Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника


Глава 20. Воздушный маг. 3 страница




Только невозможные, едва ли не обезумевшие, горящие каким-то адским огнем глаза почему-то уже нависающего над ним Снейпа, никогда раньше, на памяти Шона, не позволявшего себе подходить к кому бы то ни было так близко, и стискивающая хватка его рук, едва не выламывающих ключицы, и фиаско при первой же попытке пошевелиться.

И привкус коньяка — чуть позже, и неуклюжая попытка привычно хмыкнуть и отмахнуться — ну, правда, это же просто обморок. После такого кошмара, какой они тут столько дней…

И именно тогда Снейп, озверев, отшатнулся и рявкнул. Едва ли не швырнул его в стену, припомнив и юношескую безмозглость, и отсутствие инстинкта самосохранения, и безответственность, и… в общем-то, уже на этом месте Шона понесло тоже.

Умный мужик, ведь — чертовски же умный! Но насколько сам временами безмозглый, это никакому уму не поддается просто…

Шон снова поймал себя на том, что впивается в кожу ногтями. Боль слегка отрезвила, выдернув из потока сбивчивых мыслей, позволила поднять голову, прислушаться — и успеть стряхнуть остатки оцепенения.

— Шонни, это я! — прорезал полумрак звонкий голос.

Тонкие каблучки процокали от входной двери в гостиную, чуть слышный шорох — пакет с документами, небрежно упавший на письменный стол — полоска света, вспыхнувшего в столовой. Скрип половицы.

— Опять в темноте сидишь? — спросила Лорин, подходя ближе.

Он снова прислонился затылком к стене и повернул голову, вглядываясь в очертания ее силуэта. Высокая и ладная, с огромной копной длиннющих, свободно вьющихся почти до талии тяжелых светлых волос, заколотых — он не видел, но помнил — на правом виске искристой змеящейся шпилькой. Короткое платье с сумочкой через обнаженное плечо. Тебе бы на подиуме работать, а не в аврорате маговедение преподавать, глядя на нее, улыбнулся Шон.

— Привет, — прошептал он.

Лорин забросила сумку в сторону виднеющейся в темноте кровати и, опустившись рядом с ним на корточки, зажгла огонь в помертвевшем камине. От нее опять пахло какими-то новыми духами.

Лучше, чем предыдущие, машинально отметил Шон.

— Привет, — негромко отозвалась она. — Ты ужинал?

— Не-а… нет еще.

Она умела разгонять темноту. Даже теперь. Все равно умела, всегда.

— Могла бы и догадаться… — вздохнула Лорин. — Закончили на сегодня?

— Да вроде да, — улыбнулся ей Шон. — Нужны сведения из Уоткинс-Холла, от аналитиков, но их до завтра, скорее всего, все равно не пришлют… Так что вряд ли я ему еще сегодня понадоблюсь.

— Ну и слава Мерлину, — заявила она и уселась рядом, снимая туфли и неторопливо зашвыривая их по очереди куда-то в темноту. — А я так сегодня набегалась, лучше б, честное слово, летала, чем туда-сюда ножками… — Она вытянула одну ногу и, пошевелив пальцами, пристально на нее посмотрела. — Никому не жаль ножки стихийного мага. Сама о себе не позаботишься … Вот скажи, какая им разница, хожу я или над полом потихоньку скольжу?

Шон не удержался и фыркнул, отворачиваясь. Вид Лорин, пролетающей по коридорам аврората, впечатлял даже в мыслях. Тем более, что слово «потихоньку» к ней относилось так же слабо, как и к самому Шону.

— Ты чудо, — смеясь, проговорил он и потянул ее за руку. — Ты — чудо. Слышишь?

Я просто рад тебя видеть. Я скучал по тебе… всегда скучаю, когда тебя долго нет. Маленькая смешливая женщина, впархиваешь сюда, тут даже мертвый поднимется и себя снова живым почувствует…

Лорин застонала и рухнула спиной к нему на колени.

— Ужинать пойдем? — поинтересовалась она, лениво отбиваясь от притворно настойчивых рук. — Уморишься голодом так, посмотри, в чем душа держится уже, вон.

