Н.А.В.С.Е.Г.Д.А.

Leonard Cohen – «WAITING FOR THE MIRACLE TO COME»

Ле­онард Ко­эн «В ожи­дании чу­да»

Ма­лыш, я ждал,

Я ждал день и ночь.

Я не за­мечал, как шло вре­мя.

Я прож­дал пол­жизни.

Бы­ло мно­го приг­ла­шений,

Я знаю, не­кото­рые да­же от те­бя,

Но я ждал,

Ког­да же слу­чит­ся чу­до.

….

За­нять­ся боль­ше не­чем,

Ес­ли ты уже пол­ностью зах­ва­чен,

За­нять­ся боль­ше не­чем,

Ес­ли умо­ля­ешь хо­тя бы о са­мой ма­лос­ти,

За­нять­ся боль­ше не­чем,

Ес­ли те­бе очень нуж­но дож­дать­ся,

Ког­да же слу­чит­ся чу­до.

Я ви­дел те­бя во сне, ма­лыш,

Вот, пря­мо сов­сем не­дав­но.

По боль­шей час­ти ты был об­на­жен,

Но ос­таль­ное – чис­тый свет.

Пе­сок вре­мен сте­кал

С тво­их паль­цев.

И ты ожи­дал,

Ког­да же слу­чит­ся чу­до.

POV Bill

Я да­же ос­та­новил­ся под тво­им взгля­дом. И сно­ва му­раш­ки, и сно­ва ощу­щение по­лета.

Ты мой, ты со мной. Я не пил се­год­ня, но мое сос­то­яние трез­вым ни­как нель­зя наз­вать. Я опь­янен те­ми чувс­тва­ми, что бур­лят во мне. Опь­янен всем тем, что тут бы­ло и что еще бу­дет. Я опь­янен то­бой. Тво­ей лю­бовью. Тво­им до­вери­ем. Гос­по­ди, я сей­час не по­нимаю, КАК я смог про­жить все это вре­мя без те­бя. Не по­нимаю, как вы­дер­жал и не сор­вался.

Хо­тя… бл*, сры­вал­ся… Еще не зная и не по­нимая ни­чего – сры­вал­ся на те­бе. Но я се­бя уже за это прос­тил. По­тому, что ме­ня прос­тил ты.

Мозг и ду­ша ре­аги­ру­ют на тя­желый стресс по-раз­но­му. И, как за­щит­ная ре­ак­ция – на­пус­кное спо­кой­ствие, го­товое ра­зор­вать­ся в лю­бую се­кун­ду. Хо­тя да­же и не осоз­на­ешь это­го. Толь­ко не­воз­можно прит­во­рять­ся веч­но – оно или ло­па­ет­ся, слов­но ра­дуж­ный мыль­ный пу­зырь, как это про­изош­ло у нас с то­бой, или че­ловек прос­то схо­дит с ума.

Сей­час, ког­да все по­зади, я чувс­твую та­кую сла­бость. Но это та­кая слад­кая сла­бость. Рас­слаб­ле­ние, соп­ро­вож­да­юще­еся лег­кой дрожью мышц во всем те­ле и не­гой, тя­гучей теп­лой не­гой, ко­торая раз­ли­лась в каж­дой клет­ке.

Твой взгляд, Том… Я ведь все по­нимаю и я бе­зум­но рад, что ты при­нял та­кое ре­шение, ма­лень­кий. Ты смог, ты сде­лал это, хо­тя я знаю, что ты все рав­но бу­дешь о нем ду­мать, так прос­то оно те­бя не от­пустит. Твое обе­щание.

И по­это­му вдвой­не ува­жаю те­бя за то, что ты мне до­верил­ся. За то, что от­дался мо­им ру­кам, мо­ему те­лу. МНЕ.

Под­хо­жу к те­бе, гля­дя в гла­за, поч­ти вы­зыва­юще са­жусь на сто­лик нап­ро­тив, ка­са­ясь сво­ими ко­леня­ми тво­их, и пью то­ник.

Об­ли­зыва­ешь ниж­нюю гу­бу, неп­ро­из­воль­но цеп­ляя пир­синг. Твой взгляд сколь­зит по мо­ему ли­цу, опус­ка­ясь на шею, спус­ка­ет­ся к гру­ди.

Я ви­жу, как сжи­ма­ют­ся твои паль­цы, стис­ки­вая ко­жаную обив­ку ди­вана.

– О чем ты ду­ма­ешь сей­час? – ти­хонь­ко спра­шиваю, и ты са­дишь­ся, за­бира­ешь у ме­ня то­ник из ру­ки и, сде­лав па­ру глот­ков, воз­вра­ща­ешь ба­ноч­ку.

То­же нак­ло­ня­юсь впе­ред, на­ши ли­ца так близ­ко. Трусь сво­им но­сом о твой, при­каса­юсь гу­бами к тво­им, влаж­ным от то­ника.

– О чем ду­маю? – шеп­чешь мне в гу­бы. – Ду­маю, что люб­лю те­бя еще силь­нее, чем рань­ше. Ты не­обык­но­вен­ный, Бил­ли. Ты тот, кто, ло­мая ме­ня, де­ла­ет ме­ня луч­ше – для нас.

Я улы­ба­юсь. Гос­по­ди, хо­рошо-то как! Ду­ша раз­ле­та­ет­ся от счастья.

– Прав­да? Ты дей­стви­тель­но так ду­ма­ешь? – ки­ва­ешь и при­каса­ешь­ся ще­кой к мо­ей ще­ке.

– Да, я так ду­маю. И ни­ког­да не бу­ду жа­леть о том, что сда­юсь те­бе. И люб­лю еще силь­нее, прав­да, хо­тя и не пред­по­лагал, что это воз­можно.

От­став­ляю ба­ноч­ку и опус­ка­юсь ря­дом с то­бой на ко­лени, а ты об­ни­ма­ешь ме­ня, при­жимая к се­бе изо всех сил.

– Спа­сибо, – шеп­чу это, ка­са­ясь гу­бами тво­ей гру­ди, чувс­твуя дрожь, толь­ко по­нять не мо­гу, кто из нас дро­жит. – За то, что сдал­ся. За то, что по­нял – это важ­но и те­бе, и мне.

– Ду­рак. Это те­бе спа­сибо, – твои гу­бы воз­ле мо­его уха, ды­хание лас­ка­ет его, – я бы не смог… сам. Не пос­мел бы. Хо­тя и хо­тел, очень…

– Я знаю, Том, знаю. Ты прос­то бо­ял­ся это­го очень. Да и сей­час то­же. Я же чувс­твую, что те­бя не от­пуска­ет. Зая, хо­роший мой, я очень хо­чу, что­бы ты, ес­ли не за­был обо всем, ну хо­тя бы по­пытал­ся не вос­при­нимать это так серь­ез­но. Род­ной, ты мо­жешь мне по­обе­щать од­ну вещь?

– Что угод­но, – шеп­чешь ты.

– По­обе­щай, что бы ни бы­ло даль­ше, как бы ни сло­жилась на­ша жизнь, что бы ни про­изош­ло со мной – ты ни­ког­да не бу­дешь ви­нить се­бя в том, что пе­рес­ту­пил по­рог это­го чил­ла се­год­ня. По­жалуй­ста. По­жалуй­ста, Том.

Вы­дыха­ешь и при­жима­ешь­ся ли­цом к мо­ей шее.

– Гос­по­ди, Билл, – этот стон зас­тавля­ет нап­рячь­ся всем те­лом. – За­чем ты так?

– По­обе­щай, род­ной, мне это важ­но, очень важ­но. Слы­шишь? Жизнь шту­ка неп­ред­ска­зу­емая, и я не хо­чу, что­бы при ка­ком-то ду­рац­ком сте­чении об­сто­ятель­ств ты всю жизнь ви­нил се­бя.

