ЧАСТЬ I. Скверные гости 9 страница

-- А только насчёт того, провожал ли он посетительницу и в каком часу, -- вмешался привратник, -- я не могу знать, так как не видал, когда она вышла.

-- Да неужели вы не видали его сегодня, когда он выходил из дома? -- спросила Гермина.

Привратница ответила:

-- Вот видите ли, сударыня, профессор Гроссе живет у нас более шести лет... И не было у нас квартирантов скромнее господина доктора. Гости к нему почти не приходят. Разве когда отец его, либо из университета кто... Да вот иногда студенты ходили, насчёт же дамского пола не замечали. Оттого мы и удивились, увидя, что к нему, да ещё поздно вечером, дамочка явилась...

Ольга сделала нетерпеливое движение и привратница заторопилась:

-- Потому мы и заметили эту дамочку и сообразили про себя, что неспроста, видно, господин доктор побранился со своим старым камердинером, который был у него, можно сказать, на все руки и смотрел за доктором, как за малым дитятей. А тут вдруг разбранился Бог весть из-за чего и прогнал старика. И прогнал его как раз перед приходом барышни.

-- Старик чуть не плакал, когда уезжал, -- прибавил привратник.

-- Это, говорит, его до добра не доведет, что он обидел старого слугу.

-- Но это ещё не объясняет, почему вы не видели профессора сегодня утром, -- перебила Гермина.

-- Думаю, либо профессор не выходил ещё из квартиры, либо вышел ночью вместе с барышней. Потому утром рано почтальон звонил и газетчик тоже. Да и я наверх ходил, тоже звонил и никому не отворили. Отчего я и подумал уж, не уехал ли господин доктор в Гамбург с ночным поездом. Потому телеграфист вчера вечером приносил ему депешу, и я слышал, как господин профессор крикнул: "это от отца". Вот и мы думаем: наверно старик к себе сына вытребовал.

-- Очень может быть! -- произнесла Гермина. -- Благодарю вас, друзья мои... А когда профессор вернется, то передайте ему...

-- Ничего не передавайте. Это лишнее, -- перебила Ольга таким тоном, что Гермина не возражала и молча последовала за подругой, быстро вышедшей из каморки привратника.

XVI. Ловушка

-- Ну, что ты скажешь? -- нервно кусая губы спросила Гермину Ольга, сидя в экипаже, быстро нёсшемся по улицам к Тиргартену.

-- Быть может, тебе лучше заехать домой, отдохнуть немного? -- вместо ответа робко проговорила подруга.

-- Почему? Я не устала. Если же ты воображаешь, что я расстроена этим сюрпризом, то ошибаешься. Я давно знаю, как относятся мужчины к женщинам и на верность совсем не рассчитывала. Хотя, признаюсь, бесцеремонность этого господина меня всё же немного удивляет... Я считала его благовоспитанным человеком.

-- Ольга, не будь несправедлива, -- серьёзно сказала Гермина. -- Не осуждай, не узнав правды. Я понимаю, что ты оскорблена, но, как знать, что за смысл в этой загадочной истории.

-- Смысл совершенно понятен, -- горько смеясь заметила Ольга.

-- Господин профессор охотится за двумя зайцами и чуть было не поймал обоих.

-- И ты считаешь это посещение доказательством неверности Рудольфа?

-- А чем же иным можешь считать его ты? Любопытно было бы знать.

Гермина взглянула на подругу.

-- Мне странно, Оленька, что ты, такая сдержанная, умная и справедливая, в данном случае судишь так быстро, несправедливо. Ведь это посещение белой дамы может быть связано с невинными причинами. Представь себе, что эта дама в белом направлялась вовсе не к профессору, а назвала его имя только для того, чтобы не назвать настоящее... Ведь ты же слышала, что у каждого квартиранта свой ключ. А квартирантов в этом четырёхэтажном доме не мало.

Лицо Ольги просветлело.

