ПЕРВАЯ ЧАСТЬ 2 страница

4. Хотя самой важной задачей Христианского социального учения является исследование социально-метафизических, социально-этических и социально-теологических основ, оно все же должно стремиться к пониманию «знамений времени» (Мф 16, 3). Иначе оно обречено стать абстракцией, оторванной от современности, хотя и верной принципам. Отсюда следует, что Христианское социальное учение должно детально учитывать и оценивать результаты системно-эмпирической социологии, социальной истории, социальной психологии, демографии и т.д., особенно в наш век, когда стремительное общественное, техническое и экономическое развитие коренным образом преобразовывает способы существования и формы жизни людей. Христианское социальное учение борется с напряженностью между Божественным и исторически изменчивым в Церкви, между установленным и тем, от чего отказываются, между необходимостью и свободой.

5. В этом очерке изложение положенных Богом неизменных ценностей и систем должно быть связано с анализом условий нашего времени. Насколько это возможно в кратком очерке, будут рассмотрены все соответствующие вопросы общего и частного в Христианском социальном учении.

¹ Pius XII., 23.2.1944 (UG 94).

² См. Pius XII., 17.8.1958 (UG 4520).

³ Pius XII., 1.6.1941 (UG 498).

⁴ Pius XII., 25.9.1949 (UG 358).

⁵ Pius XII., 23.2.1944 (UG 94).

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

ОСНОВЫ

ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ.

ЧЕЛОВЕК И ОБЩЕСТВО

Первая глава: Социальное качество человека

§ 1. Личностность как основа и предпосылка социального качества человека

1. Мысль о том, что где-то может быть существо, которое могло бы быть моим абсолютным подобием, кажется нам ужасной. Этот непроизвольный страх перед вымышленным двойником коренится в глубинах нашей сущности. Ни одно создание на этой земле не является в такой мере миром для себя, как человек. Он — личность, и только исходя из личностности, можно понять его социальное качество. Поэтому для понимания социальности следует прежде всего подробнее описать своеобразие человеческой личностности в десяти пунктах.

а) Личностность означает «участие в свете Божественного духа». Благодаря своему уму, который, конечно, должен завершаться мудростью, человек возвышается над «миром вещей». Он способен «познать и любить своего Создателя»; он поставлен им «господином над всеми земными существами» (GS 12, 15).

б) Личностность означает уникальность. Человек есть он сам, с его телом и душой, отличный и отграниченный от всех других существ, не повторяющийся и неповторимый. Он рождается как оригинал, хотя часто кончается как копия.

в) Личностность означает самостоятельность. Мы не часть чего-то другого, как, скажем, рука — часть нашего тела. Мы заключены в нас самих, хотя в нас находятся различные сферы: жизненно-телесное и духовное. Но мы, собственно, не обладаем телом и душой, как обладают чужой вещью, а мы есть телесное и духовное целое.

г) Человеческая личность — носитель своего мышления, действия и бездействия. Все наши поступки — это наши поступки, хотя они и происходят в течение многих десятилетий нашей жизни. Мы, конечно, можем раскаиваться в своих ошибочных решениях и грехах и внутренне преодолеть их, но мы никогда не можем исключить того, что это были и есть наши поступки. Благодаря нашей личностности они становятся неотъемлемыми характеристиками нашего «Я».

д) Личностность означает свободу. Вытекающая из духовной сути человеческой личности свобода воли есть способность самостоятельно выбирать различные возможности, не будучи принуждаемым психическим детерминизмом, однозначно действовать в определенном направлении. Благодаря действенному свободному хотению человек становится «господином самого себя»¹. Без личной свободы воли невозможна нравственная ответственность, так что преступление и наказание, плата и штраф, раскаяние и удовлетворение потеряли бы смысл. Тем самым не оспаривается, что человек в своих решениях зачастую подвержен, осознанно или неосознанно, тем или иным образом (генетически, психологически, социально) чужому влиянию и — особенно в эпоху средств массовой информации — манипулированию. Сегодня все больше распространяется неуверенность и боязнь принимать решения. Хотя — или потому что — современное общество все считает «осуществи мым», оно становится все более беспомощным, так что число консультационных пунктов постоянно возрастает.