– Бл*дь, – твои паль­цы сжи­ма­ют­ся на мо­ей спи­не, и я не­воль­но шип­лю. – Ты ска­жи, что все бу­дет хо­рошо, ска­жи, Бил­ли.

– Ко­неч­но, ла­па моя. Ко­неч­но, – гла­жу твою теп­лую спи­ну, заж­му­рив гла­за. – Все бу­дет хо­рошо.

– Окей. Я обе­щаю, Билл. Обе­щаю, – вы­дав­ли­ва­ешь из се­бя спус­тя нес­коль­ко се­кунд, и я по­нимаю, как не­лег­ко те­бе это да­лось.

– Спа­сибо, род­ной, – це­лую твое пле­чо, спус­ка­ясь по­целу­ями на ру­ку. – Мне так важ­но бы­ло, что­бы ты мне по­обе­щал это. Спа­сибо…

POV Tom

Все. Воз­вра­та нет. Ты зас­та­вил по­обе­щать те­бе – и я по­обе­щал. Не мог от­ка­зать те­бе в этом. Но так на ду­ше тре­вож­но. Ус­по­кой ме­ня, зая. Ус­по­кой. Эти при­кос­но­вения твои. Твои ру­ки, гу­бы… Я так на­де­юсь, что ког­да-ни­будь смо­гу прос­нуть­ся ут­ром и не чувс­тво­вать страх, заг­нанный в са­мый даль­ний уго­лок мо­ей ду­ши. На­де­юсь, но не ду­маю, что это слу­чит­ся. Слиш­ком я бо­юсь по­терять те­бя. Бе­зум­но бо­юсь. Ты до­бил­ся то­го, что я не смог боль­ше бо­роть­ся с са­мим со­бой. И, на­вер­ное, это бы­ло единс­твен­но вер­ное ре­шение для нас обо­их. Мы нуж­ны друг дру­гу. И это боль­ше не об­сужда­ет­ся. Мы не смо­жем жить врозь. Да­же прос­то мысль о жиз­ни без те­бя зас­тавля­ет сер­дце бить­ся ис­пу­ган­ной пти­цей.

Мне бе­зум­но хо­рошо с то­бой. Я так дол­го хо­тел это­го и так бо­ял­ся. Те­перь я дол­жен от­пустить свой страх, от­пустить и жить даль­ше. Для это­го пот­ре­бу­ет­ся вре­мя, и не­мало, но нам не­куда спе­шить, прав­да? У нас все впе­реди. Как ми­нимум – эта ночь…

– Я хо­чу вы­пить, – шеп­чу это, и ты ки­ва­ешь.

Спа­сибо, что по­нима­ешь, спа­сибо, что не го­воришь: «Нет». Хо­тя и зна­ешь, ес­ли ты не за­хочешь – я не ста­ну пить.

– Есть мар­ти­ни и конь­як.

– Конь­як. Нем­но­го, лад­но?

– Хо­рошо, – це­лу­ешь ме­ня в шею, и я от­пускаю те­бя.

От­хо­дишь к ба­ру сно­ва, от­кры­ва­ешь бу­тыл­ку «Хен­несси» и на­лива­ешь тем­ную, ко­рич­не­вую жид­кость в ши­рокий бо­кал.

И мне ка­жет­ся, что я да­же от­сю­да чувс­твую его за­пах.

Воз­вра­ща­ешь­ся и, преж­де чем про­тянуть его мне, под­но­сишь к сво­ему ли­цу и втя­гива­ешь тон­ки­ми ноз­дря­ми его аро­мат. Я улы­ба­юсь, а ты со сто­ном вы­дыха­ешь, са­дясь на сто­лик, и от­да­ешь бо­кал мне.

– Я бы то­же с удо­воль­стви­ем на­катил.

– И не меч­тай, кто же ме­ня до­мой по­везет? – бур­чу се­бе под нос и сам вды­хаю, а уж по­том де­лаю гло­ток, дру­гой, чувс­твуя при этом твой слег­ка за­вис­тли­вый взгляд. Ну, нель­зя, ма­лыш, это ж не моя при­хоть.

А ты рез­ко от­ры­ва­ешь­ся от сто­лика и впи­ва­ешь­ся мне в гу­бы. От­ве­чаю, чуть обал­дев от не­ожи­дан­ности, а ты вы­лизы­ва­ешь мой рот, пос­та­нывая при этом. По­том от­пуска­ешь и об­ли­зыва­ешь­ся. Улы­ба­ешь­ся удов­летво­рен­но.

– Вот ты сво­лочь, – ка­чаю го­ловой. – И как оно?

– Вку­уус­но, – тя­нешь и со вздо­хом нак­ло­ня­ешь­ся и упи­ра­ешь­ся лбом в мое ко­лено, при этом по­ложив ла­дони на мои бед­ра. – Лад­но, не бу­ду смот­реть. До­пивай уже, не то­ми.

Де­лаю еще гло­ток, об­жи­га­ющая жид­кость тон­ким ру­чей­ком про­ходит по гор­лу. Кла­ду ру­ку на твою го­лову и лас­каю чер­ный шелк тво­их во­лос. На­чинаю ощу­щать, что чуть пь­янею, ал­ко­голь го­рячим по­током на­чина­ет рас­те­кать­ся по ве­нам, вхо­дя в мозг, на­пол­няя его при­ят­ным мяг­ким ту­маном.

Мои паль­цы опус­ка­ют­ся на твою шею, я прек­расно знаю, что это твоя эро­ген­ная зо­на. Гла­жу ее, слы­шу пре­рывис­тый вы­дох. А по­том твои паль­цы на мо­их бед­рах чуть сжи­ма­ют­ся. Да, ма­лыш, я знаю, как те­бя за­вес­ти на раз. Чувс­твую всем сво­им су­щес­твом, нас­коль­ко твоя ко­жа сей­час чувс­тви­тель­на – и не толь­ко на шее. Про­бива­ет раз­ря­дами по­душеч­ки паль­цев, ос­тавляя ощу­щение теп­ла и неж­ности. Хо­тя и знаю, что эти раз­ря­ды в моз­гу, за­тума­нен­ном ал­ко­голем, раз­ря­ды от соп­ри­кос­но­вения с то­бой, от осоз­на­ния, что оди­ночес­тво по­зади, что не ос­та­нусь я боль­ше один. Что люб­лю и лю­бим.

Опус­каю паль­цы ни­же, по выс­ту­па­ющим поз­вонкам, и чувс­твую бе­зум­но силь­ное же­лание це­ловать эти поз­вонки, сжи­мая паль­ца­ми твою спи­ну, но сдер­жи­ва­юсь по­ка. Де­лаю еще па­ру глот­ков конь­яка и став­лю бо­кал на сто­лик.

По­том нак­ло­ня­юсь к тво­ей шее, зах­ва­тываю гу­бами неж­ную ко­жу, це­лую, лас­кая язы­ком, пог­ла­живаю паль­ца­ми спи­ну, чувс­твуя каж­дый поз­во­нок, каж­дую кос­точку. Гос­по­ди, зай… ка­кой же ты ху­день­кий. Я то­же, ко­неч­но, не Ге­ракл, бл*. Но не та­кой же ху­дой!

Хо­чет­ся сгрес­ти те­бя в охап­ку, при­жать к се­бе, ощу­щая, как ты ль­нешь ко мне, и не от­пускать. Ни­куда. Ни­ког­да. Ты – мой.

Сей­час я по­чему-то чувс­твую се­бя стар­ше. Хо­тя, сов­сем не­дав­но все бы­ло с точ­ностью до на­обо­рот. Хо­чет­ся за­щищать. От че­го угод­но. Черт!

Чуть пос­та­ныва­ешь и дро­жишь, мнешь ткань джин­сов на мо­их бед­рах.

– Ко­тенок, иди ко мне, – шеп­чу те­бе, лас­кая ды­хани­ем, и ты под­ни­ма­ешь го­лову, гля­дя на ме­ня сни­зу вверх чер­ны­ми, без­донны­ми гла­зами, с пле­щущим­ся в них же­лани­ем.

