Марта 1908 годаП. А. Столыпин произносит речь на 50-летии земского отде­ла Министерства внутренних дел. 14 страница

АВТОРЫ ЗАПИСКИпытались чрезвычайно осторожно обобщить результаты своих наблюдений, признавая, что могли исследовать лишь малую часть необъятных си­бирских пространств. Они также отмечали, что наряду с явлениями положительного ха­рактера не могли не заметить «слабых сторон и отдельных случаев, свидетельствующих о недостатках в постановке дела» [8, ч. I, с. 322]. Признавая издержки переселенческого дела, они намечают главные меры к его скорейшему улучшению по пунктам, которые мы излагаем в том же порядке.

И первым, главным условием, в этом ряду стоит необходимость «отводить наде­лы старожилам и переселенцам Сибири не в пользование, как теперь, а в собственность...

Необходимо достигнуть постепенного объединения правительственной поли­тики до Урала и за Уралом...». Для чего предлагалось «проводить начало покровительст­ва мелкой единичной собственности на землю...

В лучших сибирских районах — своевременно перейти к продаже земель пере­селенцам...

Желательно восстановить свободу ходачества...

Денежные ссуды переселенцам на домообзаводство следует сообразовать не с большей или меньшей бедностью отдельных переселенцев, которая не поддается учету, а с большей или меньшей трудностью заселения данного района...

Необходимо создать и развить агрономическую помощь переселенцам...

Рядом с мелкими крестьянскими владениями, надлежит обеспечить образова­ние за Уралом также частной земельной собственности...

Следует продолжать непрерывное заселение Киргизской степи русскими пере­селенцами...

Нужно озаботиться обеспечением сбыта сибирскому хлебу и другим продуктам сибирского хозяйства...

Необходимо вообще расширить и углубить постановку переселенческого де­ла...» [8, ч. I, с. 323-326]

Каждый из десяти пунктов этого плана был дополнен соответствующими обо­снованиями и соображениями, которые в более обстоятельном изложении уже были приведены выше.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ записки касалась Поволжья.Здесь главным предметом вни­мания было также землеустройство крестьян:

«Поставить русский крестьянский труд в наиболее выгодные условия приложе-ния к земле. Освободить земледельца от связывающего влияния общинных порядков и собрать в живые и цельные хозяйственные единицы раздробленную на мелкие полосы крестьянскую землю — такова была идея землеустройства» [8, ч. I, с. 327].

Признавая, что в деле этом еще много не сделано, результаты местами невели­ки, высказывалось твердое убеждение в том, что землеустройство многое сулит России.

Говорилось о том, что уже сделано главное: Указ 9 ноября 1906 года дал «воз­можность наиболее энергичным и предприимчивым людям выйти из общины и, под ох­раной закона, укрепить за собою землю в собственность» [8, ч. I, с. 328]. Результат впе­чатляет: только в Самарской губернии уже укрепилось более 100 тысяч дворов. А по Рос­сии к 1 июля 1910 года — 1350 тысяч.

Опровергалось бытовавшее в тот период суждение, будто большинство кресть­ян укреплялось с единственной целью — разделаться с надельной землей. Лишь менее де­сятой части хозяев продали наделы, которыми увеличили свою землю другие домохозя­ева. «Значительное число крестьян, продавших наделы, переселяются затем в Азиатскую Россию, а некоторые, получив за проданную землю наличные деньги, вносят их в задаток при покупке у Крестьянского банка или казны новых отрубных или хуторских участков. Во всех этих случаях хозяйство только переносится с прежнего надела на более подходя­щие участки» [8, ч. I, с. 329].

Отмечался и другой благотворный процесс: «следом за укреплениями... начали развиваться выделы надельной земли укрепившихся дворов к одним местам; отдельные разбросанные полосы стали стягиваться к своему живому и деятельному центру-собст­веннику» [8, ч. I, с. 330].

Успех особо сопутствовал деятельности Крестьянского банка, которому было проще учитывать всю совокупность местных условий, располагающих к тому или иному способу устройства крестьян на сплошных банковских площадях. «За четыре года работ на землях Крестьянского банка устроено свыше 107 тысяч единоличных, хуторских и от­рубных хозяйств, на площади в 1,25 миллиона десятин» [8, ч. I, с. 331].

