ночи, изучая цифры Тима и приблизительно раскидывая школьных магов по уровням. Получалось действительно впечатляюще.

Со следующего же дня Мэтт рванул по жилым комнатам, прижимая каждого из ребят к стене и умоляя «выделить пять минут на эксперимент». Который, собственно, и заключался в том, чтобы проверить, на заклинаниях какого класса прошибается щит — и кто из магов способен работать без палочки.

И насколько успешно.

От собранных через три недели окончательных результатов Тимоти откровенно опешил. Они просто ни во что не укладывались.

— Супер, — констатировал Мэтт, глядя на схему, дополненную и исчирканную условными значками.

Тим по обыкновению промолчал. Чего воздух зря сотрясать? Тем более, когда собеседник в его междометиях, слава Мерлину, не нуждается.

— У меня к тебе предложение, — поднимая голову, без перехода сообщил Уилсон. — Деловое, можно сказать.

Вопросительного взгляда хватило, чтобы он кивнул и продолжил.

— Маг, не имеющий воспитанника и живущий в одиночку, поднимается максимум до седьмого уровня, — зажатое в пальцах перо ткнулось пушистым кончиком в нужный участок схемы. — Обнаружил зависимость?

Тим несколько секунд остолбенело молчал. То-то его так смущало, что высшие места заняли не те, кто старше, и не те, чей опыт нечеловеческого существования дольше.

Ведь и впрямь — все до единого просто не одиночки.

— Угу, — наконец сказал он. — Только что.

— Вот эти два случая, — перо снова заскользило по пергаменту, — Рэммет и Торринс. Ни Доминик, ни Дина вообще не имеют воспитанников, но стоят выше всех тех, у кого воспитанники есть. Хотя их партнеры и немного отстают, но тоже — впечатляют. Вывод, Даррен?

Тим открыл было рот. Подумал — и закрыл. Потом снова открыл.

В глазах Мэтта застыло напряженное ожидание — не более.

— Стихийная связь не гарантирует роста? — предположил он.

— Или так, — улыбнулся Уилсон. — Хотя я бы сказал — связь, не обусловленная стихией, дает не меньше возможностей. Данных, чтобы утверждать наверняка, маловато, но я предположу — она дает даже больше. Согласен?

Тимоти молча кивнул. Он все еще не понимал, к чему Мэтт так усиленно клонит.

— Я наблюдал, — доверительно продолжил тот, откидываясь на спину и закидывая руки за голову. — Скажу тебе честно — не один год наблюдал. Рост и развитие мага всегда сопровождаются его продвижением по пути партнерства. Абсолютно всегда — мы это только что лишний раз доказали. В мире стихии, если у тебя нет партнера, можно только красиво сдохнуть, не более. Великие маги прошлого — все до единого — жили и работали не в одиночку. Нет ни одного упоминания или описания о ком-то, кто дорос бы хоть до чего-то, оставаясь один. Следишь за моей мыслью?

— А то, — напряженно откликнулся Тим.

— Я предлагаю тебе партнерство, — спокойно заявил Мэтт. — У нас получится.

Тим так и замер с распахнутыми глазами.

— Путь стихийного мага — это путь партнерских отношений. С этим-то ты не споришь?

Спорить, когда в голове царит оглушающий хаос, оказалось весьма затруднительно.

— Так что — тебе все равно придется их заводить. Рано или поздно. А чего терять время, если…

— С парнем?.. — Тимоти чуть ли не впервые в жизни потерялся в словах.

Мэтт меланхолично пожал плечами.

— Почти восемьдесят процентов пар — однополые. Это о чем-нибудь говорит, как ты считаешь? А если считать среди великих магов, то — девяносто шесть, Даррен. Плюс-минус.

Это был серьезный удар. Теперь Тим на самом деле задумался.

— Честно говоря, я не очень понимаю, почему все разводят вокруг этого столько мути, — устало проговорил Мэтт, глядя в потолок. — Ты — первый маг, с которым я могу и хочу работать. И ты любишь цифры. Да, мое тело тоже сейчас полагает, что предпочло бы женщину — но я в упор не вижу совместного будущего с существом, которое не разделяет мои взгляды на жизнь и мои цели. А женщин, похожих на меня, я не встречал. И не уверен, что голос тела имеет какое-то значение, пока ему не с чем сравнивать…

Тимоти поймал себя на том, что изо всех сил пытается сдержаться — и все равно улыбается. Коварный соблазнитель, валяющийся перед ним на полу, в один миг снова превратился в светловолосого крепыша Мэтта Уилсона, рассуждающего об очередном эксперименте.

Если честно — заманчивом. Чего уж там.

— Я с парнем тоже никогда не пробовал, — поглядывая на Мэтта, ухмыльнулся Тим.

— Фигня вопрос, — отозвался тот. — Разберемся.

Уилсону, конечно, этого не понять, но основополагающим фактором в принятии решения стало то самое, вдруг обрушившееся на голову, понимание, что Мэтт — как и Тимоти — не склонен делать из любви культа. А, значит, все муторные вопросы с ухаживаниями, вздохами и ссорами влюбленных, подспудно раздражавшие Тима в окружающих — даже в магах — так и так обойдут его стороной.

Пожалуй, что-то есть в том, чтобы — как он там это сказал? — жить с тем, кто разделяет твои взгляды на жизнь.

Целоваться Уилсон умел, надо отдать ему должное. Тим отчаянно старался не отвлекаться на запоминание наиболее удачных приемов.

Потом оказалось, что у Мэтта грубые ладони и неспешно двигающиеся руки. Хорошо двигающиеся. Там, где надо. И еще — ему можно было не бояться предлагать что угодно. Уилсон мог продать душу, услышав слово «эксперимент».

