В) Стратегия эксперимента и двуединое понятие бытия. Кант и Декарт

Если переформулировать — как запрос к "априори разума" — все сформулированные в этой и предыдущих главах метафизические предположения эксперимента, то запрос этот будет звучать так:

Разум должен — в своих идеях — как-то обосновать логическое и онтологическое зерно ("атом") экспериментальной стратегии — предположение двойного (двуединого) бытия вещей, втянутых в экспериментальное испытание. Обосновать предположение об абсолютном, трансцендентном, безусловном бытии "предметов эксперимента" как "вещей в себе" (обих немыслимом бытии). И — тем самым — обосновать предположение о некоем производном, изобретенном бытии этих вещей как "предметов возможного опыта"; обосновать предположение о бытии предметов, невозможных для реального бытия, могущих существовать только в теории (математической точки и т.д.). Но это не просто "двоица", не просто два понятия в одном. Эксперимент — как предельное основание логики (философской логики) Нового времени — есть особое (не формальное) умозаключение — заключение об абсолютной, вне-опытной и вне-теоретической, объективности предмета — от какого-то абсолютного, вне-опытного отношения к нему — к объективности "предмета теоретического познания", объективности тех "фигур" и "очертаний", которые возникают в "фигурном синтезе". Разум (вот его миссия!) должен обосновать коренную задачу "физического эксперимента". А задача эта состоит в том, чтобы актуализировать "ноуменальное", запредельное, бесконечно возможное бытие предмета в качестве (в форме) бытия единственно возможного, механически детерминированного, теоретически необходимого. Если в идеях разума будет обосновано такое превращение, тогда и только тогда реальный эксперимент будет иметь не чисто феноменологический, но онто-логический (и тем самым логический) смысл.

Тоща эмпирия эксперимента предстанет как некое двойное творение (и — познание) мира. Во-первых, как доведение эмпирического, хаотического бытия предмета до его объективного (в мысли...) бытия в качестве "предмета возможного опыта" (предмет будет обоснован как соответствующий своему понятию). Во-вторых, в то же время и в том же отношении эксперимент предстанет как исключение (остранение) из эмпирического (и сущностного...) бытия предмета всех метафизических определений вещи в себе. Метафизика устраняется из предмета (экспериментом) в форме развернутого незнания (см. ниже); здесь понятие будет обосновано, как соответствующее предмету в его внепонятийном бытии.

Иными словами, предмет будет понят в контексте мышления Нового времени. Эксперимент предстанет как странное, надвое расколотое сочетание деятельности теоретизирующей — втягивающей предмет в мысль — и деятельности собственно практической, что означает для Нового времени деятельности, выталкивающей предмет, в его абсолютных определениях, из мысли, из теории, из опыта.

Итак, высвеченный "идеей разума" (?) эксперимент будет реализовать основное онто-логическое предположение науки Нового времени — предположение о бытии в одном мире двух миров — бесконечно возможного, все-возможного, замкнутого "на себя" мира "вещей в себе" и технически реализованного, разомкнутого в бесконечное действие мира "действующих причин". Эксперимент — в свете идей разума — будет понят как осмысленное действие, реализующее это двойное бытие, раскалывающее мир надвое и актуализирующее "первый мир" — по отношению ко "второму" — как "мир сил".

Но все это удастся и экспериментальная программа будет логически (и онтологически) оправдана, если разумом будет обоснована (априори?) возможность такого — невозможного! — сопряжения двух определений бытия: как "предмета возможного опыта" и... как радикально внеопытного предмета ("вещь в себе"). Прежде чем показать, как Кант реализует эту свою экспериментальную схему, напомню, что Кант здесь — в задаче этой — продолжает и доводит до конца (до исходного замысла науки Нового времени) дело Декарта.

Декарт очистил предмет от всего субъективного и изменчивого, чтобы обнаружить чистые определения его "протяженности", — определения, соответствующие самому понятию объективности (в механическом плане). Декарт установил на этой основе своеобразный изоморфизм двух "субстанций": протяженности — как объективного содержания любого понятия — и мышления — как объективной формы познания (деятельности), содержанием которой выступает протяженность. Протяженность Декарта — это конечное, предельное содержание мысли, в той мере, в какой мысль позитивна, в какой "я — нечто — знаю" (воспроизвожу в мысли).

