Глава 21. Воздушный маг (часть 2). 4 страница

— Нет, — почти с вызовом проговорил он. — Абсолютно. И попробуй сказать, что я и сейчас лгу.

— Не лжешь, — Рэй задумался. — Я не так выразился, прости. Тебя это пугает до чертиков, до мурашек ледяных, кажется. Аж дыхание перехватывает. Э… извини, мне в таких ощущениях проще, думаю, на свой язык ты и сам перевести сможешь… Но тебе нравится, когда тебя что-то пугает. Тебя это притягивает. И поэтому ты и боишься — тебе кажется, что…

— Ни черта меня не притягивает, — оборвал его Ларри. — В любом случае — я способен с этим справляться, даже если на другую сторону встанешь и ты тоже. И тоже начнешь меня провоцировать.

Теперь казалось, что его взгляд держит за горло, едва не оставляя на нем синяки. Совершенно… овеществленный какой-то…

— Тогда чего ты боишься? — силясь говорить ровно, поинтересовался Рэй. — Сам ставишь меня на колени который год, сам ведешь себя так, будто это единственный путь меня из болота вытащить, которого я и не вижу даже… И сам же сбегаешь, как только видишь, что я готов. Оставаться перед тобой на коленях. Что я умоляю тебя. Власть пугает, Ларри?

— Нет, — почти беззвучно произнес тот, качнув головой. — Ты не поймешь. Прости, я… объяснять не обязан. Просто — ты не поймешь.

— А звучит так, словно ответить нечего, — хмыкнул Рэй.

Если он чего-то и боялся сам — до истерики, до сворачивающейся внутри пружины гнева — так это того, что сейчас выяснится — он понял не все. И на остаток потребуется еще три года, или пять, или десять.

Вот это действительно пугало… до ледяных мурашек. До желания рухнуть лбом в землю и умолять, обещать, клясться — чем только попросит…

— Рэй… — он колебался и решался на что-то, и за одно это хотелось целовать ему руки. — Рэй… есть ведь еще кое-что, в чем я солгал в ту ночь. Все жду, жду — когда ж ты об этом-то скажешь. А ты все молчишь. Не верю, знаешь, что ты не услышал… уж слишком ты тогда много услышал, для пьяного-то. И прямо вот сомневаюсь — значит, может, мне это уже самому озвучить? Чтобы ты понял, на каком месте заткнуться пора?

Если и можно было сравнить какие-либо слова Ларри с ударом кувалды, от которого мгновенно лопается череп, как перезрелый плод, и мозги разлетаются по земле, то это, ей-Мерлин, были бы именно эти слова. Сволочь, беспомощно стискивая зубы, с отчаянием подумал Рэй. Сволочь, сволочь! Я же… Я не давил на это. Я промолчал. Я… А ты…

— Так озвучить? — мягко предложил Ларри, будто и не замечая, что теперь уже Рэй едва сдерживается, чтобы не отодвинуться в спасительный мрак веранды. — Сделка, Рэй. Как ты любишь. Если ты находишь, что мне ответить, кроме «идиот» и «заткнись», вопросы снимаются навсегда. Для тебя их больше не будет — ты и сам все поймешь.

Рэй выдохнул, только теперь ощутив, как ногти впиваются в ладони. Не отвести взгляд было сродни подвигу. Он просто срывался с лица Ларри, сам. Не удержишь, хоть руками лови.

Ларри, будто услышав, наклонился чуть ближе.

— Мы говорили… кое о чем, — напомнил он, понижая голос. — И я сказал, что тебе всегда было противно даже думать об этом. И это было правдой, Рэй — верно? Я никогда не был для тебя тем, с кем хотелось заняться сексом. Я же не женщина, а секс с мужчиной унижает того, кто позволяет себе раздвигать ноги. Ты слишком любишь меня, чтобы… хм — унижать… Но я солгал, Рэй, когда сказал, что противно было и мне тоже. И ты знаешь об этом. Рэй, ты всегда это знал.