Тим смущался ровно до тех пор, пока не кончил в первый раз, измученный неумолимыми движениями чужих губ — и не увидел жадный интерес в глазах Мэтта, наблюдающего за его попытками отдышаться.

Только интерес — и ни капли осуждения, отвращения или даже просто неприятия.

— Сволочь… — задыхаясь, пробормотал Тимоти. — Где научился?

— Книжки читал, — ехидно ответил Уилсон.

И подтянулся на локтях, заваливаясь рядом и целуя разгоряченное лицо.

— И что, в книжках прям пишут… — поцелуи определенно мешали разговаривать. — Как куда… языком надо… чтобы…

— Не-а, — протянул Мэтт, отстранившись. — Твое припадочное дыхание круче любого пособия.

Тим колебался, наверное, с полминуты. Нереально мало — если учесть ситуацию.

— А ну, пусти, — шикнул он, поднимаясь с подушек. — Сейчас сам попробую…

Дыхание у… э-э-э… подопытного? — и впрямь оказалось припадочным, иначе не назовешь.

А ощущение реальной, существующей, работающей на практике возможности научиться чему-то в сфере, по всеобщему мнению, не поддающейся описанию набором формализованных приемов — восхитительным до умопомрачения.

Что уж совсем удивительно — изменились не только ночи, в которые добавился бурный секс, нередко, впрочем, прерывающийся не менее бурными спорами. Почему-то именно в процессе в голову постоянно лезли какие-то идеи… и, черт — в конце концов Тим еще раз поблагодарил стихию и Мерлина за то, что с ним рядом оказался именно Мэтт. Способный в такие моменты, как и сам Тимоти, наплевав на оргазм, подскочить посреди ночи с кровати, чтобы схватить перо и пергамент — и возбужденно рассуждать на тему какой-нибудь новой мысли чуть ли не до рассвета.

Что-то подсказывало Тиму, что, будь на месте Уилсона нормальная женщина — ну, или просто нормальный маг, который не как они — мысли во время секса пришлось бы держать при себе. А такая перспектива привлекала все меньше и меньше.

Со временем оказалось, что изменилось действительно — все. Даже физическое состояние — едва ли не с первых недель совместного проживания трех-четырех часов сна стало хватать на полноценный рабочий день.

А потом пропали и порядком измучившие Тима стихийные сны — с той самой ночи, когда он, наконец, махнул рукой на умоляющий настойчивый шепот: «Я осторожно…». И сдался.

Мэтт, судя по всему, кошмаров тоже больше не видел — и сиял по этому поводу, как начищенный подсвечник. Он всегда сиял, когда какая-нибудь идея подтверждалась на практике, а теперь они подтверждались едва ли не ежедневно…

Жизнь превратилась в калейдоскоп упоительно упорядоченных, распланированных и волнующе знакомых будней. Тимоти находил еще десятки и сотни поводов прикинуть варианты — и тихо порадоваться в очередной раз выбору судьбы. Мэтт подходил ему идеально, а дни только и делали, что подкидывали тому подтверждение.

Не имея толком под рукой ничего, кроме огрызков сведений в книгах да словоохотливости других магов, они перепробовали в постели все, что могли придумать. Мэтт называл это экспериментами. Тимоти — жизнью.

Их странной, изломанной, нечеловеческой — жизнью чужаков, одинаково повернутых, наверное, в какую-то причудливую сторону, где информация ценилась выше переживаний… если только те тоже не несли в себе информацию.

Тим был счастлив.

До сегодняшнего дня.

О том, что произошло с Мэттом, ему рассказала Марта — по обыкновению хмурая и колючая — но, если не врать, он знал об этом и так. Мерлин его разберет, откуда — просто знал и все.

И, дождавшись Уилсона, задал только один вопрос — прямо в лицо обалделого парня.

— Мальчик или девочка?

Мэтт остолбенело моргнул — и Тим вдруг понял, что знает и этот ответ. Тоже — непонятно, из каких таких странных источников. Просто знает — и все.

— Мальчик… — буркнул Уилсон, устало прислоняясь спиной к стене и запрокидывая голову.

У Тимоти целая речь была заготовлена. Тщательно, между прочим, продумана уже даже — за пару-то часов сидения в одиночестве.

— Я так думаю, мы теперь… — начал было он.

— Иди сюда… — неожиданно выдохнул Мэтт, поворачивая его лицо к себе — и целуя. Целуя, целуя — жадно, как изголодавшись. — Мпф… Нет, еще.

Речи определенно светило подождать.

— Пять минут поцелуев Даррена равны трем флаконам восстановительного зелья, — сообщил, наконец, Уилсон, отрываясь от Тима. — О, я поправку на посвящение не учел, — и снова припал к его губам. — Надо десять минут — не меньше…

Мэтт, когда ему было хорошо, вообще нередко начинал разговаривать цифрами. А сейчас ему, похоже, было и впрямь — замечательно.

— Устал? — шепотом спросил Тимоти чуть позже, вглядываясь в знакомые голубые глаза. — Это так выматывает?

— Это… — Мэтт перевел дыхание и нехорошо усмехнулся. — Это вообще кранты, Даррен. Вот как если бы… — он задумался, подбирая слова. — Вот представь, что я прижал тебя к стене и держу за яйца. И выкручиваю постепенно, неспешно так. А другой рукой душить попеременно начинаю.

Тим зачем-то представил. Видимо, по его лицу это было заметно, потому что Уилсон тоже как-то слегка сбился с мысли.

— И при этом задаю идиотские вопросы, — уже без энтузиазма закончил он. — И еще и до формулировок ответов доколупываюсь…

Тимоти невольно бросил быстрый взгляд из душевой, где они расселись прямо на полу, в спальню. Там, свернувшись в клубок и закопавшись в одеяло, спал тот, кого привел… точнее — принес — Мэтт. Из кокона торчали только вихры светло-русых волос.

