Развернутый схематизм идей разума 3 страница

И необходимость такого "безусловного" именно потому особенно остра, что она должна проявляться в каждой точке (сдвига) вывода, а не где-то один раз, в какой-то привилегированной точке. Можно даже сказать так: "сила — причина — условие..." работает в логике вывода только в той мере, в какой она исчезает в "безусловном" системности, в элементе агрегата, когда идея сдвига по времени (идея условий) вырождается в идею нахождения "точки-суждения" на квазипространственной матрице неких логических фигур. Вырождается-то вырождается, но... И мы снова возвращаемся к сформулированной уже трудности. Все же идея "целокупности" — это "безусловное", все же она, целокупность эта, не дана теоретически, а лишь конструируется в схематизме созерцания, все же она — "квазипредметна" и... требует вне-теоретических, практических определений, должна — и не может — относиться... к "вещи в себе". Но... обнаружить "вещь в себе" не на выходе, не в точке перелома, а в середке теории, в каждой точке логического вывода?! То ли дело — находить ее в форме "силы", которая и об-наруживается (выступает наружу) четко и определенно в самой логике реального эксперимента (я не буду снова возвращаться к ранее развитым рассуждениям) и по самой своей сути сразу же переламывается в логику следования...

Сейчас перед нами — не сила, не предпосылка без предпосылок... Позвольте, как так не предпосылка без предпосылок? Ведь мы как раз и определяли через "целокупность" одно из воплощений "предпосылки без предпосылок", этой коренной идеи "безусловного" "гипотетических умозаключений".

И вдруг она исчезла, провалилась, переработалась в нечто совершенно иное, в "безусловное" какой-то иной идеи... Впрочем, остается (в системе Канта) очень узкий выбор — это должна быть или идея категорического умозаключения ("субъект без предикатов"), или (а может быть, и...) идея разделительного умозаключения (система предикатов, выступающая как сама себе "субъект"). Но не будем сейчас решать эту трудность. Достаточно было показать, к каким трудностям ведет исходная двойственность кантовского "безусловного" — уже в его формальном определении. Что-то здесь назревает.

Что? Увидим дальше.

Пока, в пределах этого размышления, разглядим еще раз — на фоне уточненных определений "безусловного как целокупности ряда", — исходные определения "безусловного как начала (завершения?) ряда".

Тут существенны два момента. Первый необходим только для повторения. Умозаключение (гипотетическое), восходящее вверх по лестнице просиллогизмов, доходит до той точки, в которой формально-логическое отношение "условие — следствие" (представленное в форме суждений) выходит за рассудочные пределы и оборачивается вне-теоретическим отношением "причина — действие". Единственный смысл понятия причины в таком внеформальном отношении — это сила, вызывающая действие, но сама не требующая обоснования, могущая быть понятой без обращения к основаниям, только по своим действиям. На этом понимании "силы" и основано ньютоновское "гипотез (о причине сил) не выдвигаю", то есть "принимаю силы как "принципы" построения теории, в теорию не входящие". Такое понимание силы мгновенно (не входя в глубины "вещей в себе") переламывается обратно в чисто формальное, нисходящее движение — это уже не "понимание", но "исчисление" — по идущей вниз лестнице формальных "условий — следствий". Кант пишет:

"Мы поясним это (объективную, а не только систематизирующую необходимость идеи "безусловного" в его гипотетическом выявлении. — В. Б.) одним из случаев применения разума. (Характерно, что это не "один из многих...", но — единственный "пример" Канта. — В.Б.) К различным видам единства сообразно понятиям рассудка принадлежит... единство причинности субстанции, называемой силой" (3, 556). На следующих страницах Кант детально раскрывает этот переходный характер определения силы, в которой вне-логические характеристики "субстанции" могут быть сведены в одну точку, могут быть поняты как "начало" собственно логического, выводного движения. В иных (не силовых) определениях вне-теоретическое понятие (только "идея понятия") субстанции абсолютно непереводимо на язык логики. Но это — "повторение пройденного". Существеннее второй момент.