Он задохнулся — отзвук дыхания Ларри на лице, или это ветер, горячий такой, почти обжигающий. Воздух словно превратился в вязкую вату, забивающую нос и горло, и света тоже не осталось — совсем — все проваливалось в глухую, безмозглую тьму, оставляя в середине его лицо — непроницаемое, с четко очерченными чертами, тонким изящным ртом и пугающе, давяще огромными черными глазами.

И еще почему-то казалось, что сжимающая плечи сила — это его руки, не дающие отстраниться, отодвинуться хоть куда-нибудь. Не дающие рухнуть на землю, потому что ноги уже тоже не держат.

— Я не считаю любовь унижением, — улыбнулся Ларри, и никогда еще его улыбка не казалась такой… чудовищной. — Любовь — это страшная сила, Рэй… Ничто не ломает так, как она. И поэтому ты никогда не перешагнешь через свои страхи — я в этом уверен. Ты не признаешь, что хочешь меня, хочешь стоять на коленях и принимать, хочешь, чтобы я приказывал, а ты подчинялся.

Если мгновение назад Рэю казалось, что он задыхается, то только теперь дошло, что значит — задохнуться по-настоящему. Дурак, идиот, бестолочь полная, кому ты выкручивать руки пришел! — билось в голове перепуганной мышью отчаяние, вынуждало стискивать зубы, вдыхая бесплотный воздух, и рваться назад, силясь выдраться из железной хватки. Что угодно — лишь бы сбежать отсюда.

Туда, где никто не смеет даже думать о том, что подобное между ними — возможно, пусть даже в мыслях или на пустых, ничего не значащих бестолковых словах.

Ларри всегда был шальным, Мерлин, да ремня ему не хватало, а не поддержки, а я все позволял да глаза закрывал, где он шляется и с какой швалью водится! — замелькали беспорядочные воспоминания. Надо было вышибить из него эту дурь, еще черт-те когда, а не ждать у моря погоды, кто еще, если не я? Все жалел, все думал — если не обращать внимания, он и сам одумается, ну не может же он совсем не понимать, что это за чушь и куда она его заведет, он же… он…

Крепкая рука ощутимо приподняла его и с силой тряхнула за шиворот. Глаза распахнулись сами собой — чтобы вновь упереться в непроницаемое, ледяное лицо Ларри.

— А вот это, хороший мой, — мягко и оттого еще более пугающе проговорил он, — называется — откат. Когда слишком большой шаг пытаешься сделать, и в итоге за мгновение на годы назад отлетаешь. Ты ведь все понял почти уже, Рэй. Даже почти через гордость свою дурную переступать научился… Так что, до сих пор торопиться хочешь? Или игры в переговоры окончены?

Я никогда его не пойму, никогда, никогда, мне никогда его не переиграть — Рэй беспомощно кусал губы, зажмуриваясь и леденея от одних только попыток вспомнить, что именно только что думал. Что именно — про него. Про Ларри, способного развернуться сейчас — и уйти в дом, и пропасть еще на бесконечный десяток лет, просто чтобы его чумовой наставник опять смог угомониться и вплотную подобраться к мысли, что всю жизнь занимается агрессивным и буйным самообманом — а что делать, если быстрее он не умеет? Ведь и правда — скажи ему Ларри все это еще там, на балконе, опять бы дракой закончилось… Ларри, он… ох, Мерлин — он что, столько лет терпит и ждет только потому, что я… что я…

Рэй снова попытался представить лицо Ларри — снизу вверх, как тогда, ночью в спальне, вцепившиеся в волосы пальцы, лицо, в котором силишься разглядеть нотку настроения или желания, силишься угадать, что тебя ждет, силишься — и не можешь, потому что — он твой хозяин, и ты примешь все, что он только прикажет, ты… ты согласен, нет — ты счастлив, потому что — он твой, только вы двое. Мир может полагать тебя мразью, покорившейся силе, может обвинять тебя в слабости, но — только ты знаешь, какая сила требуется, чтобы — отдать. Отдать право приказывать. Право вести и подчинять, право — видеть.

Волна беспомощности и леденящей, пугающей пустоты обрушилась сверху, волна отчаяния — доверять?! Настолько?

Кому, если не ему.

Да почему вообще нужно — кому-то?!.. Вот так?..

