Москва, 1998 2 страница

Особого внимания заслуживает труд А. И. Галича «Теория красноречия для всех родов прозаических сочинений» (СПб., 1830). Раскрытие А. И. Галичем признаков «совершенного» языка — это, по существу, теоретическое обращение к основным категориям и принципам, определяющим и характеризующим образцовый язык с точки зрения лучших качеств речи. Автор трактует понятие чис­тоты речи, ее правильности, ясности, точности и благозвучия. Пере­сматривая орнаментальную часть риторики, А. И. Галич отказался от традиционного разделения фигур на «фигуры слов» и «фигуры мыслей» и выделил три типа фигур по их функции и характеру образования — грамматические, ораторские и поэтические. Упот­ребление фигур ставилось в прямую зависимость от содержатель­ного плана текста, его функционально-стилистического своеобра­зия. Правила общей риторики, по мнению А. И. Галича, распро­страняются на такие прозаические произведения, которые как бы имплицитно обращены к адресату или слушателю. Это — «1) моно­логи, 2) разговоры, 3) письма, 4) деловые бумаги, 5) исторические сочинения, 6) сочинения поучительные, 7) ораторские речи». В ри­торике давались основные характеристики этим видам прозы и предлагались определенные рекомендации к их созданию и орга­низации.

Уже в конце XVIII в. в Европе угасал интерес к риторике. В России пик расцвета риторики пришелся на первую половину XIX в. Но этот же период стал тем рубежом, который положил начало критическому отношению к общей риторике. Однако и в конце XIX — начале XX в. появлялись отдельные работы, в которых сло­весники обращались к идеям риторики типа изложенных в книге А. Г. Тимофеева «Очерки по истории красноречия» (СПб., 1899), И. П. Триодина «Принципы красноречия и проповедничества» (Ека-теринослав, 1915) и др. Последние наиболее яркие публикации по риторике связаны с деятельностью Института Живого Слова (1918— 1924 гг.). В «Записках Института Живого Слова» (1919) были опуб­ликованы детально разработанные программы Н. А. Энгельгард-та — «Программа курса лекций по теории красноречия (риторика)», Ф. Ф. Зелинского — «Психологические основания античной риторики» и А. Ф. Кони — «Живое слово и приемы обращения с ним в различных областях».

В 20-е годы XX в. риторика была исключена из школьного и вузовского курсов.

5. Особые импульсы развитию риторических идей в России были даны в 60-е гг. XIX в., когда происходило становление и фор­мирование русского судебного красноречия, достигшего значитель­ных вершин во второй половине XIX в. Его рождение и бурный расцвет обусловлены судебной реформой 60-х гг. О теории русского судебного красноречия писали К. Арсеньев, А. Ф. Кони, Б. Глин­ский, П. Сергеич (II. С. Пороховщиков). Труд последнего автора «Искусство речи на суде» (СПб., 1910) наиболее значителен. Отдель­ные главы этой книги («О слоге», «Цветы красноречия», «О психоло­гии речи», «О пафосе») свидетельствуют о прямой связи с общей античной, европейской и русской риторической традицией. Вместе с тем книга отражала практику и теорию русского судебного крас­норечия XIX в.: в ней были отражены и сформулированы принци­пиальные позиции, ставшие исходными в организации судебной речевой деятельности (допрос, разбор свидетельских показаний, искусство спора и т. д.), так же как и те многообразные приемы, которым надлежало определять создание судебных речей.