Содержательным (не собственно естественнонаучным, но философским) определением силы "безусловного" оказывается понятие свободы, но в достаточно своеобразном значении — в таком значении, когда само понятие свободы все же ограничено... естественнонаучным понятием силы.

Идея свободы возникает (как определение "вещи в себе") уже не в чисто формальном восхождении "от обусловленного к условиям" (так появлялась сила), но в содержательном восхождении (в эмпирическом мире "созерцаний") от действий к причинам. В "Пролегоменах" читаем:

"В явлении каждое действие есть событие, или нечто происходящее во времени; ему должно предшествовать, согласно всеобщему закону природы, определение каузальности его причины (то или иное состояние), за которым действие следует по постоянному закону. Но это определение причины к действованию (Causalitat) должно быть также чем-то случающимся, или происходящим; причина должна начать действовать, иначе между ней и действием немыслима была бы никакая временная последовательность; действие существовало бы всегда, как и каузальность причины. Итак, среди явлений определение причины к действию также должно возникать... следовательно, естественная необходимость должна быть условием, в соответствии с которым определяются действующие причины. Если же считать свободу свойством некоторых причин явлений, то по отношению к явлениям как событиям она должна быть способностью начинать их сама собой (sponte), т.е. так, чтобы каузальность причины сама не нуждалась в начале и, следовательно, в другом основании, определяющем это начало. Но тогда причина по своей каузальности не должна подчиняться временным определениям своего состояния, т.е. не должна быть явлением, т.е. должна быть признана вещью самой по себе, а одни только действия — явлениями... хотя всякой связи причины и действия в чувственно воспринимаемом мире будет присуща естественная необходимость, однако, с другой стороны, за той причиной, которая сама не есть явление (хотя и лежит в основе явления), будет признана свобода. Таким образом, природа и свобода могут без противоречия быть приписаны одной и той же вещи, но в различном отношении: в одном случае — как явлению, в другом — как вещи самой по себе" (4(1), 165 — 167). Итак. Свобода — способность начинать событие спонтанно.

В "Критике чистого разума": для обоснования естественнонаучной причинности "необходимо допустить абсолютную спонтанность (исходных. — В.Б.) причин — [способность] само собой начинать тот или иной ряд явлений, продолжающийся далее по законам природы..." (3, 420). "...Разум создает себе идею спонтанности, способной сама собой начинать действовать без предшествующей другой причины..." (J, 478). Наконец, "примечательно, что практическое понятие свободы основывается на этой трансцендентальной (для самого теоретического движения необходимой, хотя в теоретическом движении невозможной. — В.Б.) идее свободы..." (3, 478). Идея свободы, в отличие от "психологической" и "теологической" идей, имеет не чисто "практическое" нравственное значение, скорее здесь, наоборот, нравственно-практическое значение свободы откровенно понимается как функция от "космологических идей", от онто-логической идеи свободы — как основания причинного, необходимо причинного движения.

* * *

В этой связи небольшое общефилософское отступление.

Свобода — понятая как единственная, предельная идея, не освященная извне или изнутри идеей Души и идеей Бога, — есть sui generis идея Нового времени — идея онто-логических предположений экспериментирующего (ставящего себя в предельные условия) бытия людей. Но это — по замыслу.

Дело в том, что такая предельная идея свободы обречена — в тех ее воплощениях, которые характерны именно для Нового времени — сразу же вырождаться, приобретая в реальном действии и в логике этого действия строго линейный, векторный характер. Одним из таких вырождений этой исходной нововременной идеи свободы оказывается и кантовская свобода в "Критике чистого разума". Это есть свобода все того же "действия на..." (или у Спинозы — "действия в соответствии со своей природой"), но — не свобода самодействия, не свобода изменения своей природы, не свобода изобретения из себя иного, чем "там" есть.