За шиворот снова ощутимо тряхнуло.

— Рэй… — теперь голос снова стал голосом Ларри, стальные нотки под обманчивой мягкостью исчезли опять, и это почти позволяло выдохнуть и попробовать отдышаться. — Рэй… не надо. Если я вернусь сейчас, ты снова сорвешься, и рано или поздно это просто убьет тебя. Если ты не научишься быть со мной не как с мелкой игрушкой, которую ты — думаешь, что опекаешь. Все твои драки и срывы, Рэй… я провоцирую тебя уже одним тем, что существую где-то неподалеку. Мне не нужно было сюда возвращаться, я… — слишком устал, холодея от вывода, машинально подумал Рэй. — Я идиот. Расслабиться захотел… Ты с ума сходишь, когда я рядом. А я с ума схожу, когда вижу, что с тобой творится из-за меня, потому что — ну не существует для тебя другого пути… а я и этот толком не могу тебе показать. Не знаю, кто с тобой это сделал когда-то, что для тебя секс унижению теперь вечно равняется… с нами всеми кто-то успел что-то сделать, с каждым — свое… но ты должен через это перешагнуть. Сам. И ты же видишь — я не тороплю тебя… Я дождусь, слышишь? Мне плевать — хоть двадцать лет пусть пройдет еще. Только и ты пойми, что меня тоже торопить бесполезно.

Рэй почти плакал, уткнувшись лбом в его руку, все еще держащую за плечо. Его трясло, и вцепившиеся в отвороты его ветровки пальцы сводило судорогой, и от голоса — невозможно, непривычно спокойного сейчас, и совсем не давящего — сносило башню совсем, выкручивая нутро, сжимая его в тугую, бьющуюся истерику. Я смог. Я и впрямь что-то понял, и смог, и — у нас получилось, он сидит сейчас здесь, а я чувствую запах его тела, Мерлин, как же он меня раздражал вечно, запах этот, терпкий и дурманящий, бесил прямо-таки — какой маразм жить, когда сам не видишь, как тебя тянет к чему-то… Как сильно ты этого хочешь. Какой маразм — придумывать своим желаниям другие цели, и настаивать на них, и не видеть, как он молча избегает тем, в которых ты лжешь, потому что — скажи он тебе об этом еще тогда, еще пока вы были вместе — ты бы просто его убил, не задумываясь. А промолчи и позволь заблуждаться — все равно ты бы убил его, рано или поздно, потому что исполнение озвученных желаний тебя бы не удовлетворило.

Он ведь давал тебе шансы — так долго давал. Пока ты не сорвался на мордобой в первый раз, потому что — хотел, ты ведь всегда хотел… Только даже подумать об этом не мог. Что хочешь — не так, как способен представить.

Что хочешь видеть его сильным и ледяным, неподвластным твоим просьбам, а, значит — таким, какого ты никогда никуда не собьешь. Таким, на которого ты бы смог положиться, за чьей спиной впервые получилось бы ощутить, что — плевать на мир, пусть хоть камнями тебя закидает. Ты переживешь. Ты понимаешь — за что, что в Ларри такого, за что можно — и большее.

За что можно — душу своими руками, и что угодно, что угодно, лишь бы…

— Пойдем… ко мне… — сам дурея от собственных слов, выдохнул он, скользя лбом по его плечу. — Если я попрошу — ты пойдешь? Ты ведь этого от меня ждал — чтобы я смог попросить. Я прошу тебя. Ты пойдешь?

— Разумеется — нет, — процедил Ларри.

— Я больше не испугаюсь. Мне кажется. Я хочу… может… у меня получится, Ларри. Я все понял.

— Не думаю, — устало пробормотал тот.

— Не даешь шанса, скорее уж, — нервно усмехнулся Рэй и поднял голову. — Попробуй. Ты ведь ничего не теряешь, теряю — только я, если ошибаюсь. А ты утром уйдешь, и у тебя останется твое полное право не возвращаться.

Ларри хмыкнул, и почему-то только сейчас стала заметна сеть мелких морщинок в уголках его глаз. И пульсирующая, мерцающая на самом их дне нечеловеческая, дикая какая-то, необъятная и неподъемная — усталость.

