Часть вторая

1. Нехудожественными — здесь возможны различные аспекты
исследования:

а. Сопоставления с историко-философскими идеями, распро­
страненными, начиная с Белинского и Герцена, в русской публи­
цистике, философии и исторической науке 1840—1860-х годов.
Имеются в виду представления, согласно которым крепостное пра­
во и самодержавная бюрократия представляют в русской государ­
ственной жизни «восточное» начало, начало неподвижности, про­
тивоположное идее прогресса. Можно было бы привлечь цитаты
из Белинского и других публицистов о Китае, как стране,
в которой стояние на месте заменило и историю, и обществен­
ную жизнь, стране, противоположной историческому динамизму
Европы.

б. Сопоставления с исторической концепцией самого А. К. Тол­
стого, сближавшего Киевскую Русь с рыцарской романской
Европой, а в последующей русской истории усматривавшего
черты «азиатчины» и «китаизма», нанесенные владычеством
монголов.

в. Сближение А. К. Толстого со славянофильской мыслью в
разных ее проявлениях и отталкивания от нее.

г. Многие аспекты историко-философской концепции А. К. Тол­
стого удивительно близки к мыслям А. В: Сухово-Кобылина. Со­
поставление текстов дало бы здесь ощутимые результаты.

д. Установление исторических корней концепций А. К. Тол­
стого (здесь в первую очередь напрашивается тема «Н. М. Карам­
зин и А- К. Толстой») и \их последующей судьбы (А. К. Толстой
и Вл. Соловьев, сатирическая традиция поэзии XX века и др.).

2. Художественными:

а. Сопрставление текста с другими сатирическими произведе­
ниями А. К. Толстого.

б. Сопоставление с несатирическими произведениями А. К. Тол­
стого, написанными приблизительно в то же время («Змей
Тугарин», «Песня о Гаральде и Ярославне», «Три по­
боища» и др.).

в. Сопоставление текста с сатирической и исторической поэ­
зией 1860-х годов.

Все эти методы анализа можно назвать контекстными: про­изведение включается в различные контексты, сопоставления, про­тивопоставления; построения инвариантных схем позволяют рас­крыть специфику структуры данного текста.

Однако мы ставим перед собой значительно более узкую за­дачу, ограничиваясь анализом внутритекстовых связей. Мы бу­дем рассматривать только те структурные отношения, которые мо­гут быть выявлены анализом данного текста. Однако и эта задача еще очень широка. Сужая ее, мы ограничимся суперлекси­ческими уровнями: теми поэтическими сверхзначениями, которые

А. К. Толстой. Сидит под балдахином... 217

возникают в данном тексте на тех уровнях, для которых слово будет выступать в качестве элементарной единицы.

Сформулированная таким образом задача может быть иначе определена как анализ лексико-стилистического механизма сатиры. При этом следует подчеркнуть, что сатира создается здесь внут­ренней структурой данного текста и не определена, например, жан­ром, как это бывает в басне'.

Семантическая структура анализируемого текста построена на несоответствиях. Именно смысловые несоответствия становятся главным носителем значений, основным принципом художествен­но-смысловой конструкции. В интересующем нас стихотворении мы сталкиваемся с несколькими стилистическими и смысловыми конструкциями, совмещение которых в пределах одного произве­дения оказывается читателю неожиданным.

Первый пласт значений может быть условно назван «китай­ским».-Он сознательно ориентирован на «Китай» не как на не­которую географическую и историческую реальность, а имеет в виду комплекс определенных, подчеркнуто тривиальных пред­ставлений, являющихся сигналами средних литературных пред­ставлений о Китае, распространенных в эпоху А. К. Толстого. Однако, несмотря на всю условность характеристик, адрес чита­телю дан вполне определенный. Приведем список слов, которые могут быть связаны в тексте только с темой Китая:

балдахин

китаец (китайцы) Китай

мандарин (мандарины) . чай

Если прибавить два описания «обычаев»: «все присели» и «за­дами потрясли» и имя собственное Цу-Кин-Цын, то список «ки-таизмов» окажется исчерпанным. На 95 слов стихотворения их приходится 8. Причем, как это очевидно из списка, все они при­надлежат одновременно и к наиболее тривиальным, и к наиболее отмеченным признакам того условно-литературного мира, который А. К. Толстой стремится вызвать в сознании читателей. Интерес-

¹ Отсутствие сатирического момента в басне («Сокол и голубка» Жуков­ского) воспринимается как некоторая неполнота, нарушение ожидания, которое само может быть источником значений. Сообщение же о наличии в басне сатирического элемента вряд ли кого-либо поразит — оно содержится в самом определении жанра. Между тем анализируемое нами произведение А. К. Тол­стого, взятое с чисто жанровой точки зрения (неозаглавленное стихотворение песенного типа, катрены трехстопного ямба), абсолютно в этом отношении нейтрально: оно с равной степенью вероятности может быть или не быть са­тирой.

218 Часть вторая

ные наблюдения можно сделать и над распределением этих слов

в тексте.

№ строфы количество лексических

«китаизмов»

1 2 3 4 5 6 7

Приведенные данные с очевидностью убеждают, что «китайская»
лексика призвана лишь дать тексту некоторый семантический
ключ. В дальнейшем она сходит на нет. Все «китаизмы» представ­
лены именами. Специфические «экзотизмы» поступков образуются
на уровне фразеологии. Это сочетание «все присели, задами по­
трясли», рассчитанное на внесение в текст элемента кукольности'.
Комическая условность клятвы «разным чаем» обнажается введе­
нием в формулу присяги указания на сортность, принятую в рус­
ской торговле тех лет. -

Другой основной семантический пласт текста — ведущий к об­разам, идейным и культурным представлениям древней Руси. «Древнеруссизмы» даны демонстративно, и их стилистическая ак­тивность рассчитана на чувство несовместимости этих пластов. «Древнеруссизмы» также распределены неравномерно. Особенно сгущены они во второй, третьей и четвертой строфах. При этом они также даны в наиболее прозрачных и тривиальных проявле­ниях. Это особенно заметно на фоне общей структуры «древнерус-сизмов» в поэзии А. К. Толстого. В его исторических балладах встречаются такие задающие стилю окраску именно своей редко­стью слова, как «дони», «дуб» (в значении «ладья»), «гуменцы» («Боривой»); «кут», «дром», «коты из аксамита», «бёрца», «обор», «крыжатый меч» («Сватовство») и др. При этом эффект их построен на том, что, будучи явно читателю неизвестными, они употреблены как общепонятные, без каких-либо пояснений или толкующих контекстов. Это вводит читателя в незнакомый ему мир и одновременно представляет этот мир как для себя обыден­ный. Но и в современной политической сатире (например, «Порой веселой мая...») А. К. Толстой, используя архаизмы, нарочито выбирает наименее тривиальные.

В «Сидит под балдахином...» архаизмы сводятся к самым об­щеупотребительным в стилизованной поэзии славянизмам. Их все­го три: «молвить», «гласить», «младой». К ним примыкает грам­матический славянизм «в земли», архаизм «владыко» и просто-

¹ О семантике «кукольности» в сатире второй половины XIX века см.: В. В. Гиппиус. Люди и куклы в сатире Салтыкова."— В сб.: «От Пушкина до Блока». М. — Л., «Наука», 1966.