6. В наши дни происходит возрождение интереса к риторике; это естественно и гармонично согласуется с возрождением бесцен­ных сокровищ отечественной культуры. Ренессанс риторики, на­блюдающийся в отечественной лингвистике (см. труды С. С. Аверинцева, Ю. М. Лотмана, Ю. В. Рождественского, В. П. Вомперского и др.), поддерживается и достижениями неориторики в США и Европе. В современной риторике от прежних риторических учений в основном сохранились два аспекта научного поиска: 1) организа­ция языкового материала, ориентированная на современные про­блемы аргументации. Это направление в зарубежной лингвистике успешно развивается в трудах X. Перельмана, X. П. Грайса, Дж. Л. Кинневи, Ю. Коппершмидта и др.; 2) второй аспект связан с развитием орнаментального раздела риторики (искусством укра­шения речи), близкого к проблемам художественной стилистики и поэтики. Таковы работы Р. Якобсона, Р. Лахмана, Т. Тодорова, Ж. Дю­буа и др. В современных исследованиях широко используются так­же достижения риторики в метаязыковом аспекте, чему способст­вует ее полифункциональность. Иллюстрацией этому служит фран­цузская «Общая риторика», написанная группой авторов (Ж.Дю­буа, Ф. Эделин, Ж.-М. Клинкенберг, Ф. Мэнгэ, Ф. Пир, А. Гринон. Общая редакция и вступительная статья А. К. Авеличева. М., 1986). В 70—90-е гг. в отечественной учебной и научной литературе «прорастали» идеи новой риторики в недрах лингвистики текста, теории типов речи, речевой деятельности и психолингвистики. Казалось, что октябрь 1917 г. окончательно и навсегда похоронил многое из того, что было в русской словесности XIX в. Противникам риторики представлялось, что ее оживление «подобно прикладыванию пластыря к деревянной ноге» {Гофман В. Слово оратора (Риторика и политика). Л., 1932). Однако знаменателен тот факт, что появившиеся после 1985 г. идеологические послабления сразу же были восприняты лингвистами, и впервые после длительного перерыва стали выходить в свет современные отечественные книги по риторике. Это: учебник С. С. Гурвича, В. Ф. Погорелко, М. А. Германа «Основы риторики» (Киев, 1988); «Общая риторика (современная интерпретация)» Е. А. Юниной и Г. М. Сагач (Пермь, 1992); «Практическая риторика» И. А. Стернина (Воронеж, 1993); «Риторика как норма гуманитарной культуры» О. И. Марченко (М., 1994); «Общая риторика. Курс лекций и словарь риторических фигур» Т. Г. Хазагерова и Л. С. Шириной (Ростов-на-Дону, .1994); «Риторика. Учебное пособие»В. И. Аннушкина (Пермь, 1994) и «Риторика» Н. Н. Кохтева (М., 1995); «Основы риторики» А. К. Михальской (М., 1996). Эти риторики относятся к разным жанрам: теоретической и прикладной, общей и частной, приближенной к исто­рической (например, риторика О. И. Марченко) и синхронной (рито­рика Е. А. Юниной и Г. М. Сагач и др.).

В системе координат сложившихся к нашему времени ритори­ческих предпочтений размещается следующая шкала ценностей: 1. Пласт ортологических структур на всех уровнях языка, распо­ложенных в рамках оппозиции «правильно — неправильно». 2. Пласт структур, относящихся к нормам речевого этикета и размещаю­щихся в рамках оппозиции «принято — не принято». 3. Пласт нор­мативно-этических структур — в рамках оппозиции «прилично — неприлично», «пристойно — непристойно». 4. Пласт экспрессивных структур, относящихся к орнаментальному разделу риторики (в рамках оппозиции «выразительно — невыразительно»). Функция этих структур связана с областью эстетического восприятия речи.

7. Культура речи как научная дисциплина в 20—70-е гг. XX в. развивалась преимущественно в пределах ортологического направ­ления. Однако было бы неправильно с узких позиций рассматри­вать достижения выдающихся лингвистов этого времени, которые занимались и проблемами стилистики речи в широком понимании, и закономерностями общественно-речевого общения, и практически­ми задачами культуры речи. Характерно было стремление отойти «от мертвых схем к живому слову как орудию социального общения и воздействия» (Винокур Г. О. Культура языка). Внимание таких - замечательных ученых, как Л. В. Щерба, В. В. Виноградов, Б. В. Тома-шевский, Б. А. Ларин, Г. О. Винокур, Л. П. Якубинский, Е. Д. Поли­ванов, В. И. Чернышев, Д. Н. Ушаков, А. М. Селищев и др., было привлечено к культурологическим проблемам, к неотложным для того времени задачам речевого воспитания общества, к идее созда­ния нормативных трудов XX в. — прежде всего толкового словаря и академической грамматики, отражавших языковые реалии новой жизни страны.

Наиболее интересна научная дискуссия по проблемам культу­ры речи, которая проводилась в 20-е гг. и в которой приняли учас­тие все виднейшие языковеды. Они оценивали сложившуюся социо­лингвистическую ситуацию по-разному, но, как справедливо под­черкивал академик Н. И. Толстой, в последующий полувековой пе­риод «рассудил всех суд истории русского литературного языка» (Толстой Н. И. Вопросы культуры речи в трудах русских лингвис­тов 20-х годов).