— Интересно, каким он окажется?.. — рассеянно проговорил Тим.

И что будет с нами, машинально добавил он про себя.

Уилсон как-то странно улыбнулся. Очень странно. Непривычно.

Никогда так раньше не улыбался, с нехорошим предчувствием подумал Тимоти.

— В каком смысле? — хмыкнул Мэтт. — Я и так знаю, какой он. Ну… — он сделал неопределенный жест ладонями. — В ощущениях — знаю. Или ты что имел в виду?

Тим пожал плечами.

— Какой стихии, например…

— Огненные маги всегда безоговорочно — брюнеты, — отозвался Мэтт. — Воздушные — все до единого блондины. Земные и водные бывают какими угодно, хоть рыжими. Так что одно могу гарантировать — нам повезло, он не огненный.

И то слава Мерлину, мысленно усмехнулся Тимоти.

— Слушай, ты ерунду какую-то думаешь, — поморщился Уилсон. — Вместо чтоб радоваться. Около тридцати пяти процентов стихийных групп состоят больше чем из двух магов. Среди великих — около шестидесяти процентов. Расслабься.

— Не могу — меня никто не расслабляет, — машинально откликнулся Тим.

Вранье, конечно — одного присутствия Уилсона хватало, чтобы беспокойство начало отодвигаться на дальний план. Со скоростью хорошей метлы.

Ладонь Мэтта привычно улеглась на его шею, пальцы погладили затылок.

— Ну, надо — так и сказал бы сразу… — пробормотал Уилсон, притягивая его к себе и начиная медленно целовать за ухом.

Тимоти завелся мгновенно.

— Слушай, слушай, ты говорил — что ты там только что говорил? — отстраняясь, выпалил он. — Что знаешь, какой он? Это ты что имел в виду?

Мэтт задумчиво улыбнулся и опустил руку. В глазах снова мелькнуло нечто — незнакомое. Тим никак не мог придумать, как назвать это чувство.

— Я имел в виду, что я тебе сейчас никаких слов не подберу, чтобы его описать, — признался он, помолчав. — Но у меня внутри, в ощущениях, есть очень четкое представление о нем. Вообще — о нем, без конкретики.

— Тогда сформулируй ощущение одним прилагательным, — внимательно глядя на него, посоветовал Тим. — Какой он?

Мэтт надолго задумался — прикрыв глаза и снова прислонившись к стене затылком, он улыбался сам себе, словно перебирал в мыслях что-то действительно… хорошее.

— Маленький… — наконец прошептал он. — Я имею в виду — не… — и снова неопределенно взмахнул руками. — А просто…

— Я понял, — согласился Тим — и опять бросил быстрый взгляд в спальню.

Почему-то не покидало нелогичное ощущение, что он и впрямь что-то — понял. Даже без определений.

* * *

Взгляд Тони Доминик почувствовал, даже не оборачиваясь. Просто — спиной, будто что-то начало прожигать ему дыру между лопаток.

Собственно, оборачиваться он и не собирался. Судя по настроению МакКейна, тот меньше всего сейчас был расположен к чему-то, ради чего это стоило бы делать.

А от скандалов Доминик ощутимо устал. Сегодняшний день, казалось, перетряхнул в нем все, что внутри — в памяти — еще оставалось хорошего, безжалостно вывернув наизнанку и заставив посмотреть на это в упор, не прячась и не закрывая глаза. По всему выходило, что хорошее и впрямь теперь живет разве что в воспоминаниях.

Ничто так не разрушает отношения, как ложь — вот что Дом окончательно понял сегодня. Только оказавшись в ситуации, способной всколыхнуть в тебе силу прежних переживаний, получаешь возможность сравнить с тем, что есть — то, что было когда-то.

То, что, если не врать — закончилось. Уже очень давно.

И говорить об этом — да и ни о чем больше — с МакКейном впервые отчетливо не хотелось. Зачем обозначать очевидное? Тони получил то, на что у него в свое время хватило смелости. Плохо это или хорошо?

Тоскливо — да. Но любить того, кто заставляет тебя ему лгать — и вовсе омерзительно. Унижающе…

— Чем занимаешься? — напряженным, но в целом нейтрально ровным тоном поинтересовался МакКейн.

— На голове стою, — отозвался Дом, продолжая рыться в шкафу.

Нужная мантия никак не находилась — а сосредоточиться и припомнить, куда ее запрятал еще в феврале, отчего-то не представлялось возможным. Словно что-то ежесекундно сбивало с мысли — с той самой минуты, как Доминик вышел после ужина из кабинета учителя и отправился к себе. Что-то засело внутри неподъемной, давящей тяжестью, вынуждая стискивать зубы и тратить на каждое привычное действие впятеро дольше времени.

Понимание? — с горечью усмехнулся сам себе Дом. Я наконец-то изволил открыть глаза на то, что МакКейн никогда не любил — ни меня, ни себя, ни Кэти? Страстная привязанность огненных магов — не то же самое, что любовь. Не может и не должно быть в ней слепоты, иначе — кого именно ты любишь? Собственные представления и иллюзии?..

— Что сегодня не так? — тихо осведомился неслышно подошедший почти вплотную Тони. — Случилось что?

Доминик на секунду задумался.

— Нет, — решительно сообщил он наконец. — Ничего нового.

Самое жуткое, что это действительно было правдой. А пытаться довести до МакКейна, какой именно является правда и в чем она состоит, как и сглаживать углы, и поддерживать принятую между ними дипломатию, Дом больше не собирался. Он действительно устал от скандалов.