— У стихийного мага нет души, — отмахнулся Шон. — Это известно всем, даже куколкам. — Он поднял голову. — Даже людям.

Она тоже больше не смеялась, просто смотрела — пристально, мягко, понимающе… нежно. Моя девочка… — устало улыбнулся Шон, касаясь ее волос.

Вспышку каминного пламени он больше почувствовал, чем заметил боковым зрением. Обернувшись, оба моргнули, глядя на прищуренно разглядывающего их из-за кладки камина Снейпа.

— Кажется, вы рассчитывали увидеть эти документы сегодня, мистер Миллз, — процедил Верховный Маг, не отрывая взгляда от Лорин, кусающей губы, чтобы не рассмеяться. — Драко удосужился поторопиться — можете погрузиться в изучение. Хотя, если вас интересует мое мнение — это совершенно не срочно, лучше все же попробуйте хоть раз отдохнуть, — мрачно добавил он, швыряя на ковер защищенный огнеупорным полем пергаментный свиток. — Если получится, разумеется.

— Спасибо, сэр, — Шон пошевелился, выбираясь из-под небрежно развалившейся на нем девушки.

— Поужинать не заглянете? — с убийственной иронией осведомилась Лорин.

Снейп устремил на нее долгий давящий взгляд и, улыбнувшись с надменной любезностью готического вампира, рывком исчез во взметнувшемся пламени.

 

* * *

Благословенный дождь, прорвавшись, наконец, сквозь пелену набухающего за крышами грома, отчаянно забарабанил по стеклу. Брайан застонал и перевернулся на спину — пальцы вплелись в длинный ворс ковра, потянули. Запрокинуть голову и лежать, вечность не подниматься, пусть даже ты в комнате, а дождь — там, за окном.

Он все равно рядом, и ты его чувствуешь.

Чуть слышный шорох, скрип половиц где-то справа — в лицо пахнуло долгожданной одуряющей свежестью.

— Спасибо… — беззвучно прошептал Брайан, закрывая глаза.

Филипп вздохнул — почему-то подумалось, что он так и замер у распахнутого окна, в темноте. Уперся обеими руками в карниз, как всегда, и смотрит на улицу, на растекающиеся по асфальту неровные лужицы, на мокрые крыши домов. На сгустившиеся наконец-то над городом тучи.

Смотрит ничего не выражающим взглядом, он может хоть до утра вот так вот стоять. Чем сильнее изматывает очередной день, тем глубже они оба проваливаются куда-то — каждый в свою пустоту, бездонную и бездумную, темную, тягучую, без движений и мыслей. Брайан после таких дней просто падал посреди комнаты и валялся на мягком ковре, чувствуя каждой клеткой, как медленно, очень медленно возвращаются звуки и ощущения. Как дико ему не хватает «круга», в котором восстановление заняло бы минуты, а не часы.

Филиппа вечно притягивал подоконник.

Никто из них, наверное, и сам не знал, для чего эти подвиги. Зачем выжимать себя до капли, когда можно, ведь можно же — постепенно, успевая восстановиться, прийти в себя. Вечный поиск конечной грани, предела сил, самой-самой глубинной точки. Интуитивно Брайан давно уже отдавал себе отчет в том, с чем именно играет в рулетку, хотя и не смог бы сформулировать, зачем ему это нужно.

Филипп просто так жил — на пределе. Скрученный в тугую, отчаянную спираль напряжения, как натянутая до предела струна, как звенящий стон, он временами приоткрывался на чуть, и собеседника вышибало в ступор мгновенно от одной только крупицы чего-то, что существовало в Филиппе, ворочалось на глубине, живое и темное нечто. Гигантское, бесконечно огромное и давящее, оно не мешало Филиппу жить — оно просто делало его… слишком другим? Проведя не один год бок о бок с этим молчаливым, чуждым и при этом необъяснимо привычным, как собственный взгляд, существом, Брайан понял о нем слишком многое, чтобы пытаться менять и влиять.

Он не понял о нем ничего, что помогло бы — понять. То самое. Почему.

