О О О О О

А. «Пирамида»

Б. «Сеть»

Рис. Идеальные модели развития науки

Возможен иной взгляд, иная, пост­модернистская, постнеклассическая, куль­турно-аналитическая парадигма в психо­логии (как мы предлагаем ее назвать за неимением подходящего термина). Суть ее в том, что если смотреть на историю психологии не как на историю исканий и заблуждений, а как на диалог, в кото­ром реализуется принцип дополнитель­ности знания, то ни один труд не может быть скучен, поскольку он является го­лосом обшей полифонии (М.М.Бахтин), репликой — в разговоре, абзацем — в гипертексте на предмет эволюции пси­хологического знания. Сделав определен­ный разворот в исследовательском созна­нии, можно увидеть мир иначе. В свою очередь, это развивает и такое духовно-смысловое образование в ментальности, как толерантность, позволяющую прак­тиковать «презумпцию ума» (М.К. Мамардашвили), уважать любого участни­ка диалога, тренировать гибкость соб­ственного мышления. При таком под­ходе культурно-исторической психоло­гии будущего не скучны ни В.Вундт, ни Э.Титченер, ни тем более приверженцы теории деятельности, — ни один голос в психологии! Более того, эта методоло­гическая парадигма несет и определен­ную этическую нагрузку, позволяя рас­пространить известные слова Дж.Дон­на2 на нашу науку: культурно-историче­ская психология — это полифония всех голосов в истории психологии, любой в ее контексте может быть переосмыслен, может засверкать новыми смыслами, она теряет от потери одного единственного голоса. Вся психология теряет, если чей-то голос не услышан. В этой логике нет противников, а есть разные перспекти­вы видения психологических реальностей. М.Г.Ярошевский, введя в историческую психологию науки понятие «оппонентный круг», показал тем самым ценность и даже необходимость противополож­ных точек зрения для развития той или иной концепции.

О практике дополнительности, имев­шей место в собственном опыте, вспо­минает Л.И.Анцыферова: «Вот, кажет­ся, совсем разные парадигмы — пара­дигма аналитико-синтетической деятель­ности и парадигма гештальтпсихологии, но Сергей Леонидович [Рубинштейн] их интегрировал. Учение об аналитико-синтетической деятельности раскрывает са­мый процесс движения мысли, а гештальтпсихологи правильно фиксируют интересные промежуточные результаты этого процесса: перемещение выявлен­ного свойства в центр новой интегра­ции» [1; 130].

Сама же Л.И.Анцыферова демон­стрирует талантливый пример допол­нительности аналитической психологии К.Юнга концепцией Л.С.Выготского; Дж.Верч в междисциплинарном кон­тексте устраивает многообещающий диа­лог теорий B.C.Выготского и М.М. Бах­тина.

Иными словами, постмодернистская парадигма в психологии позволяет не быть рабом какой-то одной школы или концепции, не отрицать чьи-то взгля­ды, а находить им соответствующее ме­сто в мозаичной реальности. В созна­нии исследователя, практикующего пост­модернистское видение мира, различные точки зрения вступают в диалог, под­вергаются критической рефлексии. Так, например, концепция Л.С.Выготского справедливо названная Д.Б.Эльконнным «неклассической», в том, что касается теории развития высших психических функции и психотехнической практики, должна быть переосмыслена в плане представлений о научности психологии и методологическом разрыве с направле­нием В.Дильтея. Здесь мы имеем при­мер влияния социокультурного контек­ста на творческую биографию ученого.

В духе своего времени Л.С.Выгот­ский видел выход из кризиса в создании «общей психологии», понимаемой как монистская методология. По этому пу­ти и пошла советская психологическая наука: из марксизма практически пол­ностью было вычерпнуто все эвристи­ческое содержание немецкой классиче­ской философии, и благодаря этому психология обогатилась и действитель­но вышла из ситуативного, но не «сис­темного кризиса» (который В.П.Зинченко справедливо именует расцветом!), по­казав, что нельзя исследовать психику, исследовать сознание, не покидая его пределов, как это делали интроспекционисты. Однако отрицание интроспек­ции как метода вообще сыграло нега­тивную роль, поскольку есть такие об­ласти психологии, в которых без интро­спекции не обойтись. Нельзя предста­вить себе психологическое знание без «Исповеди» А.Августина, «Размышле­ний» М.Аврелия, «Истории моих бед­ствий» П.Абеляра, исповедей Л.Н.Тол­стого и Ж.-Ж.Руссо, без «Самопознания» Н.А.Бердяева, автобиографии К.Юнга. Более того, самые глубокие вещи вы­тянуты К. Юнгом из недр своей души.