е) Личностность означает ответственность. Человеку запрещено бежать от ответственности, перекладывать ее на других. С решением, принятым на свою ответственность, внутренне связана необходимость его отстаивания, что означает опасность для человека, вплоть до катастрофы, так что складывается тождество свободы, ответственности и опасности. С другой стороны, человек имеет возможность выходить за пределы своего «Я», так как он может воспринимать обращенный к нему зов Бога и вступать в диалог с Богом. С этой точки зрения дар самостоятельного принятия решений является признаком богоподобного достоинства человека и одновременно заданием личностного развития, основанного на собственной ответственности, в то время как сочетание «быть обреченным на свободу» говорит о пессимизме и кощунственном высокомерии. В положительном отношении к ответствен ности проявляется признание нравственной системы ценностей.

ж) Личностность означает совесть. Хотя человек сам является источником своих свободных решений, но в нем живет и предзаданная норма, благодаря которой он лично переживает обязывающее нравственное правило «ты должен» или «ты не должен», прежде всего в конфликтной ситуации. Именно в зове совести, происходящем в конечном счете от Бога, человек осознает свою личностность, хотя совесть может стать «постепенно почти слепой в силу привычки грешить» (GS 16).

з) Личностность означает одиночество. Свобода, ответствен ность и совесть оставляют человека в глубине души наедине «с самим собой». Понятое подобным образом одиночество — это основное переживание человека, в то время как его карикатурное отражение, изоляция гонит человека от самого себя в шум и гам сомнительных наслаждений.

и) Личностность человека означает осознание своего внеземного происхождения. Хотя человек знает, что он должен отстаивать свои решения, но он не отвечает за то, что он существует. Он — человек, которого одарили. Своим существованием, своим будущим, своим Спасением он обязан дарящей любви Бога. Одновременно он знает о временности своей земной жизни. Можно дать определение человека как такого существа, которое осознает, что должно умереть. Все достижения науки и техники, как бы велики и полезны они ни были, воспринимаются перед лицом смерти как насмешка. Человек — создание, сотворенное, призванное и любимое Богом.

к) Личностность означает призвание человека к «общности с Богом». Человек «по своему происхождению» призван к «диалогу с Богом» (GS 19). Он спасен Христом и, вследствие его крещения, он — «новая тварь» (Гал 6, 15), «часть Божеского естества» (2 Петр 1, 4). Сохранение и развитие себя как чада Божия дано христиани ну как личное жизненное задание.

Христианское толкование личностности — это ответ на поставленный сегодня, особенно молодыми людьми, страстный вопрос о конечном смысле жизни. Немало людей страшатся сегодня идущего из глубин души чувства бессмысленности их жизни. Они завязли, попав «в петлю» (Ис 24, 18), и стоят перед разрушенными дорожными указателями. Страх не чужд человеку и в обществе всеобщего благоденствия. Он бодрствует с ним, он спит с ним. Можно различать восемь видов страха: страх перед экономическим кризисом, перед безработицей, перед войной, перед болезнью, перед старостью, перед одиночеством, перед смертью и перед тем, что будет после смерти. Страх может быть преодолен только тогда, когда находишься вблизи от Любящего. Но великий Любящий — это сам Бог, который создал нас не только для несчастья, но и для счастья².

2. Уже маленький ребенок — это человек и, если он крещен, он — Божье чадо и часть тела Христа, — но еще не личность. До личности христианин дозревает тогда, когда он, будучи наследником Христа, стремится к совершенству в любви и верности. Чем более он становится личностью, тем оригинальнее, богаче и выразительнее предстает он перед нами в своей неповторимой уникальности и исключительности. Тем не менее — и это удивительно — человек находит свое удовлетворение только в контактах с другими. Он не покоится в себе самом без всяких связей с другими, он открыт, контактен, коммуникабелен, диалогичен. Личностность и социальность находятся в изначальном и своеобразном сочетании друг с другом. Чем в большей мере человек стал личностью, тем глубже и плотнее будет его соприкосновение с другими, идет ли речь лишь о связи «Я_Ты» внутри пары или об обширных отношениях человека с крупными и всеохватывающими социальны ми образованиями.