Тяжелая ладонь Тони опустилась ему на плечо, слегка сжала, вынуждая замереть и опустить голову.

— А чего в шкаф вдруг зарылся?

— Ищу теплую мантию, — сквозь зубы ответил Доминик, упираясь обеими руками в полку. — Снег выпал. Холодно.

Ноябрь и впрямь выдался — как полноценная зима. С сугробами. Но говорить о погоде сейчас казалось насмешкой.

Сильные руки в одно мгновение обхватили его за талию и по-хозяйски развернули, заставив оторваться от злосчастной мебели. Дом прикрыл за спиной дверцу шкафа и устало прислонился к ней затылком, отводя взгляд. Смотреть на Тони, когда он в ярости — удовольствие сомнительное.

Если, конечно, вы — не в постели.

— Долго еще ты собираешься продолжать это? — МакКейн ощутимо тряхнул его за плечо. — Сколько можно, Рэммет? Неужели не наигрался? Может, хватит уже?

— Хватит — что? — размеренно уточнил Доминик.

Тони гневно выдохнул и оттолкнул его, отстраняясь. Значит, точно — в ярости, машинально отметил Дом. Сейчас орать начнет. Вот только воздуха наберет.

Он и сам не подозревал, насколько, оказывается, успел изучить его — такой ворох мельчайших нюансов мимики, жестов и вздохов. И каждый говорит — нет, вопит — о чем-то, о чем сам Тони предпочитает молчать.

— Делать вид, что я ничего не знаю! — почти беззвучным шепотом произнес МакКейн, сжимая кулаки и отступая на шаг. — О вас обоих! И продолжать водить меня за нос!..

Доминик перевел на него отсутствующий взгляд. Давящая уже несколько часов изнутри тяжесть вдруг словно скомкалась и забилась о ребра, вынуждая, наконец, сконцентрироваться и затаить дыхание. Чтобы затем выпустить ее — всю.

Мерлин, да мне просто — больно, вдруг осознал Дом. Терять его. Понимать, что уже потерял — все, что было.

— А какой вид мне, по-твоему, стоит делать? — ровно спросил он вслух.

Тони, казалось, с секунду искренне колебался — не лучше ли размахнуться и просто ударить, чем о чем-то еще говорить.

А потом секунда закончилась — и кулак с силой врезался в дверцу шкафа, там, где только что была голова успевшего скользнуть в сторону Доминика.

— Извини, но бодрый спарринг сегодня не входил в мои планы, — с горечью выплюнул Рэммет в спину резко обернувшегося Тони. — Хочешь погоняться за воздушным магом? Давай, МакКейн. Попытайся вколотить в меня свои собственные страхи — другого от тебя все равно уже давно не дождешься.

Глаза Тони нехорошо сощурились.

— Ты бы, конечно, предпочел, чтобы я и дальше помалкивал? — процедил он. — Или — чтобы я вообще ослеп и ни хрена не видел?

Доминик фыркнул и закусил губу. Ведь правда — это действительно было смешно. Слышать от МакКейна такое. После всего, что случилось.

— Да ты еще от рождения слепой, — заметил он вслух. — Даже стихия зрения не добавила. Ты — уникум, Тони. Такой яркий маг — и столько идиотизма…

МакКейн рванулся к нему через всю комнату. С точки зрения мгновенно переместившегося в другой угол Дома — бесконечно медленно.

Мир что — всегда такой, если смотреть на скорости? — оторопело подумал Доминик.

— Хочешь показать мне, как я ошибаюсь? — прошептал он, глядя ему в спину. — Или — потребовать какие-нибудь очередные права? Что на этот раз, Тони?

— Это я тебя хочу спросить — что на этот раз! — рявкнул МакКейн, оборачиваясь. — Чего ты добиваешься? Чего, Мерлин тебя побери, можно вообще пытаться добиться таким идиотским образом?

Дом изумленно приподнял бровь.

— Ладно, в тот раз я ничего не объяснил — и ты тоже, между прочим, ни хрена тогда не объяснял! — тебе было плохо, я все понимаю! — задыхаясь, выкрикнул Тони. — Я уехал, а ты испугался, что я бросил тебя! А Дина — так это просто диагноз, она вообще никогда не спала с теми, у кого все с крышей в порядке. Но теперь-то — что? В чем я теперь виноват?

— Что?.. — тупо переспросил Доминик.

От неожиданности он даже забыл следить за перемещениями МакКейна, и тот невесть как снова оказался рядом, вцепившись ему в плечи.

— Инициацию невозможно отмотать назад! — заорал Тони ему в лицо. — Даже если я в чем-то ошибся, Кэтрин — уже существует! Все, твою мать, Рэммет, никто из нас ничего с этим поделать не может! Сколько можно мстить мне за то, что я один раз не вовремя посмотрел в ее сторону?

Слова звучали, и даже почти что осмысленно, но смысл категорически терялся где-то между каждым из них. Все в комплексе они упорно казались квинтэссенцией ахинеи. Да и вообще — при чем тут…

— Мстить? — чувствуя себя откровенным идиотом, снова переспросил Дом.

— Кэтрин — не Дина, — чуть ли не по слогам произнес Тони, наклоняясь ближе. — Она не станет спать с тем, кому, видите ли, «просто плохо». Поэтому даже не вздумай нести мне сейчас, что тебя снова замучили душевные терзания, и ты снова помчался искать бабу, которая подтвердит тебе, что ты — мужчина!

— Вообще параллелей не вижу, — начиная терять терпение, бросил ему Доминик. — Что за бред, МакКейн? При чем тут Дина?

— Если Кэтрин не нужна тебе, как жилетка — а в этом качестве она тебе и не нужна, просто не позволила бы даже подойти к себе, захоти ты в нее поплакаться — то какого черта ты делаешь с ней столько времени, Рэммет? И сколько еще мне терпеть ваши реверансы вокруг друг друга и делать вид, что я ничего не замечаю?