Важнейшая эпоха в становлении культуры речи как особой дисциплины в российском языкознании связана с именем профес­сора С. И. Ожегова. Он был не только талантливым исследователем и крупнейшим лексикографом, но, что не менее важно, — основа­телем сектора культуры русской речи в Институте русского языка АН СССР в 1952 г. и организатором научной работы в этой области. Академия наук в лице ее головного института и сектора культуры русской речи, как считал С. И. Ожегов, должна активно следить за современным состоянием живого и развивающегося литературного языка с тем, чтобы наиболее адекватно отражать эти знания в тру­дах Института. Центральные проблемы, выдвинутые С. И. Ожего­вым, группировались вокруг следующих основных разделов: тео­рия нормализации, теория нормы, теория ортологии (или, как тогда чаще всего говорили, правильности речи и ее практической коди­фикации).

С. И. Ожегов был инициатором и ответственным редактором широко известной научно-популярной серии «Вопросы культуры речи» (1955—1967 гг.), в восьми выпусках которой освещались наи­более острые и актуальные научные проблемы.

Теоретическое осмысление опыта работы коллектива соратни­ков С. И. Ожегова уже после его смерти (в 1964 г.) было предприня­то в обобщающем труде «Актуальные проблемы культуры речи» (под ред. В. Г. Костомарова и Л. И. Скворцова. М., 1970). В книге рассматривались теоретические, практические и историографичес­кие вопросы культуры речи как научной дисциплины: понятие язы­ковой нормы и ее аспекты; литературный язык и его взаимоотно­шение с диалектами, профессиональным языком и терминологи­ческими структурами; методы и приемы исследования и пр.

На протяжении 70—80-х гг. основное внимание как в работах отечественных языковедов, так и в трудах ученых, причисляющих себя к Пражскому лингвистическому кружку (ПЛК), уделялось интерпретации динамической нормы.

Развитию идей, относящихся к теории динамической нормы, посвящены и отдельные монографии, см.: «Теоретические основы культуры речи» Л. И. Скворцова (М., 1980), «Вопросы нормализа­ции языка» Л. К. Граудиной (М., 1980) и целый ряд сборников серии «Культура русской речи» (Литературная норма и просторечие. М., 1977; Грамматика и норма. М., 1977; Ономастика и норма. М., 1976; Литературная норма и вариантность. М., 1981 и др.).

Однако культура речи, конечно же, не сводится только к тео­рии нормы. Продуманная лингвистическая программа работ в культуроведческом просвещении должна предусматривать многосторон­нее, совершенствование культуры речи каждого человека. «Личност­ный» аспект выдвигается на первый план не только в работе шко­лы, но и в деятельности всех обучающих структур общества. Спра­ведлива мысль Ю. Н. Караулова: «Норма, учитывающая как сис­темный, так и эволюционный аспекты языка, невозможна без тре­тьей координаты — личностной, т. е. языкового сознания». Обрат­ная связь, однако, неизбежна: «Понятие общерусского языкового типа мертво без включения в него языковой личности, но оно одновременно теряет смысл вне системы и эволюции» (Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987).

Важно подчеркнуть, что в этом отношении первостепенна лек­сикографическая деятельность лингвистов. Именно она дает наибо­лее ощутимые результаты в деле укрепления литературных норм русской речи на практике. В повседневной деятельности студенты и преподаватели, работники радио и телевидения, лекторы и журна­листы неизменно обращаются к нормативным словарям. Поэтому, если говорить о наследии сектора культуры русской речи Института русского языка РАН как о совокупности его общепризнанных куль­турных ценностей, то это в первую очередь созданные в стенах Ин­ститута ортологические словари (подробнее о них см.: § 3 гл. I).

В 1996 году вышла в свет монография «Культура русской речи и эффективность общения» (под ред. Л. К. Граудиной и Е. Н. Ши­ряева), посвященная основам теории и современной интерпретации культуры речи. В книге подчеркнута необходимость изучения не только нормативного, но и коммуникативно-прагматического аспекта культуры речи. Теоретические идеи, которые развиваются в этой книге, легли в основу предлагаемого вниманию читателей учебного пособия.

Для нового курса по культуре русской речи была создана и новая программа (см. Приложение). В этой программе предусмот­рено обучение студентов на высоких образцах современного лите­ратурного языка, приведенных в специально созданной для нового курса хрестоматии (см. Второй раздел книги).