Полный свежести воздух холодил разгоряченные щеки, заставлял распахивать рот и глотать его, пить, как пьянящий коктейль. Невыносимо гудели мышцы, они всегда почему-то гудели, и плевать им, что ты весь день толком не двигался никуда — с чего бы им уставать? Это все такой специальный обман ощущений, шутил по этому поводу Филипп. В тебе нечему болеть от перебора с эмпатическими воздействиями. Но должно же болеть в тебе хоть чего-нибудь — как иначе до твоей башки донести, что себя любить надо.

А я и люблю, хмыкал Брайан. Я и тебя люблю.

Это здорово, без улыбки констатировал Фил. Трудно б тебе тут жилось, если б ты и меня не любил.

Он ведь верил — самое жуткое, что он действительно верил, не сомневался ни чуточки, не лгал, когда говорил — знаю. Ложь Брайан почувствовал бы мгновенно. Но время шло, и так и не становилось понятнее — почему. Почему — нет. Всегда.

— Я буду скучать… по тебе… — внезапно чуть слышно сказал Филипп. — Очень.

Брайан открыл глаза. Темный силуэт в полумраке — скрещенные руки уперлись в карниз, лбом в сплетение запястий, четкая тень на фоне окна.

— Что? — непонимающе переспросил он.

Пальцы сами нащупали спасительный ворс ковра, снова переплетаясь с мягкими нитями.

— Потом, — глядя перед собой, пояснил Фил. — Когда… ну, ты знаешь. Потом.

Когда? — чувствуя себя идиотом, тупо подумал Брайан.

Филипп горько усмехнулся и опустил голову.

— Мне будет не хватать тебя, — все с той же пугающе ровной неторопливостью проговорил он. — Это правда.

Брайан медленно выпрямился и сел. Голова чуть кружилась — от слабости, от одуряюще свежего воздуха. От мгновенно спутавшихся напрочь в бездумную мешанину сбивчивых мыслей.

Так я никуда, вроде бы, и не ухожу, хотел было сказать он.

Потом — тут же всплыло в памяти любимое слово Филиппа. Непрошибаемое «потом» — о чем бы ни шла речь, Фил мог согласиться с «сейчас», но «потом», произнесенное или нет, всякий раз повисало в воздухе.

Брайан был почти уверен, что это говорит не Филипп, а то самое нечто, живущее в нем. То, для чего не существует «всегда», а путь мага и впрямь — кто бы поверил тогда, в начале — действительно одиночество. И это утверждение не имело ничего общего с нежеланием Филиппа жить вместе или неверием в то, что его можно любить. Или — в то, что для него еще не все на свете закончилась.

Брайан поднялся и подошел к нему — ладони коснулись спины, чуть слышное дыхание в затылок. Едва заметное, тут же отслеженное, пойманное, остановленное движение Филиппа — назад, к нему. Навстречу.

— Что с тобой сегодня? — прижимаясь к его плечу, шепнул Брайан.

Они и раньше, случалось, уставали до чертиков. Когда вот так же приспичивало «поискать конечную точку».

— Сегодня? Я бы не справился без тебя, — ровно отозвался Фил. — Я вообще… уже не знаю, как без тебя. Дальше.

— Так и не оставайся…

— Так придется, — произнес Филипп. — Не могу объяснить, почему. Просто знаю.

Брайан поморщился и медленно выдохнул. Бред какой…

— Ты не воздушный маг, — сказал он вслух, упираясь в него лбом. — Предвидение — это не про тебя.

— Может быть… — Фил поднял голову и закусил костяшку большого пальца.

— Может быть? — свежесть вдруг показалась пронизывающим холодом, и Брайан, наплевав на условности, потянул парня за плечо, вынуждая повернуться лицом. — Я здесь, Филипп. Который год уже здесь! Может быть, ты заметишь, наконец, что я не собираюсь никуда уходить? Что бы там твои предчувствия всю дорогу ни заявляли?

Он молчал, и — «извини, что заговорил», как всегда, утверждали его глаза. Меня вечно несет, ты же знаешь. Когда-нибудь я научусь держать в себе вообще все, и тогда тебе станет совсем хорошо.

Самое страшное, что он, похоже, и в это действительно верил.

