Сергиев Посад

В конце 1970-х годов у отца Виталия обострилась его желудочная болезнь. «Что такое язва? — как-то признался он, — это как сноп игл вонзается». Но он никогда не жаловался и как всегда говорил: «Я здрав». А сам, бывало, чтобы не закри­чать от боли, бегал вприпрыжку по двору, как бы юродствуя, и делал вид, что ему очень весело... Так боялся он огорчить близких. Только по цвету лица можно было определить, как ему плохо и какую боль он переносил. Сила Божественной благодати, в которой он пребывал, помогала ему терпеть и превозмогать физические страдания. Он по-прежнему оста­вался радостным, мирным, отзывчивым на чужую боль. И если бы не настояния матушки Марии и многочисленных чад, же­лавших его выздоровления, он не стал бы и лечиться. Было решено ехать на лечение в Россию. В мае 1979 года отец Виталий прибыл в Свято-Троице-Сергиеву Лавру под благословение Преподобного Сергия. Знавший его по Тби­лиси преподаватель Московских Духовных школ архиманд­рит Иннокентий* предложил ему поселиться в своем доме на Бульварной улице, расположенной вдоль светлой березовой аллеи. Здесь, в старом уголке Сергиева Посада, отец Виталий около двух лет находил домашнее тепло, заботу о своем здо­ровье и необходимый медицинский уход.

И опять отец Виталий мучился от сознания того, что недостоин такой любви и внимания. Ухаживающей за ним медсестре при первой встрече он представился так: «Вот си­дит раб Божий недостойный, а ведь он схимник». Если кто-то приносил ему фрукты, он говорил: «Кому это все принесли? Он тут спит себе, валяется на кровати с боку на бок, а ему несут такие дары небесные». Когда мать Мария ходила звонить в Тбилиси владыке Зиновию, отец Виталий сокрушался: «Нет бы сказать Влады­ке: "Владыка святый, он валяется весь день на кровати, ест, аки поросенок, все что хочет". Владыка бы успокоился и по­радовался за меня. А она идет сейчас к нему и рассказывает, что я плохо ем, плохо себя чувствую, и Владыку этим огорча­ет. Владыка не знает как мне помочь, переживает; а у него у самого столько дел, он такую епархию возглавляет и столько у него духовных чад, а он еще обо мне думает». Приходили врачи, обследовали, назначали лечение, но улучшения не наступало. Нужна была операция.

Архимандрит Иннокентий (Просвирнин, 1940-1994) — выдающийся археограф, богослов, историк Церкви, педагог. Около тридцати лет рабо­тал в издательском отделе Московского Патриархата, участвовал в изда­нии Священного Писания и Богослужебных книг (Минеи, Службы Русским Святым), работал над уникальным изданием 10-томной Русской Библии. На протяжении многих лет собирал материалы для патрологии отечествен­ных Святых, проявлял особый интерес к грузинским святыням и подвиж­никам. Много раз бывал в Тбилиси у владыки Зиновия и отца Виталия. Находился в переписке с отцом Виталием и часто спрашивал его советов и благословения. В 40-летнем возрасте по старческому благословению тайно принял схиму с именем Сергий. По косвенным свидетельствам можно пред­положить, что произошло это в 1980 году в его доме в Сергиевом Посаде,когда там пребывали владыка Зиновий и отец Виталий. По словам монахи­ни Андроники, отец Виталий на вопрос, к кому обращаться после его смер­ти, сказал: «После меня отец Иннокентий поведет корабль». Но внезап­ный сердечный удар, последовавший вскорепосле бандитского нападения на отца Иннокентия в Иосифо-Волоцком монастыре, преждевременно пре­рвал его жизнь. Тело архимандрита Иннокентия покоится в Московском Новоспасском монастыре, где он провел последний год своей жизни, Про­должая заниматься издательской работой.

