Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника


VI. Смысл исследования




 

До сих пор моей задачей было воссоздать ту интеллектуальную атмосферу, тот контекст, в которых замысел, метод, жанр предлагаемого исследования должны представиться понятными и необходимыми, должны как бы сами созревать в читательском уме. Во всяком случае, мне бы хотелось, чтобы мои отгадки шли навстречу догадкам читателя. Если такие догадки возникли, дальнейшее будет более понятным. 1. В предлагаемой работе я хочу исследовать некоторые особенности логики парадокса пока еще не во всеобщей форме, не как полную переформулировку "логики диалога", но лишь в той особенной форме, в которой задача бытийного обоснования логических начал существенна для мышления Нового времени, для самообоснования гносеологически ориентированного разума. Сверхзадача такого конкретно-исторического поворота всеобщей проблемы состоит в том, что — на мой взгляд — именно в логике мышления Нового времени созревает необходимость дополнить идею выхода "...в бытие" идеей (новой идеей) выхода "...в логику диалога логик", и тем самым возникает возможность довести философскую логику "самообоснования начал логического движения" до накала действительной логики парадокса — в полном логическом объеме этого понятия. Я буду непосредственно говорить только о парадоксах логического самообоснования теоретического мышления... "логикой бытия". О "диалоге логик" речи здесь — впрямую — не будет, но сама "логика парадокса" будет мной застигнута в тот момент, когда она потребует... своего дополнения "логикой диалога".

2. Поскольку философская логика Нового времени развивалась как логика наукоучения, как обнаружение границ и возможностей научно-теоретического мышления — в его претензиях быть единственным логическим выражением человеческого разума, постольку задача раскрыть парадоксы самообоснования "логики бытием" будет решаться как задача имманентного движения в науке — до ее пределов, до выхода за эти пределы, до бытийного обоснования "научных истин". Такое движение предполагает дотошное воспроизведение всех звеньев и коллизий, связанных с "могуществом и нищетой" научного знания, как позитивного определения "гносеологического разума", "гносеологии как логики" в ее особенном и всеобщем определении.

3. Определенное напряжение вызовет у читателя точное понимание самого предмета моего исследования. Ту задачу, которую я сформулировал выше, я буду решать в связи с анализом работ Канта (главным образом "Критики чистого разума") и Галилея ("Диалога" и главным образом "Бесед...") — в их логическом соотнесении и взаимодополнении. Трудность (понимания) заключается тут в следующем. Читатель невольно будет ждать некоего "историко-философского анализа", то есть объясняющего воспроизведения мыслей и идей Канта и Галилея, по схеме: что именно они хотели сказать, чему они учили. Между тем я буду строить свой анализ по иной схеме, не по традициям "истории философии", но по интенциям "философской логики" (см. предварительное определение, данное выше). Моя схема требует, конечно, не меньшей корректности и точности в воспроизведении мыслей и идей Галилея и Канта. И за это я должен нести полную ответственность. Но все же моей опять-таки "сверхзадачей" будет воспроизвести (в итоге дотошного следования по страницам "Критики..." или "Бесед...") не столько что говорили или чему учили Кант и Галилей, сколько как они (действительно) мыслили, обосновывая свои "что"; какой строй логического движения отпечатался в их мышлении и был обоснован (и трансформирован) этим уникальным своим осуществлением... — кантовское и галилеевское "что" я должен, безусловно, воспроизвести, но видеть я должен сквозь эти "что" — или, может быть, точнее, с их помощью — нечто иное.

И — главное. Моя задача будет состоять в том, чтобы — в мышлении Галилея или Канта — увидеть мышление эпохи, мышление человека Нового времени — философ он, математик, естественник, художник или работник "физического труда". Причем — вот тут философский текст незаменим — увидеть, понять это мышление в его движении к пределу, в его способности рефлексировать и трансформировать самого себя. Кант для меня — не просто философ, создавший такую-то философскую систему, но — "обычный мыслитель" этого времени, благодаря своей философской гениальности и философской направленности своего ума постоянно, вольно или невольно, проговаривающийся о логике своего мышления. И — о пределах этой логики.