Это — свобода начинания некоего неизменного, в дурную бесконечность ведущего действия ("феномен Гамлета"), — а если изменяемого, то только по направлению и скорости. Характер этого действия детерминирован заранее: изнутри — вовне... для изменения движения... "от имени" точечного, собственного смысла не имеющего субъекта, значительного только в своем действии. В конечном счете такая свобода обязана своим бытием... все той же причинной необходимости. Свобода нужна, поскольку без нее нельзя понять причинной необходимости "нисходящего ряда". Начинать действие необходимо толчком (произвольно), извне, по схеме: "...пока другое тело не выведет... из этого состояния". И это другое тело (...или дело) по отношению к предмету воздействия абсолютно произвольно, независимо, свободно. В кантонской свободе (пока я рассуждаю исключительно в контексте "Критики чистого разума") идея causa sui не может стать самодовлеющей идеей. Это — не свобода самодеятельности, не свобода "изменять свою причину...".

В пределах естествознания (научного мышления) causa sui работает только "на выходе" в причинное действие, но тогда определение предмета как "субъекта без предикатов" отщепляется от космологической идеи, от определения предмета как "предпосылки без предпосылок", как силы, детерминирующей (произвольно?) некое действие, но самой не нуждающейся в детерминации. Космологическая идея оказывается вырожденной идеей свободы. И — что в этих общефилософских рассуждениях существенно — практически-нравственная свобода (категорический императив) отщепляется от свободы практически творческой, от свободы деятельности в вещах, преодолевая их сопротивление. Нравственная свобода приобретает нормативный характер.

Причем идея свободы Нового времени не может не вырождаться. Это — свобода начинать (или не начинать) некое действие. Но поскольку, не начиная действие, я просто не действую (стою на берегу и демонстрирую свое умение плавать...), то здесь я свободен в своем абсолютном бессилии. Но, начиная действие, я сказываюсь рабом этого действия, его нескончаемых, независимых от моей воли последствий... Невырожденной идеей свободы (как предельной идеи) была бы свобода в контексте особой, не спинозовской "causa sui", такой "causa sui", которая может быть осмыслена по отношению к особенному, уникальному индивиду (не Природе в целом), способному изменять свою природу, трансформировать свое прошлое, свою "причину", свое всеобщее, но отнюдь не ценой растворения себя во всеобщем на спинозовский или гегелевский лад. Только в этом случае идеи "причинности" и "присущности" совпадали бы; безусловное "субъекта без предикатов" и "предпосылки без предпосылок" было бы одним и тем же самоизменяющимся бытием. Но тоща это была бы не нововременная логика, но логика, назревающая (имеющая быть) лишь сейчас, к концу XX в. И еще вопрос (в особенности вопрос для логиков) — возможна ли такая логика?

Но вернусь к Канту и Новому времени.

* * *

(5). Решающее сосредоточение умозаключений в "нисходящем ряду". Что способно вместить причинное отношение... Обратимся снова к той переломной точке, в которой восходящий ряд "просиллогизмов", ведущий вверх — к "идее разума", перегибается, переламывается вниз — в нисходящий ряд "эписиллогизмов", ведущий в рассудочную бесконечность "хороших" — прогрессирующих — теорий.

Рассмотрим теперь эту точку как своеобразную горловину воронки, втягивающей в себя весь спектр "идей разума". Здесь раскроется один из основных секретов кантовского "эксперимента чистого разума".