— А ты замечаешь? — серьезно откликнулся Дом. — Ну, прогресс, Тони — что я могу сказать…

Или регресс, с тоской добавил он про себя. Если ты и впрямь все видел, скотина ты эдакая — так какого черта?..

— Ты можешь просто объяснить, что именно пытаешься доказать мне этим? — вмиг как-то сникнув, устало попросил МакКейн. — Я, видимо, идиот, Ники — я действительно не понимаю… Столько времени, и… Я старался, маг не должен быть собственником, не должен запрещать партнеру… но это все равно ничего не меняет. Ты только отдаляешься от меня. Что, было бы лучше, если бы я встал в позу и воспротивился? Или начал орать, что мне не безразлично, что именно ты вытворяешь? Или заявил, что…

Он запнулся, потому что спрятавший лицо в ладонях и некоторое время фыркавший Доминик, наконец, не выдержал и истерически захохотал. Опустившись на пол, он смеялся до судорог, худые плечи вздрагивали, будто Дом силился — и не мог заставить себя остановиться.

— Ты хоть думал когда-нибудь, чего мне стоила одна твоя Дина?! — без переходов снова заорал МакКейн. Доминик с запоздалым удивлением услышал боль в его голосе. — Промолчать тогда, подумать, мать твою, о тебе — а не о себе! О том, что тебе было здесь в одиночку хуже, чем мне, когда я узнал об этом!

Наверное, надо было что-то ответить. Или не надо. Истерика медленно выливалась в задыхающиеся попытки успокоиться, и Доминик предпочел ровно дышать, уткнувшись носом в колени, а не вслушиваться в слова Тони. В слова, кричавшие о нем куда громче, чем любые поступки или определения.

— Чего ты еще от меня хочешь, Рэммет?.. — горькое, срывающееся бормотание над самым ухом. — Тебе ведь… не плохо сейчас. Ты не из-за этого, я точно знаю. Просто назло мне, да? Наказать за то, что я посмел… завести кого-то…

— Прекрати, я тебя умоляю… — не поднимая головы, простонал Доминик. — Пуп земли ты наш. Центр мироздания. Если я не страдаю из-за тебя — то, значит, я тебя наказываю? МакКейн, я много о тебе знал, но что ты мазохист — даже не догадывался, честно. Наша сексуальная жизнь многое бы выиграла, додумайся я до этого раньше…

Тони мгновенно осекся. Его напряженным взглядом снова, казалось, можно было выжигать в стенах дыры. Дом вздохнул и посмотрел ему в лицо.

— Мои отношения с Кэти касаются только меня — и Кэти, — мягко проговорил он. — Я ничего никому не доказываю. И ничего ни от кого не жду. Мне просто с ней хорошо — ты об этом не думал? А ты, если собираешься дожидаться, пока я «угомонюсь», будешь ждать еще очень долго, поверь мне.

Мерлин, да ну услышь же ты меня, наконец, — мысленно взмолился Доминик, глядя на побелевшие губы МакКейна. Ты не такая тупица, как иногда пытаешься выглядеть. Ты просто… эгоист, Тони. Хотя и маг.

— Именно с ней? — шевельнулись губы. — Настолько, чтобы затаскивать ее в койку на второй день знакомства? Нелогично, Рэммет. Извини.

Это еще кто кого затаскивал… — машинально ухмыльнулся Дом.

— Ты, если не ошибаюсь, затащил прямо в первый, — напомнил он вслух. — Ничего не помешало? Какие-нибудь бывшие любовники там, или чувства к ним, может? Нет?

— Я — ее наставник! — вспыхнул Тони. — Тебе не понять, но у нас с ней…

— Стихийная связь не имеет никаких различий с настоящей любовной связью! — перебил его Доминик. — Никаких, МакКейн — кроме повышенных обязательств и внешней привязки магов друг к другу. Я могу уйти от тебя или Кэти, если захочу — вы с ней друг от друга никуда уже деться не можете. Вот и вся разница, так что — не парь мне мозги. Я вообще не имею воспитанников, но о стихийных связях знаю уже на порядок больше тебя, ты не находишь?

Тони молчал, буравя его сумрачным взглядом.

— Ты только увидел ее — и уже понял, что знаешь о ней самое главное, что она — самое близкое к тебе существо, что она дорога тебе. Почему ты отказываешь мне в праве чувствовать к ней то же самое?

— Ты ее даже не знаешь, — процедил Тони.

Доминик не выдержал — и снова усмехнулся.

— Я не знаю? — переспросил он. — Я, МакКейн? Скажи мне — кто ее лучшая подруга? После смерти Дины, конечно.

Вопросительный взгляд.

— Марта Дарлейн. Что Кэтрин любит — грибы или яблоки? Не в курсе? Не переносит ни то, ни другое и трещит об этом чуть ли не каждый день за завтраком. После чего она стала магом?

— Ее изнасиловал отч…

— Только пытался, вообще-то. Кто ее первый мужчина?

Тони остолбенело моргал.

— Ты! Идиот, прости Мерлин… — Доминик, дернувшись, одним движением поднялся на ноги и, подойдя к шкафу, снова принялся в нем рыться. — МакКейн, я знаю, что у вас здорово получается трахаться и скандалить. Но не надо низводить Кэти до существа, не нуждающегося в том, чтобы еще и разговаривать… и множеством других вещей заниматься… хорошо?

— Да чем ей пока еще заниматься… — нехотя буркнул Тони, вставая. — Она маг-то всего — без году неделя…

Доминик выпрямился и уставился ему в лицо.