-- Как узнать правду? -- спросила она.

-- Очень просто. Надо спросить Рудольфа.

-- Но ведь он куда-то уехал.

-- Тогда он пришлёт тебе письмо. Я убеждена, что не позже суток ты получишь известие от твоего Рудольфа. Ольга крепко пожала руку подруги.

-- Какая ты добрая... Спасибо тебе. Но, право, я не знаю, что со мной делается. Как я ни стараюсь успокоиться, а всё же не могу освободиться от какого-то смутного предчувствия... Мне все кажется, что страшное несчастье грозит мне.

Гермина покачала головой.

-- Уж не встретила ли ты своих фатальных англичан? -- понизив голос, спросила она. Ольга вздрогнула.

-- Нет... Благодарю Бога: они исчезли. Потому я и не беспокоюсь о том, что мой контракт с императорским театром до сих пор ещё не подписан.

-- Как не подписан? Да ведь ты же играешь чуть ли не десятый раз...

-- Как гастролёрша. Разве ты не заметила этого на афише?

-- Конечно, заметила и объяснила это желанием использовать успех новой звезды в мае месяце, когда театры обыкновенно пустуют. Благо ты делаешь полные сборы.

-- Очень может быть, что ты и угадала настоящую причину этих гастролей. Мне намекал наш обер-режиссёр, что господин интендант не желает обманывать публику, выдавая ангажированную актрису за гастролёршу.

-- И обижать своих старушенций, выставляя "новенькую" в красную строку? -- смеясь добавила Гермина.

-- Да, и это может быть. А так как мне платят за гастроли по цене дебютов, т. е. ровно втрое больше, чем я буду получать по контракту, то я и молчу и не беспокоюсь, именно, потому, что не вижу англичан, приносивших мне несчастье.

-- И я их не вижу больше недели, -- с невольной грустью подтвердила Гермина. -- Они очевидно уехали.

-- И слава Богу... Когда они здесь, я точно задыхаюсь. И вот теперь, представь себе, со вчерашнего вечера, и только что у дверей Рудольфа, мня преследует это мучительное чувство... Так и кажется, что на мне тяготеет ужасный взгляд лорда Джевида Моора.

Гермина вздохнула.

-- А я бы Бог знает что дала, чтобы только увидеть его приятеля!

Целый вечер провела Ольга с Герминой, принцем Арнульфом и двумя его обычными спутниками, гвардейскими офицерами, в зоологическом саду.

Возвращаясь домой на извозчике (Ольга отклонила слишком любезные предложения кавалеров проводить её до дома), через опустелый и полутёмный Тиргартен, она снова ощутила гнетущее чувство: мрачное предчувствие несчастья опять овладело ею.

В тёмной глубине извозчичьей каретки Ольге чудилось знакомое красивое бледное лицо с закрытыми глазами и тонкой струйкой крови, медленно ползущей из-под тёмных кудрей по виску на белую щеку...

Ольга вздрогнула и открыла глаза... Неужели это был сон? Неужели она успела заснуть, и её преследует тот же сон, что мучил и в прошлую ночь?

"Да, что бы ни говорила Гермина, а это не к добру", -- подумала Ольга и перекрестилась.

У входа в гостиницу её остановил солидный господин, с видом тайного советника в отставке, исполняющий роль швейцара в гостинице "Бристоль".

-- Вам письмецо, сударыня. Принесено посыльным. Еще не видя письма, Ольга почувствовала, что это -- известие от Рудольфа.

-- Что случилось? -- спрашивала она себя, подымаясь по лестнице с нераспечатанным конвертом в руках. Она боялась разорвать этот знакомый конверт из толстой слоновой бумаги, над которым она не раз смеялась, упрекая профессора в "бумажном кокетстве".