Сразу же скажу еще одно о предмете и — тем самым — методе своего исследования. Когда я говорю, что и предметом и методом моей логической работы является "философская логика", это означает также и такой поворот мысли: для меня (и для читателя вместе со мной) необходимо раскрыть особенное (XVII — XIX вв.) и — одновременно — всеобщее (движение к точке "трансдукции") значение мышления Нового времени. В-итоге корректно (как мне представляется) воспроизведенное движение мысли Галилея и Канта повернуто в моем исследовании необычным образом: мне (это уже не Канту и не Галилею) необходимо понять — при помощи Канта и Галилея, — как формулируются, как с объективной необходимостью формулируются и развиваются "парадоксы самообоснования логики". Так, воспроизводя мысль Канта (в "Критике чистого разума"), я буду отвечать не на кантовские вопросы — "Как возможна чистая математика?", "Как возможно чистое естествознание?", "Как возможна чистая метафизика?", но на мои вопросы, ну, скажем, на такой — как, решая свои проблемы, Кант вольно или невольно отвечал на вопрос о "логике обоснования начал логики теоретического мышления"? Это (по моему замыслу, во всяком случае) — будет ли Кант или Галилей — актуальное и неповторимое в мышлении XX в., в современной философской полифонии.

Мне бы очень хотелось, чтобы читатель правильно понял эту особенность моего подхода к проблеме и особенность моей проблемы. Здесь ему предстоит очень болезненный разрыв с обычными представлениями о задачах и формах "историко-философского исследования", и — как уже показал опыт общения с читателем этой работы — именно здесь — вообще-то говоря, почти в психологической сфере — чаще всего буксует наше взаимопонимание.

4. Основные герои моей книги — Кант и Галилей — выбраны, конечно, не случайно и не произвольно. Укажу сейчас лишь на два момента, важные для дальнейшего понимания и могущие быть понятными заранее, на основе того культурологического контекста, который я уже очертил в основном тексте этого Введения.

Прежде всего они избраны потому, что — как я это представляю — именно в их трудах с наибольшей силой и остротой продуманы (явно или "по сути дела...") как раз проблемы соотнесения "мысли и бытия" в их парадоксальном взаимоопределении и взаимоотрицании. И для меня малосущественно обычное словоговорение об "агностицизме" Канта или о "не философском, а чисто позитивно-научном" мышлении Галилея. Для меня существенна сила того потока, который направлен их размышлениями на мельницу "проблемы самообоснования логических начал" и тех парадоксов, которые — в свете XX в. — возникают в осмыслении этих проблем (возникают у самих Канта и Галилея, но — в свете, в контексте... и т.д., и пр., и пр.). Правда, должен признаться, что — думается мне — и реально, не в контексте, а в самом тексте "Критики..." или "Бесед...", важнейшими моментами — без всякого домысливания — являются не "тупики" агностицизма и не "выходы" позитивных научных систем, но те самые проблемы, которые существенны и для нас с читателем... Только этот текст надо прочитать. А в свете "философской логики" XX в. текст этот читается как раз с наименьшей модернизацией и наименьшей прагматичностью.

Далее, Кант и Галилей встали в центр моего размышления еще и потому, что как раз в их трудах с наибольшей силой продумана и развита та "онто-логика" эксперимента, о которой я говорил выше и которая имеет, как я полагаю, наибольшее значение для понимания всей логики Нового времени, взятой в целом, для понимания историко-логических особенностей, которые стали характерны для "аристотелевской проблематики" в интервале XVII — XIX вв.

Уточню тут же: Декарт, Спиноза или Гегель имеют не меньшее значение для понимания логики Нового времени, хотя "онто-логика" эксперимента этих философов не особенно волнует... Но вот для проникновения в тайну "гносеологического разума" — у его истоков, начал, где и логики-то почти нет (она вся "на грани"), — вот для этих целей Кант и Галилей с их "онто-логикой" эксперимента (впрочем, за понятие "онто-логики" я несу полную ответственность) незаменимы.