Контрольные вопросы

1. Вспомните краткие сведения из истории речевой культуры. Что вы знаете об истоках риторики?

2. Что вам известно о культурных центрах в России XVII—XVIII вв.?

3. Какие этапы развития в истории отечественной риторики вам запомнились?

4. К какому времени относится становление культуры русской речи как особой научной дисциплины?

5. Чем отличалось в содержательном плане обучение риторике в XIX в. от преподавания основ культуры речи в 50—60-е гг. XX в.?

§ 2. Современная теоретическая концепция культуры речи

Культура речи — понятие многозначное. Одна из основных задач культуры речи — это охрана литературного языка, его норм. Следует подчеркнуть, что такая охрана является делом националь­ной важности, поскольку литературный язык — это именно то, что в языковом плане объединяет нацию. Создание литературного язы­ка — дело не простое. Он не может появиться сам по себе. Ведущую роль в этом процессе на определенном историческом этапе разви­тия страны играет обычно наиболее передовая, культурная часть общества. Становление норм современного русского литературного языка неразрывно связано с именем А. С. Пушкина. Язык русской нации к моменту появления литературного языка был весьма не­однороден. Он состоял из диалектов, просторечия и некоторых дру­гих обособленных образований. Диалекты — это местные народные говоры, весьма различные с точки зрения произношения (на Севе­ре окают, на Юге якают), лексики, грамматики. Просторечие более едино, но все же недостаточно упорядочено по своим нормам. Пуш­кин сумел на основе разных проявлений народного языка создать в своих произведениях такой язык, который был принят обществом в качестве литературного.

Литературный язык — это, разумеется, далеко не одно и то же, что язык художественной литературы. В основе языка художе­ственной литературы лежит литературный язык. И, более того, литературный язык как бы вырастает из языка художественной литературы. И все же язык художественной литературы — это особое явление. Его главная отличительная черта состоит в том, что он несет в себе большую эстетическую нагрузку. Для достижения эстетических целей в язык художественной литературы могут при­влекаться диалекты и другие нелитературные элементы.

Поскольку не каждый из студентов гуманитарных вузов мо­жет (даже если и хочет) стать писателем, вопрос о писательском языковом мастерстве и языке художественной литературы в дан­ном учебном пособии не рассматривается. Однако отметим: без зна­ния основ культуры речи в наше время трудно себе представить подлинного интеллигента. Как писал А. П. Чехов, «для интелли­гентного человека дурно говорить так же неприлично, как не уметь читать и писать».

Одна из главнейших функций литературного языка — быть языком всей нации, встать над отдельными локальными или соци­альными ограниченными языковыми образованиями. Литературный язык — это то, посредством чего создается, естественно, наряду с экономическими, политическими и другими факторами, единство нации. Без развитого литературного языка трудно представить себе полноценную нацию. Известный современный лингвист М. В. Панов [28, 9—10] среди основных признаков литературного языка называет такие, как язык культуры, язык образованной части народа, сознательно кодифицированный язык. Последнее — сознательная кодификация языка — прямая задача культуры речи: с появлением литературного языка появляется и «культура речи».

Кодифицированные нормы литературного языка — это такие нормы, которым должны следовать все носители литературного языка. Любая грамматика современного русского литературного языка, любой его словарь есть не что иное, как его кодифицирование. Утверждение о том, что существительное женского рода с окон­чанием -а в именительном падеже в предложном падеже имеет окончание -е (а не какое-то другое), — это утверждение о норме. Однако такие нормы для носителей русского языка естественны, их кодификация предельно проста, с такой кодификацией справ­ляется любой грамматист, и специалисту по культуре речи здесь делать нечего. Культура речи начинается там, где язык как бы предлагает выбор для кодификации, и выбор этот далеко не одно­значен. Часто можно услышать километр, но норма — только ки­лометр, не менее часто звучит договор, но норма — договор, хотя сейчас уже не запрещается категорически и договор, тогда как трид­цать лет назад такое ударение запрещалось. Это свидетельствует, кроме всего прочего, еще и о том, что современный русский литера­турный язык, хотя и может рассматриваться как язык от Пушкина до наших дней, не остается неизменным. Он постоянно нуждается в нормировании. Если же следовать раз и навсегда установленным нормам, то есть опасность, что общество просто перестанет с ними считаться и будет стихийно устанавливать свои нормы. Стихий­ность же в таком деле — далеко не благо, поскольку то, что кажет­ся приемлемым для одних, окажется неприемлемым для других. Поэтому постоянное наблюдение за развитием и изменением норм — одна из основных задач лингвистической науки о культуре речи.

