КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Назначение вышесказанных ступеней
Чтение ищет сладость блаженной жизни, медитация ее находит, молитва ее красит, созерцание ею наслаждается.
Можно сказать, что
чтение подносит ко рту твердую пищу, медитация ее жует и перемалывает, молитва ощущает ее вкус, созерцание — это сама сладость, которая дарит радость и восстанавливает силы.
Чтение остается на поверхности, медитация проникает в сердцевину, молитва стремится к просьбе, порожденной желанием, созерцание покоится в наслаждении обретенной сладостью.
Чтобы это можно было понять яснее, возьмем один пример из множества.
4. Назначение чтения
Я слышу при чтении такие слова: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». Это речение краткое, но исполненное различных сладчайших смыслов, питающих душу. Оно предложено нам, как виноградная гроздь; душа внимательно разглядывает ее, а потом говорит про себя: «Здесь может быть нечто доброе; обращусь в сердце свое и посмотрю, в состоянии ли я понять эту чистоту и найти ее для себя: это вещь драгоценная и желанная, коль скоро владевшие ею зовутся блаженными, коль скоро им обещано, что они узрят Бога, Который есть жизнь вечная, коль скоро она восхваляется многими свидетельствами Священного Писания». И так, желая объяснить себе все до конца, душа начинает жевать и перемалывать эту гроздь, кладет ее в давильню, одним словом, побуждает разум допытываться, что это такое и как можно стяжать эту столь драгоценную чистоту.
5. Назначение медитации
Так начинается прилежная медитация, которая не останавливается на внешнем, не задерживается на поверхности, но стремит свой путь к вышине, проникает вглубь, исследует всякую мелкую подробность. Тщательно поразмысли о том, что не сказано: «Блаженны чистые телом», но «чистые сердцем». И вправду, недостаточно иметь руки, неповинные в злодействе, если душа не очищена от дурных помыслов; это подтверждается и авторитетом пророка, сказавшего: «Кто взойдет на гору Господню, или кто станет на святом месте Его? Тот, у которого руки неповинны и сердце чисто». Затем подумай немного о том, как тот же самый пророк желает этой чистоты сердца, когда молится так: «Сотвори мне, Боже, сердце чистое», и еще: «Если бы я видел беззаконие в сердце своем, то не услышал бы меня Господь». Подумай о том, как заботился праведный Иов сберечь сердце свое, если он мог сказать: «Завет положил я с глазами моими, чтобы не помышлять мне о девице». Как властвовал над собою этот святой человек, если он закрывал глаза, дабы не замечать недолжным образом того, что впоследствии могло бы стать невольным желанием? После остановки на подобных вещах и других того же рода, касающихся чистоты сердца, медитация начинает размышлять о награде, о том, какая это должна быть слава и радость—узреть желанный лик Божий, Лик более прекрасный, чем когда Он был среди сынов человеческих, более не презираемый и не отвергаемый, не в том облике, какой Он получил от Матери Своей, но облаченный в ризы бессмертия, в венце, который возложил на Него Отец в день воскресения и славы, в день, сотворенный Господом. Подумай, что в сем лицезрении заключена та полнота удовлетворения, о коей говорит пророк, что душа его насытится, когда Он явится в славе Своей. Видишь, сколько молодого вина натекает из крошечной грозди, какой огонь разгорается из одной искорки? Такой малый брусок, «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят», расплющился на наковальне медитации и стал столь обширен! А сколь могли бы мы еще распространиться вширь, если бы послушали того, кто имеет опыт в этом? Ибо чувствую, что колодезь глубок и что я, неопытный новичок, едва сумел зачерпнуть несколько капель. Душа, зажженная этими лучами, побуждаемая этими желаниям и, отныне, распечатав алебастровый сосуд, начинает предчувствовать, еще не по вкусу, но словно бы по аромату, всю сладость елея;и из этого заключает, сколь сладостен был бы опыт той чистоты, одна лишь медитация о коей есть, как она видит, источник столь великой радости. Но как быть? Она пылает желанием стяжать такую чистоту, но не видит в самой