– По­целуй ме­ня, – дви­жение тво­их губ, – по­целуй.

Бе­ру в ла­дони твое ли­цо, нак­ло­ня­юсь, и преж­де чем при­жать­ся к тво­им при­от­кры­тым гу­бам, ви­жу, как ты ста­даль­чес­ки сво­дишь бро­ви, и в па­мяти всплы­ва­ет твое ти­хое: «По­жалуй­ста» – со сле­зами на гла­зах, ког­да вот так же, в этом же чил­ле ты про­сил по­целуй.

Са­мый пер­вый наш по­целуй. Тот, что не смо­жем за­быть ни­ког­да.

Ме­сяц спус­тя.

POV Tom

– Том, да­вай я по­веду? – и я обо­рачи­ва­юсь к ма­ме, уже не в пер­вый раз пред­ла­га­ющей мне это. По­мор­гал, по­тер слег­ка за­тек­шую шею и кив­нул, на­конец-то, сог­ла­ша­ясь.

Да, по­ра уже от­дохнуть, я за ру­лем боль­ше трех ча­сов. За­город­ная трас­са, пря­мая, од­но­об­разно скуч­ная, зас­тавля­ющая мозг рас­слаб­лять­ся, при­туп­ляя вни­мание. А сей­час уже и спать хо­чу – из до­ма мы вы­еха­ли еще за­тем­но, в на­чале шес­то­го ут­ра.

Ты то­же вел джип, до ме­ня, а сей­час ус­тро­ил­ся на зад­нем си­дении, ук­рывшись пле­дом. На­де­юсь, что ты спишь. Те­бе бы не нуж­но пе­ре­утом­лять­ся, а мы еле отор­ва­ли те­бя от ру­ля, гон­щик ты мой, лю­бимый. Вы­рули­ваю на обо­чину, ос­та­нав­ли­ваю ма­шину, и ма­ма вы­ходит, а я ме­ня­юсь с ней мес­та­ми, пе­реса­жива­ясь на пас­са­жир­ское си­дение.

И вздра­гиваю от не­ожи­дан­но­го при­кос­но­вения к мо­ему пле­чу. Ог­ля­дыва­юсь и ви­жу твою зас­панную мор­да­ху. Оку­тыва­ет ду­шу неж­ностью. Мой…

– Не спишь?

От­ри­цатель­но ка­ча­ешь го­ловой.

– Уже прос­нулся. Иди ко мне, а? – чуть сжи­ма­ешь паль­цы на мо­ем пле­че. – Я не бу­ду прис­та­вать, – шеп­чешь, ког­да ма­ма от­ры­ва­ет двер­цу с во­дитель­ской сто­роны.

Сдер­жи­ваю смех. Вот ты, зас­ра­нец. Окей.

– Мам, я на­зад пе­реся­ду, лад­но?

– Хо­рошо, да­вай, – ма­ма тер­пе­ливо ждет, по­ка я вый­ду из ма­шины и ус­тро­юсь на зад­нем си­дении ря­дом с то­бой.

Смот­ришь на ме­ня, чуть за­кусы­вая гу­бу, я зак­ры­ваю дверь, и са­лон за то­ниро­ван­ны­ми стек­ла­ми пог­ру­жа­ет­ся в мяг­кий сум­рак, при­ят­но рас­слаб­ля­ющий ус­та­лые гла­за.

При­жима­ешь­ся, на­киды­ва­ешь по­лови­ну пле­да на ме­ня, при­каса­ешь­ся гу­бами к уху. Ле­гонь­ко це­лу­ешь, при­дер­жи­вая мое ли­цо паль­ца­ми. Ага, гад, прис­та­вать он не бу­дет. Улы­ба­юсь, не мо­гу те­бе соп­ро­тив­лять­ся. На­де­юсь, что ма­ма не ви­дит все­го это­го. Впро­чем, а что про­ис­хо­дит-то та­кого? Ни­чего осо­бен­но­го, но мы все-та­ки, да­же спус­тя столь­ко вре­мени, все еще нем­но­го стес­ня­ем­ся в ее при­сутс­твии. Мы не со­бира­ем­ся це­ловать­ся вза­сос, хо­тя так хо­чет­ся…

– Я сос­ку­чил­ся, – шеп­чешь мне. – Ты ус­тал? Да­вай пос­пишь, а? – неж­но при­каса­ешь­ся к мо­ей ру­ке и трешь­ся ще­кой о пле­чо. – Я под­ви­нусь, а ты кла­ди го­лову на мои ко­лени. Да­вай?

– Да­вай, – я, прав­да, ус­тал. – А ты как?

– Я выс­пался, все хо­рошо. Да я и си­дя мо­гу под­ре­мать. Или на те­бе.

Не, ну не за­раза, а? Улы­ба­юсь, ка­чая го­ловой. Ты не­выно­сим. Ты оча­рова­телен. Я те­бя обо­жаю.

И че­рез нес­коль­ко се­кунд ло­жусь на­бок, чуть под­тя­нув но­ги, нак­ры­тые пле­дом и по­ложив го­лову на твое ко­лено. Мне хо­рошо с то­бой. Теп­ло, у­ют­но. Твои паль­цы лас­ка­ют мои дрэ­ды, а по­том теп­лая ру­ка ло­жит­ся мне на пле­чо и там за­мира­ет.

Ку­да мы едем ран­ним май­ским ут­ром? Ту­да, где так дав­но не был Бил­ли. К тем, ко­го по­терял од­нажды. К тем, ко­го он так лю­бил, и кто его лю­бил, и, на­вер­ное, так и про­дол­жа­ет лю­бить сей­час. Я на­де­юсь на это.

Мы едем в Хал­ден­сле­бен, к тво­им ро­дите­лям. Так ре­шили, так бы­ло нуж­но. Ты хо­рошо дер­жался все это вре­мя, ста­рал­ся не по­казы­вать вол­не­ния, ста­рал­ся быть та­ким же, как всег­да.

Но я ви­дел в тво­их гла­зах тща­тель­но скры­ва­емое бес­по­кой­ство, ког­да ты умол­кал, и ло­вил твой от­ре­шен­ный взгляд.

Я по­нимаю те­бя, бра­тиш­ка, по се­бе пом­ню, ка­ково это, ког­да мы с ма­мой к от­чи­му ез­дим. А тут – ро­дите­ли. Ты так дав­но там не был. Очень дав­но.

Я да­же и не знаю, кто из вас это пред­ло­жил. Ме­ня прос­то пос­та­вили пе­ред фак­том, ког­да я од­нажды днем вер­нулся из кол­леджа.

Ну, вы-то с ма­мой хо­тели од­ни и на ав­то­бусе, а я пред­ло­жил со мной – и на джи­пе. И вы сог­ла­сились, яв­но об­ра­довав­шись. Те­бе так бу­дет лег­че, я знаю. И не мог я от­пустить вас од­них, не хо­тел. Про­пущу день в кол­ледже, не ве­лика бе­да, за­то с то­бой бу­ду. Ты мне тог­да ночью на ухо про­шеп­тал: «Спа­сибо», и я по­нял – за что.

Ма­ма го­ворит, что ос­та­новим­ся в мес­тном мо­теле, при­ведем се­бя в по­рядок и по­том уже по­едем на клад­би­ще. Все пра­виль­но, Билл хо­тя бы при­дет в се­бя, он же впер­вые за дол­гое вре­мя бу­дет в тех мес­тах, где прош­ло его детс­тво. Где он был счас­тлив. И где все обор­ва­лось. Так страш­но это по­нимать…

И я так бо­юсь ду­мать, что бы сей­час с ним бы­ло, ес­ли бы мы не встре­тились. ЧТО? Ес­ли бы не бо­лезнь – ты был бы с Сэн­ди, в Бер­ли­не. Мне да­же страш­но по­думать, что сей­час я был бы

не с то­бой. До то­го это ка­жет­ся стран­ным, неп­ра­виль­ным, не­воз­можным. Ты – мой брат. Ты – мой лю­бимый.