Коридор был пуст. До её помещения ещё два этажа. Ждать дольше она не могла и тут же дрожащей рукой разорвала конверт и, окинув его одним взглядом, прочла записку -- всего три строчки:

"Ольга... Простите просьбу... Но дело о жизни и смерти... Жду вас сейчас же... не медля ни минуты... Повторяю, простите и... поймите... вопрос жизни всегда вашего Рудольфа... Ключ от входной двери посылаю. Моя будет отперта"...

Неверный почерк... недописанные слова, дрожащие строчки... От письма веяло несчастьем. Ольга закусила губы, чтобы не застонать.

"Масоны", внезапно прозвучало в её мозгу так ясно и отчётливо, точно кто-то шепнул ей это слово на ухо.

-- Да, масоны, -- прошептала она, беззвучно шевеля губами и, не раздумывая, не колеблясь, повернула обратно и стала спускаться вниз по лестнице.

Не замечая удивленного лица величественного швейцара, ни любопытно-насмешливых взглядов полдюжины "мальчиков на посылках", стоящих шеренгой у ярко освещённого входа, Ольга быстро вышла на подъезд и вскочила в каретку первого попавшегося извозчика, машинально крикнув ему адрес Рудольфа.

XVII. Кровь и розы

Со странным чувством остановилась Ольга у знакомого ей подъезда. Входные двери были уже заперты, а маленькое оконце привратника в полуподвале закрыто ставнями, сквозь которые не пробивался ни малейший луч света. Весь дом, казалось, спал. Только четыре окна третьего этажа слабо светились. Ольга сразу поняла, что там квартира Рудольфа и что он ждёт её.

-- Подождите меня здесь, голубчик, -- обратилась она к извозчику, отдавая ему первую попавшуюся монету, и дрожащими пальцами вложила в замочную скважину небольшой ключ, который она всю дорогу судорожно сжимала в похолодевшей руке.

Дверь бесшумно отворилась.

Ольга машинально вынула ключ из замка, захлопнула за собой дверь и смело поднялась по лестнице, придерживаясь за перила. По счастью, свет от большого электрического фонаря, стоявшего против подъезда, проникал на лестницу, наполняя её дрожащим полумраком. Ольге было жутко и страшно в этом незнакомом доме, куда она пробиралась ночью, тайком, точно преступница.

Как во сне поднялась Ольга по лестнице до двери, возле которой она стояла сегодня утром. На этот раз дверь была не заперта. Сквозь узкую щель падал тонкий луч света на тёмные доски пола.

-- Ольга... -- послышалось ей в глубине полутёмной лестницы, но она даже не оглянулась, сознавая, что это галлюцинация слуха.

"Ведь он меня ждет", подумала она.

Внезапный прилив решимости охватил молодую женщину и спокойно и уверенно она отворила дверь, вошла в маленькую переднюю, довольно ярко освещённую спускающимся с потолка мавританским фонариком, и вдруг остановилась пораженная...

Все было здесь ей знакомо. И стены, увешанные старыми гравюрами, и дешевенькие в восточном вкусе занавески на трёх дверях, и пол, покрытый пёстрой японской циновкой, и вешалка из гнутого бамбука, с небольшим круглым зеркалом посредине, и даже этот мавританский фонарик, дающий такой трепетно-пёстрый свет.

-- О, Господи... -- прошептала Ольга. -- Откуда же я знаю всё это?.. Ведь я ни разу не была здесь...

И вдруг воспоминание о кошмаре прошлой ночи всплыло перед её глазами. Она ахнула и на мгновение застыла посреди жуткой тишины, не прерываемой даже звуком часового маятника.

Но Ольга не заметила ни неестественной тишины, ни отсутствия хозяина квартиры, пригласившего её к себе и не вышедшего встретить.

Почему-то все умственные силы Ольги запутались, как муха в паутине, в одной загадке, овладевшей её душой. Воспоминание кошмара, оказавшегося такой поразительной истиной, точно заворожило её. В глубине этого воспоминания теплилось предчувствие такого ужаса, что на не смела додумать своей мысли до конца, стараясь рассеять её воспоминаниями подробностей.