§ 2. Доказательство социального качества человека

1. Для обоснования коммуникабельного качества человека следует прежде всего выделить его зависимость от других и от общества — в телесно-материальной, духовно-культурной и нравственной сферах. Ни одно живое существо не зависимо так сильно от других в первые месяцы и годы детства как человек, у которого — в отличие от животных — отсутствует надежность врожденных инстинктов. Животное формируется своими естественными качествами и окружающим миром, в который оно надежно включено инстинктами, причем это повторяется для каждого поколения животных. Человек же передает благодаря традиции, воспитанию и обучению свой опыт и знания от поколения к поколению. Мы — «наследники наших отцов и одарены нашими согражданами» (PP 17). Каждая культура основана на совместном владении духовными благами прошлых и настоящих поколений: «Как мало мы имеем и как мало мы есть то, что мы называем в самом чистом смысле слова нашей собственностью! Мы все должны получать и учиться, как от тех, кто был до нас, так и от тех, кто с нами. Даже самый великий гений не продвинулся бы, если бы хотел всем лучшим быть обязанным только своим внутренним силам. Но этого не понимают очень многие добрые люди и продвигаются полжизни ощупью в темноте в своих мечтах об оригинальности» (Гете к Эккерману). Прежде всего нормы нравственного строя нуждаются в охране и защите общества. В этом отношении особое значение принадлежит Церкви, возвещающей Божественное Откровение.

2. Коммуникативный склад характера человека глубинно обоснован не утилитарно, во внешней зависимости от других, а метафизически — в сущности человека, что означает богатство, а не бедность. Созданное бытие, которое происходит от дарящей доброты Бога, стремится различным образом многократно воспроизвести доброту и величие Создателя. Поэтому все бытие, в том числе неодушевленное, в метафизическом смысле «коммуникативно» (bonum est diffusivum sui). Человек как подобие Бога, т.е. как созидающая, личностная субстанция духа, с одной стороны, по своей сущности коммуникативен, т.е. готов далее дарить собственное духовное ценностное бытие, с другой стороны, стремится принимать участие в духовном ценностном богатстве других людей. Итак, всякое личностное бытие стремится по своей сути к отдаче и участию, так что личностное бытие по своему существу направлено на «Ты» и общество. Целью является взаимный обмен личностными ценностями, причем в зависимости от вида личностных ценностей определяются различные социальные образования, например, брак, дружба и т.д.

3. С точки зрения социальной теологии принадлежность к телу Христову есть самый глубинный принцип единения людей между собой и с триединым Богом. Бог, един в трех лицах, создал человека как свое подобие, из чего можно заключить, «что социальность Бога отражается в человеческой социальности» ³.

И в молитве Христа к Отцу «Да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе» (Ин 17, 21) освещается, как учит Второй Ватиканский Собор, «подобие» «между единством божественных лиц и единством чад Божьих в истине и любви» (GS 24). Фома Аквинат указал на то, что подобие человека с триединым Богом особым образом высвечивается в языке (как отражении Логоса) и в любви (как отражении Святого Духа). В лишенных разума созданиях есть только «след» (vestigium) триединства, а в человеке — его «образ» (imago). «В одаренных разумом созданиях, наделенных умом и волей, Троица находит свое отражение в форме образа, поскольку они обладают полученным словом и изливающейся любовью» ⁴.

§ 3. Социообразующие силы в человеке

1. Сил, инстинктивно побуждающих человека к объединению в сообщества — полового инстинкта, инстинкта подражания, честолюбия, боевого инстинкта, инстинкта игры и т.д. — недостаточно для образования устойчивых общественных объединений и институтов, хотя они — в сочетании с духовными силами — тоже имеют значение. Одни только диспуты и критика тоже не объединяют на длительный срок. В качестве социообразующих действуют прежде всего две духовные силы: готовность к преемственности и любовь. Готовность к преемственности, так как она определяет, скажем, отношение детей к родителям и учеников к мастеру, является не бегством от жизни путем перекладывания ответственности на других, а личным решением. Она предполагает связь по убеждению и часто соединяется с любовью. При этом речь идет не о такой «любви», которая эгоистично использует другого человека и обращается с ним потребительски, а о любви как ценности, которая проявляется в готовности к пожертвованию ради ближнего и сообщества.