Это хорошо понимали русские языковеды дореволюционного периода, свидетельством чему является анализ норм русского язы­ка в вышедшей в 1913 г. книге В. И. Чернышева «Чистота и пра­вильность русской речи», как бы подводящей некоторый итог раз­витию произносительных, морфологических и синтаксических норм со времен Пушкина. Приведем несколько характерных примеров из этой книги. В XIX в. еще были возможны колебания в употреб­лении или неупотреблении беглых гласных о или е: ветр — ветер, вихрь — вихорь, пепл — пепел, промысл — промысел, умысл — умысел. Возможны были к формы матерь и дочерь. Гораздо шире, чем теперь, в то время употреблялись безличные предложения: Для одного этого потребовалось бы целой и притом большой статьи (В. Белинский); Было половина восьмого... (Ф. Достоевский); Дивно им грезилось весной, весной и летом золотым (Ф. Тютчев).

Особой заботы потребовали общелитературные нормы после 1917 г., что, разумеется, не случайно. В активную общественную жизнь включались широчайшие народные массы, которые недо­статочно хорошо владели литературным языком. Естественно,, воз­никла угроза расшатывания литературной нормы. Это прекрасно понимали филологи, проводившие большую работу по пропаганде культуры речи, такие, как известнейшие лингвисты В. В. Виногра­дов, Г. О. Винокур, Б. А. Ларин, Л. В. Щерба, Л. П. Якубинский и многие другие.

Как уже было сказано, новым этапом в развитии культуры речи как научной дисциплины стали послевоенные годы. Крупней­шей фигурой этого периода был С. И. Ожегов [24], получивший широчайшую известность как автор самого популярного однотом­ного «Словаря русского языка», ставшего настольной книгой не одного поколения людей. После смерти С. И. Ожегова в 1964 г. активную работу по обновлению словаря ведет академик РАН Н. Ю. Шведова; в 1992 г. вышел «Толковый словарь русского языка», авторами которого названы С. И. Ожегов и Н. Ю. Шведова. Прав оказался К. И. Чуков­ский, писавший в статье «Памяти С. И. Ожегова»: «Его подвиг ни­когда не забудется нами, и я верю, что созданный чудесный сло­варь сослужит великую службу многим поколениям советских сло­варей».

Нормативный аспект культуры речи — один из важнейших, но не единственный. Чешский лингвист К. Гаузенблас пишет:«Нет ничего парадоксального в том, что один способен говорить на ту же самую тему нелитературным языком и выглядеть более культурно, чем иной говорящий на литературном языке» [4, 301]. И это абсо­лютно верно. Можно привести большое количество самых разнооб­разных по содержанию текстов, безупречных с точки зрения со­блюдения общелитературных норм, но не слишком вразумитель­ных. Вот, например, такой текст из «Руководства по эксплуатации телевизионного приемника»: «Для повышения качества воспроиз­ведения мелких деталей при приеме черно-белого изображения в схему телевизора введено автоматическое отключение резекторных фильтров в яркостном канале. Уменьшение влияния помех до­стигается применением схемы автоматической подстройки частоты и фазы строчной развертки». Большинству неспециалистов этот текст просто непонятен или понятен лишь в общих чертах, поскольку мы не знаем, что такое резекторные фильтры в яркостном канале, фазы строчной развертки. А специалист, например, мастер по ре­монту телевизоров, знает об устройстве аппарата, конечно, не по руководству к нему. Значит, такой текст неэффективен, поскольку не имеет своего адресата. Следовательно, мало добиться норматив­ности текста, надо еще сделать этот текст хорошим.

Язык располагает большим арсеналом средств. Главнейшее требование к хорошему тексту таково: из всех языковых средств для создания определенного текста должны быть выбраны такие, которые с максимальной полнотой и эффективностью выполняют поставленные задачи общения, или коммуникативные задачи. Изу­чение текста с точки зрения соответствия его языковой структуры задачам общения в теории культуры речи получило название ком­муникативного аспекта культуры владения языком.

То, что теперь называют коммуникативным аспектом культу­ры речи, было известно уже в античности, подарившей миру уче­ние о риторике [7].