-- Вот за этой дверью столовая, а за этой кабинет, -- прошептала она едва слышно. Но даже этот слабый звук собственного голоса заставил Ольгу вздрогнуть: так громко и страшно прозвучал он среди мёртвой тишины.

"Мёртвая тишина"... Точно молотом ударила по голове эта мысль молодую женщину. Она покачнулась и схватилась рукой за ручку двери; дверь тихо подалась, увлекая её за собой.

Да, это столовая... Маленькая уютная комната, слабо освещённая догорающей висячей лампой, с накрытом белой скатертью круглым столом посредине, на котором виднелись остатки обеда, или ужина, стебельки земляники, опорожненная бутылка шампанского, другая, наполовину полная какого-то розового ликёра, и рядом две недопитых рюмки. Очевидно, за столом сидело только двое. На простеньком, но изящном ореховом буфете стояло блюдо с остовом омара, на хрустальных тарелочках лежали сыр и масло, а посреди стола, прямо под лампой, красовался громадный букет ярко-красных роз, наполняющих своим благоуханием всю маленькую комнату, душную от закрытых окон.

Этот удушливый аромат охватил Ольгу, ещё более отуманивая её рассудок.

На мгновение она совершенно позабыла причину своего прихода сюда, раздумывая о том, что значит этот стол... Кто мог здесь ужинать или обедать?.. И почему не убраны остатки этого обеда или ужина?

-- Ужин или обед? -- раза два повторила молодая женщина, тщетно силясь удержать обрывки мыслей, кружившихся в её отяжелевшей и ноющей голове.

Ее сознание ускользало куда-то, оставляя только смутные образы не то воспоминания, не то опасения чего-то неясного, страшного и неизбежного. И над всем этим тяжелая необходимость решить какую-то загадку.

-- Какую? -- нетерпеливо повторяла Ольга, стараясь припомнить что-то, что разбегалось во все стороны, точно расплескавшаяся вода из переполненного кувшина.

"Зачем я здесь? Удивительный сон! И как он длится!? Со вчерашней ночи и до сих пор... целые сутки", -- думает Ольга, проводя рукой по лицу, и быстро отдергивает руку, точно обжегшись: её лицо пылает и щеки горят, а в глазах мелькают красные пятна.

"Это розы, -- решила она и, наклонясь над столом, вдохнула сильный, сладкий запах цветов. -- Да, это розы... красные розы... точно кровь на белой скатерти... Такие же красные пятна видела я на белых простынях... Какой глупый кошмар и... какой мучительный"...

"Ах, да, о кошмаре... о розах, о крови на скатерти... нет, на подушках и простынях... И это было в спальне... Значит, надо пройти в спальню... Вот сюда в эту дверь. Здесь будет кабинет, а за ним и спальня..."

Слегка пошатываясь, двинулась Ольга через столовую, придерживаясь рукой за стулья и стену, пока не добрела до дверей в кабинет. Он также был освещён большой кабинетной лампой под зеленым колпаком (электричества в этом старомодном доме не было), догоравшей на письменном столе. Ольга на секунду остановилась, окидывая взглядом большую трёхоконную комнату. И здесь всё было ей знакомо... Вот и зелёная суконная занавесь, за которой она смотрела во сне, как масоны искали рукопись Менцерта. А вот и бумаги, разбросанные так, как она видела, и книги, выкинутые из шкапов, и выдвинутые беспорядочно ящики письменного стола. Ольга усмехнулась.

"Очевидно, кошмар ещё продолжается и сейчас дойдёт до конца... Сейчас я увижу самое страшное и проснусь... Только бы поскорей... Этот запах роз положительно опьяняет... особенно при такой духоте... У меня голова кружится".

Ольга перешла кабинет и дрожащей рукой взялась за зелёную занавесь, за которой -- она знала это -- находилась дверь спальни... А там, за этой дверью...