2. Благодаря духовной связи друг с другом люди в состоянии проявить социальные добродетели (любовь к ближнему, верность, правдивость, справедливость, послушание) и создавать те области культуры, которые индивид не смог бы создать в одиночку (искусство, наука, экономика и т.д.): «Здесь мы видим ... онтологические и нравственные ценности, которые просто находятся вне радиуса действия каждого из отдельно взятых индивидов, ибо даже творческая мощь Бога может дать эти ценности и сделать их доступными только социальным существам» ⁵.

3. Выдающимся посредником духовного обмена является язык, благодаря которому мы — каждый в своем обществе, объединен ном одним родным языком — участвуем в «процессе выражения мира в словах»⁶ . Язык создает общность прежде всего тогда, когда люди не только говорят очем-то, но и выражают самих себя в слове (согласие на брак в одном «да», «adsum» при возведении в сан священника). О любящих друг друга людях мы говорим: они понимают друг друга, они говорят на одном языке. Священное Писание повествует о том, что первоначальная общность людей была разрушена Вавилонским смешением языков (Быт 11, 1_9) и что общность нашла новое выражение благодаря Христу Спасителю в чуде речи дня Пятидесятницы (Деян 2, 1_11). Удивительное развитие современных средств коммуникации привело к тому, что именно сегодня трудно переоценить значение «слова» и «образа» в формировании общественного мнения. Влияние нескольких тысяч людей, формирующих общественное мнение на ключевых постах в печати, радио, на телевидении в известной мере больше, чем власть парламентов, но, к сожалению, сегодня оно часто носит разрушитель ный и безответственной характер. Йоахим Бессер пишет о Германском телевидении: «Поскольку 50 миллионов человек вечер за вечером заняты только тем, что несколько сотен человек выбрали для них, формируется конформизм мышления, ранее не известный в истории» ⁷. «Конформизм мышления» — это другое название для насильственного приобщения к господствующей идеологии и незрелости. К этому следует добавить, что почти беспрерывные потоки, льющиеся через средства массовой информации, в значительной мере обесценивают язык и едва ли позволяют людям в тишине углубиться в свои мысли.

Язык многих средств массовой информации, который едва ли обращается к разуму, а в большей степени проникает в чувства (типичные иностранные слова: эмоциональный, аффективный, суггестивный, патетический, шокирующий, драматизирующий), ведет к утрате слов и задержке развития родного языка. Когда Конфуция (умер в 479 г. до Р.Х.) спросили, с чего бы он начал, если бы ему доверили правление страной, он ответил: «Я бы улучшил язык; так как если язык не соответствует действительности, то, что сказано, не является больше тем, что мыслилось. Нельзя терпеть произвол в словах». Выражением порчи языка являются лозунги как носители идеологии и средства пропаганды. Язык многократно подвергается разложению и насилию софистикой, выхолащивающей истину. Есть литература, которая остроумно «сделана», и все же она является скверной и низкокачественной.

Ожидания того, что благодаря массе информации и бесчислен ному множеству конференций и диалогов люди станут лучше понимать самих себя и смысл общественных событий, не оправдались. Наоборот, чувство невозможности понять мир усилилось. К тому же все больше людей живут рядом друг с другом обособленно; они ведут монологи и замыкаются в себе. «Ни один человек не знает другого, каждый одинок», — говорит Герман Гессе.

¹ Tomas von Aquin, S. th., II_II 64,5 ad 3.

² См. J. Hцffner. Wo Gott ist, da ist keine Angst. Koln 1977 (Rufe in die Zeit 3).

³ H. de Lubac, Catholicisme. Aspects sociaux du dogme. Цит. по: G. Thils. Theologie et Realite sociale. Tournai/Paris 1952, 259.