Вот что пишет по этому поводу Л.И.Анцыферова: «Знакомясь с различ­ными теориями личности, я пришла к выводу, что кроме психотерапии и эмпирических исследований есть ещё один источник психологического знания — это глубокая рефлексия, личности над собой, своим внутренним: миром и собственной жизнью» [1; 132]. Близкую позицию занимает и А.В.Юревич, говоря о необходимости легализации «внутрисубъективного опыта как источника познания» [35]. Иными словами, интро­спекция — важная часть психологичес­кого исследования, ограниченная лишь своим адекватным диапазоном применимости.

Среди теоретико-методологических проблем, стоящих перед культурно-ис­торической психологией, могут быть вы­делены следующие:

1) междисциплинарное сотрудничество;

2) язык науки и способы описания реальности;

3) предмет и методы исследования;

4) онтология и типология культурно-психологических реальностей.

Остановимся подробнее на некото­рых из них.

В контексте анализа предмета и ме­тодов дисциплины В.А.Шкуратов отме­чает: «Историческая психология распа­дается на много задач и научных устрем­лений. Очень трудно подыскать общий знаменатель для этих устремлений. <...> Историческую психологию можно опре­делить как изучение исторических от­ношений обыденного сознания со смыслопорождающими механизмами культу­ры» [29; 111]. B.H. Романов в сходном смысле говорит о «субъективных регуля­торах деятельности» [20]. М.Коул пони­мает культурную психологию как «дис­циплину, изучающую роль культуры в психической жизни человека» [10; 16]. Б.Г.Мещеряков и В.П.Зинченко счита­ют, что «логично представить культурно-историческую психологию в виде того раздела культурной психологии, который сфокусирован на глобальной проблеме роли культуры в психическом развитии как в филогенезе (антропогенезе и по­следующей истории), так и в онтогене­зе» [18; 104].

Как мы уже отмечали, культурно-историческая психология пребывает в муках рождения. Есть реализованные в культуре проекты, которые успешно раз­ворачиваются. Речь идет о разнообраз­ных направлениях культурной антро­пологии, американской психоистории, французской культурно-психологичес­кой школы, культурно-исторической кон­цепции Л.С.Выготского, исторической психологии В.А.Шкуратова. Все эти на­правления интересны, но в чем отличи­тельная особенность культурно-аналитической психологии? — В постнеклассической организации научного знания, в постмодернистском духе методологии.

Постнеклассическая наука, согласно B.C.Степину, представляет собой тип научной рациональности, объединивший науки о природе и науки о духе. Такое состояние знания, обязанное своим воз­никновением, в том числе, и идеям гло­бального эволюционизма, способствовало построению общенаучной картины ми­ра, где разные типы рациональности не отрицают друг друга, а делят между со­бою сферы влияния. В зависимости от исследовательских задач одна и та же ре­альность может быть рассмотрена с разных позиций и выступить предметом освоения в разных типах рациональности.

Принципиальным отличием постне­классической науки от неклассической является ее чувствительность к контек­стам, повышенная рефлексивность, учи­тывающая соотнесенность получаемых знаний о мире не только с особеннос­тями деятельности, но и с ценностно-це­левыми структурами. С организацион­ной же стороны постнеклассическая на­ука характеризуется ростом междисцип­линарных исследований, поскольку ее объекты по преимуществу представляют собой сложные саморазвивающиеся системы. Последнее связано с тем, что особую роль в постнеклассической науке играют гуманитарная составляющая и влияния культуры [24].

В свете сказанного предмет культурно-исторической (культурно-аналитической) психологии уточняется как изучение взаимодействий и связей между порождающими мирами культуры — ментальностями — и внутренними мирами человека. Отсюда следуют, по меньшей мере, три особенности предмета культурно-исторической психологии:

1) меж­ведомственность,

2) полисемантичность и принципиальная недоопределенность,

3) некая текучесть.

«Тот, кто погружается в сокровенный замысел культурно-исторической психологии, — пишет А.Г.Асмолов, — тот явно и неявно пе­реходит от анализа "сознания вне культуры" и "культуры вне сознания" к по­стижению взаимопереходов, преобразований социальных связей в мир личности и сотворения личностью из материала этих связей миров человеческой культуры» [3;19].