Еще один аспект культуры речи — этический. В каждом об­ществе существуют свои этические нормы поведения. Они касают­ся и многих моментов общения. Поясним это на таком примере. Если вы утром садитесь за стол с членами своей семьи, чтобы про­сто позавтракать, то вполне этичным будет попросить: Передай-ка мне хлеб (I). Но если вы сидите за большим праздничным столом с незнакомыми или не очень близкими вам людьми, то по отношению к ним уместно будет ту же просьбу выразить так: Не можете ли вы (или: вас не затруднит) передать мне хлеб? (2). Чем отличается (1) от (2)? Ясно, что не нормативностью. С точки зрения эффективнос­ти коммуникации (1) прямым образом и, следовательно, более ясно выражает мысль, чем (2), в котором мысль выражена косвенно, но в ситуации праздничного стола все же уместна вторая форма. Раз­личие между (1) и (2) именно в следовании этическим нормам. Эти­ческие нормы, или иначе — речевой этикет, касаются в первую очередь обращения на «ты» и «вы», выбора полного или сокращен­ного имени (Ваня или Иван Петрович), выбора обращений типа граж­данин, господин и др., выбора способов того, как здороваются и прощаются (здравствуйте, привет, салют, до свидания, всего доброго, всего, до встречи, пока и т. п.). Этические нормы во многих случаях национальны: например, сфера общения на «вы» в английском и немецком языках уже, чем в русском; эти же языки в большем числе случаев, чем русский язык, допускают сокращенные имена. Иностранец, попадая в русскую среду, часто, не желая того, выгля­дит бестактным, привнося в эту среду свой языковой этикет. Поэ­тому обязательным условием хорошего владения русским языком является знание русского языкового этикета.

Этический аспект культуры речи не всегда выступает в явном виде. Р. О. Якобсон [42], лингвист с мировым именем, выделяет шесть основных функций общения: обозначение внеязыковой действитель­ности (Это был красивый особняк), отношение к действительности (Какой красивый особняк!), магическая функция (Да будет свет!), поэтическая, металингвистическая (суждения о самом языке: Так не говорят; Здесь нужно иное слово) и фактическая, или контакто-устанавливающая. Если при выполнении пяти первых названных здесь функций этический аспект проявляет себя, скажем, обычно, то при выполнении контактоустанавливающей функции он прояв­ляется особым образом. Контактоустанавливающая функция — это сам факт общения, тема при этом не имеет большого значения; не имеет значения и то, хорошо или плохо раскрывается эта тема. Этический аспект общения выступает на первый план. Вам, напри­мер, неудобно идти молча со своим знакомым, с которым вас, одна­ко, связывает не слишком многое, и вы начинаете разговор о пого­де, хотя вам и вашему собеседнику она в этот момент безразлична. Цель такого разговора одна — установление контакта.

Роль этических норм в общении можно прояснить и на другом ярком примере. Сквернословие — это тоже «общение», в котором, однако, грубейшим образом нарушены именно этические нормы.

Итак, культура речи представляет собой такой выбор и та­кую организацию языковых средств, которые в определенной ситуации общения при соблюдении современных языковых норм и этики общения позволяют обеспечить наибольший эффект в достижении поставленных коммуникативных задач.

Далее остановимся несколько подробнее на коммуникативном аспекте культуры речи.

Коммуникативный аспект культуры речи. На протяжении всей истории развития учения о культуре речи гораздо больше внимания, особенно в советское время, уделялось нормативному аспекту культуры владения языком. Это во многом объясняется той социальной ситуацией, которая сложилась в стране после 1917. г. Как уже говорилось выше, к общественной деятельности были привлечены огромные массы людей. Ясно, что эта общественная жизнь требовала и активной речевой деятельности с использованием литературного языка, нормами которого владели далеко не все. Именно поэтому нормативный аспект культуры речи был главной заботой лингвистов и всего общества. Дальнейшая история страны — эпоха сталинизма — также не способствовала развитию культуры речи в коммуникативном аспекте. Основа основ коммуникативного аспекта культуры речи — выбор нужных для данной цели общения языковых средств — процесс творческий. Между тем творчество и диктатура «сильной личности» — вещи несовместимые. Во всем, в том числе и в речевой деятельности, предписывалось следовать готовым рецептам. Даже в прославлении любимого вождя нельзя было «выйти за рамки»: отец народов, корифей науки...