⁴ Thomas von Aquin, S. th. I 45,7.

⁵ O. v. Nell-Breuning, Zur christlichen Gesellschaftslehre. Freibung i.Br. 1947 (Wцrterbuch der Politik I), 43 f.

⁶ J. L. Weisgerber, Die Grenzen der Schrift. Koln/Opladen 1955, 10.

⁷ J. Besser, в: Welt der Arbeit, 18.5.1973.

Вторая глава: Сообщество, общество, омассовление

§ 1. Общность и общество

1. Общество означает — в широком смысле — любую форму длительной связи людей, которые имеют общие ценности и стремятся совместно осуществить одну цель. Понимаемое таким образом общество означает в понятийном плане то же, что и сообщество, оба слова выражают то же самое также и этимологически... Католическое социальное учение использует оба эти термина в значительной мере как синонимы, исходя в данном случае из латинского текста папских энциклик по социальным вопросам, в которых каждое социальное образование называется societas, идет ли речь о семье (societas domestica) или о государстве (societas civilis) или о социальном пространстве между индивидом и государством («quae in eius velut sinu iunguntur societates», RN 37).

2. С другой стороны, немецкое чувство языка отличает во многих словообразованиях сообщество (Gemeinschaft) как личную духовную связь от общества (Gesellschaft) как целесообразной организации. Мы называем брак жизненным сообществом, но не жизненным обществом. Мы говорим о домашнем сообществе, о воспитательном сообществе, о сообществе святых, но об акционерном обществе, индустриальном обществе и т.д. Правда, здесь словоупотребление неоднозначно. Хотя мы говорим, например, о монастырской общине, иезуиты называют себя «Общество Иисуса», а стейлерские миссионеры — «Общество Слова Божьего» (В германском публичном праве образование пула многих фирм называется дословно «сообщество по доходам» или «сообщество по интересам» (объединение, концерн) — Прим. перев.)

3. В науку противопоставление «общность — общество», которое встречается уже у Шлейермахера и романтиков (Адам Мюллер), проникло прежде всего благодаря Фердинанду Тённису (умер в 1936 г.). Правда, вначале книга Тённиса «Община и общество» (1887 г.) оставалась почти незамеченной до тех пор, пока перед первой мировой войной молодежное движение не признало антитезу «общность — общество». В 1912 г. вышло второе издание книги, в 1935 г. — восьмое. Многочисленные социологи культуры переняли — прежде всего в первые три десятилетия XX века — идеи Тённиса. Макс Вебер говорил об «обобщинивании» и «обобществ лении», Герман Канторович — об «иррациональных жизненных связях» и «рациональных целевых связях», Вильгельм Гельпах — о «естественных» и «положенных структурах» и т.д. При Августе Пипере и Антоне Хайнене особое подчеркивание эмоционально -живой связи сообщества в противовес искусственному «оцеливанию» (кавычки переводчика) организации приобрело определяю щее влияние и на просветительскую деятельность «Народного союза за католическую Германию».

После Второй мировой войны Тённис был снова задвинут на задний план, поскольку немецкая социология отвернулась от спекулятивной социологии культуры и — под влиянием американской методики — выдвинула на первый план эмпирические социологические исследования. От антиномии «общность — общество», как считал Рене Кёниг в 1955 г., осталась «даже не груда развалин, а сплошная большая неясность», которая не имела ничего общего с «Историей и действительностью» ¹. Однако бросается в глаза, что и сегодня антиномия Тённиса продолжает действовать под новым именем; ведь многочисленные социологи обычно противопостав ляют «первичным системам» семьи, соседства, цеха и деревни анонимные «вторичные системы», которые больше не обращаются к человеку как целому, а рассматривают его в каком-то одном отношении, каждый раз в ином, как, например, члена (производственного) коллектива, застрахованного соцстрахом и т.д.