С банковских бывших владений «центр тяжести землеустроительных работ окончательно перешел уже на крестьянские надельные земли»: к началу 1910 года хода­тайства о разверстании подали 1319 крестьянских дворов. Причем 40% относится к раз­делам крупных хозяйств на мелкие (считай, к выходу из общины.— Г. С), до 60% работ «приходится на законченный вид землеустройства — создание единоличных владений ху­торского и отрубного типа» [8, ч. I, с. 332]. Таким образом, к вышеуказанным единолич­ным хозяйствам на банковских землях к концу того же 1910 года может добавиться 400 тысяч отрубных и хуторских хозяйств.

Притом отмечалось, что разверстание идет теперь: «1) преимущественно целы­ми селениями, а не отдельными дворами, 2) наряду с многоземельными селениями столь же часто и в малоземельных, и 3) хотя и не сплошными массивами, а разбросанными оазисами,—но зато идет повсеместно» [8, ч. I, с. 332—333].

Любопытно, что разверстание целого общества, которое требовало двукратно­го приговора, за три года деятельности землеустроительных комиссий в более чем 96% случаев не вызвало ничьих жалоб. Это разрушало «утверждения противников землеуст­ройства, будто оно выгодно только отдельным, самым богатым и многоземельным кре­стьянам, но нежелательно большинству крестьян и потому проводится насильственным для них порядком» [8, ч. I, с. 334]. Предубеждение о выгодности разверстания только для многоземельных крестьян опровергалось также активным землеустройством малозе­мельных селений.

Таким образом, идеи единоличной собственности и отрубного владения стано­вились близкими и понятными крестьянской массе России, в том числе и Поволжья, где общинный строй был до недавних времен особо живуч. Землеустройство было осмотре­но в семи уездах четырех поволжских губерний (как уже упоминалось, в Казанской, Са­марской, Саратовской и Симбирской).

Авторы записки старались передать свои глубокие впечатления, оставшиеся от знакомства с положением дел на местах,— то главное, что трудно отразить отдельными цифрами, фактами: они отмечали изменения, «вносимые землеустройством в крестьян­ское миросозерцание» [8, ч. I, с. 336].

Эти фрагменты записки стоит воспроизвести без купюр:

«Прежде всего поражало то, как быстро проникаются крестьяне, перешедшие к новым формам владения, уверенностью в бесповоротности и прочности новых земель­ных порядков. От разверставшихся на отруба и хутора приходилось слышать, что „по-иному и жить нельзя". Вопросы о преимуществах общинного и отрубного землепользова­ния, казавшиеся такими спорными и волновавшие общественную мысль, вызывали при беседах с разверставшимися крестьянами решительные ответы, смысл которых сводил­ся к тому, что все это может быть вопросом только для тех, кто „сам не испробовал ста­рой и новой жизни".

Крестьяне объясняли нам, в скольких полосах они владели ранее, сколько при­ходилось тратить времени и рабочей силы на объезд и обработку разбросанных по все­му наделу клочков земли. „Теперь все в одном глазу". „Двести копен свезли — два раза ко­леса мазали".

Уверенность в прочности и выгодности предпринятого земельного переуст­ройства замечается даже в тех случаях, когда землеустроительные работы еще не закончены

и когда, следовательно, новая жизнь — в будущем, а в настоящем идет сложная ра­бота по выработке условий разверстания, затрагивающая самые жизненные для крестья­нина земельные интересы. Не о временном переделе идет в этом случае речь, а об уст­ройстве „на вечность". Поэтому крестьяне принимают самое деятельное участие в рабо­те землеустроителя и землемеров,— начиная и завершая эту работу молебствием. В гро­мадной Покровской слободе,— 4 1/2 тысячи дворов — еще недавно, в 1906-1907 годах, считавшейся очагом беспорядков, нам довелось присутствовать при расценке разверсты­ваемых земель, производимой землемерами совместно с выборными от крестьян, в чис­ле восьмидесяти трех домохозяев. Землемеры шли параллельными межами, прорезанны­ми вдоль надела; направо и налево от них развернулись линии оценщиков, отмечавших все разновидности почвы, разделенной здесь на шесть разрядов. Отнесение земли, до точности известной крестьянам, в тот или другой разряд — разногласий почти не вызы­вало. Мельчайшие условия сложного разверстания, охватывающего огромный надел в 74 тысячи десятин, были продуманы и оценены крестьянами. В течение длительной рабо­ты по составлению проекта землеустройства, они сами настолько внимательно и ревни­во проверили все подробности, что, приняв и исправив их, где нужно, считали уже про­ект своим и давали самые подробные объяснения, отстаивая техническую верность и справедливость установленных проектом начала разверстания. А между тем еще недавно в Покровской слободе, кроме коренных переделов, производились постоянные перевер­стки и, по словам самих крестьян, „только и забота была, как бы землю поравнять"» [8, ч. I, с. 336-337].