Брайан похолодел. Руки сами вцепились в напряженные плечи, притянули ближе, и… только теперь дошло, что вся эта ровность и выдержанность, как в тумане, роняемые слова — это не выжатость и усталость. Это истерика, тихо бьющаяся внутри.

Внутри — как и все, что происходит в Филиппе.

— Мне хорошо с тобой… — качнув головой и отворачиваясь, проговорил Фил. — Я только это хотел сказать. Ты как будто… я не знаю — врастаешь во все. Часть за частью. Отъедаешь то, что я в себе строил заново. Всего меня. Тебе мало?

— Да! — не задумываясь, кивнул Брайан.

Филипп закрыл глаза.

Спрятался в себя — теперь снаружи лишь оболочка, хоть ты укричись на него. Хоть бейся до бесконечности лбом в эту стену…

Ты ведь и не боишься, что я брошу тебя, понял Брайан, вглядываясь в хмурое бледное лицо. Ты знаешь, что я… никогда, Филипп. Ты знаешь.

Воздух почему-то куда-то делся, закончился мгновенно весь, оставив лишь холод, бьющий из ледяной мглы распахнутого окна.

— Я с самого начала был мертв? — задыхаясь, спросил он. — Для тебя?

— Все мертвы, — беззвучно шепнул Фил, не открывая глаз. — Я тоже, Брайан. Мы оба. Все.

И это никогда не изменится — мы разве что перейдем на ту сторону, где не будет ни работы, ни разговоров, ни людей… ни тепла твоих рук по ночам. Но даже это не изменит главного. Главное останется тем же.

— Я жив, — отпуская его и прислоняясь к стене, возразил Брайан. — Не знаю, как ты, но я точно жив, и буду жив еще долго. С тобой или… или без тебя, Филипп.

Фил вздрогнул, будто очнувшись, бросил на него быстрый взгляд — Брайан почти физически ощутил, как он скользнул по щеке.

Не думать о том, что именно выпалил только что, не помнить об этом, не пугаться собственных слов — так просто, когда слова все равно уже прозвучали, и ты уже не можешь взять их назад. Теперь они сами несут вперед, вытягивая череду следующих.

— Тогда — без меня, — спокойно закончил Фил. — Мерлин, я с самого начала предлагал тебе выбор! — вдруг простонал он, сжимая кулаки и отступая назад. — Именно этот выбор! Хочешь набить те же шишки, что и я — иди, заводи семью, желающие найдутся! Не заставляй меня… ч-черт…

Привязаться к тебе и потерять после этого, горько усмехаясь, перевел в уме Брайан. Поверить, что ты такой же, как я. Что ты все понимаешь.

Что мы оба — трусы. А потом обнаружить, что трус — один я.

Неужели поэтому, Фил?.. Все эти годы — ни разу? Ты можешь держать себя в кулаке, живя рядом, выживая и умирая, рождаясь заново рядом, но не можешь — занимаясь любовью. Для тебя это слишком, чтобы и там — врать, веря в собственную ложь, что ты давно мертв.

— Мне не нужна семья, — собственный голос прозвучал, как чужой. — Мне нужен ты, Филипп. Или ты — или никто.

— Лжец… — с горечью выдохнул Фил и отвернулся, запустив пальцы в волосы. — Тебе нужен тот я, который похоронен в Уоткинс-Холле. Рядом с… Диной. Хочешь вернуть его к жизни, нечеловеческое упрямство тут который год демонстрируешь…

— Я хочу мужчину, которому я нужен, — сам пугаясь собственных слов, выговорил онемевшими губами Брайан. — Я никому… не доверил бы… себя, знаешь. Никогда этого ни с кем не хотел. И… этого больше ни с кем и не может быть. Только… с тобой.

Они не могли говорить об этом — вслух — не могли. Он, наверное, задремал на ковре, вырубился, разомлев от запаха дождя и усталости.

И ему снится, что он обнаглел и обезумел настолько, чтобы произнести то, что давно зарекся говорить Филиппу с его вечными страхами. Быть рядом всегда было настолько важнее, чем требовать и ставить условия, что Брайан и помыслить не мог — вслух? Рассказать? Никогда.