А я думал, мне тяжелее, растерянно подумал Рэй, борясь с желанием качнуться чуть ближе.

— Не верю, — скучно сказал Ларри. — Ты слишком хорошо думаешь про мою порядочность. Мы — связанные стихией придурки, и одна ночь будет означать и все последующие. Или мое полнейшее на тебя наплевательство, если я оставлю тебя после этого одного. Так что — нет, Рэй. А за попытку манипуляции — дважды нет.

Усмешка прорвалась сквозь так и не унявшуюся до конца истерику — Рэй едва не оцепенел, увидев ее отсвет на лице Ларри.

— А что, если я тоже смогу жить без тебя? — чуть слышно проговорил он, глядя в запавшие черные глаза. — Ты ведь не боишься, что не выживешь сам. Значит, это и впрямь… возможно. И для меня тоже. Ларри… в любом случае — я хочу. Не надо… решать за меня, справлюсь я или нет.

За не прозвучавшее «пожалуйста» хотелось с силой прикусить собственный язык. За то, что едва не брякнул вслух.

— Пожалуйста… — отчаявшись дождаться ответа, все равно выпалил Рэй. — Что мне сделать, чтобы ты согласился?

Неправильно ставлю вопрос, тут же с нервной усмешкой понял он. Что мне сделать, чтобы он сам перестал бояться — того, что может сделать со мной. Он ведь боится. До чертиков. Того, что не удержится сам.

Что не захочет утром никуда уходить. А я увижу это — и что удержит меня от того, чтобы вернуться туда, откуда мы оба едва пробуем выбраться?

— По-моему, ты и сам все понял, — шевельнул губами Ларри. — Не торопись, я… тоже тебя прошу. Не надо… все перечеркивать только потому, что тебе кажется, что все уже позади. У нас еще куча времени.

Но в этой куче ты черт знает где! — чуть не заорал Рэй, отворачиваясь.

Я и сам для себя — черт знает где, внезапно с отчетливой горечью слишком громко подумал Ларри.

Рэй перевел дыхание.

— Уходи, — негромко попросил Ларри. — Я помню, что тебе наплевать, но мне и в самом деле на работу скоро вставать, и не могу сказать, что она мне легко дается и сил не требует. Пожалуйста, Рэй. Если хочешь — я приду завтра, и мы поговорим еще. Если тебе найдется, что мне сказать.

Придешь? — поймал себя на неверящей улыбке Рэй. Сам? Мерлин… уж поверь мне — если тебя можно удержать только словами, то до завтра я новых сколько угодно найду. Обещаю.

Сидящая на подоконнике чердачного окна Марта задумчиво кусала губы, глядя на удаляющийся силуэт. Ни скрипа двери, ни хлопка аппарации не было слышно — значит, Ларри продолжает сидеть на крыльце. Так и представлялось, как именно он там сидит — оставшись один. Бессильно уронив голову на руки и запустив пальцы в волосы, восстанавливая дыхание, вымотанный до безумия, до состояния выжатой тряпки. Готовый в любую секунду собраться и продолжать, продолжать и дальше — сколько потребуется, хоть опять год за годом. Хоть всю жизнь.

Непостижимая личность. С нереальной способностью использовать яды как лекарства, с хирургической точностью отмеряя нужную дозу и не колеблясь при этом — вообще. Ни доли секунды.

И не ошибаясь, что самое страшное.

— Чувствуется, я проспорила, да? — ухмыляясь, прошептала ей на ухо неслышно подошедшая сзади Линдс. — Черт, и правда ведь думала — еще года два, не меньше.

Марта только мрачно кивнула. Наверное, она сама всегда больше верила в Ларри — или просто не очень-то велась на вечный образ зачарованно улыбающегося мальчишки. Ларри мог прикидываться дурачком — или любителем свободы, или бездумным отчаянным альтруистом — для нее он все равно оставался нечеловеческой силой, способной принимать любой облик.

Силой, не решающейся поверить, что она — сила. Что отдых никогда не наступит, и, что бы ни происходило, только силе всегда держать в руках все ниточки и за все отвечать.