Клавдия Павловна Грачева, хирург:

«Медсестра нашего отделения Раиса Александровна, которая часто бывала в Лавре, попросила меня однажды приехать в Сергиев Посад посмотреть одного больного монаха. За мной в институт приехал отец Иннокентий и повез на машине в свой дом на Бульварной улице. Когда мы поднялись в светелку небольшого деревянного дома, отец Виталий сидел на . корточках на полу возле железного листа со свечами. Он смот­рел на нас своими глубокими голубыми глазами и улыбался. Этот взгляд как-то сразу запал мне в душу. Я увидела большого ребенка. На нем был светлый, чистый и аккуратно отутю­женный подрясник. Обстановка комнаты была предельно про­стой: две железные кровати, покрытые серыми солдатскими одеялами - его и отца Иннокентия. В углу иконы, у окна горе­ли стоявшие в два ряда большие свечи, сделанные отцом Вита­лием. И хотя отец Виталий встретил меня улыбаясь, я сразу увидела, что он тяжело болен. Но он и слушать не хотел о том, чтобы лечиться. С большим трудом я уговорила его лечь в кли­нику. Провести обследование тоже было не просто. Отец Ви­талий все повторял: "Нет благословения владыки Зиновия". Без его благословения он не делал ни шагу. У отца Виталия оказалась запущенная язва желудка. Нужна была операция, но он не соглашался. Выписался из больницы, но состояние не улучшалось. Опять лег и опять выписался. Ему становилось все хуже. Он не мог есть, его постоянно рвало. Мед­сестра Лена откачивала из его желудка по 4 литра жидкости. Все осложнялось еще и тем, что кроме язвы у него были больные почки и туберкулез бедренной кости левой ноги. Наконец, удалось связаться с Тбилиси и благословение на опера­цию от владыки Зиновия было получено».

Схиигумения Серафима:

«Мы ждали звонка из больницы о начале операции, чтобы начать служить Литургию. Я в это время лежала на крова-

ти - силы оставили меня, но я не спала. Вдруг вижу, едет ко мне коляска, на ней лежит отец Виталий, поклонился. Я вскочила: "Отца Виталия повезли на операцию!" И тут раз­дается телефонный звонок, что отцу Виталию начали делать операцию.

Мы сообщили священнослужителям и знакомым в московских храмах, в Тбилиси, - везде на Литургии молились о здоровье Батюшки. В Таганроге о его здравии каждый день читали 20 акафистов Спасителю и 20 акафистов Божией Матери, а также неусыпаемую Псалтирь».

Клавдия Павловна Грачева:

«Настал день операции. Я встала к операционному столу, а медсестра Рая заняла место за моей спиной и читала молит­вы. Отец Иннокентий все это время в волнении ходил по двору института и, видимо, молился.

Операция была очень не простой. Язва дала многочисленные рубцы - пришлось удалить 2/3 желудка. Ткань была настоль­ко истончена, что под проколами ниток просто рвалась. Толь­ко на третий раз удалось наложить швы. Отец Виталий пе­ренес операцию благополучно».

Епископ Задонский Никон (Васин):

«Впоследствии отец Виталий рассказал мне, что во время опе­рации в Москве ему явились святой великомученик Феодор Стратилат и святая мученица Ирина, и святой Феодор накрыл его своей мантией. Отец Виталий считал, что эти святые спасли ему жизнь».

Схиигумения Серафима:

«Когда отцу Виталию делали операцию, мало кто верил, что он выживет. Врачи говорили: "Что это Клавдия Павловна ко­пается в трупе?"

Во имя святого великомученика Феодора Стратилата и мученицы Ирины освящен южный придел Успенского собора Свято-Троице-Сергиевой Лавры.

После операции отец Виталий провел в реанимации 5 дней. Нас к нему не допускали. Когда его перевели в палату, его при­шел навестить один епископ. Я слышала, как отец Виталий ему рассказывал, что в эти дни был восхищен на Небо, но при­шла Царица Небесная и сказала: "Возвратить на землю, ибо слезы омочили все". Епископ спросил: "Чем вы там питались?" Отец Виталий ответил, что там было дерево, с листочков которого капала вода, и он жил ею.

Врачи дивились чуду Божию, они не верили, что мы сможем повезти отца Виталия в Тбилиси».

Находясь в больнице, отец Виталий не оставлял своей заботы о ближних и продолжал служить каждому, чем мог. Если в отделении был тяжелый больной, он ночью стано­вился перед его кроватью на колени и молился. Если видел на больном окровавленную рубашку, он снимал с себя чис­тую и надевал на него. Помогая нянечкам развозить по пала­там еду, незаметно отдавал кому-то из больных свою порцию, несмотря на то, что сам нуждался в усиленном питании. Все, что ему приносили, раздавал, даже лекарства. Он говорил: «Я не от лекарств буду здоров, а оттого, что их раздам». А одной сестре, которая сокрушалась, что Батюшка ничего себе не оставляет, сказал: «А хочешь знать? Только этим я и жив». Даже в болезни он не искал, как ублажить себя — что­бы враг не подступал к изнеженной плоти. Когда ему назна­чали теплый душ, он становился под холодный. От еды в постные дни отказывался, и только получив благословение владыки Зиновия кушать все, что велит врач, начал понем­ножку принимать пищу. Дело пошло на поправку. Когда его навестил отец Никон, Батюшка пожаловался ему на себя: «Сегодня среда, а я молоко ем, и Господь меня не наказывает. Смотрите, и вы не наказывайте никого». Чтобы быть под наблюдением врачей, отец Виталий остался пожить еще некоторое время в Сергиевом Посаде. В это время старца Виталия посещали и насельники Лавры, и миряне.