4. Тённис исходил из того, что из формирующейся в душе, совести и образе мыслей человека «существенной воли» вырастают образования существенных связей — общность крови (семья, род, родня, племя), пространства (соседство, принадлежность к сельской общине) и духа (дружба), в то время как «избирательная воля», направленная на отношение цели и средства, создала произволь ные образования (общества). «В качестве покоящегося на существенной воле понимается сообщество, в качестве созданного совместной избирательной волей — общество» ². Существенная воля действует в сообществах как обычай, вера, согласие, нрав и религия, в то время как избирательная воля создает в обществах договор, устав и конвенцию, писал Тённис.

5. Следует заметить по поводу антиномии Тённиса, что его основная мысль о том, что неосознанно-эмоциональные силы человека — это хорошо, а рационально-упорядочивающий дух в чем-то подозрителен, не выдерживает критики . К тому же Тённис истолковывает общность только исходя из субъективного переживания, в то время как онтологическая структура (субстанциальность и личностность) человека как предпосылка и цель любой общности остается для него (Тённиса — прим. перев.) закрытой. Дело в том, что существенная и избирательная воля являются биопсихологическими, т.е. физическими, но не метафизическими принципами. К тому же классификация социальных образований, основанная на упомянутой антиномии, не соответствует действительности, так как все социальные образования, в том числе покоящиеся на личной связи, выступают как сознательно оформленные. К существенным признакам общности относится не только связь и совместное осуществление ценностей, но и устройство и руководство (власть). Отсюда не следует отрицания того, что — исходя из философского обоснования сообщества — различие между общностью, имеющей более личностный характер, и обществом, организованном преимущественно целерационально, имеет определенное познавательное значение.

§ 2. Массовость и омассовление

1. Сегодня многие заявляют, что возрастание численности и преобладание городского населения, механизация труда, повышение технического уровня транспорта и связи, стандартизация и унификация производства товаров, одним словом, массовость форм современной жизни, деперсонализирует и омассовляет человека. «Массовый человек» (кавычки переводчика) возникает «технологически из механизации, экономически из стандартизации, социологически из скопления больших масс людей, политически из демократии». Неизвестно, куда в конце концов приведет «все сильнее закручивающийся виток спирали», но то, «что мы движемся к какому-то ее концу», не подлежит сомнению ³. Технический прогресс, «особенно в области производства продуктов питания», давно привел во многих местах к «социологическому перенаселению» и жизнь на этой земле «благодаря ее превращению в крольчатник все более изуродована и вызывает отвращение, даже если корма пока хватает» ⁴.

2. У христианина этот тезис вызовет сомнение, которое, например, сформулировал Романо Гвардини в вопросе: «Имеем ли мы право обращать то ограничение, которое рост массы людей принесет всем личностным и культурным ценностям, в конечном счете в аргумент против этой массы? Имеем ли мы право на основании того, что культурный уровень тысячи людей должен быть ниже, чем уровень десяти, говорить о том, что должны рождаться не тысяча человек, а десять?»⁵ Согласно христианскому мышлению, массовость жизненных условий не следует отождествлять с деперсонализацией человека. Правда, условия современных индустриальных государств еще затрудняют возможности «мыслить независимо от внешних влияний, действовать по собственной инициативе, осуществлять свои права, исходя из собственной ответственности, полностью использовать и развивать свои духовные способности». Все же следует «решительно противостоять» мнению о том, что тесная переплетенность общественных связей якобы необходимо ведет к самоотчуждению (MM 62). Для омассовления в значительной мере характерны — в духовном, нравственном и религиозном отношении следующие три черты:

а) Бегство в безличное: так «думают», «считают», «поступают». Те, кто восприимчив к лозунгам, находят «свои» мнения по важным жизненным вопросам в телепередачах, в иллюстриро ванных журналах, становятся эхом других и перенимают стандартные унифицированные взгляды, впадают в омассовление. Внутренне неустойчивые люди являются послушным орудием в руках диктаторов.

[Энциклика «Centesimus annus» говорит о «манипулировании», «осуществляемом теми средствами массовой информации, которые навязывают, силою прекрасно оркестрованной настойчивости, моды и изменения общественного мнения без того, чтобы можно было подвергнуть объективной критике те предпосылки, на которых они основываются» (CA 41).]