И, если бы когда-нибудь это окончательно понял и Рэй… то Ларри все же узнал бы с изумлением, что отдых — возможен. Даже для таких, как он.

* * *

Тихое потрескивание огня в камине завораживало, как и сгущающийся полумрак. Опять ночь, устало подумал Шон, закрывая глаза. Ночь, утро и день, завтрашнее заседание у Снейпа, пресс-конференция, разговор с Кингсли, неотвеченное письмо от Алана — и снова ночь, и опять день, а потом будет лето, и осень, и снова зима. И еще много-много бездумных лет — в никуда.

Мерлин, я ведь даже уснуть сейчас не смогу, пришла бессильная мысль.

— Держите, — сумрачно обронил Снейп, протягивая ему пузатый бокал.

Шон поднял голову и, благодарно улыбнувшись, незаметно кивнул, отвечая на недобрый, пристальный взгляд. Верховный Маг, возвышающийся над ним, вглядывающийся всякий раз, будто что-то увидеть пытается, угощающий его коньяком — расскажи кому, не поверят ведь…

Даже не поверят, что можно вообще сидеть в его гостиной перед камином, сбегая сюда, в его лондонский дом, вечерами вдвоем из Министерства Магии — здесь хотя бы не материализуется Синди с ее безапелляционными намеками на продолжительность рабочего дня, и занимайся делами хоть до утра, атмосфера здесь какая-то особая, что ли… умиротворяющая, и спокойно так, молчаливо и как будто бы даже уютно, кажется…

— Спасибо, — шевельнул губами Шон, принимая бокал из сухих узловатых пальцев.

— Плохо выглядите, — осуждающе процедил Снейп.

И отошел, наконец, опустился в соседнее кресло — отблеск хрусталя в его ладонях, закатанные до локтей рукава черной рубашки, упрямо живое, колеблющееся пламя на предплечье левой руки…

В памяти почему-то всплыла метка Лорин — дрожащий серебристый вихрь на обнаженной спине, между лопаток. Ей очень шло, и Шон невольно улыбнулся, вспоминая, как она смущалась и то и дело прыскала в кулачок, когда они обсуждали, куда именно ее можно поставить.

Давно — еще перед отъездом в Лондон.

— Вы тоже, — пожал плечами Шон, пробуя напиток. — Сэр.

Взгляд упорно не отрывался от языков пламени на предплечье — удивительно темных и будто бы пожирающих сами себя. Откуда-то пришедшая в голову мысль, что печать всегда похожа на мага, который ее носит, и никогда не получается двух одинаковых меток, отозвалась глухой ноткой где-то внутри — какой она была бы на нем? Шон помнил четкие контуры геометрических фигур на запястье Мэтта Уилсона, помнил ярко-зеленую травяную россыпь на плече Натана.

У него тоже была бы темной, почему-то подумал Шон.

— Я — не вы, — глухо сообщил Снейп. — У меня, по крайней мере, действительно нет семьи.

И вообще я — старик, угрюмо закончил за него Шон. Мерлин, как уже утомила эта манера, чуть что, припоминать то возраст, то Кристиана — уму же просто непостижимо…

— Ну и что? — негромко отозвался он вслух. — Мой рабочий день составил девятнадцать часов на текущий момент — сэр, я думаю, вам самому пора отдохнуть.

И отцепиться от меня для разнообразия.

Снейп хмыкнул и откинул голову на спинку кресла, привычно вытянул скрещенные ноги в темных брюках. От его позы понемногу начинала ныть голова.

А чего я сам, в таком случае, домой не иду? — спросил себя Шон. Бренди у него классный, тут же мысленно ответил он. Вот только допью, и… Каждый раз себе обещаю ведь. Что — вот только допью.

Мерлин, да что ж я устал-то так. Просто — хоть прямо здесь вырубайся, роняй голову на руки и спи, и никаких бы перемещений и аппараций, никаких…

— Я очень ценю то, что вы делаете, мистер Миллз, — внезапно негромко проговорил Снейп, не открывая глаза. — На самом деле… ценю. И представляю, чего бы мне стоила работа здесь — без вас. В одиночку.