Все условия для такого рассмотрения уже — наконец-то! — готовы. Горловина воронки — все то же гипотетическое умозаключение. Теперь необходимо понять не только центральное место гипотетического умозаключения в системе умозаключений (см. выше), но надо осмыслить, каким образом иные идеи разума обогащают гипотетическую идею (то есть гипотетическую форму восхождения к "идее разума"), надо понять, какую роль играют в гипотетической идее уже не общие закономерности вывода (следования), но раздельно взятые "категорические" и "разделительные* умозаключения и соответственно идеи "субъекта без предикатов" и "системы предикатов, в самой себе содержащей основания своего подразделения". Мы увидим сейчас, как присутствие (не полное растворение, но нерастворимое присутствие) этих особых идей трансформирует идею "гипотетического умозаключения", идею "предпосылки без предпосылок".

В горловине обращенного вниз гипотетического умозаключения (возникающего из понятий "предпосылки без предпосылки", "силы", "причины", "свободы") превращаются и сосредоточиваются идеи "субъекта без предикатов" и "системы предикатов, могущей быть сама себе субъектом". В этом сосредоточении исходное основание рассудочного вывода становится глубоко содержательным и на-себя-непохожим, вбирающим иные, а не только силовые определения "вещи в себе".

Собственно, как раз в такой переработке и состоит — в узком смысле — эксперимент чистого разума.

За счет сжатия всех идей в идее космологической, теоретической разум способен — не выходя за собственные пределы (это — воспрещено) — перерабатывать в рассудочную логику все богатства тотальной, всеобщей практической деятельности, практического отношения к вещам. Но, конечно, сжатие осуществляется лишь в одной точке, все остальные "идеи" переламываются, перемалываются только в "причине", только в силе и хотя и придают "силе" особое, вне-силовое содержание, но и этому всеобщему содержанию придают значение силы, значение кантовской — в действии на нечто "иное" осуществляемой — свободы. Такая воронка обращения "бесконечно-возможного мира" в мир "единственно-возможный" характерна только для практики Нового времени.

Вот что я имею в виду.

Сами по себе идеи "субъекта без предикатов" и "в себе необходимой системы" не могут быть обращены вниз, они не требуют и не терпят нисходящего ряда, вообще они не могут быть вытянуты в однолинейную цепочку. Они — коль скоро они уже возникли на путях категорического или разделительного восхождения — не могут переламываться обратно, они, повторяю, сами по себе характеризуют лишь вне-теоретическую "вещь в себе", но не содержат механизма обращения этой трансцендентной вещи в "предмет возможного опыта". В них, в этих идеях, следствие неотрываемо от основания, в них невозможен логический "ряд".

Между тем Кант настаивает: для превращения в трансцендентальные идеи "годятся не все категории, а только те, в которых синтез образует ряд, и притом ряд подчиненных! друг другу (а не координированных), условий для обусловленного" (3, 392).

Мы видели, какие следствия вытекают из этого утверждения в контексте отождествления всеобщих закономерностей рассудочного вывода с особенной — гипотетической — идеей. Теперь продумаем эту же трудность в ином контексте: с одной стороны. Кант говорит о трех трансцендентальных идеях (на которые расщепляется единая идея "безусловного"), получаемых при восхождении по линиям "категорического", "гипотетического" и "разделительного" умозаключений. С другой стороны, только одна из этих идей — идея. полученная в гипотетическом умозаключении, — идея "предпосылки, не нуждающейся в предпосылках" ("беспричинная причина" — "сила" — "свобода"...) может быть обращена вниз, дать ряд, дать линейную цепочку выводов: условие — обусловленное, обусловленное как условие, — низшее обусловленное, и так до бесконечности или, точнее, без анти-номичных претензий разума — в бесконечность...

Напомню: субъект, не нуждающийся в предикатах, так-таки в них не нуждается, все — при нем, он замкнут на себя и выходить из себя вовсе не должен, даже не может. Получить эту идею возможно цепочкой категорических восхождений, но вновь размотать ее в некоей вниз спускающейся цепочке невозможно. Следовательно, эта "идея разума"... не может быть "идеей разума" (см. вышеприведенное утверждение Канта). Дальше.