5. В этой моей работе Кант и Галилей даны не рядом, не сравнительно, но в постоянном логическом сопряжении, как два логических полюса одной проблематики. Два полюса, не могущие существовать друг без друга и определяющие свой смысл только в таком взаимоопределении. Правомерность такого подхода — а это основной конкретный метод моего исследования в этой книге — будет ясна в ходе самой работы. Сейчас выскажу только несколько соображений. Основной смысл сопряжения Канта и Галилея — это осмысление парадоксов самообоснования логики мышления Нового времени в двух определяющих точках, в двух пределах, без которых — или с учетом лишь одного из которых — нововременная логика не предстанет замкнутой, не предстанет особой, самодостаточной логической культурой.

"Нижняя точка" такого самообоснования — Галилей, развивающий — как я постараюсь показать — идею превращения "вне-логического" в "логическое", идею обоснования логики "из бытия" — на входе в логику. Галилей, обосновывающий всеобщий смысл особенной деятельности этого периода, заостренной в понятии механического эксперимента.

"Высшая точка" такого самообоснования — Кант, развивающий идею сосредоточения "логического", взятого в полном его объеме, во "вне-логическом", дающий самообоснование логики — вне-логическим бытием — "на выходе" из логики (исходя из логики) — в бытие.

Только в полном своем взаимодополнении Кант и Галилей могут представить реальные парадоксы самообоснования "познающего разума".

Только в этом взаимодополнении можно понять логику этого мышления как канун "логики диалога логических культур" и — на этой основе — как действительную логику (!) парадокса (!).

6. Но работа названа не "Галилей — Кант", но "Кант — Галилей — Кант". Это определение также необходимо оговорить заранее — хотя бы для того, чтобы читатель мог внимательнее следить за движением моей мысли.

Выделю здесь два момента. Во-первых, то, что начинаю я не с Галилея, не хронологически, но с Канта, с конца XVIII в. Это и необходимо, ведь сначала приходится определить то (теоретическое мышление, взятое в полном его объеме, в наиболее прорефлектированной его форме, — научное мышление в наиболее развитых его определениях), что подлежит обоснованию — у входа или у выхода — как особая логика, особый тип разумения. И это возможно сделать только вместе с Кантом, только исходя из научно-теоретических определений как всеобщих (как "если бы" они были всеобщими в абсолютном смысле, но не в смысле "особенных всеобщих"). Это означает также, что для начала необходимо понять и логику самообоснования этой логики "по Канту", на "выходе" во вне-логическое. Иначе, если бы мы двигались вместе с Галилеем, начиная с Галилея, логическое исследование неизбежно переросло бы в чисто историческое и генетическое, а сама логика Нового времени предстала бы не во всеобщей замкнутости своей, но как бесконечный процесс логического и теоретического развития, конкретизации и т.д. Как особенное (и только как особенное) подразделение на бесконечной шкале внеисторического, все исторические эпохи охватывающего мышления. Зато Галилей, включенный "после Канта", неизбежно окажется уже иным Галилеем, представителем философской логики, пытающимся обосновать некую всеобщую (это мы знаем уже вместе с Кантом...), но, коль скоро ее необходимо обосновывать, да еще у "входа...", — всеобще особенную логику. И тогда парадоксальность мысли Галилея будет даже более остро резать ум, чем мысль Канта.

И — второй момент. Я не кончаю Галилеем, а вновь (в третьей части) возвращаюсь к Канту. Кантом я не только начинаю, но и завершаю свою работу. И тут дело не только в том, что именно через Канта — уже обогащенного Галилеем — мне легче и естественнее вновь представить (обоснованную уже и "снизу", и "сверху") логику познающего разума как замкнутое целое, способное к бесконечному саморазвитию — развитию в споре с иными логиками, иными "всеобщими", иными разумами. Замкнутое и извечное, но могущее в каждой решающей точке "начинаться" (по Галилею) и не могущее начинаться (по Канту). Дело не только в этом.

Существеннее в построении моей книги, пожалуй, другое.

В третьей, заключительной, части я вновь возвращаюсь к Канту (к Канту "Учения о методе..."), потому что здесь меняется сам угол моего понимания "логики самообоснования логики". Здесь — вместе с Кантом — я обнаруживаю уже иные закраины теоретического мышления — уже не у входа в логику из бытия... и не у выхода из логики — в бытие. Ведь и в том и в другом статуте бытие бралось по отношению к познанию, к познающему разуму, было его — познающего разума — запредельным пониманием — пониманием бытия как предмета для (познающего) мышления.