Архимандрит Платон (Игумнов):

«Я узнал об отце Виталии в 1979 году, когда окончил Духовную Академию и готовился принять священный сан. Нас познако­мил отец Иннокентий, который сказал мне и другим препода­вателям Академии: "Вы имеете величайшую возможность ус­лышать человека Божия". Отец Иннокентий говорил, что сло­ва отца Виталия имеют необыкновенную ценность, что каждое его слово надо ловить и внимать ему, жить этим словом, пото­му что это словеса Божий, обращенные лично к нам. Отец Виталий принимал нас в светелке на втором этаже. Он сидел на полу, поджав под себя ноги, и вел беседы. Он рассказы­вал нам о смирении, о послушании, о том, что отсечение своей воли - самое ценное в монашеской жизни. Говорил отец Вита­лий очень просто, приводил поучения Святых Отцов, иногда примеры из житий, или начинал рассказывать как бы о себе, о своем недостоинстве, о каких-то своих ошибках, таким образом прикровенно назидая кого-то из окружающих. Когда я смотрел на отца Виталия, бывало такое впечатление, что он к чему-то прислушивается, будто получает что-то из­вне, ведя с кем-то невидимый диалог. Для нас он говорил как бы внешне, но главное для него совершалось не здесь. Он словно вни­мал чему-то, получая какое-то наставление, чтобы передать его другим. Получал, и тут же отдавал.

Я помню его наставление о том, с каким благоговением надо относиться к Престолу Божию. Он говорил, что это нечто живое, одушевленное, и прикладываться надо к нему как к жи­вому телу. Престол в храме - это тело Христово. В домике на Бульварной, по всей видимости, служились Литур­гии. Там стоял шкафчик, где хранился антиминс и все необходи­мое для Богослужения. Проходя мимо этого шкафчика, отец Ви­талий и отец Иннокентий осеняли себя крестом. В облике отца Виталия была особая просветленность. Он был самой любовью. И проявлялось это прежде всего в его взгляде, который был не просто спокойным, радостным, а каким-то веселым, по-детски озорным».

В скромный домик на Бульварной потянулись люди не только из Сергиева Посада, но и из Москвы. После беседы с отцом Виталием человек ощущал такую необыкновенную лю­бовь, исходящую от него, что он не мог не поделиться с кем-то из своих близких об этой встрече. Так по цепочке, друг от друга, узнавали люди о великом старце.

Когда пришло время возвращаться в Тбилиси, трудно было отцу Виталию расставаться с людьми, ставшими ему близ­кими и родными, но всех их увозил Батюшка в своей молит­венной памяти, в своем широком сердце, в котором никому не было тесно.

Клавдия Павловна Грачева:

«Когда они возвратились в Тбилиси, мы стали перезванивать­ся. Мать Мария часто консультировалась со мной, как лечить отца Виталия (у него продолжали болеть почки). Из Тбилиси я получала от них письма, посылки. Каждая посылка - это было настоящее произведение искусства, настолько красиво все было упаковано и увязано ленточками.

В письмах мать Мария подробно писала о состоянии отца Ви­талия, а на другой стороне листа писал отец Виталий: "Воз­любленная мать Клавдия! У меня все хорошо. Это болеет мать Мария". Обычно письмо кончалось призывом: "Спасайтесь!"».

Промыслительно, что в эти годы схиархимандрит Вита­лий стал известен как великий светильник духа не только в Иверии, где прошла половина его жизни, но и в сердце пра­вославной России — Москве, в Свято-Троице-Сергиевой Лав­ре. Многим он давал силы для несения жизненного креста, укреплял души в трудной и опасной борьбе с внутренним че­ловеком — с самим собой. В этом служении людям и было ос­новное призвание старца Виталия.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