Ольга задрожала.

-- Господи, да когда же этот ужасный сон кончится? -- прошептала она.

И вдруг сознание вернулось к ней. Она поняла, что не спит, что она на квартире Рудольфа Гроссе, ночью, одна... по его приглашению... Отчего же он её не встречает? Отчего его квартира пуста? Откуда этот беспорядок? И это освещение? И эта жуткая мёртвая тишина? И этот одуряющий запах роз, и ещё что-то страшное, как сама смерть, и отвратительное, как тление?

Молодая женщина пошатнулась, едва успев удержаться рукой за двери. Холодный безумный ужас, точно ледяной рукой, охватил её сердце и стиснул его с такой силой, что она громко застонала... И в ответ на этот стон ей почудился едва-едва слышный вздох, долетевший откуда-то издалека.

"Рудольф... Рудольф... умирает один! Без помощи! Он позвал меня... Я помогу ему, я не боюсь ни людей, ни кошмаров"...

Собрав последние силы, Ольга шевельнулась. Но в мозгу её уже снова непроизвольно выросла мысль о красных розах, удушливое благоухание которых не могло заглушить того, другого запаха, мучительного и неопределенного, но страшного... такого страшного, что у молодой женщины невольно стукнули зубы, как от холода.

Спальня была темна. Чад от погасшей лампы наполнял воздух зловонием, мешающим дышать. И эта темнота, это зловоние, этот удушливый воздух, эта зловещая тишина на мгновение вернули Ольге способность связанно думать.

-- Конечно, все это продолжение вчерашнего кошмара. Я просто заснула, вернувшись из зоологического сада. А письмо Рудольфа, его ключ, поездка сюда и все остальное -- просто кошмар... Знаю его окончание: сейчас увижу Рудольфа умирающего, убитого... масонами, -- неожиданно произнесла она громко и снова слово это прозвучало в её мозгу, как будто кто-то шепнул его ей на ухо.

В ответ на это слово послышался тихий злобный смех знакомого голоса... Она сейчас же узнала этот голос, но уже не испугалась больше, достигнув границ страха, доступного человеческой душе.

"Ведь все это сон, кошмар, ведь она же сейчас проснется... Так не все ли равно, что за её спиной смеётся лорд Джевид Моор?.."

С безумной улыбкой на губах, с пылающим, но неподвижным, точно окаменелым лицом, с остановившимся взглядом широко раскрытых глаз, с огромными расширенными зрачками, Ольга вернулась в кабинет и, взяв со стола тяжелую лампу, медленным, точно автоматическим шагом, вошла в спальню.

Высоко подняв над головой лампу, она оглядела небольшую комнату, раскрытый бельевой шкап, разбросанные на полу связки белья, пустые картонки, вынутые опрокинутые ящики комода и столиков, -- все те же следы спешных и нетерпеливых поисков, какие она видела в кабинете.

Ольга решительным шагом подошла к кровати, смутно видневшейся из-под опущенных занавесок.

На полу, у кровати, лежал небольшой коврик серовато-зелёного цвета, по которому змеились коричневые пятна.

-- Это запёкшаяся кровь, -- прошептала Ольга. Страшное возбуждение начинало сменяться в ней какой-то тупой бесчувственностью. Только что леденивший её ужас превратился в неясное любопытство. Мысль её как-то скользила по поверхности, не имея силы углубиться в смысл того, что видели глаза.

-- Кровь? -- повторила она. -- Конечно, кровь... Но ведь кровь красна, как те розы. А эта... Почему она такая темная?..

Рука молодой женщины дрожала так, что ламповое стекло звенело, покачиваясь. С трудом удерживая лампу в правой руке, Ольга отдернула занавески левой, затем с отчаянным усилием подняла глаза и... оцепенела...