В третьей части самообоснование логики совершается... из сферы культуры и в сферу культуры. В таком самообосновании обнаруживается выход за пределы теоретического (в смысле теоретико-познавательного) разумения — в иные сферы разумения — эстетическое, собственно философское, этическое, выход в "диалог логик" (пока еще в пределах мышления Нового времени).

Причем "теоретический центр" здесь столь же обосновывается иными формами разумения, сколь — ведь мы имеем дело со всеобщностью логики Нового времени — они обосновываются теоретическим, познающим, "чистым разумом". Мы увидим, что вторая книга "Критики чистого разума", как ни странно, дает полное основание к такому истолкованию. Впрочем, если читать и понимать ее после того, как прочитан и понят Галилей. Особенно — Галилей своих "Бесед...".

7. Наконец, чтобы понять некоторые особенности содержания моей работы, вкратце скажу об особенностях ее написания. Замысел моей книги претерпел — в течение ряда лет — существенные изменения. Сначала я ставил перед собой задачу соотнести "логику Канта" и "механику Галилея", соотнести вообще "логику" и "механику" Нового времени. Постепенно, под влиянием и внешних и внутренних причин, замысел сместился в ту сферу "логики парадокса", о которой я говорил в этом Введении. Однако следы первоначального замысла и первоначального метода работы не были мной стерты, не были исключены из текста книги. На мой взгляд, оказалось, что сам переход проблемы "механика — логика" в проблему "логики парадокса" (Нового времени) оказался продуктивным, лишил мою работу излишней уравновешенности и предвзятости и позволил привести мой собственный метод исследования в большее соответствие с "парадоксами самообоснования". Хотя кое-какие неудобства для читателя (повторы, возвращения, переформулировки...) отсюда возникли, но думаю, что неудобства эти в значительной мере оправданны.

Итак, в чем же заключаются основные парадоксы самообоснования разума Нового времени, парадоксы, формулируемые в соотнесении Канта и Галилея?

Скажу заранее, на всем протяжении работы в центре моего исследования будут находиться два "предмета": "идеи разума" Канта и странные, неуклюжие "монстры", разбросанные — для "наглядности" — по многим страницам основных книг Галилея.

Но напоследок еще одно обращение к читателю. В предлагаемой работе я буду почти до неприличия по-философски старомоден. Буду размышлять медленно, детально заторможенно, стараясь отработать каждый логический ход, каждое логическое сомнение. Буду изначально мыслить "на людях"... Останавливаться, возвращаться назад, входить в спираль уточнения собственных мыслей, короче — не только выдавать на-гора результаты раздумий, но и демонстрировать сам процесс мышления, остранять внутреннюю логику и внутреннюю роль мысли. Понимаю, что такой стиль философствования идет вразрез с современными вкусами и привычками, нацеленными на то, чтобы автор поскорее выдал свое "кредо", изрек, "как и во что он верует...", стремясь вызвать горячее сочувствие или (вызывая) страстное неприятие. Как, каким образом думает философ, обычно никому не интересно; это скучно, это — частное дело автора. Но иначе мне было работать невозможно. Во-первых, потому, что я считаю такой тип размышления отнюдь не "старомодным", но необходимым — по самой сути философствования. И эта суть, на мой взгляд, предельно актуальна именно сейчас, в спешке и сутолоке конца XX столетия. Во-вторых, без такой "дотошной" числительной деятельности нельзя решить мою задачу: внимательно проследить (в порах самой Кантовой или Галилеевой мысли разглядеть) те парадоксы, которые выводят — в скрупулезной своей подробности — логику Нового времени н а ее вне логическое основание (1) — на ее "трансдукцию" в Разум кануна века XXI (2). Только так — входя в этот затрудненный ритм, читатель начнет сам остраняться от собственной мысли, то есть мыслить изначально.

Начнем с Канта.

 


Поделиться:

Дата добавления: 2015-09-15; просмотров: 60; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав





lektsii.com - Лекции.Ком - 2014-2024 год. (0.006 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав
Главная страница Случайная страница Контакты