Землеустройство шло подчас столь быстрыми темпами, что можно было видеть «примеры исчезновения в полгода целой многочисленной деревни... Но зато вся окружа­ющая степь, насколько глаз видит, ожила и покрыта жилищами хуторян с токами при них, где молотили хлеб, впервые свезенный с полей, прилегающих вплотную к жили­щам» [8,ч.1, с. 338].

Примечательно, что Крестьянским банком (например, в той же Саратовской губернии) удачнее продавались не отрубные участки, а хутора, что заставляло порой ме­нять первоначальные планы, обращая отруба в хутора.

Анализируя далее состояние всех сложностей землеустройства, авторы записки подводят к выводу о том, что правительственный почин становится делом народным, по­тому что новые землеустроительные начала полмиллиона крестьянских хозяйств уже считают своими.

Признавая, что это составляет всего 4% крестьянской России, авторы записки между тем считают, что для четвертого года деятельности землеустроительных комис­сий это обнадеживающий показатель, результат, подтверждающий, что дело встало на жизненный путь.

Приводилось убедительное сравнение: «В Пруссии, где землеустройство про­водится с величайшей настойчивостью начиная с 1821 года, оно все еще далеко не за­кончено и идет более медленным темпом. Для отдельных местностей Европейской России можно сделать еще более наглядное сопоставление: в одном русском уезде (Новоузенском, Самарской губернии) землеустроительною комиссией разверстано на отруба и хутора, в четыре года, большее пространство земли, чем это сделано за 24 го­да деятельности австрийских землеустроительных учреждений(Г. С.)» [8, ч. I,с. 340].

Говорилось также об укреплении «в народном сознании культа труда», «повы­шении трудовой энергии крестьянства», что «составляет главное приобретение, сделан­ное за четыре года землеустроительных работ Россией» [8, ч. I, с. 340—341].

Самыми ближайшими задачами землеустроительной реформы намечались аг­рономическая помощь населению и доступность сельскохозяйственного кредита. Подготовка

деятелей и специалистов различных отраслей землеустройства, объединение об­щих усилий в центре и на местах решали успех. Время выдвигало и другие задачи, невни­мание к которым могло обесценить весь результат: обучение детей, жилища которых раз­бросаны по хуторам; перенесение и строительство новых крестьянских построек; судьба помещичьих лесов и усадеб после распродажи земель. Каждый поставленный жизнью во­прос требовал внимания, времени, средств.

В записке указывались подходы к решению этих насущных задач.

Так, необходимость сохранения духовных центров — церкви и школы — при ро­сте хуторского расселения требовала в будущем расширения строительства церквей и не­больших «одноштатных» школ с общежитиями «для детей хуторян, хотя бы на зимние месяцы». Переход к хуторскому хозяйству не должен был привести к понижению грамот­ности сельского населения. Более того: значение школы должно возрастать, вместо «от­влеченно-гуманитарной и городской» она должна стать ближе к насущным интересам де­ревни, подготовить почву для «восприятия впоследствии улучшенных приемов сельско­го хозяйства» [8, ч. I, с. 342-343].

Улучшение крестьянских жилищ было связано с развитием «огнестойкого стро­ительства». Устройство на хуторах как раз располагало к коренной модернизации кресть­янских жилищ: крестьяне могли обратиться за помощью к землеустроительным комисси­ям, которые выдавали ссуды на перенос построек. Вопрос о строительстве из огнеупорно­го кирпича было намечено обсудить на ближайшей сессии сельскохозяйственного совета.