Он слишком ценил эту возможность — быть рядом, поддерживать, помогать, учиться у него быть таким же. Хотя бы пытаться учиться. Хотя бы надеяться, что помогаешь.

— Не надо… — измученно прошептал Фил. — Пожалуйста… уходи. Тебе нужно больше… пожалуйста, Брайан. Значит — просто уйди. Не надо… тянуть еще глубже…

— Или ты… — чуть слышно сказал Брайан, почти касаясь его. — Или никто, Филипп. Ты не услышал меня? Никакого «пути мага» с кем-то другим. Я могу уйти, но я просто вернусь в замок и сдохну там. Меня от одной мысли воротит, что это мог бы быть кто-то еще. Только ты.

Фил резко вдохнул — и Брайан едва не рехнулся, силясь удержать руки за спиной, вцепившимися в друг в друга. Не потянуться следом.

Он помнил его поцелуи — привычнее уже и нет ничего, его губы, его дыхание, его объятия и чуть слышный выдох-стон в темноте, запах его возбуждения, пьянящее тепло кожи…

Их жизнь на двоих — смех, горечь и непроговариваемые слова, невыплаканные слезы, спутанные в предутреннем полусне руки, молчаливо стиснутая ладонь — в их кабинете в Департаменте, после трудного разговора или тяжелого пациента. Тишина между строк вечерами, волна спокойствия и обволакивающего, уверенного тепла. Вечный вопрос в глазах Филиппа, когда-то сменившийся беспомощной, вечной признательностью — я верю тебе. Я сам не понимаю, как боюсь тебя потерять.

Ты уже выжил, Филипп. Ты уже — веришь. Ты знаешь, что хочешь разрешить себе дышать полной грудью и больше ничего не бояться — хочешь так же дико и безотчетно, как я.

— Реши для себя, наконец, — устало попросил Брайан вслух. — Если тебе это нужно — просто возьми. Или не говори, что — нужно.

А я, если ошибаюсь сейчас, потеряю вообще все. И тогда точно ничего не останется, кроме как — вернуться в замок и умереть, запершись в собственной комнате.

Потому что — или ты, или никто, Филипп. Это правда. Ни капли лжи.

И я уже сам не уверен — действительно ли все дело в одной лишь только любви, или как это там принято называть.

Брайан поднял глаза — и замер, наткнувшись на темный, бездонно глубокий взгляд, завораживающий и затягивающий, буквально вдергивающий в клубящийся, ворочающийся где-то на самом дне водоворот. Брайан с силой прикусил губу, сдерживая бессильный стон. Только представить, что сейчас — не как каждую ночь, когда — просто руки, и просто близость, а — на самом деле, сейчас — на самом деле, и Фил смотрит на него не как на частичку «круга», оставшуюся с ним даже здесь, не как на выбравшего ту же дорогу самоубийцу… Не как на мага-соратника, с которым пережито уже в тысячи раз больше, чем когда-либо было с Диной.

— Ты не умрешь… — отворачиваясь, горько вздохнул Фил. — Ты… слишком сильный, чтобы умереть… там.

И отстранился, будто сам себя за шиворот оттащил. Будто оторвал по живому.

Взгляд исчез. Брайан снова отчетливо ощутил пронизывающий спину холод, рвущийся в комнату из окна.

— Для тебя я все равно уже мертв, — медленно ответил он вслух. — Тебе плевать, что все это время я чувствовал, что живу. Что я вообще… тоже что-то чувствую, Филипп…

Он молчал, опять захлопнувшись где-то внутри, в своем извечном непоколебимом упрямстве, но его спина, его поза, его молчание кричали громче, чем любые слова. Кричали так зло, что, казалось, слова бьют по щекам — как только голова не дергается.

— Знаешь, — Брайан усмехнулся и с силой прикусил губу. Боль мелькнула глухим отзвуком и тут же снова погасла. — Я ведь мог бы хоть тридцать лет еще ждать. Сколько угодно мог бы… верить, что мне, вообще, есть чего ждать. Что ты приближаешься шаг за шагом, и не торопить тебя, и… — он покачал головой. — Так что — спасибо, что заговорил. Теперь хотя бы… недоговоренностей не осталось…

Филипп окаменел, но так и не двинулся с места — вполоборота к нему, руки сами вцепились в спинку подвернувшегося стула. Больше ничего не выражающий взгляд провалился в привычную пустоту.