— По оценкам мистера Драко, — ухмыляясь, заговорил он, — если с тобой теоретически что-нибудь случится или ты просто надумаешь смыться из школы, Кэтрин — единственный огненный маг, способный заменить тебя хоть сейчас. И по способностям, и по умению… подчинять. И нести ответственность.

— Откуда ты знаешь?

— Подслушивал мысли учителя, — легкомысленно отозвался Дом, возвращаясь к своему занятию. — Кто сагитировал Мелли, Брайана и Элис заниматься с желающими, не успевшими окончить школу волшебства, как думаешь? Наша Кэти. Кто устроил тут целый переворот, требуя уроков по фехтованию хотя бы для тех магов, кто состоит в стихийной связи? Тоже она. Кто…

— Кэтрин умеет фехтовать?! — ошеломленно выдохнул Тони.

Дом бросил на него снисходительный взгляд.

— Она и драться умеет, — фыркнул он. — Только с тобой, видимо, не решается. Или просто не хочет…

— Да что ты прилип к этому шкафу! — вдруг раздраженно рявкнул МакКейн, хватая его за локоть. — Попозже свою мантию не можешь поискать?

— Не могу, — спокойно ответил Доминик. — Она нужна мне сегодня.

— Зачем? — измученно поинтересовался Тони.

Разговор его утомил до зеленых гоблинов, это было очевидно. А утомленный МакКейн — существо крайне однозначное. Ну просто крайне.

Самое смешное, что именно этого ему Дом позволять и не собирался. В любом случае — не в этот раз.

— Я уезжаю, — устало усмехнулся он. — А ты, Тони — остаешься. Посмотришь на ситуацию с другой стороны заодно… Потренируешь доверие. Если там еще есть, что тренировать…

МакКейн побледнел с такой скоростью, что Доминик тут же перепугался и принялся лихорадочно вспоминать, бывают ли у магов сердечные приступы. В теории.

— В Лондон? — шевельнул помертвевшими губами Тони.

— Нет. Дальше — на побережье.

— Зачем?..

— Надо, — пожал плечами Доминик. — Просто — надо.

Тони долго молчал, и от его мыслей больше не фонило яростью. Только пришибленным, тихим таким ожиданием. Почему-то теперь казалось, что уж лучше бы — злился…

— Надолго? — наконец спросил он.

— Понятия не имею, — сказал Дом. — Как получится.

А вот теперь складывалось четкое ощущение, что он просто почем зря мучает МакКейна, не способного понять то, что он понять не способен. И, хоть ты умри и тресни — никакими словами, поступками, объяснениями или демонстрациями в него это не вколотить…

Собственник, Мерлин тебя забери, грустно усмехнулся Доминик. Такой, что даже свою… собственность толком не видит. Ни Кэти, ни… меня. И не увидит никогда, наверное — даже если я вовсе к нему не вернусь…

— Ты… — Тони совершенно точно путался в собственных мыслях. — Ну, ты же… не из-за меня? Да?

Сам факт предположения — уже прогресс, тоскливо подумал Дом. И опустился на кровать, сцепив на коленях в замок враз замерзшие руки.

— Не из-за тебя, — эхом откликнулся он. — Мистер Драко попросил… за новым магом съездить. Он раньше всегда сам по Европе мотался, людей собирал… ну, и магов — тоже… А теперь уезжать из замка не хочет… хотя бы какое-то время.

— У него что, опять видение было? — быстро спросил МакКейн.

— Не знаю, — вздохнул Доминик. — Но, даже если и не было… Я бы на его месте мистера Поттера сейчас тоже одного не стал оставлять. Просто на всякий случай.

Тони промолчал — и слава Мерлину. В свое время они до хрипоты наспорились о том, что происходит с учителями — и о том, как к этому стоит относиться, и вмешиваться ли, а если и да — то как именно. Доминик настаивал на том, что, если Гарри Поттер медленно сходит с ума, и никто — ни один из его семьи — не в состоянии помочь ему, то им и подавно там нечего делать. Разве что перебирать в голове все, что случалось в последнее время, да искать промах, за который стихия могла бы вот так вот наказывать…

Вот только вытащить в итоге сумела — Энни. Вечная глупышка, к которой толком сроду никто никогда не прислушивался, пришла и сделала то, что загоняло учителей в тупик долгие месяцы.

— Ники… — тихо позвал МакКейн. — Ты… береги себя, ладно? Не ввязывайся там… ни во что. Пожалуйста.

— Как получится, — снова ответил Доминик, вставая. — Но спасибо, что беспокоишься. Значит, поймешь, как себя чувствуют другие, когда во все подряд ввязываешься ты.

Чертову мантию все же надо было найти.

— Я могу поехать с тобой? — напряженно поинтересовался Тони. — Я был бы не против.

— Я против, — хмуро отозвался Доминик. — Сиди здесь и… я не знаю — думай, МакКейн. Может, чего и придумаешь.

— Но ты же вернешься? — настойчиво повторил тот. — Ты обещаешь?

Дом надолго замолчал. Вопрос не подразумевал, вернется ли он в школу. Это было очевидно и так.

— Не знаю, — констатировал он наконец. — Я уже, Тони, совсем ничего не знаю. Мне надоели все эти… прятки и игры. Я люблю тебя. Я люблю Кэти. И если ты, скотина, думаешь, что ей наплевать на тебя или меня — ты глубоко ошибаешься. Она привязана к тебе так же сильно, как и ты к ней… Так что — не надо придумывать, кто кого должен выбрать. Я выбрал тебя в свое время — и я от тебя не отказывался. И не лгал ни тебе, ни Кэтрин, ни себе самому, когда время истины выбрало за нас и ее тоже. Оно выбрало ее — нам обоим, и я с ним полностью согласен сейчас. Не согласен один ты, Тони. Тебе и решать.