Перед ней лежал Рудольф, неподвижный, холодный, окоченелый. Запекшаяся кровь тонкой струйкой присохла на его белом точно восковом лбу, выступая из-под спутанных темных кудрей. На белой рубашке, на подушках, на простынях виднелись зловещие багрово-коричневые пятна.

Ольга покачала головой, окончательно потеряв сознание действительности. Уверенность в том, что все это только кошмарный бред, была так сильна, что она улыбнулась холодными побелевшими губами.

Странную и страшную картину представляла молодая красавица, с безумными глазами и снежно-белым лицом, освещающая лампой неподвижное и бездыханное тело. Дрожащая рука её, почти такая же бледная и холодная, как и свесившаяся с постели убитого, осторожно прикоснулась к мертвому лбу. Прекрасное женское лицо наклонилось над трупом...

И вдруг холод смерти и страшный запах тления охватил Ольгу... Разом, мгновенно в душе её пробудился рассудок и понимание страшной правды.

-- Масоны! -- крикнула она и без чувств упала на пол, к ногам убитого.

Ламповое стекло со звоном разлетелось. Огонь вспыхнул высоким пламенем и сейчас же потух. Зловещая темнота скрыла страшную картину.

XVIII. Масонские духи

Бесчувственная и недвижимая лежала молодая женщина в двух шагах от убитого, но сознание её всё же не вполне угасло. Оно как бы раздвоилось. В застывшем, почти окоченевшем теле беспокойная мысль билась, как птица в клетке. Одна часть сознания понимала всё, что происходит вокруг, другая же упорно твердила, что всё это кошмар, и он прекратится рано или поздно.

Эта смутная уверенность и спасла бедную женщину от сумасшествия или нервного удара, вызванного ужасом. Смутная надежда проснуться, за которую цеплялась мысль Ольги, позволяла ей мгновениями забыть ужас своего положения.

Совершенно потеряв способность различать, где кончается действительность и где начинается сонное видение, неподвижно распростёртая на полу Ольга услыхала, как тихо скрипнула дверь столовой, пропустив трёх человек, медленно подошедших к неподвижной молодой женщине.

Лорд Джевид приблизил своё дьявольски улыбающееся лицо к смертельно-бледному прекрасному лицу Ольги.

-- Налей я немножко больше керосина в лампу, и, пожалуй, пожар спрятал бы концы в воду, -- услыхала она голос, по которому сейчас же узнала старого слугу Рудольфа.

-- Напрасно сожалеешь, друг мой, -- перебил его другой голос, звук которого заставил задрожать неподвижную молодую женщину, узнавшую английского масона. -- Ты забываешь, что в европейских городах пожарные приезжают слишком скоро. Всего же не предусмотришь... Могут оставаться следы там, где не ожидаешь ничего опасного. Поверь мне, Иоганн, что так будет лучше... Того, чего мы желали -- удаления из Берлина и невозможности приблизиться к императору -- мы уже добились. После такого шума, какой поднимет вся эта история, немецкая щепетильность не потерпит этой актрисы в придворном театре, что и требовалось доказать.

-- Пусть так, -- услыхала Ольга третий голос, в котором она так же сразу узнала молодого красавца-англичанина, покорившего сердце Гермины Розен. -- Но прежде всего надо позаботиться, чтобы несчастная не задохнулась в этой отравленной атмосфере... Отвори окна, Ганс Ланге. Ты налил слишком много снотворных духов на розы. Я боялся, что она не сможет дойти до спальни и свалится в кабинете.

-- Что было бы далеко не так эффектно, -- добавил лорд Джевид с дьявольским смехом.

Ольга слышит эти слова, она слышит, как стукнуло отворяемое окно, и чувствует порыв свежего ночного ветерка, ласкающего её лицо. Ей становится легче дышать, но всё же она не может открыть тяжёлых, точно свинцом налитых глаз. Её грудь едва подымается, она не может шевельнуться, хотя отвращение охватывает её от прикосновения чужой руки.