Идея, полученная в разделительном восхождении, идея "системы (агрегата), не нуждающейся ни в каком дополнении для завершения деления понятия", идея "системы атрибутов, играющей роль субъекта", также не может быть обращена вниз, не может разматываться (об этом см. ниже).

Кант пишет, настаивая на невозможности для "категорической" и "разделительной" идеи быть... идеями разума: "...что касается категорий реального отношения между явлениями, то категория субстанции и ее акциденций не подходит для того, чтобы быть трансцендентальной идеей, иными словами, разум не имеет в отношении ее никакого основания нисходить к условиям, так как акциденции (поскольку они присущи одной и той же субстанции) координированы друг с другом и не составляют ряда. Но в отношении субстанции они, собственно, не подчинены, а составляют собой способ ее существования. Идеей трансцендентального разума здесь могло бы казаться еще понятие субстанциального (курсив Канта. — В.Б.). Но так как оно означает лишь понятие о самостоятельно существующем предмете вообще, поскольку в нем мыслят лишь трансцендентальный субъект без всякого предиката, а здесь идет речь только о безусловном в ряду явлений, то ясно, что субстанциальное не может быть членом такого ряда. То же замечание относится и к находящимся в общении субстанциям, образующим простые агрегаты и не имеющим никакого показателя ряда, так как они не подчинены друг другу как условия своей возможности, что можно утверждать о пространствах, границы которых всегда определяются не сами по себе, а другим пространством. Таким образом, остается только категория причинности, дающая для данного действия тот или иной ряд причин, в котором можно восходить от действия как обусловленного к причинам как условиям и дать ответ на поставленный разумом вопрос" (3, 395 — 396. Курсив мой. — В.Б.).

В этом фрагменте из "Критики чистого разума" я выделил слова Канта о привилегированности категории причинности среди категорий реального отношения между явлениями.

Действительно. Получается, что в одном смысле идеи разума есть предельное осмысление трех категорий графы "отношение"¹ (в "таблице категорий"). Отношения "присущности или самостоятельного существования" резюмируются в идее "субъекта без предикатов" (на основе категорического восхождения). Отношения причинности, причины — действия резюмируются в идее "предпосылки без предпосылок" (на основе гипотетического восхождения). Наконец, отношения общения резюмируются в идее "системы предикатов, играющей роль субъекта".

Но с другой стороны, тот же Кант утверждает, что "идея разума" пред-полагает лишь один из видов отношения — отношения причинности, которые в логике рассудочного вывода реализуются как отношения формального движения по лестнице "условий — обусловленного"?!

И это не просто неряшливость или, скажем, "ошибочное" утверждение Канта: это есть гениальное (может быть, именно потому, что невольное — сам Кант не замечает этой "несуразности", хотя она-то и лежит, неузнанная, в основе всех его антиномий)... определение основной мета-логической процедуры "теоретических построений" Нового времени. Фокусирование всех координационных категорий отношения в одной из категориальных "клеточек", в клеточке "причинности", где отношения между явлениями принимают "субординационный" характер, где трансцендентальные определения "вещей в себе" фокусируются как определения силы, или, говоря философичнее, "свободы", — это и есть основное дело, или, говоря высокопарнее, миссия

науки Нового времени.

Такое фокусирование плюс обращение вне-теоретических определений силового действия в определение выводного ряда (условия — обусловленное) есть, далее, собственно дело логики Нового времени — и в самых формальных (математическая логика), и в самых содержательных (Гегель) ее воплощениях.

Но вернусь к Канту. Итак, только в форме гипотетического умозаключения и соответственно только в идее "гипотетического синтеза" в виде "предпосылки, не нуждающейся в предпосылках", только в одной из рубрик "отношения", в рубрике "причинного отношения", могут и должны обращаться вниз, в логику вывода, все остальные умозаключения, идеи, отношения.

Но, сплетаясь воедино в этой "гипотетической" воронке, идеи "категорического" и "разделительного" синтеза радикально изменяют само отношение причинности, обогащают это отношение, насыщают логику особым, несводимым к причинности, "вещим" содержанием.