себе, как этого добиться; и чем больше она об этом думает, тем сильнее этого жаждет. Глубже становится медитация — и глубже страдания, ибо она не вкушает той сладости, про которую медитация доказала ей, что она обретается в чистоте сердца, но которую так ей и не дала. Ведь вкусить эту сладость не дано ни тому, кто предается чтению, ни тому, кто предается медитации, если она не дарована свыше. Чтение и медитация могут быть как благом, так и злом, и даже языческие философы, ведомые собственным разумом, умели находить, в чем состоит суть истинного блага. Но затем, хотя и познавши Бога, они не воздавали Ему славы как Богу, и, составив слишком высокое мнение о собственных силах, говорили: «языком нашим пересилим, уста наши с нами», и не заслужили подлинного постижения того, что им, однако же, удалось заметить. Рассуждения их — бредни, и опытность их — суета, ибо добыта она в изучении наук человеческих, а не в Духе мудрости. А между тем Он один дает истинную мудрость, иначе говоря, то сладостное знание, которое, подобно кушанью несравненного вкуса, веселит ту душу, в которую проникает; это та мудрость, о коей сказано: «В лукавую душу не войдет премудрость». Она исходит только от Бога: и как Господь дает многим власть крестить, но оставляет за Собой власть и право отпускать грехи при крещении, отчего один только Иоанн между всеми прочими мог сказать о себе: «Я — тот, кто крестит», — так же и мы можем сказать о Нем: «Он — Тот, Кто придает сладость познанию и делает науку сладостной для души». Слово дано всем, внутреннее же познание — немногим, ибо распределяет его Господь и дает тому, кому хочет, и тогда, когда хочет.
6. Назначение молитвы
Итак, душа видит, что своими силами не может стяжать сладости познания и опыта, предмета своих желаний. Она видит также, что чем больше возносится в сердце своем, тем больше Бог удаляется от нее. Тогда она смиряется и ищет убежища в молитве. Вот как она говорит:
«Господи, Ты, Кто даешь узреть Себя только чистым сердцам, я силюсь посредством чтения и медитации понять, что это такое и как можно стяжать истинную чистоту сердца, так чтобы явилась мне через нее хоть малая толика постижения Тебя. Я искала Твой лик, Господи, Твой лик я искала; я долго размышляла в сердце своем, и в медитации разгоралось великое пламя и безмерное желание познать Тебя глубже. Ты преломляешь для меня хлеб Священного Писания, и, преломляя этот хлеб, Ты даешь мне познать Тебя. И тогда случается то, что чем больше я Тебя познаю, тем сильнее желаю познать Тебя, не только на поверхности буквы, но в чувственном восприятии опыта. Молю об этом не ради заслуг моих, Господи, но ради милосердия Твоего. Каюсь, я—душа недостойная и грешная; но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их. Дай же мне залог будущего наследия. Господи, пошли мне хоть каплю небесного дождя, чтобы утолить мою жажду, ибо я сгораю любовью».
7. Действия созерцания Такими и другими подобными жаркими словами душа разжигает желание; так она показывает силу своего зова и чарами своих песен привлекает к себе Супруга. Господь, Чьи глаза — праведники Его и Чьи уши не только внимают их молитвам, но пребывают в их молитвах, не ждет окончания этих речей: Он прерывает спокойное течение молитвы и врывается в нее, спешит навстречу пылающей желанием душе, весь покрытый той росой, которая и есть небесная сладость, источающий аромат тончайших благовоний. Он спешит подкрепить душу истомленную, возродить душу изголодавшуюся, напоить душу иссушенную; Он спешит заставить ее забыть о земном, чудесно оживляя ее через умерщвление в забвении самой себя и возвращая ей трезвость через опьянение. Бывает так, что в иных плотских деяниях душа покоряется плотской страсти настолько, что вовсе перестает пользоваться разумом, и через это человек становится как бы без остатка плотским; вот таким же образом, но в противоположном направлении, в подобном возвышенном созерцании плотские побуждения уходят из души, побежденные и укрощенные настолько, что плоть более ни в чем не противоречит духу, и через это человек становится как бы без остатка духовным.
|