Она чувствует, как лорд Джевид расстегивает её платье и, приложив ухо к её груди, внимательно слушает слабое биение её сердца.

-- Ничего, выдержит, -- снова слышит она его ненавистный голос. -- Здоровая натура. И крепкое сердце... До ста лет проживёт, если... мы позволим...

-- Во всяком случае мы избавились одним ударом от явного предателя и... возможной предательницы. Теперь она нам уже больше не опасна. Даже если она выпутается сравнительно благополучно из нашей паутины, то всё же у ней пройдёт охота интересоваться масонами: она поймет, что обязана им своим приключением! А если не поймёт, то ей можно будет и пояснить это...

-- А ты уверен, Джевид, что она была нам опасна? -- спросил лорд Дженнер. -- Мне кажется, что мы слишком скоро решаем подобные вопросы. Разве Гроссе мог быть нам серьёзно опасен?..

-- А ты все ещё сомневаешься в этом? -- иронически улыбаясь, спросил старший масон.

-- Да ведь рукопись Менцерта всё же не нашлась. Быть может, отельный кельнер плохо расслышал... или не понял...

-- Замолчи, Дженнер! -- резко перебил старший масон. -- Ты говоришь, как нервная баба или глупый мальчишка... Довольно об этом... Там, где произнесено решение верховного Бет-Дина, мы остаёмся только исполнителями... Поэтому прибереги свою жалость до другого более удобного случая. А ещё лучше -- отучись от неё, дружище... Это опасная болезнь для масона высших посвящений... Раскрой окно, Иоганн... При такой жаре... труп лежит вторые сутки... У меня голова начинает кружиться... Оставить женщину так невозможно -- пожалуй, она не доживёт до утра, а это повело бы к осложнениям и уменьшило бы правдоподобность положения... Надо поспеть предупредить полицию. Не то ещё явится из Гамбурга отец убитого и наделает нам хлопот.

Ольга слышит скрип двери, затворяющейся за уходящими убийцами. Снова мрак и тишина окутывают страшную комнату, полную коварного благоухания и ужасного трупного запаха...

Одинаково неподвижные, одинаково холодные лежат мёртвый молодой человек и бесчувственная красавица...

XIX. Арест

Наутро в квартире профессора Гроссе появилась полиция, предупреждённая одним из квартирантов, который слышал ночью какой-то подозрительный шум, окончившийся звуком, похожим на револьверный выстрел. Спальня доктора Гроссе находилась как раз под спальней этого человека.

Полицейский комиссар, принимавший заявления, немедленно же отправился на квартиру доктора Гроссе.

Поставив городовых у всех выходов с приказом не выпускать ни единой живой души, полицейский комиссар поднялся по лестнице, внимательно оглядывая каждую ступеньку так же, как потолок и стены.

Дверь в квартиру профессора Гроссе поддалась при первом же прикосновении, к крайнему удивлению привратника, который божился и клялся, что вчера вечером, около одиннадцати часов, он позвонил к профессору Гроссе, но не получив ответа, попытался открыть дверь и раза два сильно тряхнул ручку замка, который был заперт изнутри, так как головка ключа виднелась в замочной скважине.

Выслушав показание привратника, полицейский комиссар позвонил по телефону судебному следователю и прокурору, прося их немедленно приехать. Затем комиссар, двое понятых (нотариус Фридель и привратник) и двое городовых с револьверами в руках, двинулись дальше, сопровождаемые издали привратницей, успевшей пробраться наверх.

Когда судебные власти вошли в комнату, всю залитую кровью, Ольга ещё спала.

-- Батюшки, да ведь это его невеста! -- вскрикнул привратник.

-- Вторая, вторая -- поспешно затараторила привратница, -- та самая барышня, которая приезжала вчера, перед вечером, с другой такой же красавицей, в колясочке на паре, с маленьким лакеем в синей куртке с золотыми пуговицами... Эта барышня обиделась, когда я сказала, что видела её накануне вечером, когда она приходила к господину профессору.