Кант сделал следующий шаг. Он показал, что определения протяженности, реализованные (аналитическая геометрия) в "фигурном синтезе", — это предельные определения "предмета возможного опыта", но отнюдь не предмета самого по себе. Это еще не определения иной, чем мышление, субстанции, но определения предмета, как он воспроизведен в мысли. Очищение необходимо осуществить дальше. За определениями протяженности (и времени) найти определения силовые, действительно "метафизические", — определения предмета, поскольку предмет вызывает мысль, индуцирует воображение, действует на тело, продуцирует движение. Продуцирует изменение движения. Это будут определения предмета, поскольку он не воспроизводится в мысли, выталкивается из мысли. Метафизика может нечто сказать о предмете не поскольку предмет понят (это не было бы субстанциальным определением), но поскольку он несомненно (безусловно) не понят, не дан понятию. Тем самым Кант дошел до предела рефлексии механистических идеализации в той мере, в какой они даны как наличные (уже извечные!), но не как формирующиеся, как сомнительные, изобретенные. Изобретение этих априори уже было совершено. Не Кантом. Но — Бруно. Коперником. Галилеем.

Пока вернемся к "онтологическому предположению" Канта. К "идее разума", которую уже давно пора определить логически конкретно, не как запрос, но как ответ.

г) "Идея разума" как понятие и умозаключение

Собственно, в формулировке "запроса" мы уже дали предопределение "идеи" разума — идеи безусловного. Но пока это контур, ничем не заполненный, некое интеллектуальное ожидание. Пора сформулировать туже идею содержательно — как реализацию элементарной схемы решающего (решающего проблемы рассудка и воображения) и обосновывающего (обосновывающего возможность и пределы теоретического разума) эксперимента. Но все же еще не буду говорить о содержании. Скажу о логической форме "идей разума".

В логическом плане здесь существенно, что основной принцип (идея) разума формулируется Кантом в постоянном переливе двух его определений: этот принцип определяется как понятие (идея в собственном смысле слова) и как умозаключение ("идея" в смысле "эксперимента чистого разума"). Нам необходимо все время учитывать этот перелив, этот двойной смысл, здорово затрудняющий понимание кантовских "идей разума", но необходимый для понимания "логики" Канта как "авторизованной" логики мышления Нового времени.

Предваряя последующее изложение и отдавая отчет в "запросах" на "идею разума", возможно заранее предположить, что смысл этого перелива должен состоять в следующем:

А. Поскольку в "идеях разума" необходимо "вещь в себе" определить (переопределить) как предмет возможного опыта (предмет познания), а предмет познания понять как целостный, неделимый, внеположный познанию предмет, выходящий за пределы опыта (знания) и вместе с тем делающий необходимым опыт ("эксперимент"), постольку это определение может быть дано только в форме понятия. Иной логической формы здесь не может быть. Во-первых, потому, что в определении предмета, выходящего за пределы опыта, "большая посылка" и "малая посылка" неизбежно сливаются воедино, родо-видовые отношения исключаются, умозаключение становится невозможным. Во-вторых, потому, что "логический субъект" (предмет определения) не может быть здесь определен в системе предикатов, ведь он должен быть определен как нечто неопределяемое, радикально внеположное всем атрибутивным формам, но это значит, что это определение невозможно и в форме суждения. Но все сказанное нами выше уже есть, правда негативно выраженная, характеристика такой логической формы, как "понятие". Понятие и есть определение предмета мысли как предмета, подлежащего определению, но не тождественного своим предикатам, это есть определение "логического субъекта" по отношению к нему самому. Идея такого понятия и есть "идея разума".

Б. Но одновременно в принципе разума (как в обосновании реального эксперимента) необходимо — мы это помним — определить предмет экспериментальной деятельности не просто понятием, но неким "двуединым" понятием — понятием "предмета невозможного опыта", делающего себя — в эксперименте — "предметом опыта возможного", то есть осуществляющего в отношении себя некое "объективное умозаключение", некую "объективную дедукцию" — выведение предмета возможного опыта. Далее. В том же "принципе разума" необходимо осуществить и обратное действие — дать такое (теоретическое) определение предмета "возможного опыта", в котором этот предмет дедуцируется как предмет опыта "невозможного", теоретически невоспроизводимого... Но раз так, то определение предмета — в идее разума — должно быть дано, единственно может быть дано, не в форме понятия, но в форме умозаключения.

В контексте логики умозаключение от "вещи в себе" (и от "праксиса" (?) по отношению к "вещи в себе") к "предмету возможного опыта" (и к соответствующей деятельности) есть умозаключение — логически невозможное умозаключение, трансцензус! — от понятия к умозаключению, к рассудочной логике. Умозаключение от "предмета возможного опыта" к "вещи в себе" есть — в контексте логики — невозможное умозаключение (трансцензус!) от умозаключения к понятию, к чисто понятийной логике, в которой суждения и умозаключения просто невозможны, в которой, говоря словами Канта, предмет "мыслится", но не "познается". Это — в обе стороны невозможное — "умозаключение" и есть "эксперимент чистого разума" в его логической сути.