Что-то новое, усмехнулся Шон. Снейп снизошел до объявленных благодарностей? С чего бы вдруг…

— Спасибо, — мягко согласился он, поднося к губам запотевший бокал. — Но, думаю, незаменимых личностей не бывает. Просто Верховному Магу действительно был нужен воздушный помощник — для таких, как мы, здесь самое поле деятельности.

Лицо Снейпа исказила гримаса — едва мелькнула, точнее — словно ему ненароком наступили на еще не зажившую кровоточащую мозоль.

Непостижимая личность, невольно подумал Шон. В расслабленном, вроде бы, состоянии такое напряжение сохранять, прямо как змея перед прыжком…

— Вы — уникальный маг, мистер Миллз, — очень медленно продолжал Снейп, по-прежнему оставаясь в обманчиво расслабленной позе — только пальцы крепче ножку бокала сжали. — Я не хотел бы… видеть на вашем месте кого-то другого. Мне нужно, чтобы здесь оставались именно вы.

Шон моргнул. Мерлин, вот — ну зачем он так?..

— А я никуда и не ухожу, — терпеливо напомнил он, прикрывая глаза от очередной нахлынувшей волны головной боли.

— И я не хочу видеть, как вы выдыхаетесь с каждым днем, — с нажимом добавил Снейп.

На него временами накатывало — что-то невообразимое, превращающее его в сердитую и вредную сволочь, с которой почти невозможно рядом находиться, не то что — общаться. Шон осторожно улыбнулся и попытался в очередной раз нащупать положение, в котором боль снова превратится в едва ощутимый и тонкий звон.

— Не больше, чем вы, сэр, — тихо ответил он. — А вы, насколько я знаю, в этом ритме и с этими принципами десятилетиями живете. Но вы в полном порядке — вам можно даже завидовать. И я вам завидую. Это правда.

Почему-то показалось, что Снейп остолбенел — даже дышать перестал. Что, не нравится, когда отвечают в тон? — горько усмехнулся Шон. Раз уж пытаешься играть в открытую — принимай. Я отвечу тем же. Мне ведь даже есть — чем ответить.

— Вы ошибаетесь, — наконец произнес Снейп сквозь зубы. — И я тоже… ошибался. Тогда, в замке. Когда говорил вам, что нужно выбирать, кому доверять. В итоге вы выбрали — не доверять никому, кроме себя, а это…

— Это единственно верный выбор, — возразил Шон, не отводя взгляда. — Я смотрю на вас который месяц, сэр — и каждый день убеждаюсь, что прав. И вы — тогда — тоже были правы. Я благодарен вам за то, что в ту ночь вы не просто как следует встряхнули меня за шиворот, но еще и поговорили со мной. Так, как стоило поговорить. Мне это было… нужно. Сэр.

Снейп прерывисто дышал, глядя на него, и даже поза уже больше не казалась расслабленной, хотя он, вроде бы, даже не шевелился.

— Поэтому — просто спасибо, — закончил Шон, переводя взгляд в как будто испуганно притихший и прислушивающийся к ним камин. — Три года назад у меня был… хм… скажем так — повод задуматься, как я живу, куда, зачем. Что я люблю, что мне нужно… Я хочу сказать — если бы не вы, я бы, наверное, вообще тогда оттуда не выбрался. Все время представлял — что бы вы на это ответили или вот на это… Знаете — как хорошая затрещина действует. Вся шелуха мигом слетает… И за это я тоже вам благодарен. Хотя вы, конечно, не знали… мне было достаточно того, что вы существуете. Где-то. И, если узнаете, посмотрите на меня… как тогда, в замке — все истерики мигом слетят…

Если в мире, вообще, возможен сбитый с толку и растерянный Снейп, то сейчас в соседнем кресле сидел, кажется, именно он. Совершенно не изменившийся внешне, но — совершенно другой. Черт, я, кажется, это сделал, сам обмирая от собственного безразличия к тому, что будет дальше — после того, как он узнал, ведь теперь он знает, поверить не могу, что я наконец-то это сказал — утомленно прикрывая глаза, подумал Шон.