Если же следовать вышеизложенной логике, то можно пойти дальше и уви­деть, что психология многопредметна. В качестве небольшой иллюстрации при­ведем выдержку из учебника-энцикло­педии Р.Фрейджера и Дж.Фейдимена «Личность: теории, эксперименты, уп­ражнения»: «...Работники, получающие почасовую оплату, могут обнаружить, что концепция режимов подкрепления <...> Б.Ф.Скиннера проливает свет на их поведение на работе. Однако сомнительно, что чтение Скиннера поможет лю­дям понять, почему они посещают ре­лигиозные службы. Здесь скорее будут полезны сочинения Карла Юнга, посвя­щенные роли символов и значимости "я". Таким образом, различные пери­оды времени и в различных сферах на­шей жизни каждая теория способна стать для нас руководством, просветить нас или внести ясность в какой-то вопрос» [27; 20]. Вот иллюстрация дополнитель­ности, «фасеточности» предмета психо­логии.

Но разнопредметность психологии с неумолимой логикой диктует и соот­ветствующее разнообразие методов ис­следования. Если признать, что имеет­ся содержание, которое не вычерпыва­ется традиционными, общепринятыми методами психологии (а об этом свиде­тельствует сам факт изобретения терми­нов психологами, например, А. Маслоу: «внутренняя природа человека», «эупсихея» [38]), то перед нами встанет про­блема поиска методов. Эта задача не­престанно ставилась в контексте раз­вития гуманитарных наук. В.Дильтей, В.Виндельбанд, Г.Риккерт, П.Рикёр и другие не столько проложили тропы, сколько заострили проблемы. В своем собственном исследовании мы апроби­руем следующие методические приемы: семантическую рефлексию, биографиче­ский метод, моделирование и портретирование реальностей, метафору как эвристику, герменевтический и феноме­нологический методы.

Теоретические и практические пер­спективы культурно-исторической психологии проистекают из ее постнеклассической и постмодернистской методо­логии. Безусловно, сюда органично впи­сывается и опора на деятельностный подход, устанавливающий функциональ­ную связь между культурой и психикой. Деятельность, показывает в своих исследованиях В.Н.Романов, выступает как системообразующее основание культуры, с одной стороны, и психики — с другой [20]. Новая парадигма задает и «место встречи». Так, в социокультурном подходе Дж.Верча возникает эвристичный диалог между Л.С.Выготским и М.М.Бахтиным. Среди перспективных направлений исследований мы отметили бы сдующие: разработка типологии культуры с позиции психологии, типология ментальностей и модели взаимопереходов культурных миров и внутренних миров человека, разработка зон подавления развития личности.

Особенно же плодотворной представляется встреча психологии с культурологией.

Прежде мы исходили из распространенного в отечественной психолог взгляда, что со времен кроманьонца человек — он везде один и тот же человек будь он «трансцендентальный субъект» в учении И.Канта или абстрактный испытуемый в психологической лаборатории. Но культурология — это та наука, которая совершает в голове психолога поистине коперниканский переворот: есть проблема «переводимости» культурных типов, индивидуальностей различных эпох, в которой выявляется неполная доступность личности для психологического исследования. (Каких только методов психологи не используют, какими процедурами измерения не овладевают, а все же остается неисчерпанность тайны человека.) Есть также проблема «переводимости» из наследственного в социальное, и эту проблему уловил А.Маслоу в термине «внутренняя природа человека» 3.

Более того, работы представителей эволюционной теории познания, а также П.Тейяра де Шардена, Н.Н.Моисеева и других позволяют говорить о том, что и биологическая эволюция человека отнюдь не завершена, а лишь уступает в скорости эволюции социальной и потому на этом фоне как бы незаметна

Иными словами, сотрудничество с культурологией помогает психологии быстрее изменить парадигму, перестать опасаться «релятивизма» и «субъективизма» и не стремиться стать «строгой наукой». Шарм культурологии в том, что, как свидетельствует В.М.Розин, единой культурологии нет, а теорий культур столь­ко, сколько выдающихся культурологов, и каждое оригинальное направление задает свой предмет и подход к культуре, но это не мешает культурологам доброжелательно и плодотворно общаться [91].