Намечались конкретные меры по охране лесов от вырубки и уничтожения. ■При нормальной лесистости в 25% по отношению к общей площади земель... в большей части губерний, лесов далеко не хватает до этой нормы, а местами, в целом ряде губер­ний, лесистость опускается до 8—5 и даже до 1%» [8, ч. I, с. 345]. Не распродажа казенных лесов, а постепенное увеличение запаса их в руках государства путем передачи во владе­ние казны бывших частновладельческих лесов, предлагаемых для покупки Крестьянско­му банку,— такой разумный выход предлагался авторами записки.

Предлагалось также не спешить с распродажей казенных оброчных земель. На­личность обширного запаса земель у Крестьянского банка позволяла пускать эти казен­ные площади только в случаях крайних и при соблюдении определенных культурных требований.

С повышением культурного уровня русской сельской жизни был связан и во­прос сохранения бывших дворянских усадеб, купленных вместе с имениями Крестьян­ским банком. Чтобы пресечь уничтожение новыми владельцами зданий, парков, садов, предлагалось оставлять при усадьбах небольшие куски полевой земли и даже довести их до полного земского ценза — с тем чтобы, продавая усадьбы общественным учреждениям или частным лицам, сохранить эти культурные гнезда, «давая возможность пополнять сильно проредевший за последнее время состав местных земских и правительственных деятелей образованными людьми» [8, ч. I, с. 347].

Первоочередной задачей землеустройства становилась теперь «практическая непрерывная работа над улучшением созданного и над расширением землеустроитель­ной организации, в соответствии с размерами дела в настоящем и в ближайшем буду­щем» [8, ч. I, с. 347]. Это требовало увеличения средств, подготовки людей и объедине­ния сил специалистов, прежде всего землемеров и гидротехников, которых не хватало и. следовательно, надо было готовить. Упоминалось также о необходимости улучшения ма­териального положения земских начальников, выполняющих важную и хлопотную рабо­ту за очень скромный заработок.

Для объединения сил предлагалось использовать земства, а также отрасли уп­равления, касающиеся землеустройства, сельского хозяйства и подъема сельской жизни

с образованием соответствующего ведомства. Предполагалась существенная реорганиза­ция Министерства земледелия, Главного управления землеустройства и земледелия, ве­теринарной части и Главного управления государственного коннозаводства — «сущест­венного для сельского хозяйства учреждения, особенно в России, насчитывающей 32 миллиона голов лошадей, 86% которых принадлежит крестьянам» [8, ч. I, с. 351].

Намечалось в срочном порядке исследовать возможность сближения деятель­ности ведомств земледелия и землеустройства с деятельностью «Крестьянского банка»; согласно постановлению Совета Министров, этот вопрос было намечено обсудить в Осо­бом совещании.

Землеустройство выдвигало на первый план необходимость агрономической помощи: ассигнования на эти цели составили в 1909 году полмиллиона рублей, в 1910-м — два миллиона, на 1911 год правительство «испрашивает... четыре миллиона рублей». За счет отпущенных средств агрономический состав «в районах землеустройства доведен до 708 агрономов pi инструкторов и 204 агрономических старост и практикантов. Затем наибольшая часть расходов произведена: на устройство прокатных станций улучшенных сельско-хозяйственных орудий и зерноочистительных обозов, на устройство показатель­ных полей и участков и на снабжение крестьян семенами кормовых трав и улучшенным посевным материалом» [8, ч. I, с. 353].

Отмечая отдельные успехи в агрономическом деле, авторы записки признава­ли, что нужды и запросы крестьян не могут пока быть удовлетворены в полной мере. Причина — в нехватке опытных специалистов по агрономии, отсутствии у них знания ме­стных условий и научной базы. Нужно было ускорить создание и развитие сельскохозяй­ственных школ, высшего учебного заведения в Поволжье (в Саратове или Самаре), «при­близить наличные агрономические силы из городов и кабинетов к земле, к деревне» [8, ч. I, с. 354]. Говорилось о необходимости выработки организационных планов, увеличе­нии расходов на сельскохозяйственную помощь населению: при средних расходах для Европейской России в 9 копеек на десятину земли, в других государствах затрачивалось на те же цели от рубля до двух...