Но — он ведь хотел озвучить все благодарности? Мне действительно есть чем ответить. А будет продолжать, так я ему еще много чего расскажу…

— Иногда я думаю… — медленно, очень медленно заговорил Снейп. Шон вскинул голову — почему-то показалось, что он задыхается. — Иногда я думаю, что лучше бы мне было вообще не рождаться. Я всего лишь кричал о том, во что мне тогда было важно верить… всегда — важно верить… Это ведь так просто, мистер Миллз, не так ли? Всего лишь прокричать что-то для самого себя. И забыть, что тебя слышали, и слушали, и могли запомнить и начать повторять… все твои ошибки… со всей юношеской горячностью и максимализмом…

Да, он действительно задыхался. Стиснул подлокотники узловатыми пальцами — забытый бокал на журнальном столике, сжатые в ниточку побелевшие губы.

Извините, мысленно вздохнул Шон. Магам же положено уметь слышать правду? Вот вы ее и услышали… как и я — тогда — услышал вашу.

— Вы сейчас себя максималистом назвали? — осторожно уточнил он вслух. — Сэр, простите, но я не думаю, что…

— Не думаете! — с горечью процедил Снейп. — Вот именно, Миллз, что — не думаете! Я потратил больше двадцати лет, видя одну только колдографию своего наставника и игнорируя все остальное. Умершего — естественно — по моей вине в том числе. Двадцать лет, мистер Миллз! Вам очень хочется доказать, что это — правильный путь, которому стоит завидовать? Отказаться от будущего, от жизни, от всего на свете только ради того, чтобы получить взамен… что — ощущение полной вышвырнутости отовсюду?..

Сам того не осознавая, он давил сейчас с такой яростью, что виски снова взвыли от накатившего приступа боли. Шон поморщился и перевел дыхание, пытаясь не отодвинуться. Не сделать этого слишком явно.

— Вы понятия не имеете, что теряете, — почти беззвучно сказал Снейп. — Вы… Вы — просто слепой мальчишка, который привык плыть по течению. Хвататься за то, что попадается под ноги, и называть это красивыми словами…

— Я так не думаю, — как можно тише ответил Шон. — И мне нравится моя жизнь. Она меня устраивает. Сэр.

— Устраивает что именно? — прошипел Снейп. — То, куда вы скатываетесь с каждым днем?

Шон сжал губы и медленно выдохнул.

Вот сволочь. Как он может о нем — так? Сволочь…

— Оставим в покое мою семью, — шевельнул он губами.

— Разумеется — она же так удачно позволяет вам делать вид, что вас все устраивает! — выплюнул Снейп. — Эта ваша семья виновата в том, что вы уже на собственную тень похожи, это она поддерживает в вас эти идиотские мысли! Если бы ваша семья была достойна того, чтобы ею называться, вы бы давно повыбрасывали из головы всю эту суицидальную чушь!

— Это — моя семья, — устало перебил его Шон, вставая. — Это — то, что мне дорого! Уж вы-то точно должны понимать, что значит — преданность.

— Преданность?! — Снейп тоже встал, точнее — буквально сорвался с кресла.

— Да.

Стоять и смотреть на него — едва различая контур фигуры от пульсирующей боли в висках, едва слыша его слова за оглушительным звоном — Мерлин, может быть, хватит уже? — стараясь дышать ровно, подумал Шон. Это он здесь — совсем слепой, если считает, что можно давить, ни хрена не видя, не замечая — я просто устал! Неужели это не ясно?

— Вы просто в упор не видите, что вам нужно на самом деле.

В голосе Снейпа клокотала с трудом сдерживаемая ярость — не так, как каждый раз, когда он цедил слова сквозь зубы, поливая каждое порцией презрения или яда. Так, словно он и впрямь с трудом балансировал на черте, отделяющей огненного мага от бешенства.

Я не могу, устало подумал Шон и потер взрывающийся болью лоб. Не сегодня. Я не могу — сэр.

— Если вы не против, я бы предпочел обсудить это в другой раз, — чуть слышно проговорил он, вежливо улыбаясь. — Спасибо за бренди, но я очень…

— В другой раз?! — выдохнул Снейп.