— Решать — что? — безучастно спросил тот.

— Понятия не имею, — вздохнул Дом. — Например — почему тебя так пугает то, что я могу любить кого-то еще. Кого-то, кто тебе тоже небезразличен, про кого ты точно знаешь, что его есть, за что любить.

— Ты не понимаешь… — усмехнулся Тони, опуская голову. — Для меня вы оба… мои, Ники. Даже для нее мы оба — мужчины… Но ты…

— Не можешь ей простить, что она дает мне то, что не в состоянии решиться дать ты? — насмешливо уточнил Доминик.

МакКейн едва заметно вздрогнул — и Дом наклонился к нему, хватая за волосы и сжимая их в кулак на затылке.

— Так решись, Тони, — шепнул он, глядя в горящие беспомощной болью глаза. — Решись показать Кэти, как ты любишь меня. Решись увидеть, как она могла бы любить — нас, если бы ей кто-то позволил. Решись, твою мать, уже хоть на что-нибудь!

Он медленно выпрямился, выдержав паузу. Тони молчал — но все то же «возвращайся» по прежнему превалировало в его мыслях. Ни черта не услышал, с горечью подытожил Доминик.

И повернулся к шкафу. Темно-синяя зимняя мантия тут же обнаружилась на верхней полке. Прямо перед глазами.

* * *

Что есть кошмар?

Ничем не примечательный, припорошенный снегом кусок земли. Невидимая граница, отделяющая изломанный, исковерканный мир от мира усталого и давно запутавшегося в собственной лжи. Едва различимая россыпь огней вдалеке.

И — темнота. Мрачная, напряженная и одновременно — отгороженная затаенной, отчаянной силой от возможности жить и питать надежды. Силой стихийных магов, способной убивать навсегда.

Невидимое сейчас, но отчего-то все равно очень четко ощутимое пространство — там, за огнями — заполненное врытыми в землю на расстоянии десятка футов друг от друга одинаковыми планками четырех цветов. Их много. Невозможно, неправильно — много.

И невозможно не слышать, не чувствовать — каждого. Не так, как живых, но вопреки всему, вопреки любой логике и любым доводам — чувствовать…

Мир, который выбрал смерть. Даже просто стоять рядом с ним, именно здесь, на границе, перешагнуть за которую однажды не хватило сил — еще больнее, чем решиться прийти сюда. В место, где шальное сознание шутит дурные шутки, упорно подсовывая вместо завывания ветра отзвуки громыхающей грозы, превращая заснеженное поле в грязное глиняное месиво, а уколы снежинок — в хлещущие наотмашь потоки дождя.

И даже казалось — измученные усталостью мышцы снова едва способны двигаться, руки придавлены тяжестью бессильно обмякшего тела, а в ставших вдруг бездонными черных глазах напротив пойманной птицей бьется отчаянная, безысходная — боль…

Что есть память?

Для тебя — бесконечное, смотанное в спутавшийся клубок дней, вечеров и ночей, не отпускающее, вязкое знание, которое ты вряд ли когда-нибудь смог бы сформулировать словами. То самое, что не давало тебе сбиться, оступиться и, позволив себе быть слабым, отказаться от собственного пути… до недавнего времени.

Для него? Смелость признаться — я ждал этого всю жизнь. Не веря, не надеясь и не считая себя достойным, отталкивая саму мысль об этом — я все равно ждал, боясь этого так страшно, что едва был способен разглядеть хоть что-нибудь в том, что творилось вокруг. Хоть что-нибудь — настоящее.

Признаться, что я не поверил тебе — и поэтому милостивая стихия позволила мне наблюдать твою смерть. И знать, что виноваты в ней я и мои столетние страхи. Снова. Как всегда.

Что есть сила?

Способность жить рядом с этим бок о бок, не сбегая, годами. Рядом с твоей могилой и твоей памятью, с домом, дверь которого впускает меня, стоит лишь постучать — до сих пор. Тебя нет, и больше некому перенастроить защиту входа. Пустой дом, чашка с недопитым, остывшим чаем на столике, ворох книг и газет в гостиной. И два кресла, придвинутые к камину.

Только я мог подумать, что тебе было с кем проводить вечера. Я — и мои столетние страхи.

Что есть боль?

Не невозможность изменить прошлое, нет. Нежелание выстроить будущее — заново. Неспособность поверить еще раз, хоть во что-нибудь, и захотеть перемен, и добиться их… потому что этим самым ты признаешь, что и эта, и предыдущая смерть не имеют ни малейшего отношения — к тебе. Изменившись, сняв с себя вину и ответственность, сбросив их, как змея старую кожу, ты перестанешь быть тем, кто убивает всех, кого любит.

А, значит, ты все равно что предашь — их. Откажешься от них.

Значит — ты никогда этого не захочешь. Будущего. Жизни. Себя…

Сдавленно выдохнув, Гарри заморгал, стряхивая непрошенное видение — и понял, что стоит на коленях, упираясь заледеневшими ладонями в снег. Мерлин, Северус… — с горечью выдохнул он. Ну Мерлин же… Зачем ты так?

Кулак с силой опустился на землю.

Я все равно до тебя достучусь, с мрачной беспомощностью подумал он. Все равно. Как-нибудь… я не знаю — ведь можно же как-то? Наверняка. Просто — наверняка…

Найти нужный дом, когда тебя не торопит время, оказывается — проще простого. А, может, чтобы отыскать сознание, часть которого теперь живет в тебе самом, и сил уже больше не нужно. Ты не прослушиваешь каждого — ты идешь к своему. Огромная разница.

Идешь сквозь собственную боль, давящую на плечи, теснящую грудь, мешающую дышать. Сквозь собственные страхи.