Для определения ближайших задач и решения самых насущных вопросов пред­лагалось провести в январе 1911 года совещание в Харькове или Саратове.

Отмечая, что невозможно далее обеспечивать денежную помощь единоличным собственникам на началах прямых бюджетных ассигнований, которые требуют непо­сильных для Государственного казначейства затрат, авторы записки предлагают исполь­зовать сельскохозяйственный кредит, и, прежде всего, кредит предметный — сельскохо­зяйственный инвентарь.

«Объединяющим центром новой кредитной организации, направляющим дело и привлекающим к нему частные капиталы, мог бы явиться государственный сельскохо­зяйственный банк, разработанный проект которого вносится в скором времени на рас­смотрение Совета Министров.

Это — важное, быть может, самое важное теперь для сельской России дело: сле­дом за землеустройством, дающим возможность использовать всю наличную трудовую энергию крестьянства, финансировать народный труд, привлечь к земле деньги» [8, ч. I. с. 356-357].

В записке были затронуты также вопросы, не связанные напрямую с землеуст­ройством.

Предлагалось, например, срочно решить вопрос об упорядочении мирского об­ложения, которое повсеместно в Поволжье в два-три раза превышало земские сборы и достигало 90 копеек с десятины. Это бремя, давившее на крестьян, находилось «вне кон­троля по существу» [8, ч. I, с. 357].

Обращалось внимание на кризис Уральской горной промышленности, не вы­держивающей конкуренции «с южными железоделательными заводами, располагающи­ми более богатой рудой и более дешевым топливом» [8, ч. I, с. 357]. В качестве под­спорья для оживления заводов Среднего и Северного Урала предлагалось «проведение тавдинской железной дороги, которая могла бы связать горнозаводской район с богаты­ми лесными дачами на реке Тавде, пространством около 3 миллионов десятин, где может быть поставлено углежжение, и с егоршинскими угольными месторождениями и, таким образом, даст Уралу дешевое топливо» [8, ч. I, с. 358].

Выход мог также быть в отказе от выработки «простейших дешевых сортов же­леза и в переходе к изготовлению более дорогих изделий, выдерживающих более дале­кую перевозку». Говорилось также о необходимости развития «на Урале кустарной про­мышленности» и организации общественных работ «для населения, оставшегося без привычного заводского заработка» [8, ч. I, с. 358].

Наконец, указывалось на необходимость прекратить беспорядочную распрода­жу ценных для колонизации башкирских земель — излишка в 3,5 миллиона десятин, кото­рый по закону может продаваться в казну или сельским обывателям. А к башкирам, поже­лавшим выделить свой надел из общественной земли, предлагалось применять положе­ния Указа 9 ноября (закона 14 июня 1910 года), которое уже регламентировало все во­просы землеустройства, поставив их на прочную жизненную основу.

Все эти подходы, рекомендации и положения были закреплены в главных вы­водах в заключительной части записки. Принимая во внимание значение этой резюми­рующей части, приводим ее целиком.

«Главные выводы нашей поездки по Европейской России следующие:

Делу землеустройства положено прочное основание; оно развивается и понем­ногу становится для крестьян своим, близким делом.

В народной психологии можно подметить уже и теперь признаки оздоровляю­щего влияния начал землеустройства; там, где переустройство крестьянского земельного быта по тем или иным причинам значительно подвинулось, влияние этой перемены отра­жается заметным усилением трудовой энергии, направленной к подъему собственного хо­зяйства, и поворотом к миросозерцанию, основанному на культе собственности и труда.

В области землеустройства, в тесном смысле этого слова, очередными являют­ся теперь задачи, главным образом, организационные. Необходимо готовить новые кад­ры землемеров, агрономов и гидротехников и необходимо объединить работу прави­тельственных и местных сил, прилагаемых к делу землеустройства.

В связи с ростом землеустройства необходимо: 1) видоизменить школьную орга­низацию, увеличив число школ и устраивая при школах детские общежития; 2) воспользо­ваться хуторским расселением для широкого развития огнестойкого строительства; 3) по­степенно сосредоточить в руках казны лесные площади из состава имений, предлагаемых частными владельцами для покупки Крестьянскому банку; 4) обратить аренду казенных зе­мель в орудие единоличного землеустройства и сельскохозяйственной культуры; 5) сбере­гать бывшие помещичьи усадьбы и продавать их общественным учреждениям и частным лицам, по возможности, оставляя в этом последнем случае при усадьбах цензовые участки.