И, то, что ты дей­стви­тель­но мой брат я на­чал чувс­тво­вать толь­ко тог­да, ког­да мы вер­ну­ли на­ши от­но­шения. Это за­меча­тель­ное чувс­тво, прав­да. Не­обык­но­вен­но теп­лое и силь­ное. Не знаю, за­чем я с ним бо­рол­ся все это вре­мя. Оно не ме­ша­ет нам, оно прос­то до­пол­ня­ет то, что бы­ло есть и бу­дет меж­ду на­ми. И я бла­года­рен те­бе бу­ду всег­да за то: «Ос­тань­ся». Оно пе­ревер­ну­ло мою ду­шу и зас­та­вило сде­лать шаг впе­ред.

Ты ум­ни­ца, Бил­ли. Ты че­ловек из­ме­нив­ший ме­ня со­вер­шенно. Ты го­воришь, что это я зас­та­вил те­бя лю­бить жизнь, зас­та­вил хо­теть жить. А ты для ме­ня – тот, кто пе­ревер­нул этот мир, кто смог пос­та­вить его с ног на го­лову, зас­та­вив от­дать ду­шу и сер­дце те­бе. Ты не­обык­но­вен­ный, ты всег­да для ме­ня ос­та­нешь­ся Единс­твен­ным в этом ми­ре.

POV Bill

Ме­ня ко­лотит. Хо­чет­ся ку­рить. Я знаю, род­ной, что ты ждешь ме­ня, си­дя на кро­вати в но­мере мо­теля, сми­ная пок­ры­вало в ожи­дании, по­ка я вый­ду из ван­ной. И спа­сибо, что ты ме­ня не то­ропишь. Ты прек­расно по­нима­ешь, как я бо­юсь.

Смот­рю в зер­ка­ло: я без мей­ка, гла­за крас­ные, вос­па­лен­ные. Нет, это не от слез, прос­то бес­сонная ночь в ожи­дании этой по­ез­дки и неп­ри­выч­но ран­ний подъ­ем да­ют о се­бе знать, хоть я и вздрем­нул нем­но­го в ма­шине. Дер­жу в ру­ках свет­лые сол­нце­защит­ные оч­ки, те­ребя их за дуж­ки.

Ут­ром, ког­да рас­све­ло, ты спал у ме­ня на ру­ках, а я всмат­ри­вал­ся в про­нося­щий­ся за ок­ном пей­заж. Мы еха­ли че­рез Маг­де­бург. Там где был дом ро­дите­лей, че­рез те мес­та, где я ша­тал­ся с друзь­ями по ок­рес­тнос­тям, изу­чив их до пос­ледне­го до­ма, по­воро­та, де­рева, от и до, где выс­ту­пал со сво­ей груп­пой…

Бо­лело сер­дце. Так все на­вали­лось сра­зу – эти вос­по­мина­ния, ощу­щения из детс­тва. Я ведь все пом­ню прек­расно, хо­тя иног­да хо­чет­ся за­быть. Слиш­ком боль­но. Все еще боль­но…

Ну, что же, по­ра. И Си­мона ждет. Знаю, что ей не лег­че, чем мне. Я бла­года­рен ей за то, что она пред­ло­жила при­ехать сю­да вмес­те. Я уже дав­но ду­мал об этом, толь­ко по­чему-то бо­ял­ся это вслух ска­зать.

– Пой­дем, род­ной, – тя­жело взды­хаю, вы­хожу из ван­ной и кла­ду ру­ку на твое пле­чо.

– Все нор­маль­но? – с вол­не­ни­ем смот­ришь на ме­ня.

– Все нор­маль­но, ма­лень­кий, все хо­рошо. Пой­дем, нам по­ра.

Еще ми­нут со­рок ез­ды до мес­та, и Си­мона, при­пар­ко­вав ма­шину у клад­би­щен­ской ог­ра­ды, вы­ходит пер­вой. Ты смот­ришь на ме­ня. Ле­гонь­ко при­каса­ешь­ся паль­ца­ми к мо­ей ру­ке, и мы то­же вы­ходим из ма­шины.

Для на­чала мая очень теп­ло, уди­витель­но ти­хое сол­нечное ут­ро. На­деваю тем­ные оч­ки, рас­смат­ри­ваю мес­то, где был все­го два или три ра­за пос­ле смер­ти ро­дите­лей.

Не из­ме­нилось ни­чего – та же вы­сочен­ная ог­ра­да, те же ста­руш­ки с ве­сен­ни­ми цве­тами, и тот же ма­газин­чик ря­дом, с вен­ка­ми и цве­тами по­доро­же. На нас нем­но­го ко­сят­ся мес­тные жи­тели, и я по­нимаю, что не каж­дый день тут бы­ва­ют та­кие до­рогие ма­шины и чу­жие лю­ди. На­вер­ное, дей­стви­тель­но мы тут чу­жие…

Ты сто­ишь чуть по­одаль, меж­ду Си­моной, по­купа­ющей цве­ты, и мной, пы­та­ющим­ся по­давить в се­бе смя­тение. Гул­ко бь­ет­ся сер­дце, хо­чет­ся ку­рить. Но мне-то хо­чет­ся, а ку­ришь ты. Под­хо­жу к те­бе и за­бираю си­гаре­ту, ты мол­ча ее от­да­ешь, гля­дя на мои дро­жащие паль­цы.

За­тяги­ва­юсь, и да­же Си­мона сей­час не ска­жет ни сло­ва. Она воз­вра­ща­ет­ся с цве­тами – два боль­ших бу­кета бе­лых ли­лий – и от­да­ет один те­бе. А я за­тяги­ва­юсь в пос­ледний раз, вы­киды­ваю си­гаре­ту в ур­ну и за­бираю цве­ты у те­бя из рук.

Про­хожу не спе­ша че­рез во­рота клад­би­ща. Я знаю ку­да ид­ти. Я пом­ню.

POV Avt

Билл шел впе­реди, а Том не от­ры­вал глаз от его чуть су­тулив­шей­ся тон­кой фи­гуры. И мог пок­лясть­ся, что Билл стал как буд­то мень­ше рос­том. Он при­жимал к гру­ди бу­кет, а Том знал, что его паль­цы сей­час нер­вно сжи­ма­ют их стеб­ли.

Том был на клад­би­ще не в пер­вый раз. Но впер­вые оно бы­ло та­ким ухо­жен­ным. Ров­но подс­три­жен­ная зе­леная тра­ва в та­кой сол­нечный день ка­залась не­ес­тес­твен­но яр­кой, ниг­де не бы­ло вид­но ни прош­ло­год­ней лис­твы, ни су­хих цве­тов. По­хожие друг на дру­га мо­гиль­ные пли­ты. И бу­кеты, кое-где ле­жащие у под­но­жия па­мят­ни­ков, бы­ли по­хожи друг на дру­га.

Том сглот­нул, ког­да Билл ос­та­новил­ся воз­ле двух плит. Ос­та­нови­лись и они с Си­моной. Том ос­тался чуть по­зади. Он прос­то смот­рел на име­на, вы­битые на кам­не и фо­тог­ра­фии ро­дите­лей Бил­ла. Чувс­твуя вол­не­ние и тре­пет. И пред­став­ляя, ЧТО же тог­да дол­жен чувс­тво­вать сам Билл.

А Бил­ла тряс­ло. Это бы­ло за­мет­но да­же внеш­не. Том это ви­дел, ког­да Си­мона, скло­нив­шись, раз­де­лила свой бу­кет по­полам и по­ложи­ла цве­ты на тра­ву ря­дом с гра­нит­ны­ми пли­тами. Билл не пла­кал, гла­за его бы­ли су­хими, но весь он был так нап­ря­жен, что да­же у То­ма сто­ял ком в гор­ле.