Но как исследовать особенное? Как психологии оставаться наукой, и что в ней может быть научным фактом? И эту не однажды обсуждаемую в философии проблему нам предстоит осмыслить заново. Мы стоим на позиции конвенциализма: научный факт в психологии есть предмет договоренности. Понятие зоны ближайшего развития получило мировое признание, стало рабочим инструментом психологической практики — значит, это научный факт. Но это понятие ничем не лучше и не хуже понятий «когнитивный стиль»,«неадаптивная активность», «сублимация», «архетип», «установка», «социальный характер», «внутренняя природа человека» и пр. Все это суть ловушки, в которые поймана и означена феноменальная реальность. Психология — наука, где так часто не хватает слов, что происходит творчество терминов. Последние фиксируют неназванные реальности, превращая их в реальности зримые и действующие. Психоанализ в этом смысле — пример того, как целый психический драматический мир благодаря таланту 3.Фрейда обрел жизнь в культуре.

Концепция Л.С.Выготского, безус­ловно, обогатила науку, но жить толь­ко «школой Выготского» или «деятельностным подходом» в XXI в. нельзя. Так, психология Л.С.Выготского должна быть дополнена психологией К.Юнга, психо­логией А.Маслоу, психологией Л.М.Веккера ...а деятельностный подход — ин­дивидуальным, биографическим, куль­турологическим!

Пересмотрим в свете сказанного че­тырехуровневую схему Э.Г.Юдина. Философский уровень методологии для нас теперь будет связан с постмодернизмом, а это значит, что любая методология может стать ведущей в зависимости от задачи и контекста рассматриваемой про­блемы. Общенаучный уровень — это системный подход, историко-эволюционный подход, сетевой подход. Конкрет­но-научный уровень представлен разными психологическими школами и направлениями, вступающими между собой в диалог. На уровне техники и методи­ки исследований вариантов еще боль­ше, так как это наиболее динамичный уровень.

Новая методология — это прорыв к качественно иной ментальности. Ведь по большому счету, постмодернизм — симптом того, что изменился мир культуры и духовный мир человека. В прежние века за редким исключением большин­ство людей чувствовало себя комфорт­но под защитой авторитета, будь то миф, традиция, отцы церкви или пророки, религия, «научный коммунизм»... Чело­веческая душа нуждалась в определенно­сти и всеми средствами упорядочивала мир. Но уже в XX в. произошел некий надлом, свидетельствующий об измене­нии ментальности. Культ хаоса прежде был уделом натуртворческих, теперь же практически все человечество учится обустраиваться в полном неопределен­ности и неожиданности мире, и постмодернизм — как раз то мироощущение, которое помогает это принять. Культурно-историческая психология же в своем практическом применении способна быть лабораторией духовного преображения, ментальной оснастки.

Постмодернизм − хотим мы того или не хотим, но это эпоха, в которой мы все живем. И постмодернистский дух все равно будет просачиваться в психо­логию, как он проник в литературу, ис­кусство, философию, быт...

Однако постмодернизм может быть прочитан по-разному. Есть и в истории культуры различные его интерпретации: от мягких, пограничных вариантов до экстремизма. Для нас постмодернизм — это неадаптивная активность мысли, возникающая на переломах культуры, и согласно историко-эволюционному под­ходу [4] ее смысл состоит в расчистке завалов цивилизации. Постмодернизм в отечественном варианте, представлен­ном Серебряным веком, исследован в статье В.И.Самохваловой, посвященной «первому постмодернисту» Вяч. Ивано­ву: «...В.Иванов ощущает, угадывает всю опасность притаившегося хаоса, улавли­вая за мозаикой разнообразия возмож­ность не сложить из нее единую карти­ну мира, отмечая, что чуткая душа про­рочества, прозревающая несбывшееся, боится и медлит пробудить уснувшие бури уже шевелящегося хаоса» [21; 73]. «В. Иванов, — продолжает автор, — в своем увлечении дионисийской игрой только лишь заглянул в бездну, по краю которой упорно ходил Ф.Ницше, в конце концов оказавшись не в силах избежать искуса и будучи призван ею. Что же касается современных постмо­дернистов, то они, заигрывая с без­дной, сами как бы зовут ее к себе, но, достаточно твердо стоя на ее краю, предпочитают наблюдать за тем, как в нее устремляются другие: при этом не забывают детально фиксировать нюан­сы своих переживаний» [21; 74].