1 Заметим: не всех двенадцати категорий всех групп, но только трех категорий только одной группы. О всех категориях речь будет позже.

От "субъекта без предикатов" отношение причинности (уплощенное в выводном движении) получает способность быть не только выводом, но и развитием (хотя и неявным) логики определения, то есть возможность познавательного статута. "Субъект без предикатов" все время витает как предпосылка, как определение вне-теоретического предмета познания, который не может быть воспроизведен в теории, но который (пред-положение которого) придает теории смысл и серьезность, лишает ее чисто игровой необязательности. Больше того. Эта идея дважды необходима в ходе выводного, дедуктивного движения.

Во-первых, в начале этого движения, в отправной точке. В самом деле. Мы все время говорим, что "предпосылка без предпосылок" есть такое определение "безусловного", в котором восходящее движение умозаключений необходимо переламывается вниз, как только оно дошло до самого "верха", до такого условия, которое не нуждается в дополнительных основаниях. Ведь именно в этот момент в идее "силы" все содержание "условия" сводится лишь к тому, чтобы обусловливать, чтобы действовать вниз, — никакого "верха" уже нет, и определять "условие" как "обусловленное" уже невозможно. Безусловное условие определяется только и исключительно в нисходящем умозаключении. Это так. Но "безусловное", которое определяется и получает свое содержание только через свое действие, оказывается абсолютно зависимым от всей линии своих обусловливаний, и действительно "безусловным" оказывается само это "обусловливание", сама эта бесконечная цепочка следствий.

Итак, все отношение переворачивается и становится довольно-таки абсурдным. Исходное "безусловное" (предпосылка без предпосылок) не может быть основанием вывода, это только точка "перелома" логического движения. И все. Так было бы, если б... Если б не заключение "категорического синтеза", которое проецируется в идею "силы". А когда оно проецируется, то "безусловное" гипотетического восхождения сразу же запинается, останавливается, замыкается на себя и оказывается самоценным (логически), еще до перелома в движение вывода. Запинкой здесь служит превращение "исходного условия" в аксиому, а аксиома есть — об этом см. выше в анализе категорического синтеза — формальное определение (вырождение) идеи "субъекта без предикатов".

Условие, лежащее в основе логической дедукции, не требует дальнейшего обоснования вовсе не из-за логической небрежности, не из-за условной конвенции ("примем, что так, а дальше посмотрим, что выйдет"), не из-за практической очевидности и даже не только потому, что это "условие" есть перевод на логический язык идеи "силы". Логика Нового времени хитра.

В высшей точке "категорического синтеза" (но это также высшая точка "синтеза гипотетического") "логический субъект" есть "субъект без предикатов", без определений, он — по идее — не нуждается в подведении под нечто более общее. Но и от последующего спуска вниз такое определение не зависит.

"Аксиома" остается аксиомой и без построения на ее основе цепочки выводов, это вам не "предпосылка" (обязательно чего-то...); аксиома впитывает в себя предмет определения — всеобщий не потому, что в нем все обобщено, но потому, что он "замкнут на себя", что он мыслится как абсолютно самостийный. Вспомним предмет механики, полученный в экспериментальной одиночке, в абсолютной пустоте, вне всякого воздействия, все свое (инерцию, к примеру...) таящий в себе. Закон Гёделя тут не действует хотя бы потому, что в самом исходном определении наша аксиома должна быть сформулирована так, чтобы в ней был переведен в логическую форму предмет, зависящий только от самого себя.