Си­мона при­кос­ну­лась паль­ца­ми к пор­тре­ту сес­тры и за­мер­ла.

«Здравс­твуй, Гре­та. Это сно­ва я. Я ску­чала по те­бе. И смот­ри, ко­го я при­вез­ла к вам. Смот­ри, ка­ким он стал. Кра­сивый, вы­сокий, еще ху­день­кий пос­ле боль­ни­цы, но с ним все хо­рошо, до­рогая. Я по­забо­чусь о нем. Он не один. У не­го есть семья. А это мой сын, твой пле­мян­ник, я те­бе го­вори­ла о нем. Мой Том­ка. Они очень по­хожи с Бил­ли. И в то­же вре­мя та­кие раз­ные. Толь­ко люб­лю я их оди­нако­во».

Си­мона опус­ти­ла го­лову, и по­лились сле­зы.

«Мне так те­бя не хва­та­ет, Гре­та, род­ная моя. Мне всю жизнь те­бя не хва­тало, я чувс­тво­вала это, толь­ко не по­нима­ла…».

Том пос­мотрел на ма­му. Она то­же бы­ла в тем­ных оч­ках, но и это не мог­ло скрыть ее слез. Он сел на тра­ву чуть по­одаль, сно­ва за­курил, гля­дя на бра­та. Бо­ясь раз­ре­веть­ся, ку­сая гу­бы, да­вя в се­бе спаз­мы.

Он не ви­дел ли­ца Бил­ли, рас­сы­пав­ши­еся во­лосы скры­вали его. Он смот­рел на ху­день­кие пле­чи бра­та, и так хо­телось об­нять, уте­шить, за­щитить. Бе­зум­но хо­телось. А по­том Билл опус­тился на ко­лени, воз­ле мо­гилы сво­ей ма­тери, и Том не вы­дер­жал, от­вернул­ся, вце­пив­шись в кисть зу­бами, не смог сдер­жать слез. Он прос­то чувс­тво­вал, как вздра­гива­ют пле­чи Бил­ла, те­перь он знал, что он то­же пла­чет. Билл неж­но пог­ла­дил ше­рохо­ватый ка­мень над­гро­бия, чуть наг­ре­тый лу­чами сол­нца, а по­том прис­ло­нил­ся к не­му лбом, зак­рыв гла­за и за­мерев не­под­вижно.

Билл сей­час чувс­тво­вал то же са­мое, что и в те два ра­за, ког­да при­ходил на клад­би­ще пос­ле по­хорон. Все то же – кро­ме од­но­го.

Сей­час он не про­сил, что­бы ро­дите­ли заб­ра­ли его к се­бе. По­тому, что сей­час он очень хо­тел жить. Ему нуж­на бы­ла эта жизнь, в ко­торой он на­шел бра­та и род­ную сес­тру сво­ей ма­тери. Нуж­на бы­ла жизнь, в ко­торой был его лю­бимый че­ловек. Род­ной по кро­ви. И сей­час, мыс­ленно раз­го­вари­вая с ро­дите­лями, про­ся про­щения, что так дол­го не при­ез­жал к ним, он го­ворил поч­ти те же сло­ва, что и Си­мона – он не один те­перь, есть семья, есть лю­ди, лю­бящие его… Он всхли­пывал и не стес­нялся сво­их слез.

Том смот­рел на бра­та, на та­кого хруп­ко­го и ма­лень­ко­го сей­час. И по­это­му бы­ло так боль­но за не­го. Том бы дав­но об­нял и при­жал бра­та к се­бе, ес­ли бы не бо­ял­ся сло­вом или не­лов­ким жес­том на­рушить этот глу­боко лич­ный для Бил­ла мо­мент. И ког­да брат мед­ленно под­нялся с ко­лен и, ог­ля­нув­шись, про­тянул То­му ру­ку, тот по­нял, что ну­жен сей­час, очень ну­жен Бил­ли. Том по­дошел, чувс­твуя его хо­лод­ные паль­цы в сво­ей ла­дони – Билл дер­жал ру­ку То­ма, пос­те­пен­но ус­по­ка­ива­ясь и пе­рес­та­вая вздра­гивать. И Том был очень бла­года­рен Бил­лу за это прос­тое же­лание – дер­жать его за ру­ку.

А Билл… Билл дер­жал ру­ку не лю­бов­ни­ка, а бра­та. Бра­та, о ко­тором не раз рас­ска­зывал ро­дите­лям в сво­их мыс­ленных бе­седах с ни­ми. Ког­да был в боль­ни­це – го­ворил о нем, как о том, ко­му важ­на его жизнь, о его люб­ви, об их чувс­твах, а поз­же – обо всех слож­ностях, ког­да они бы­ли врозь. А вот сей­час это ощу­щение еди­нения, семьи, братс­тва, родс­твен­ной свя­зи бы­ло силь­ным как ни­ког­да. И это чувс­тво­вали все трое. Маль­чиш­ки сто­яли, дер­жась за ру­ки, гля­дя, как Си­мона, ук­радкой вы­тирая гла­за, поп­равля­ет цве­ты на мо­гилах, чувс­твуя теп­ло, под­дер­жку и за­боту друг дру­га. Лю­бовь род­ных лю­дей, свя­зан­ных нав­сегда.

Placebo «Спя­щий с приз­ра­ками»

Мо­ря ис­па­ря­ют­ся

Буд­то это в по­ряд­ке ве­щей

Об­ла­ка что над на­ми

Взры­ва­ют­ся в не­бе

И всё уже вро­де пред­ска­зано

Толь­ко мы не уме­ем чи­тать меж­ду строк

Ти­ше, все в по­ряд­ке

Не плачь

Не плачь,

Род­ной, не плачь

Ведь родс­твен­ные ду­ши ни­ког­да не уми­ра­ют

Об­щес­твен­ное мне­ние

Зас­тавля­ет с ним сог­ла­шать­ся

Что хо­роше­го в ре­лигии

Ес­ли все по-преж­не­му друг дру­га пре­зира­ют?

К чер­тям пра­витель­ство

К чер­тям убий­ства

К чер­тям всю ложь

Ти­ше, все в по­ряд­ке

Не плачь

Не плачь,

Род­ной, не плачь

Ведь родс­твен­ные ду­ши не уми­ра­ют

Ни­ког­да не уми­ра­ют

Вот тут мы и вклю­чим трэк.

И­юль, два го­да спус­тя.

Фран­ция, Сан-Тро­пе, отель «Chateau de La Messardiere».

POV Tom

Это я, Том Ка­улитц.

И я трез­вый и злой. Слиш­ком трез­вый.

Не бы­ва­ет слиш­ком трез­вых? Бы­ва­ет, по­верь­те. Ког­да жизнь бь­ет те­бя на­от­машь, не раз и не два, да так что ды­хание пе­рех­ва­тыва­ет, вот тог­да ты и на­чина­ешь смот­реть на нее слиш­ком трез­вы­ми гла­зами, да­же ес­ли пь­ешь по-чер­но­му.

Это страш­но, это­го ни­кому не по­жела­ешь. Но так есть, и от это­го те­перь ни­куда не деть­ся.

По­чему я злой? По­тому, что в оче­ред­ной раз по­гово­рил с Бил­лом о кли­нике, и в оче­ред­ной раз ус­лы­шал все тот же от­вет: «Нет».