Мерлин, помоги мне, на секунду закрывая глаза, подумал Брайан.

— Начнешь собирать вещи? — не оборачиваясь, неестественно ровно спросил Фил.

Брайан оттолкнулся от стены и подошел к нему — ладони почти сводило судорогой от желания прикоснуться. Сжать, притянуть к себе, вытряхнуть из этого чертова оцепенения, вытащить обеими руками…

Он слишком хорошо знал, к чему это приведет. Филипп снова посмотрит ему в глаза, с этой его беспомощной благодарностью, уже когда-то случившейся за одно то, что ты — подождешь. Молча.

И ты опять согласишься ждать. Того, что никогда не случится.

— Нет, — прошептал Брайан, силясь, наконец, отвести от него взгляд и выторговывая сам у себя еще мгновение. Еще секунду. — Здесь нет ничего… что мне могло бы понадобиться. Кроме тебя. Но ты остаешься.

Побелевшие пальцы, едва не крошащие спинку стула. Бледное, мертвое какое-то лицо Филиппа, заострившийся профиль…

— Хочешь просто взять и уехать?! — рявкнул Фил. — Бросить на меня и клинику, и работу, и…

— Да! — устало перебил его Брайан. — Что делать дальше — это твое право. Хочешь — попроси у мисс Луны напарника, или доберись сам до замка и там желающих поищи. Или бросай все к черту и возвращайся тоже. Затем же, — не удержавшись, добавил он.

— Я не хочу возвращаться, — отрезал Филипп.

— А я не хочу больше лгать.

Лихорадочно заметавшийся по комнате взгляд — пытаешься придумать, чем еще меня остановить? Ты не понял, Филипп. Ты сказал — уходи. Ты ведь сам это сказал. Я услышал.

Фил резко вздохнул — хочешь возразить? — усмехнулся Брайан — но он так и замер на вдохе, сжав зубы.

— Прощай, — беззвучно шепнул за него Брайан.

Звенящие, растворяющиеся капли секунд — одна за другой, одна за другой. Одна за другой. Теперь ты меня тоже услышал, Филипп.

Одна за другой.

Брайан развернулся — шаг к двери, его дыхание за спиной, сдавленное, пережатое крепкой рукой, вырывающееся из легких, как истерический всплеск, одним звуком, и опять — тишина, бесконечные мгновения тишины, и снова — вдох, как беззвучный, отчаянный всхлип, и снова шаг, снова шаг, снова шаг…

Так просто — всего лишь открыть дверь. Поморщившись от показавшегося слишком громким скрипа петель, не удержаться и еще раз прислушаться — к нему, услышать всем телом, всем существом, охватить его целиком, ощутить, обволочь одной огромной волной… Потянуться сознанием, прикоснуться, притронуться — и едва устоять на ногах от ледяной, бьющейся бездны тоски, Филипп, Филипп, о черт, что мы делаем, что мы оба, что я…

Брайан не услышал, как захлопнулась дверь — она осталась где-то позади, когда он оттолкнул ее и кинулся назад, в два быстрых шага преодолевая комнату и вцепляясь в напряженные плечи, разворачивая к себе.

Неожиданно крепкая хватка Филиппа, рванувшего его ближе, впившегося губами, горько и жадно, яростно, грохот попавшегося под ноги стула, качнувшийся пол — и отчаянные движения, они падают и катятся по ковру, с бешеной силой вжавшись друг в друга, словно что-то еще может вклиниться и разделить, разорвать. Словно это и вправду возможно.

— Ты пожалеешь… — задыхаясь, прошептал Филипп, обхватывая ладонями его лицо и целуя, целуя снова и снова. — Мы оба…

Не закрывать глаза было выше сил, ресницы смыкались сами, Брайан словно падал в туман, где один только отзвук дыхания на лице будоражил сильнее, чем когда-то, давным-давно — самое первое прикосновение.

Самое первое касание рук — глядя в глаза Филиппа.