Кроме того, желательно и необходимо: 6) упорядочить и ограничить рост мир­ских сборов.

Завершением производящейся ныне работы по преобразованию крестьянско­го земельного быта должна явиться организация агрономической помощи населению и доступного сельскохозяйственного кредита. В этих двух мероприятиях — очередные и общие задачи Правительства и местных сил, работающих над укреплением и оживлени­ем экономической жизни сельской России» [8, ч. I, с. 359—360].

КАК ИЗВЕСТНО, СИЛЬНЕЙШИМ АРГУМЕНТОМпротив земельной ре формы было возвращение назад части переселенцев, причем этот факт современные оп­поненты Столыпина используют так же охотно, как и их предшественники начала XX ве­ка. Приметно также, что в этом вопросе происходят различные манипуляции цифрами, достоверность которых практически невозможно установить, в то время как сам пре­мьер-министр оперировал официальными данными.

Более поздняя и обстоятельная статистика подтверждает, что на тот момент волна иммиграции в Сибирь не стихала, но возможность приема приезжих пока не до­стигла должных размеров и не отвечала потребностям. 1906 г.— число приезжих 213 тыс. чел.; вернувшихся, уехавших обратно — 7%, т.е. 14 910 «разочаровавшихся»; 1907 г.— 541 000 - 5%... 285 50; 1908 г.- 744000 - 6%... 44640.

С 1911 года, когда правительство окончательно отладило механизм приема пе­реселенцев, число «разочаровавшихся» падает до «0». Вместе с тем реформы в Централь­ной Европейской части России, также разрешающие крестьянский вопрос, уменьшают поток переселенцев в Сибирь. Таким образом, с 1906 года по 1916-й русские территории в Азии приняли 4 миллиона новых жителей, в распоряжении которых оказалось 31 080 000 гектаров земли.

Предписания и рекомендации Столыпина не остались пустым звуком. Если в 1906 году инвестиции государства в Азиатскую Россию составили 4,6 млн. руб., то в 1912-м уже 26,5 млн. руб. Эти средства шли в первую очередь на создание новых путей со­общения, обеспечение переселенцев подвижным составом, обустройство новых пунк­тов, агрономическую помощь, строительство зернохранилищ, приобретение сельскохо­зяйственного инвентаря.

В целом 1910 год был отмечен общим подъемом экономики: в специаль­ном издании в статье с примечательным названием «Наши противоречия» отмеча­лось, что «проект росписи государственных доходов и расходов на 1911 год дает блестящую картину наших финансов. Задача оздоровления русских финансов пре­восходно закончена» [46, с. 171—172]. Правда, в том же журнале наряду с несомнен­ным избытком свободных капиталов отмечалось, что они «стараются проникнуть всюду, лишь бы не в отечественную промышленность» [46, с. 171]. Этот крен, ви­димо, был не слишком опасен: аграрная страна с лихвой восполняла этот пробел выручкой от сельскохозяйственных продуктов. Но пресс со стороны русских про­мышленников был все-таки ощутимым, и недовольство российских капиталистов глава правительства ощущал. Несмотря на то что страна сделала сильный рывок, обеспокоивший ее соседей, резервы роста не были исчерпаны до конца. Вместе с тем Россия стремительно возвышалась, в чем проявлялась национальная черта, выраженная в известной всем поговорке: «Русские долго запрягают, да быстро едут»...

По воспоминаниям старшей дочери, П. А. Столыпин вернулся из поездки в за­мечательном настроении. Рассказывал о богатствах Сибири, ее «блестящей будущности, огромном размахе всех тамошних начинаний и с убеждением повторял:

— Да, десять лет еще мира и спокойной работы, и Россию будет не узнать» [4. с. 108-109].

Осень 1910 года приметна также встречей Николая II и Вильгельма II в Герма­нии в Потсдамском дворце. По свидетельствам М. Бок, представленной на торжестве мо­нарху России, оба Императора были в отличном настроении. Николай II был любезен со старшей дочерью Столыпина. Казалось, что уже ничего не напоминало ни о тягостных расхождениях между Самодержцем и его верным слугой, ни тем более о разладе с Герма­нией [4, с. 199-200].