Я, в прин­ци­пе, ни­чего дру­гого и не ожи­дал, но мне прос­то страш­но. Так страш­но, что, на­вер­ное, по­седею пол­ностью, и не бу­дет уже за­метен мой бе­лый ви­сок, ко­торый я за­рабо­тал, ког­да мы про­ходи­ли с Бил­лом вто­рой круг ада, на­зыва­емый пе­ресад­кой кос­тно­го моз­га. Да, нам приш­лось пе­режить все за­ново, пос­ле пер­во­го ре­циди­ва…

Он гря­нул, как гром сре­ди яс­но­го не­ба, ог­лу­шая, вы­бивая зем­лю из-под ног. Я не мо­гу вспо­минать тот пе­ри­од без сод­ро­гания. Не за­буду ни­ког­да и тот ве­чер, ког­да я вер­нулся до­мой на­пив­шись, ед­ва дер­жась на но­гах, при­шел к Бил­лу, ры­дая и бес­связ­но пы­та­ясь про­сить у не­го про­щения, об­ви­няя се­бя в том, что слу­чилось. Имен­но по­тому, что я не сдер­жал свою клят­ву. Даль­ней­шее бы­ло как в ту­мане, но дос­та­точ­но про­за­ич­но – я по­лучил от Бил­ла па­ру хо­роших зат­ре­щин, пос­ле ко­торых он на­пом­нил мне о том, ЧТО я по­обе­щал ему в чил­ле – ни­ког­да, ни при ка­ких об­сто­ятель­ствах не ви­нить се­бя, что бы ни про­ис­хо­дило с на­ми. Мне по­каза­лось, что он тог­да, в клу­бе не прос­то так взял с ме­ня это обе­щание – он как буд­то знал, как буд­то пред­ви­дел бу­дущее. Мо­жет, так оно на са­мом де­ле и бы­ло…

Да. Мне тог­да са­мому ста­ло стыд­но за свою ис­те­рику, а ког­да я ус­по­ко­ил­ся, то по­чувс­тво­вал, как го­рят мои ще­ки, а его теп­лые ру­ки об­ни­ма­ют ме­ня. Я поч­ти мгно­вен­но прот­резвел, по­нимая, что Билл как всег­да прав – и по-дру­гому нель­зя, нуж­но прек­ра­тить ду­мать об этом. Или, хо­тя бы, не по­казы­вать это­го при нем.

Бил­ли, бра­тиш­ка… Ты и тог­да ока­зал­ся силь­нее ме­ня. Сно­ва…

А по­том он был в боль­ни­це. И сно­ва не бы­ло воз­можнос­ти ви­деть его. Дол­го, так му­читель­но дол­го. Те два с по­лови­ной ме­сяца ди­кого стра­ха и оди­ночес­тва окон­чи­лись толь­ко под Рож­дес­тво, ког­да его от­пусти­ли до­мой. С но­выми на­деж­да­ми. Гос­по­ди! Как же мы на­де­ялись, что на этот раз все по­лучит­ся, что не бу­дет боль­ше ре­циди­вов, не бу­дет этих прис­ту­пов по ут­рам, этих об­мо­роков, этих ис­ко­лотых ис­тончен­ных вен на вы­ламы­ва­ющих­ся от бо­ли ру­ках.

Ка­кими счас­тли­выми гла­зами смот­ре­ли мы, за­ново уз­на­вая друг дру­га, та­ких стран­ных, неп­ри­выч­ных для са­мих се­бя – с ко­рот­ки­ми во­лоса­ми, ко­торые Бил­лу ос­триг­ли пос­ле хи­ми­оте­рапии, по­тому что на этот раз они на­чали вы­падать, а я в тот же день сам об­ре­зал свои дрэ­ды. За­чем? Не знаю, мне так бы­ло нуж­но, по­чему-то. Как буд­то этим я мог под­держать его. И я это сде­лал, не за­думы­ва­ясь ни на ми­нуту.

Так вот, нес­мотря ни на что, мы бы­ли счас­тли­вы, по­нимая, что сно­ва вмес­те. Билл со сво­им ед­ва от­росшим ежи­ком, и я с во­лоса­ми чуть длин­нее, по­тому, что все-та­ки не на­голо пос­триг­ся. Еще ни­ког­да мы не бы­ли так по­хожи с ним, как тог­да – оди­нако­вый цвет глаз, во­лос, сно­ва он по­худев­ший, как и я, вы­мотан­ный до пре­дела, всем, что про­ис­хо­дило в те ме­сяцы. Но бы­ли счас­тли­вы. Да­рили друг дру­гу лю­бовь и неж­ность, на­де­ясь на луч­шее.

Толь­ко не зна­ли тог­да, что к ле­ту все пов­то­рит­ся сно­ва. Вто­рой ре­цидив… Вто­рой…

Он был тя­желее, чем пер­вый. Поч­ти ежед­невные прис­ту­пы, все уве­личи­ва­ющи­еся до­зы ле­карств, пе­рели­вания, уко­лы, сно­ва таб­летки, от ко­торых то­же пло­хо.

А по­том нас­ту­пил Тот День…

День, ког­да я чуть не со­шел с ума, ког­да врач в кли­нике, ста­ра­ясь не смот­реть мне в гла­за, ска­зал, что на­деж­ды боль­ше нет. ЕЕ. БОЛЬ­ШЕ. НЕТ.

Де­лать еще од­ну опе­рацию – зна­чит дать уме­реть ему на опе­раци­он­ном сто­ле. Сам ор­га­низм и очень ос­лаблен­ное сер­дце не вы­дер­жат треть­ей та­кой опе­рации, пос­ле хи­ми­оте­рапии.

Тем бо­лее, что во вре­мя пер­вой опе­рации оно у Бил­ла уже ос­та­нав­ли­валось.

Но бы­ла аль­тер­на­тива: лечь в кли­нику и прод­лить жизнь, нас­коль­ко это воз­можно, под­держи­вая ее ле­карс­тва­ми и бес­ко­неч­ны­ми пе­рели­вани­ями. На сколь­ко – не­из­вес­тно.

Билл ска­зал: «Нет».

Тог­да он ре­шил по сво­ему, и кто я та­кой, что­бы спо­рить с ним о ЕГО жиз­ни.

Вер­нее, я спо­рил – до хри­поты, до слез про­сил его, на ко­ленях умо­лял, но… Это бы­ло бес­по­лез­но тог­да, и так же бес­по­лез­но все ос­таль­ные ра­зы. Он хо­тел быть ря­дом со мной. Про­живая каж­дый день, как пос­ледний.

До са­мого кон­ца. Сколь­ко бы ему ни ос­та­лось.

И, да – мы вмес­те, все вре­мя вмес­те. Вот уже поч­ти два ме­сяца, с на­чала ле­та, по­ка у не­го ре­мис­сия под­держи­ва­емая таб­летка­ми и уко­лами, ко­торые я на­учил­ся де­лать не ху­же про­фес­си­ональ­ной мед­сес­тры, мы мо­та­ем­ся по Ев­ро­пе, ста­ра­ясь пос­мотреть все, что толь­ко мож­но ин­те­рес­но­го, вот сей­час ос­та­нови­лись на Ла­зур­ном бе­регу, в Сан-Тро­пе. Теп­лое Сре­дизем­ное мо­ре, ко­торо­го Билл ни­ког­да рань­ше не ви­дел…

До это­го был Па­риж, Лон­дон, а пе­ред ним – Шот­ландия, с ее прек­расны­ми, не­понят­но как сох­ра­нив­ши­мися зам­ка­ми, при­вед­ши­ми бра­та в вос­торг.

Нес­коль­ко ме­сяцев на­зад, ког­да бы­ла кро­хот­ная на­деж­да, что все еще обой­дет­ся, что бра­та мож­но спас­ти, я все вре­мя ждал, что все-та­ки это слу­чит­ся. Ждал чу­да. Но не дож­дался.

За­пас чу­дес, от­пу­щен­ный на на­шу жизнь, уже ис­черпан. То, что мы с ним ког­да-то встре­тились – это уже бы­ло чу­до.

Мы не толь­ко встре­тились, мы по­люби­ли друг дру­га, мы ока­зались брать­ями и смог­ли из­ме­нить жизнь и его, и мою.

Ждать но­вых чу­дес бы­ло бы на­ив­но.