Впрочем, после всех перипетий экспериментальной "одиночки" и логической "возгонки" этот предмет (бывший предмет, а теперь — тождество предмета определения и определения предмета) может независимо обладать только лишь таинственной способностью "отвечать на внешние воздействия". Больше — ничем. Аксиома бесспорна именно потому (вот где тайна логики Нового времени), что... не о чем тут спорить. В аксиоме высказан не итог познания (тут спорить нужно...), но просто его — познания — исходный пункт (= предмет познания); причем этот исходный пункт определен в такой форме, что познавать-то дальше нечего, остается лишь "делать выводы" (!), то есть исчислять, как действует, отвечая на действия, этот несчастный исходный пункт. Запинка кончилась. Перед нами сызнова "сила", сразу же переламывающаяся в формальное условие и дающая начало нисходящей линии гипотетических умозаключений: "Если предположить, что..., то отсюда следует, что..." И — до бесконечности, точнее — в бесконечность. Тут типичная круговая порука, идея "субъекта без предикатов" подкрепляет идею "силы", та закрепляет идею "беспредикатного субъекта". При помощи "категорического синтеза" "причина", полученная в синтезе гипотетическом, превращается в "формальное условие", теряет силовые динамические характеристики. При помощи "гипотетического синтеза" бесплодная и самодовлеющая аксиома становится основанием и исходным сдвигом (элементарным заключением) логической дедукции.

Эти изобретения логики Нового времени особенно резко и открыто выявляются в ее историческом начале (точнее, в первых тактах мысли после галилеевского начала) — в методологии Декарта. Исходное самоочевидное определение предмета познания (геометризм) оказывается одновременно первым определением строго выводной логики (элементарного сдвига дедукции) как движения мысли (циркуля, карандаша) по геометрическому контуру. Логика вывода не скрывает своего происхождения в опыте "начертания" (а далее — в формуле начертания) геометрических форм.

Но это все "во-первых". Так воспроизводится идея "синтеза категорического" в самом начале выводной логики, в точке перелома восходящего движения умозаключений (ветвь просиллогизмов) — в движение нисходящее (в ветви эписиллогизмов). Может быть, еще интереснее и еще более значимо для понимания кантовского эксперимента чистого разума то, что основная идея категорического синтеза, идея "субъекта без предикатов", присутствует (во всяком случае — по идее — должна присутствовать) в "конце" этого движения, где-то внизу бесконечного мельчания "эписиллогизмов". Но... в каком таком "конце"? Ведь в том-то и замысел эксперимента Канта, что в "нисходящем движении", в движении вывода, никакого конца быть не должно, не может. Вывод, то есть формальное истолкование действия, направленного "от..." и "на..." (мы теперь знаем, как в таком действии пережигается трансцендентное действие само-определения), — уже по определению — не может закончиться. Мы знаем также, что элементарный сдвиг на линии "эписиллогизмов" и не нуждается в таком конце. Нисходящая логика ("если это, тоща то...") для своей основательности не требует завершенности выводов, не требует даже (хотя и не запрещает) следующего шага вниз. Все это, конечно, так. Но мы, наверно, уже забыли, что все рассудочное движение, взятое в "целом" (?), заключено тем же Кантом и той же теорией Нового времени во вполне четкие рамки. "Сверху" это движение ограничено разумом (об этом сейчас все время и идет речь), но снизу это движение ограничено... схематизмом продуктивного воображения, "фигурным синтезом". Или, говоря более радикально, пространственно-временным отображением (в качестве "предмета возможного опыта") "вещи в себе", то есть "предмета опыта невозможного". Ведь рассудок есть логический, выводной способ формирования замкнутых, целостных, ограниченных "предметов — фигур". Рассудочное движение, оставаясь рассудочным, бесконечно; идет в бесконечность; нигде не кончается... Но оно не может без конца оставаться рассудочным. В некоей точке оно должно перейти в нечто иное, в то, ради чего оно существует, в начертание предметов возможного опыта. Без целокупности здесь снова не обойтись. Бесконечный ряд (и по этой причине) должен быть осмыслен как законченный, цельный, как "форма конструирования" цельного предмета, как причина такого конструирования.