-- Да ведь это же была не она, -- перебил привратник свою супругу. -- Потому-то она и огорчилась, как узнала, что к её жениху приходила какая-то другая дама, да ещё ночью и с собственным ключом профессора...

Судебный следователь, подоспевший как раз в это время, внимательно выслушал довольно сбивчивые показания четы привратников и, окинув пытливым взглядом все подробности мрачной картины с разбросанными вещами, перерытыми ящиками и бумагами, рассыпанными повсюду, произнёс вполголоса:

-- Дело ясное. Убийство из ревности... Убийца искала, вероятно, писем... Своих или соперницы... А вы что скажете, доктор?.. Она, кажется, в летаргии? Это бывает у убийц интеллигентных, особенно у женщин с повышенной нервной чувствительностью.

Привезённый следователем врач был ещё молодой человек, но уже пользовался большой и заслуженной известностью как в юридическом, так и в медицинском мире. Швейцарец по рождению, доктор Эмиль Раух поселился в Берлине лет 10 назад и успел, благодаря своей наблюдательности и познаниям, раскрыть несколько очень сложных и очень запутанных преступлений и получить место главного врача в больнице тюремного ведомства, откуда его и приглашали почти на каждое выдающееся уголовное дело.

Доктор, осматривавший в этот момент бесчувственную Ольгу, приподнялся с колен и, продолжая поддерживать голову актрисы одной рукой, произнёс отчётливо:

-- Не судите слишком быстро. Мне кажется, что об этой реакционной летаргии говорит с такой уверенностью ещё рано... Сколько я могу судить, эта молодая женщина, -- новая актриса императорских театров Ольга Бельская, -- а её странный сон -- результат отравления...

-- Что? -- раздался голос входящего прокурора. -- Ольга Бельская? Да, несомненно, это она... я узнаю её, я видел её третьего дня в "Орлеанской деве". Но как же она здесь очутилась и что тут произошло?

Доктор Раух пожал плечами.

-- Если бы на подобные вопросы было так легко ответить, то... ваши обязанности были бы не трудны, господа!

-- Сама Бельская объяснит нам, что здесь произошло, -- заметил следователь.

-- Надо поскорее привести её в чувство! -- прибавил товарищ прокурора.

-- Да, если бы это было так легко, -- повторил доктор.

-- Пустяки, -- перебил его товарищ прокурора. -- Посмотрите, она дышит совершенно спокойно... Какая же это летаргия? Просто сон... вызванный нервной реакцией.

Но врач заметил:

-- Вот это-то и неестественно. Повторяю вам, господа, что нервный сон -- простой обморок, или действие наркотиков -- морфия или опия, производит ослабление действия сердца. Здесь же сердце бьётся совершенно правильно, чуть-чуть замедленно, и пульс также правильный, а между тем спящая нечувствительна даже к уколу.

Врач осторожно уколол кончиком ланцета руку Ольги.

На нежной руке выступила капля свежей крови. Между тем бледное лицо не шевельнулось.

-- Как странно, -- прошептал прокурор. -- Что вы скажете об этом, Мейер? -- обратился он к полицейскому комиссару, внимательно осматривавшему комнату.

Старый солдат почтительно поклонился и затем произнёс медленно и с расстановкой:

-- С вашего позволения я осмотрел квартиру и составил себе примерное объяснение случившегося.

-- Говорите, говорите, -- поспешно отозвался следователь. Даже доктор Раух повернул голову в его сторону.

-- Мне кажется, что здесь случилось убийство, так сказать, случайное. В столовой накрыт стол, который приготовлен был для дамы... это доказывают великолепные розы. Дама явилась к назначенному времени, и ужин был съеден -- остатки ещё стоят на буфете. Ужинали двое: профессор и эта дама. Это доказывается вот этой запиской, найденной мною на полу возле дамы...