И вот я сно­ва жду. Но те­перь дру­гого. Не­от­вра­тимо­го. Над­ви­га­юще­гося, как гро­за, ши­роким фрон­том, бе­жать от ко­торо­го бес­смыс­ленно. Каж­дый день жду, ле­денея от ужа­са, ког­да ду­маю об этом. И при­нимаю каж­дый но­вый день ря­дом с ним, как дра­гоцен­ность.

А он… Он все та­кой же. Лю­бимый. Бе­зум­но неж­ный. И очень силь­ный. Ста­ра­ющий­ся не по­казы­вать сво­их эмо­ций, стра­ха и бо­ли. Хо­тя прек­расно зна­ет, что зав­тра ут­ро для не­го мо­жет не нас­ту­пить.

Все та­кой же… Толь­ко во­лосы ко­рот­кие и свет­лые…

Да, мы ре­шили их боль­ше не от­ра­щивать, это бы­ло не­обыч­но, мы дол­го при­выка­ли и по­нача­лу при­калы­вались друг над дру­гом. Тог­да, ког­да не ре­вели в три ручья, за­кусы­вая гу­бы, за­пер­шись каж­дый в сво­ей спаль­не или ван­ной. И по­том де­лали вид, что ни­чего не бы­ло. Что все окей.

Черт!

Да, мы дав­но не бы­ли до­ма, в Гам­бурге, но поч­ти каж­дый день я зво­ню ма­ме. Ей не­лег­ко сей­час. Да это и так по­нят­но. Ме­сяц на­зад она все-та­ки рас­ста­лась с Раль­фом. Я не знаю под­робнос­тей, она тог­да прос­то всколь­зь об этом упо­мяну­ла в раз­го­воре, ска­зав толь­ко, что так они ре­шили вмес­те. Но, мне ка­жет­ся, что ей прос­то не до люб­ви сей­час, ког­да в ду­ше кро­меш­ный ад от страш­ных мыс­лей и та­ких же ожи­даний. Воз­можно, я эго­ист, но я был поч­ти рад то­му, что Ральф ис­чез с го­ризон­та. Мне он ни­когда не нра­вил­ся, не нуж­но да­же объ­яс­нять по­чему. Ког­да я ска­зал об этом Бил­лу, он грус­тно ус­мехнул­ся, хо­тя я от­четли­во ви­дел об­легче­ние в его тем­но-ка­рих гла­зах. Не нуж­но объ­яс­нять по­чему?

Вот так мы и ко­лесим по го­родам, по стра­нам. Но­чами, в но­мерах оте­лей, да­ря друг дру­гу та­кую лю­бовь и страсть, ко­торая рань­ше нам и не сни­лась. Мы упи­ва­ем­ся каж­дой се­кун­дой, про­веден­ной вмес­те.

Ког­да Билл, счас­тли­вый и утом­ленный, за­сыпа­ет у ме­ня на пле­че, ти­хонь­ко по­сапы­вая – он ус­та­ет те­перь все быс­трее, я ос­та­юсь один, в ти­шине, с уби­ва­ющи­ми ме­ня мыс­ля­ми. Каж­дую ночь, с од­ни­ми и те­ми же.

У ме­ня по­яви­лось ощу­щение, что я дер­жу его жизнь в сво­их ла­донях, а она про­сачи­ва­ет­ся сквозь паль­цы, как пе­сок, и уте­ка­ет, ее ста­новит­ся все мень­ше и мень­ше. При этом мне ка­жет­ся, что мень­ше ста­новит­ся вок­руг и кис­ло­рода, и ког­да ОН уй­дет, кис­ло­род за­кон­чится и для ме­ня. Его не ста­нет. Мне не­чем бу­дет ды­шать. Не­чем бу­дет жить, да и не­зачем…

Жить без те­бя? Раз­ве это ре­аль­но?

Я за­дыха­юсь от стра­ха. Не поз­во­ляю се­бе пла­кать при те­бе, но все ча­ще сры­ва­юсь по но­чам, за­пер­шись в ван­ной, ког­да я точ­но знаю, что ты это­го не уви­дишь и не ус­лы­шишь. По­нимаю, что это ни­чего не из­ме­нит, но я не мо­гу удер­жать в се­бе эту боль.

Не поз­во­ляю, да…

Но сей­час, пос­ле су­мас­шедше­го сек­са и так и не сос­то­яв­ше­гося раз­го­вора, я пси­ханул – стою и ку­рю на бал­ко­не с тря­сущи­мися ру­ками, гля­дя на ог­ни, от­ра­жа­ющи­еся в ноч­ном зер­ка­ле мор­ско­го за­лива, и не мо­гу пред­ста­вить, что все это ос­та­нет­ся и ПОС­ЛЕ.

Гос­по­ди! Пос­ле…

За эти поч­ти три го­да так мно­го все­го про­изош­ло в на­шей жиз­ни, Бил­ли. Мне ско­ро ис­полнит­ся двад­цать один, а ка­жет­ся, что все со­рок. Мы пов­зрос­ле­ли, ко­неч­но. Толь­ко я люб­лю те­бя все так же, как маль­чиш­ка. И знаю, что ты лю­бишь не мень­ше. И эти брас­ле­ты, ко­торые мы с то­бой сни­мали толь­ко на вре­мя опе­раций – то­му под­твержде­ние. Да и не толь­ко они, ко­неч­но…

Мы вмес­те. По­тому, что не мо­жем быть врозь.

Я злой. Мне хо­чет­ся на­пить­ся. Мне хо­чет­ся орать. Мне хо­чет­ся что-ни­будь раз­бить, что­бы уви­деть, как раз­ру­ша­ет­ся что-то еще, кро­ме на­шей с то­бой жиз­ни. Мо­жет, мне ста­нет лег­че, хоть на се­кун­ду?

Я хо­чу быть с то­бой. Всег­да хо­чу. Но я не мо­гу уго­ворить те­бя лечь в кли­нику и я не бу­ду боль­ше. Ты го­воришь, что там не бу­дет жиз­ни, что это уже не жизнь, а су­щес­тво­вание. Я знаю, по­чему ты это го­воришь. Знаю, как пло­хо те­бе пос­ле всех этих ка­пель­ниц и хи­ми­оте­рапии. Ты хо­зя­ин сво­ей жиз­ни. Но при этом ты прек­расно зна­ешь, что я за­вишу от те­бя. И зна­ешь, что я не хо­чу жить даль­ше… Пос­ле… Я не су­мею.

Нет, я не го­ворил те­бе это­го. Но ты это все рав­но зна­ешь. Ты это чувс­тву­ешь. Ты чи­та­ешь это в мо­их гла­зах. И ты не раз пы­тал­ся на­чать раз­го­вор об этом, но я мас­тер­ски на­учил­ся их из­бе­гать.

Я не мо­гу го­ворить об этом. Не жи­вут лю­ди с по­лови­ной сер­дца, по­нима­ешь?

Воз­вра­ща­юсь к те­бе и ос­то­рож­но ло­жусь ря­дом. Ты ук­рыт неб­режно наб­ро­шен­ной прос­ты­ней, влаж­ный, рас­слаб­ленный с об­на­жен­ным бед­ром, при­каса­ясь к ко­торо­му, я чувс­твую, ка­кая прох­ладная ко­жа у те­бя. Ты об­ни­ма­ешь ме­ня, при­жимая к се­бе, це­лу­ешь в нос, а по­том, ког­да я под­ни­маю го­лову, при­жима­ешь­ся гу­бами к мо­ему под­бо­род­ку, лас­ка­ешь язы­ком пир­синг, а по­том це­лу­ешь в гу­бы.

Черт те­бя по­дери, Бил­ли! Это же я дол­жен сей­час вот так те­бя вы­цело­вывать, про­ся про­щения за свой срыв! И я шеп­чу те­бе в гу­бы:

– Прос­ти, ко­тенок. Я прос­то очень бо­юсь.