9 НОЯБРЯ 1910 ГОДАпод председательством министра внутренних дел П. А. Столыпина открылась сессия по делам местного хозяйства.Одним из ее главных во­просов был «проект организации кредита для земств и городов, заключающийся в учреж­дении особого государственного коммунального банка» [8, ч. I, с. 361]. Обсуждалась так­же реформа продовольственного дела с учетом помощи населению, пострадавшему от неурожая, и устройство шоссейных и гужевых дорог на новых экономических началах. В разъяснение целей правительства и значения этих вопросов, открывая заседание совета, П. А. Столыпин сказал:

«Прежде всего обращаю ваше внимание, господа, на то особливое значение, ко­торое имеют вопросы, подлежащие вашему обсуждению. Они касаются близкой мест­ным людям экономической области, и поэтому Правительство с особым вниманием от­несется ко всем вашим замечаниям и ко всем поправкам, которые будут иметь жизнен­ный характер. Я остановлюсь сначала на проекте организации кредита для земств и го­родов. Правительству, точно так же, как и вам, известно, насколько на местах выдвига­ются теперь все новые потребности, насколько местное население ждет и требует от ме­стных органов все новых шагов на пути усовершенствования местной жизни. Правитель­ству точно так же, конечно, известно, насколько мало на местах средств,— да едва ли об­ращение на одно поколение расходов по длительным предприятиям может считаться и справедливым. Поэтому на помощь местным средствам должен и может прийти органи­зованный долгосрочный кредит. Но долгосрочным кредитом до настоящего времени пользовались одни города. Притом доступен он одним крупным городам, которые выпу­скали облигационные займы, реализуя их, однако, не всегда на выгодных основаниях. Насколько эта операция затруднительна, видно уже из того, что до июля месяца 1909 го­да из 895 городов Империи воспользовались этого рода кредитом всего только 57 горо­дов. Что касается земств, то вам известно, что земства этой формы кредита совершенно не знают, если, конечно, не считать займов из собственных капиталов, редких займов под залог недвижимых имуществ и случайных небольших ссуд из сумм Государственного Казначейства. Между тем, наравне с предприятиями по городскому и санитарному благо­устройству, наравне с законным стремлением городов к монополизации городских пред­приятий, земства, с своей стороны, не могут оставаться равнодушными к властно выдви­гаемым жизнью потребностям местного населения. Сознавая это, Правительство всегда шло навстречу земству, оказывало и, конечно, будет оказывать ему помощь в таких обла­стях, как, например, область всеобщего обучения, организация агрономической помо­щи, устройство гужевых дорог и т. п. Но не погаснет ли земская самодеятельность, если земства ограничатся ролью распорядителей ассигнованного казною кредита, поневоле частичного, и будут лишены возможности восполнить его с своей стороны до полного обеспечения нужд земских плательщиков? Правительство сочло себя во всяком случае обязанным эту возможность облегчить как земствам, так и городам путем предоставле­ния им кредита не случайного, но организованного, доступного и дешевого. Что касает­ся форм этого кредита, то он может быть: во-первых, частно-акционерный, затем взаим­но-общественный и, наконец, государственный» [8, ч. I, с. 361—363].

Говоря далее о возможной опасности предоставления частным банкам моно­польного права в выдаче кредитов, некоторых сложностях организации взаимно-обще­ственного кредита, он указал на меры, предпринятые для образования государственного кредита:

«Схема эта зиждется, как известно, на принципе ограниченной ответственно­сти казны с депонированием казною на 10 миллионов рублей государственной ренты и с заимствованием из Государственного Казначейства еще 10 миллионов рублей на кратко­срочные ссуды. Земства и города привлекаются к участию в деле путем пятипроцентного

удержания с каждой выдаваемой ссуды. Одновременно предположено привлечь предста­вителей земств и городов как к контролю и ревизии операции, так и к управлению бан­ком. Наконец, вопрос о принудительном взыскании недоимок облечен в комбинацию, одинаково удобную и для государства, и для органов самоуправления» [8, ч. I, с. 364].