Прочтение постмодернизма современной психологией — дело сколь эврис­тическое, столь и ответсхвенное. К на­ходкам постмодернизма относят мета­форичность дискурса, синкретичность мысли, принципиальную недоконцептуализированность понятий, творчество, терминов, эксперименты со стилем. Что же касается отрицания постмодернизмом автора, субъекта, то и в этом можно найти смысл. Постмодернизм демокра­тичен, он стирает грани между веща­ми, между старым и новым, низом и верхом, отменяет иерархии. Это миро­ощущение, это жизненный стиль, в котором нет различий между молодым ученым и маститым метром. Важна идея, фраза, а не то, кто ее сказал. В пространстве постмодернизма между собой со­стязаются тексты и мысли, а не авторы (научный вес которых различен, а, сле­довательно, определенным образом рабо­тают и силы тяготения в науке). Пост­модернизм, делая акцент на тексты, протестует против существующего не­совершенства мира. Постмодернизм эти­чески чист, поскольку выносит за скоб­ки склоки, дрязги, амбиции, «человече­ское, слишком человеческое». Постмо­дернизм, перефразируя Б.Л.Пастерна­ка, — это скоропись культуры в эпохи ее разрывов.

Пафос этой статьи в том, что методологический хаос психологии – не беда, а благо. Надо помнить о том, что, согласно Б.Ливенхуду, кризисы — это шансы жизни [14]. Психологам, как ни­кому известно, что любой кризис явля­ется порождающей средой для новооб­разований. И в нашем случае это ново­образование — расширение исследовательского сознания благдаря духу постмодернизма. История культуры, история философии своим путем, своей биографией доказывает, что нет для чело­века абсолютной истины, а есть лишь путь от одной парадигмы к другой. И все парадигмы в какой-то мере истинны. Так, неклассическая парадигма не от­менила классическую, а указала ее мес­то, диапазон применимости. А постнеклассическая организация знания по­могает найти место в общенаучной кар­тине мира для любого подхода, любой теории.

1.Анциферова Л.И. Желаю молодым большей научной честности //Психол. журн. 1992.Т. 13. №4. С. 123-138.

2.Асмолов А. Г. XXI век: психология в век психологии // Вопр. психол. 1999. № 1. С. 3-12.

3.Асмолов А.Г. Культурно-историческая пси­хология и конструирование миров. М.: Ин-т практ. психологии, Воронеж: НПО «МОДЭК», 1996.

4. Асмолов А. Г. Психология личности: Принципы обшепсихологического анализа. М.:Изд-во МГУ, 1990.

5. Величковский Б.М. Открытое письмо в редакцию // Вопр. психол. 2001. №2. С. 152-155.

6. Гуревич А.Я. Исторический синтез и Школа «Анналов». М.: Индрик, 1993.

7. Иванов В.В. Классика глазами авангарда //Иностр. литер. 1989. № 11. С. 226-231.

8. Донн Дж. Избранное. М.: Моск. рабочий, 1994.

9. Керимов Т.Х. Постмодернизм // Современный философский словарь / Под общ. ред. В.Е. Кемерова. Лондон, Франкфурт-на-Майне, Париж, Люксембург. М.; Минск: ПАНПРИНТ, 1998. С. 668-675.

10. Коул М. Культурно-историческая психология: наука будущего. М.: Когито-Центр, ИПРАН, 1997.

11 Крайг Г. Психология развития. СПб.: Пи­тер, 2000.

12. Круглый стол: Психология XXI века: пророчества и прогнозы //Вопр. психол. 2000.№ 1. С. 3-35; № 2. С. 3-41.

13. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М.: Изд-во полит. лит-ры, 1975.

14. Ливенхуд Б. Кризисы жизни — шансы жизни. Развитие человека между детством и старостью. Калуга: Духовное познание, 1994.

15. Личность, культура, этнос: современная пси- отологическая антропология / Под общ. ред. А.А. Велика. М.: Смысл, 2001.

16. Лобок А. Узлы культуры и педагогика //Первое сентября. 2002. №6. С. 3.

17. Маслоу А. Психология бытия. М.: Рефл-бук;Киев: Ваклер, 1997.

18. Мещеряков Б.Г., Зинченко В.П. Л.С. Вы­готский и современная культурно-истори­ческая психология (Критический анализ книги М Коула)//Вопр. психол. 2000. №2.С. 102-116.