Нак­ры­ва­ешь мои гу­бы паль­ца­ми.

– Тссс, не на­до, род­ной. Мы оба зна­ем это, – лас­ка­ешь паль­ца­ми мое ли­цо. – Ты же зна­ешь, как я бла­года­рен те­бе, прав­да? Ес­ли бы не ты, ме­ня бы уже дав­но не бы­ло, по­нима­ешь? Луч­ше­го до­нора, чем ты, уже бы не наш­ли, а это зна­чит, что де­ло не в те­бе, а во мне. И ты сам зна­ешь, что для ме­ня зна­чат эти го­ды, про­веден­ные вмес­те. Эта жизнь по­даре­на мне то­бой. И на­ша лю­бовь…

Зак­ры­ваю гла­за. Нет! Я не бу­ду пла­кать. Я на­учил­ся. Я бу­ду силь­ным ря­дом с то­бой, по­тому, что те­бе так лег­че. По­тому, что ты ве­ришь, что я твоя под­дер­жка. Дол­жен быть ею.

– Я очень люб­лю те­бя, – шеп­чу это и слы­шу твой вы­дох.

– Знаю, ма­лень­кий, я то­же люб­лю те­бя очень. И мы бу­дем вмес­те столь­ко, сколь­ко это бу­дет воз­можно.

– Да, я знаю, – ки­ваю и сгла­тываю.

Ос­то­рож­но при­под­ни­ма­ешь­ся и, по­ложив ме­ня на спи­ну, нак­ло­ня­ешь­ся на­до мной. От­кры­ваю гла­за, ты так неж­но и так серь­ез­но смот­ришь на ме­ня. За­пус­ка­ешь паль­цы в мои во­лосы и лас­ка­ешь их.

– Зая, по­обе­щай мне од­ну вещь.

– Го­вори, Бил­ли. Го­вори, – моя ру­ка на тво­ем за­тыл­ке, гла­жу его, ты чуть прик­ры­ва­ешь гла­за от этой лас­ки.

– Род­ной, я хо­чу, что­бы ты по­обе­щал мне… жить.

У ме­ня за­мира­ет все в гру­ди. Да­же, ка­жет­ся, что ос­та­нови­лось сер­дце.

Не на­до вот так, Билл!!! Не на­до!!! Хо­чет­ся за­выть, зас­ку­лить, хо­чет­ся за­орать ма­том.

НЕ НА­ДО ТАК!!!

Я же не смо­гу. Не смо­гу я.

Я не смо­гу сей­час что-то ска­зать. Гор­ло пе­рех­ва­тило, гу­бы не слу­ша­ют­ся. Мне ка­жет­ся, что ме­ня па­рали­зова­ло тво­ими сло­вами. И ты ви­дишь это. Ты это чувс­тву­ешь. Нак­ло­ня­ешь­ся, прис­ло­нив­шись лбом к мо­ей гру­ди.

­– За нас дво­их, по­нима­ешь, Том? За се­бя и за ме­ня. Я хо­чу, что­бы ты был счас­тлив.

Пы­та­юсь прог­ло­тить ко­мок в гор­ле. Что же ты го­воришь, маль­чик мой? Ка­кое счастье без те­бя? Ка­кое?!!

– Том, ты дол­жен жить. Дол­жен лю­бить. Я знаю, что ты не смо­жешь за­быть ме­ня. Но дол­жен от­пустить, что­бы жить даль­ше. Том­ка, те­бе все­го двад­цать лет! Я вот хо­чу, что бы ты на­шел се­бе хо­роше­го пар­ня или де­вуш­ку. Ну, со вре­менем… Ты бу­дешь счас­тлив, и мне бу­дет спо­кой­но. По­жалуй­ста, Том!!! По­жалуй­ста. Ска­жи, что так бу­дет. Ска­жи, что бу­дешь жить, род­ной.

Под­ни­ма­ешь го­лову, об­ли­зыва­ешь су­хие гу­бы.

– А я бу­ду тво­им ан­ге­лом-хра­ните­лем. Хо­чешь? Жи­ви толь­ко, Том. Ска­жи. По­обе­щай. Не мол­чи.

Ты и так мой Ан­гел. Ты всег­да был им. С са­мых пер­вых ми­нут, да­же ког­да те­бя и не знал еще, уже тог­да ты для ме­ня стал Ан­ге­лом. Толь­ко мо­им. Толь­ко для ме­ня. Ты был, есть и бу­дешь Ан­ге­лом.

Чер­ным, но та­ким Свет­лым, по су­ти.

Гос­по­ди, что ж ты со мной сей­час де­ла­ешь, ко­тенок? Я же не же­лез­ный.

– Обе­щаю, – вы­дав­ли­ваю из се­бя, и с этим обе­щани­ем за­кан­чи­ва­ют­ся си­лы дер­жать­ся.

При­жимаю те­бя к се­бе, и из гру­ди вы­рыва­ет­ся стон. Поч­ти вой. Про­тяж­ный, пол­ный тос­ки и бо­ли.

Я не смог его сдер­жать.

– Ти­хо, ма­лень­кий, ти­хо, – гла­дишь ме­ня по во­лосам, пы­та­ясь ус­по­ко­ить.

Гос­по­ди, да раз­ве воз­можно ме­ня ус­по­ко­ить? По­нимать, что те­ряю те­бя и быть спо­кой­ным?

Знать, что при­дет­ся в этой жиз­ни ос­тать­ся без те­бя?

Здесь и сей­час ты пы­та­ешь­ся мне по­дарить Жизнь. Я по­нимаю это.

Да, я по­обе­щал, что бу­ду жить. Толь­ко вот не знаю, смо­гу ли сдер­жать обе­щание.

Ты ло­вишь мою ру­ку, и мы пе­реп­ле­та­ем на­ши паль­цы.

Пе­реп­ле­та­ем так, как од­нажды пе­реп­ле­лись на­ши судь­бы, на­ши жиз­ни, на­ши сер­дца и ду­ши.

Что­бы быть вмес­те, до пос­ледне­го уда­ра сер­дца, до пос­ледне­го ше­пота: «Ты мой».

До пос­ледне­го: «Нав­сегда»…

***

Нес­мотря на то, что я обе­щал Бил­лу за­быть об этом, я все рав­но ты­сячи раз ду­мал, не мое ли на­рушен­ное ког­да-то обе­щание, пов­лекло за со­бой весь этот кош­мар – ухуд­ше­ние у Бил­ла, его ре­цидив бо­лез­ни.

Ему ос­та­лось ма­ло, слиш­ком ма­ло.

Но мы вдво­ем про­вели это вре­мя и все, сколь­ко бу­дет – то­же про­ведем вмес­те.

Не как братья.

А ес­ли бы тог­да, в «Не­ваде», я удер­жался и удер­жал Бил­ла? И не сде­лал бы то­го, че­го был не дол­жен де­лать?

И мы бы жи­ли, как братья – а это все рав­но бы слу­чилось? Не прок­ли­нал бы я се­бя еще боль­ше, что так без­дарно по­терял сам это вре­мя и сде­лал сво­его лю­бимо­го нес­час­тным?

Это сто­нет и кро­вото­чит внут­ри ме­ня как не­зажи­ва­ющая ра­на. Ежед­невно рас­трав­ли­ва­емая од­ни­ми и те­ми же воп­ро­сами, на ко­торые у ме­ня нет от­ве­тов.

Мо­жет, я прос­то вы­иг­рал у судь­бы эти два го­да. Для НАС. А мо­жет – нет…

И это нез­на­ние бу­дет веч­но ме­ня прес­ле­довать.

До са­мого пос­ледне­го вздо­ха.

По­дарил ли я нам жизнь или от­нял ее?

Я так это­го и не уз­наю.

Ни­ког­да.

(c) Кarina@ / Steffy, Riga-Moscow.

28 но­яб­ря 2008.

­

­

­