Руки скользнули по груди вниз, дернули за молнию брюк, но Брайан почти не ощущал этого — все меркнет, ничего не важно, когда он задыхается, чуть отстраняясь и глядя на твои губы, так близко от них, так бесконечно далеко — целые доли дюйма, это совсем не так, Филипп, как мы привыкли. Не так, как ты позволяешь себе с «частью круга» — а разве я был хоть когда-нибудь чем-то большим?

Ладонь накрыла обнаженное бедро — собственные руки тут же рванулись вперед, через ткань и пуговицы, почувствовать… ощутить, как он вздрагивает, как его будто ошпаривает от этих касаний. Это мы, Филипп, чумея от этих слов, задыхаясь в сбивчивых поцелуях, подумал Брайан. Это мы. Ты и я.

Ты со мной. Мерлин, ты…

Он закричал, запрокидывая голову. Боль вернулась, обрушилась сплошным валом, окатила сверху запоздалым осознанием — что он только что вытворил. Что они оба чуть не вытворили.

По сравнению с этим физическая боль не стоила ничего, и он с размаху врезал кулаками по спине Филиппа, еще и еще раз, подгоняя резкие, отрывистые движения, захлебываясь вскриками, чувствуя, как Фил с силой, до хруста костей вцепляется в плечи, притягивая еще ближе. Как он задыхается, нависая сверху. Как стонет ему в рот, дурея и падая, падая в него, падая — в него. Из этого чертова кокона, в котором когда-то застыл намертво.

— О, Мерлин… — сквозь зубы зарычал Филипп, вжимая его в пол с такой яростью, будто Брайан все еще пытался исчезнуть. — Не смей… никогда больше… Сволочь…

От черноты в его глазах расплывалась реальность — тьма разрасталась и ширилась, охватывала, пеленала и проникала внутрь, врастала в каждую клеточку, в каждый нерв, растворяя в себе — Брайан задыхался, то ли поглощая ее, то ли обрушиваясь в нее — сам. Исполинская сила, всколыхнувшись, вздохнула и заворочалась в глубине расширившихся зрачков, пахнула одуряюще нереальной морской свежестью прямо в лицо, чуткая и темная, непоколебимая, монолитная, принимающая и поглощающая — все, очищающая, способная снести и раздавить, не задумываясь, размолотить в мельчайшую пыль — или возродить, смыв наносное с самой твоей сути, обнажая ее. Если ты не побоишься остаться перед ней — обнаженным. Дышащая уверенностью и теплом, способным обратиться в непреклонно вымораживающий лед или обжигающий, расслабляющий пар. Потому что и то, и другое — одна и та же сила.

Одна и та же, Филипп, мелькнул отголосок мысли, растворяя возникший было иррациональный, бездумный страх — если так выглядит стихия в твоих глазах, я не боюсь ее, я хочу принадлежать и ей — тоже… я твой, Филипп. Я — твой.

Они все еще задыхались, стискивая друг друга, потерявшись друг в друге — там горячо, там бездна любви, в этой пустоте в нем, одуревая от туманящего голову запаха свежести, ощутил Брайан, глядя в его глаза. Это нечто, живущее в Филиппе — оно не чужеродное, оно не может давить или изменять его. Это просто он сам — его способность любить не только так, как это понимают все маги.

Он совсем другой — он действительно больше, чем все мы, он будто и правда — выше… На порядок, наверное…

Может, поэтому именно с ним слова о любви всегда звучат как не значащие вообще ничего. Для таких, как он, слишком просто — просто любить. Нужно большее, чем всего лишь любовь, какой в нем к каждому — целый мир, хоть ложками ешь…

— Только ты… — переводя дыхание, повторил Брайан. — Или ты, или никто, Фил.

— Мерлин, да почему — я? — простонал Филипп, утыкаясь в него лицом.

Руки все еще стискивали — черт, я и правда его напугал, мелькнула на грани сознания мысль. Я и сам себя напугал…

Брайан пошевелился, все еще не находя в себе сил отстраниться и расцепить объятие. Слова упорно не подбирались.