Его пальцы стальной хваткой впились в локоть, дернули, едва не заставив потерять равновесие.

— Может, уже хватит сбегать, как только вам задают прямые вопросы? — рявкнул он в лицо Шону, развернув его к себе. — Если вам так важно то, что вы умудрились упустить — какого гоблина вы рыдаете над могилой того, кто вытирал о вас ноги? И не хотите видеть, как это могло бы быть, если бы вы осмелились попытаться еще раз?

— Я не хочу пытаться, — прошептал Шон, машинально силясь вырвать локоть из сжимающихся пальцев. — Мне это не нужно! Я давно не ребенок, который будет верить в то, во что ему хочется. Вы понятия не имеете, о чем говорите, сэр, и — пожалуйста, давайте не будем сейчас о…

— Я понятия не имею?! — задохнулся Снейп.

От него полыхнуло уже настоящим бешенством — и следующим, что почувствовал Шон, был рывок за руку и мощный удар, когда он врезался бедром в край тяжелой столешницы дубового письменного стола.

От хрипловатого мужского голоса раскалывалась голова — от крепкой хватки, от тяжелого дыхания с запахом бренди, от этого чертова полумрака и дурацкой, будоражащей и тревожащей иллюзии собственной юности, тени прошлого, которая била с размаху так же отчетливо и точно, как беспощадная, агрессивная ярость Снейпа. Оставьте меня в покое! — попытался было заорать Шон, но в итоге только сжимал зубы, рывком выворачиваясь из хватки — зачем он так, зачем, зачем?! — кричало что-то внутри, дробилось с отчаянием и болью, только не он, ну почему опять — он?

— Не хотите, значит?.. — зашипел Снейп, заставляя его откинуться назад и запрокинуть голову, вцепиться в заваленное бумагами дерево за спиной.

Нет… — прохрипел Шон, с силой выдираясь из рук, губы не слушались, из них вылетали только беззвучные стоны, и в голове мутилось так, что слова окончательно теряли последний смысл.

Снейп ухмыльнулся и, чуть отстранившись, резко наклонился вперед — на короткое, бесконечно пульсирующее мгновение Шон остолбенел, услышав оглушающий звон и грохот посыпавшихся со стола чернильниц, подставок для перьев и гоблин знает чего еще, когда Снейп сшиб их с поверхности одним стремительным жестом — и в следующую секунду Шон с маху грохнулся спиной о столешницу.

Цепкие, нечеловечески сильные руки мгновенно выкрутили запястья, прижав их к дереву.

— Уверены?!.. — с нерассуждающей яростью шепнул Снейп, нависая сверху. — Или опять лжете? Как своим несчастным дружкам?..

Его тело — накрывающее собой, вжимающееся, угловатое и тяжелое, безумная хватка горячих мужских рук, до боли, до хруста стиснувших запястья — Мерлин, это не мог быть Снейп, вечно сдержанный, рассудительный, сама разумность! — это не он, я свихнулся вконец — задыхаясь, зажмурившись и мотая головой, повторял Шон. Это не он, и мне вовсе не…

— Нравится… — утвердительно выдохнул Снейп, и Шон едва не взвыл, забившись в его руках.

Его дыхание обжигало, как удар плети — Шона выгибало судорогой, чертов Снейп ничего и не делал — всего лишь прижимал своим телом к столу, почти колотящийся от едва сдерживаемого бешенства, стискивая вывернутые руки, проникая жаром в каждую клетку, доводя ее до исступления, заставляя выворачиваться и биться… невольно тереться пахом, ощущая внутренней стороной бедер жилистые худые бедра… Мерлин, как же хорошо!.. — запрокидывая голову, стонал Шон, как хорошо, так не бывает просто, как же долго я… умру сейчас, если…

— Он трахал тебя?.. — почти беззвучно, сквозь зубы, спросил Снейп в самое ухо.

Шон задохнулся — остатки звона взорвались, взломались тупыми осколками, оставив чистый, незамутненный воздух, от которого разрывались легкие, и хотелось кричать и биться, и чтобы — снова и снова, с той же силой, и не отстранялся, ни за что, никогда не отстранялся, не останавливался, не прекращал…