Между вами действительно слишком много общего — и эта мысль все еще отзывается горечью где-то в глубине твоего сердца.

Неслышный хлопок двери, запоздалое удивление — то ли здесь рады именно мне, то ли вовсе не блокируют вход от незваных гостей. И полумрак комнаты — неожиданно узкой и маленькой, с невысокими потолками — подсвеченный только отблеском пламени из камина.

Видеть Северуса — таким — оказалось так нечеловечески, оглушающе неправильно, что Гарри замер на пороге, на мгновение перестав дышать. В сотни раз неправильнее, чем смотреть в его глаза, держа на руках мертвое тело Джеральда. В тысячи раз больнее.

Снейп просто обязан был холодно покоситься в его сторону и процедить что-нибудь о распахнутой двери, зиме и вечной рассеянности Поттера. Непроницаемое лицо и бьющееся в глубине глаз черное пламя, выверенные движения и фразы, изогнутая бровь, язвительность…

Снейпа больше не существовало. Он исчез.

Сидевший вместо него у камина маг, даже не обернувшись, потер лоб и отставил в сторону полупустой бокал.

— Пришел?.. — негромко обронил он.

Гарри потерялся в словах. Мерлин, разве здесь вообще возможны слова — рядом с таким существом? Каким-то…никаким. Равнодушным.

Словно из Северуса вынули стержень, поддерживавший его все эти годы, заставлявший вгонять непрошеных встречных если не в ужас, то хотя бы в неловкость одним движением брови, одним хищным пронзительным взглядом, одной саркастичной ухмылкой. Поникшие плечи, утомленные и немного замедленные жесты, устало откинутая голова…

Снейп повернулся — и слова пропали окончательно. В тебе никогда и не было стержня, задыхаясь, подумал Гарри. Мы принимали усталость за силу, вину за самопожертвование, неверие в себя за разумность и рассудительность… Мы были слепы, как поверившие в непонятную мудрость взрослого дети. Мы не знали…

— Я не знал… — выдохнул он, пальцы уцепились за косяк, как за соломинку. — Я… Прости меня.

И увидел дрогнувшие в странной улыбке губы вместо хмурого и быстрого взгляда.

— Я тоже не знал, — медленно проговорил Снейп. — О тебе. Так что и ты… извини.

И опять захлестнули противоречивые, пугающие то ли воспоминания, то ли чувства — не свои, чужие. Пробиваясь через кое-как возведенные блоки сознания, путая мысли и сшибая в панику, они снова выглядели почти как собственные и родные. Если Джерри… — с трудом выдернул себя из этого потока Гарри — если Джерри… вот так… Если ты так любишь его — до сих пор, и так тоскуешь по нему, так коришь себя за то, что больше никогда не сможешь… даже попытаться…

Если все это — так… Мерлин… тогда что ты знаешь в ответ — обо мне, Северус?..

— Я был бы счастлив никогда этого не знать, — глухо заметил Снейп, снова глядя в огонь. — Никогда… Гарри.

Сюрреалистическая ночь. Он слышит меня так же, как… стоп — так ведь и я его слышу. Каждую мысль, все чувства, желания, ощущения… Память… Как будто он… мы…

Снейп горько улыбнулся и кивнул, снова поднося к губам бокал.

— Тоже понял? — тихо спросил он — и тут же, прислушавшись, сам же и констатировал: — только что. Ну хоть — понял…

Это не могло быть правдой — никак. Только не такое. Попросту не могло.

А что есть правда? — тут же мысленно усмехнулся Гарри. Только то, что мы считаем ею — наивные и глупые, как слепые новорожденные книззлы, мы тычемся носами, пытаясь на ощупь представить ее цвет или вкус. Как будто такое возможно…

И забываем, что правда останется сама собой независимо от нашей отчаянной веры в то, что мы хотим видеть.

Гарри качнулся и на ватных ногах медленно приблизился к столику, на долю секунды пожалев о том, что у камина нет второго кресла — сесть рядом, на равных, разделить мгновение. Снейп может оставлять дверь открытой, но расстановка мебели в его гостиной куда лучше говорит о том, что здесь никого не ждут. Никому не рады.

— Северус… — негромко позвал Гарри, опускаясь на пол у его ног.

Возмутишься? Отодвинешься? Тебе неуютно, когда кто-то прислоняется плечом к твоему колену, глядя на тебя снизу вверх?

Ты слишком долго повторял себе, что этого никогда не случится, чтобы теперь взять и поверить — оно уже есть, пришло в твой дом и не верит в твою отстраненность? Северус, а что говорит об этом та часть тебя, которая — я?..

Губы Снейпа дрогнули в намеке на усталую улыбку. Он хмыкнул и перевел взгляд в потолок, откинув голову на спинку кресла.

— Нет, — мягко сообщил он. — Что бы это ни было, это — не стихийная связь. Не надо приравнивать к ней мальчишеское самоуправство.

— Она создана нами, а не стихией — но, кроме этого, разницы нет, — возразил Гарри.

Северус бесцветно пожал плечами.

— Теперь ты все знаешь, — ровно сказал он. — Должен — если судить по тому, сколько о тебе знаю я. По тому, сколько во мне — тебя, Поттер.

Боль? — отстраненно изумился Гарри. Нет, я понимаю — неприятно, и вообще… Но — такая личная? Словно у него что-то важное отобрали… Свое, фундаментальное и родное… выстраданное…

Снейп поморщился — и до Гарри дошло. Так дошло, что похолодели конечности.

— Это — правда, Северус! — чуть не сорвавшись на крик, прошипел он. — Как ты можешь…

— Как я могу — что? — холодно перебил его Снейп, опуская на столик пустой бокал. — Переживать твои чувства,