Лингвисты всегда хорошо понимали важность для культуры речи того, что здесь названо коммуникативным аспектом. Еще в 20-е гг. известный советский филолог Г. О. Винокур, автор многочислен­ных, в том числе и популярных, работ по культуре речи, подчерки­вал: «Для каждой цели свои средства, таков должен быть лозунг лингвистически культурного общества» [3]. Об этом же много позд­нее писал и С. И. Ожегов: «Высокая культура речи — это умение правильно, точно и выразительно передать свои мысли средствами языка. Правильной речью называется та, в которой соблюдаются нормы современного литературного языка... Но культура речи за­ключается не только в следовании нормам языка. Она заключается еще и в умении найти не только точное средство для выражения своей мысли, но и наиболее доходчивое (т. е. наиболее выразитель­ное) и наиболее уместное (т. е. самое подходящее для данного слу­чая) и, следовательно, стилистически оправданное» [23, 287—288].

Нельзя сказать, что дальше этих общих заявлений дело в ис­следовании коммуникативного аспекта не пошло. Достаточно ши­роко в современной русистике ведутся исследования по стилисти­ке, особенно по лексической стилистике, что находит прямое отра­жение в словарях в виде стилистических помет, таких, как книжн. и др. Эти пометы ясно указывают, в каких текстах уместны данные слова. Есть и прямые попытки построить теорию культуры речи, включив в нее коммуникативный аспект. В работах Б. Н. Головина, в том числе и в его учебном пособии для вузов «Основы культуры речи», утверждается, что для культуры речи вообще значим толь­ко один — коммуникативный — аспект, в плане которого следует рассматривать и нормативность [5, 23-—40]. Культура речи опреде­ляется как набор коммуникативных качеств хорошей речи. Эти качества выявляются на основе соотношения речи с отдельными, как выражается Б. Н. Головин, неречевыми структурами. К нерече­вым структурам отнесены: язык как некоторая основа, производя­щая речь; мышление; сознание; действительность; человек — адре­сат речи; условия общения. Данный комплекс неречевых структур требует от речи следующих хороших, то есть соответствующих этим структурам, качеств: правильность речи (иначе говоря, норматив­ность), ее чистота (отсутствие диалектизмов, жаргонизмов и т. п., что также относится к введению нормативного аспекта), точность, логичность, выразительность, образность, доступность, действен­ность и уместность. Нет сомнения в том, что все эти качества дей­ствительно важны для оценки многих конкретных текстов в комму­никативном аспекте. И задачу определения текста по шкале «пло­хой — хороший» в коммуникативном аспекте можно было бы счи­тать решенной, если для этого было бы достаточно приложить к любому тексту названные девять признаков.

Язык выполняет разные коммуникативные задачи, обслужи­вает разные сферы общения: одно дело — язык науки и совсем другое — обыденная разговорная речь. Каждая сфера общения в соответствии с теми коммуникативными задачами, которые ставятся в ней, предъявляет к языку свои требования. Поэтому невозможно говорить в коммуникативном плане о культуре владения языком вообще. Речь должна идти о культуре владения разными функцио­нальными разновидностями языка. То, что хорошо в одной функци­ональной разновидности языка, оказывается совершенно неприем­лемо в другой. М. В. Панов пишет: «Не раз в печати появлялись жалобы, что лексикографы обижают слова: ставят около них поме­ты «разговорное», «просторечное» и т. д. Несправедливы эти жало­бы. Такие пометы не дискриминируют слова. Посмотрим в словаре, у каких слов стоит помета «разговорное»: ворочать (делами), вор­чун, восвояси, вперебой, впихнуть, впросонках, впрямь, впустую, временами (иногда), всласть, всплакнуть, вспомянуть, встряска, всухомятку, выволочка, газировка, гибель (много), глазастый, глядь, гм, гнильца, говорун, голубчик, гора (много), грохнуться, грошовый, грузнеть, ни гу-гу, гуртом, давай (он давай кричать), давненько…Прекрасные слова. Помета разг. их не порочит. Помета предупреж­дает: лицо, с которым вы в строго официальных отношениях, не называйте голубчиком, не предлагайте ему куда-нибудь его впих­нуть, не сообщайте ему, что он долговязый и временами ворчун... В официальных бумагах не употребляйте слова глядь, всласть, вос­вояси, грошовый... Ведь разумные советы?» [28, 9—10].