19.Розин В.М. Введение в культурологию: Учеб­ник. М.: ИНФРА; ФОРУМ, 2000. Романов В. Н. Историческое развитие культуры. Проблемы типологии, М.: Наука, 1991.

20.Романов В. Н. Историческое развитие культуры. Проблемы типологии, М.: Наука, 1991.

21.Самохвалова В.И. Вячеслав Иванов и русский постмодернизм // Вопр философ 2001.№ 8. С. 66-77.

22.Скоропанова И.С. Русская постмодернист­ская литература: Учебн. пособие. М.: Флинта; Наука, 2001.

23.Степанов С.С. Психология в лицах. М.:Эксмо-Пресс, 2001.

24.Степин B.C. Теоретическое знание: Структура, историческая эволюция. М.: Прогресс-Традиция, 2000.

25.Столович Л.Н. О «системном плюрализме» в философии // Вопр. философ. 2000. №9.С. 46-56.

26.Фейерабенд П. Против методологического принуждения. Очерк анархистской теории познания. Благовещенск: БГК им. И.А. Бодуэ-на де Куртинэ, 1998.

27.Фрейджер Р., Фейдимен Дж. Личность: теории, эксперименты, упражнения. Энциклопедия. СПб.; М.: Олма-пресс, 2001.

28.Чеснокова А.Г. Проблема предмета психологии в трудах Л.С. Выготского: Автореф.канд. дис. М., 2001.

29.Шкуратов В.А. Историческая психология на перекрестках человекознания // Одиссей.Человек в истории. М.: Наука, 1991. С. 103—114.

30.Эльконин Д.Б. Об источниках неклассической психологии // Избр. психол. труды /Отв. ред. С.Я. Козлов, П.И. Пучков. М.: Педагогика, 1989. С. 475-478.

31.Этнологическая наука за рубежом: Проблемы, поиски, решения. М.: Наука, 1991.

32.Юнг К.Г. Воспоминания, сны, размышления. Главы из книги // Урания. 1991. №3.С. 2-14.

33.Юнг К. Феномен духа в искусстве и науке.М.: Ренессанс, 1992.

34.Юревич А.В. Методологический либерализм в психологии //Вопр. психол. 2001. № 5.С.3-18.

35.Юревич А. В. «Онтологический круг» и структура психологического знания // Психол. журн. 1992. Т. 13. №1. С. 6-14.

36.Юревич А.В. Системный кризис психологии // Вопр. психол. 1999. №2. С. 3-11.

37.Ярошевский М.Г. Выготский в поисках новой психологии. СПб.: Изд-во Международн.фонда истории науки, 1993.

38.Maslow A.H. Eupsychia — the good society //J. Hum. Psychol. 1961. V. 2. N 1. P. 1-11

Поступила в редакцию 28.11. 2001 г.

[1][1][1] Понятие постмодернизма, как и большинство культурологических понятий, отличается принципиальной неопределенностью избыточностью смыслов. Под постмодернизмом, взятым в предельно широком контексте, принято понимать «глобальное состояние цивилизации последних десятилетий», совокупность «культурных настроений и философских тенденций», связанных с переживанием завершенности определенного культурологического этапа развития, изжитости «современности», «вступ­ления в полосу эволюционного кризиса» [22; 8]. В узком смысле постмодернизм трактуется как образ и стиль жизни, особый духовный на­строй, который присущ обществам, завершив­шим стадию модернизации (postmodern society).

2 Нет человека вне человечества, говорил английский пил и философ, современник В. Шекспира Дж. Донн, и поэтому не спра­шивай, по кому звонит колокол. Он звонит по тебе. Вес человечество теряет от потери одно­го единственого человека [8].

3Есть внутренняя природа человека, утверждает А.Маслоу, к которой надо прислушиваться. Она связана с индивидуальностью, призванием судьбой. Игнорирование этой природы ведет человека к болезням, поскольку только эта глубинная природа знает, чего человек на самом деле хочет, на что он способен. «Сердцевина» человека должна быть в какой-то мере наследственной, иначе во всех остальных аспектах возникает слишком много путаницы <...>. Мы не можем одновременно стоять на позиции биологов и на позиции социологов. Мы не можем утверждать, что цивилизация все определяет и за все отвечает, и в то же мое время говорить о том, что человек обладает врожденной природой» [17; 200—201].