б) Абсолютизация материального жизненного уровня, которая оттесняет на задний план духовное и тем самым угрожает личностности человека. Реклама и массивные потоки соблазнов наступают в том же направлении. Не зря обычно говорят, что социальная значимость человека определяется не столько его служебным положением и ответственностью, сколько его жизненным уровнем, тем, что он «может себе позволить». Вера в то, что в жизни все можно «устроить», как никогда в истории опустошила силы человека. Но человек не может реализовать себя в чисто внешних проявлениях жизни и в потреблении.

в) Отрыв от религиозных корней. Широко распространенное рационалистическое и натуралистическое мышление противостоит религиозному и сверхъестественному как чуждое и индифферент ное. При этом бросается в глаза, что в широких слоях населения еще продолжают действовать определенные «отошедшие» псевдонаучные теории, которые давно устарели в науке. Атмосфера современного общества секуляризирована. Но тихое скатывание многих к религиозному безразличию не принесло «великого освобождения», а сделало множество людей неуверенными в себе, потерявшими ориентацию, душевно ущербными. [...] В конечном счете только опора на Бога может оберечь человека от осквернения и потери человеческого достоинства ⁶. Сегодня многие страшатся чувства глубочайшей бессмысленности своей жизни.

«Решающим жизненным опытом», пишет Ойген Готтлоб Винклер, было «уже у двадцатилетнего... чувство заброшенности в совершенной пустоте... Пустыня стала для него аналогом мира»⁷. В стихотворении «Пустынная земля» Томас Стернс Эллиот говорит: «Я покажу тебе страх в горсти пыли»⁸. Пустыня означает: тень, ночь, «разбросанные развалины вперемежку с песком», всеобщая безутешность, одиночество, или, как пишет Франц Кафка в своих дневниках: «абсолютное безразличие и тупость... Ничего, ничего. Безысходность, скука, нет, не скука, только безысходность, бессмысленность, бессилие» ⁹. «Духовная пустыня» — это «трупы караванов твоих прошедших и твоих будущих дней»¹⁰. «Глаза и рот широко раскрыты и пусты, Господи», говорит Пауль Целан¹¹.

[Угрозу личностному и индивидуальному под давлением сверхмощных социальных структур описывает Иоанн Павел II в «Centesimus annus» как тенденцию потери «субъективности общества» (subiectivitas societatis). Если человек «низводится до ряда общественных отношений», «исчезает концепция личности как независимого субъекта нравственных решений». «Фундаментальная антропологическая ошибка социализма» состоит в том, что он рассматривает человека «как простой элемент, молекулу социального организма», которому не присуще «уникальное и исключительное принятие на себя ответственности перед лицом добра или зла» (CA 13).

В демократических обществах «субъективность общества» проявляется в «создании структур для участия и совместной ответственности» (CA 46). Конечно, этому препятствуют, если практикуемый повсеместно принцип большинства исключает достоинство и права человека, а также существующую в рамках общего блага автономию социальных групп и институтов, в частности, семью (см. CA 13).

Утонченное выхолащивание субъективности общества и поддерживающего его принципа субсидиарности представляет тот «новый тип государства», который назван «государством всеобщего благосостояния» или «благотворительным государством» (CA 48). «Непосредственно вмешиваясь и снимая ответственность с общества, благотворительное государство ведет к утрате человеческих сил и чрезмерному расширению государственного аппарата» и, соответственно, «к чрезмерному росту расходов» (там же). В этом виноваты в значительной степени сами граждане в силу их менталитета, растущих притязаний и «спихивания» личной ответственности на государство. Это отчасти провоцируется тем, что рынок оплачивает только те достижения, которые являются предметом купли-продажи, но не те нематериальные блага, которые создает прежде всего семья в качестве достижений по воспитанию и уходу за детьми также и в экономических интересах общества. Так индивид «сегодня часто оказывается зажатым между двумя полюсами — государством и рынком» (CA 49). Все это препятствует и угрожает «субъектному характеру общества» как свободной, несущей за себя ответственность общности лиц, семей и социальных групп.]