Фил откинулся на спину, уперся ладонями в лоб — разрыв прикосновений, о котором секунду назад еще не получалось даже подумать, почему-то вовсе не изменил ничего. Брайан слышал его — всего, вместе со всей его бездной — так же отчетливо, как если бы они все еще вжимались друг в друга.

Со всеми ворочающимися в нем ощущениями и мыслями, желаниями, сомнениями… со всеми не произнесенными вслух словами.

Ты — это бездна, ощутил он, вытягиваясь на ковре. Бездна силы, Филипп. Бездна любви, и чего-то еще, такого, что тебе никто никогда сопротивляться не может, если ты ее приоткроешь. Ты любого можешь наизнанку вывернуть, из любого вытряхнуть что угодно… Ты изменяешь, просто находясь рядом. Просто что-то такое делая… такое вот, я не знаю… То, что делает тебя сильным. Самым сильным из нас.

Звенящий, рассыпчатый, тихо раскатившийся нервный смех Филиппа — как теплое золотистое свечение в синеве его глубины. Что-то такое, да, Брайан? Такое вот?

Вот такое, как ты только что вытворил?

Брайан вдохнул — и замер, силясь понять, а что именно он только что вытворил. И как, вообще.

В тебе это тоже есть… — чуть слышно всколыхнулся Фил. Ты — самый сильный. Иначе и не смог бы… со мной… А я бы просто умер уже давно. Без тебя.

Он протянул руку, нащупывая его пальцы, сжимая их. Прикосновение обволакивало и обжигало одновременно — Брайан невпопад подумал, что его тело, видимо, спало всю предыдущую жизнь и только сейчас ощутило, зачем оно до сих пор существует.

И он действительно с трудом мог припомнить и половину из того, что только что нес в лицо Филу… и… он что, и впрямь дверью хлопнуть тут собирался?!..

Задохнуться он не успел — помешали знакомые горячие губы, властно накрывшие его рот, перехватившие выдох, и накатившая следом ледяная, ошпаривающая и жалящая мириадами игл волна — не сметь! — теплый шорох следом — ты еще паниковать тут начни…

Брайан выдохнул и покорно расслабился, замер, бездумно растворяясь в ней, и Фил снова приник к нему, целуя шею за ухом.

Мерлин, зачем ты вообще это сделал, я теперь тебя вечно буду… — неразборчиво шептала волна, тихо накатывая, как бесшумный прибой.

Брайан предпочел молча хмыкнуть и закрыть глаза, жадно притягивая его ближе.

Вечно — это достаточно долго. Против вечности с Филиппом он ничего не имел.

 

* * *

Последним в гостиную влетел запыхавшийся Мартин. Гарри обернулся на стук двери и устало кивнул ему, пресекая поток сумбурных извинений в зародыше.

И без того меньше часа до занятий осталось.

— Доброе утро! — провозгласил Мартин, плюхаясь на свободное кресло рядом с Петером.

И уставился на Малфоя вопросительно-ожидающим взглядом — вроде как, и непонятно ему, чего все молчат и почему срочный сбор старших магов, на который их выдернули буквально из-под одеял, до сих пор не начался.

Ведь даже он уже здесь.

Драко снисходительно усмехнулся и промолчал, разглядывая свои руки. Если Мартину и светила нотация за клинические опоздания везде и всюду, то, похоже, Малфой благоразумно отодвинул ее на более свободное время.

Тем более, что, несмотря на несобранность и неуместный временами энтузиазм, с работой парень справлялся на удивление лихо. Пусть даже и являл собой такую вопиющую противоположность Доминику, неуклонному в вопросах дисциплины, как безжалостный хлыст.

— Текущие вопросы потом, — предупредил Гарри, глядя в упор на открывшего уже было рот Петера.

О том, что текущим вопросом Гюнтцера опять является его вечная проблема номер один по имени Рэй Робинсон, Гарри догадывался и так. Петер каждый сбор начинал с попыток убедить учителей, что Рэя пора то ли изолировать, то ли применять к нему уже хоть какие-нибудь меры, пока он не докатился «до ручки».


Поделиться:

Дата добавления: 2015-09-14; просмотров: 53; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав





lektsii.com - Лекции.Ком - 2014-2024 год. (0.005 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав
Главная страница Случайная страница Контакты