Раздел 5. Офицерская корпорация

Свои нравы были присущи офицерской корпорации с ее кодексами чести, сформировавшимися на протяжении длительной истории нашего отечества. Здесь следует учиты­вать то существенное обстоятельство, что служилое сословие (дворянство), чьи истоки восходят к княжеской дружине, приобретало нравственные качества, выражающиеся и в нра­вах, в кровавых столкновениях с кочевыми народами, кото­рые волнами накатывались на Русь из глубин Азии. Нет ничего удивительного в том, что «Россия в течение всей своей многовековой истории жила в режиме сверхвысокого давле­ния извне...» - подчеркивает Ф.Нестеров этот колоссаль­ный по своим последствиям факт (179, 11). Это создало в стране атмосферу осадной крепости, чрезвычайного положе­ния, которое в сочетании с унаследованным от татаро-мон­гольского ига рабством наделило самодержца поистине абсо­лютной властью. Ведь гигантская работа по поддержанию безопасности границ государства требовала такого же на­пряжения, что и война, поэтому в конечном счете дружина превратилась в особое сословие поместного дворянства, пол­ностью зависящего от государя (212, 35-36). Государи, как известно, могли казнить и миловать, могли щедро одарить, пожаловать кубок вина, кафтан или шубу с царского плеча, оружие и пр. Именно в таких условиях сложился кодекс чести служилого сословия, покоящийся на принципе личной преданности, верности присяге, долгу, когда государь оли­цетворял Отечество.

Этот исторически сложившийся кодекс чести оказал боль­шое влияние на ратные дела, на мужественную борьбу наших предков с различного рода захватчиками. Однако лежащий в его основе принцип личной преданности государю («за госу­дарем не пропадет!») являлся не только источником воинской доблести и геройства, но «и одновременно лакейского лице­мерия, подлого прислужничества придворных, всех и вся раз­вращавшего, требовавшего постоянного лицедейства, демон­страции чувств «высоких», коих и кумир и воскурители фи­миама могли и не испытывать» (212, 10). И не случайно в 1682 году восставшие стрельцы расправились с боярами, стре­лецкими начальниками и приказными дьяками: насилия, вы­могательства, взятки приказных и военных начальников спо­собствовали взрыву стрельцовского возмущения.

В допетровскую эпоху ядром войска выступало конное служилое ополчение (т.е. наследственное войско), дополнен­ное полками стрельцов. По своему характеру стрелецкое войско было таково, что в мирное время стрельцы прожива­ли по своим слободам и занимались ремеслами и мелкой торговлей. Понятно, что и господствовавшие в нем нравы не очень отличались от нравов посадского населения, к тому же с военной точки зрения оно больше походило на «поселен­ное ополчение» (С.Князьков). Поэтому уже со времен Васи­лия III московское правительство нанимало на службу це­лые отряды иноземной пехоты, и естественно, что Петр Ве­ликий свои два первоначально «потешных» полка - Преоб­раженский и Семеновский - построил по иноземному образ­цу, а они послужили, в свою очередь, эталоном для форми­рования других полков российской армии.

Наш первый император отдал много энергии созданию регулярной армии, способной противостоять сильным евро­пейским армиям, и в связи с этим выше всего ставил нрав­ственное воспитание армии. Его наиглавнейший завет - «В службе честь» - вошел в плоть и кровь русского офицерства.

Петр Великий этот завет проводил в жизнь прежде всего в Семеновском полку, где он был первым полковником. Во время проведения маневров молодой царь делал так, чтобы все 1250 человек всегда были на одной стороне - это воспи­тывало у них чувство боевого братства; к тому же всеми средствами предотвращалась «соревновательность», ведущая к соперничеству и недружелюбию (145, 11). По мнению Пет­ра Великого, нравственность воспитывалась на основе дис­циплины, отношения офицера к своему долгу и личного его примера служения Отечеству. Со времени его царствования начинает складываться и крепнуть другой воинский кодекс нравственного поведения: «Честь выше присяги!» Формиро­вание офицерского корпуса основывалось на том положении, что воины служат не ради чести и славы своей или императо­ра, а в интересах государства Российского. «Вот пришел час, который решит судьбу Отечества, - обращался Петр Первый к участникам будущей Полтавской битвы. - И так не долж­ны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государст­во, Петру врученное, за род свой, за Отечество... А о Петре ведайте, что ему жизнь его не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе, для благосостояния вашего» (185, 26).

В свое время Петр Великий отказался от услуг инозем­ных наемников, так как они во главе с фельдмаршалом фон Круи первыми сдались в плен шведам под Нарвой. Следует отметить, что набранные отовсюду и спешно офицеры-ино­земцы оказались непригодными в большинстве своем к воен­ному делу. По аттестации генерала Головина, многие из них были «гуляки великие», другие просто не знали своего дела и «за мушкет взяться не умели» (124, 62). Поэтому русская армия и флот перешли на комплектование посредством рек­рутских наборов, причем все дворяне обязаны были служить, за исключением дряхлых стариков, больных и детей.

Офицерский состав был дворянским и готовился и в со­зданной системе кадетских корпусов, и непосредственно в войсках гвардии, где рядовыми служили дворяне, которые потом выходили офицерами в армейские полки. Прогрессив­ную роль в подготовке и воспитании офицеров играли пер­вые военно-учебные заведения - Сухопутный кадетский, Ар­тиллерийский и Инженерный кадетский корпуса; они вы­пускали достаточно образованных, воспитанных в просвети­тельском духе офицеров. Цель подготовки трудолюбивого, честного и добронравного человека, верного слуги Отечест­ва определялась следующим образом: «Сделать добродетель­ными и благочестивыми воспитанников; прививать им точ­ное исполнение обязанностей, чувство долга, преданности государю, повиновение начальству, почтительность к роди­телям; уважение к старшим, любовь к ближнему» (185, 24). Эта новая система ценностей нравственных в России возник­ла на основе идеологии Просвещения и национально-патри­отического подъема.

Гвардия, особенно Семеновский полк, - это правая рука Петра Великого во всех его начинаниях. Так как ему нужны сведущие в науках и ремеслах люди, то за границу едут молодые дворяне, многие из которых так и появляются в Европе в семеновском мундире. Оттуда они привозят не толь­ко новые книги технического содержания, но и по юриспру­денции, искусству и изящной литературе, а также новые нравы и обычаи. Неугомонный царь устраивает на ассамбле­ях балы и увеселения, маскарады и празднества - рядом с ним пляшут, горланят гордые собой и своим привилегиро­ванным положением гвардейцы. Мчит ли Петр в Воронеж или в Архангельск, в Москву или Петербург, в Киев или Прибалтику - около него бывшие «потешные», решитель­ные и беспощадные, как их повелитель, надежные исполни­тели титанической воли и прихотей. На этом основании В.Ла­пин делает вывод, что «гвардия была партией, опираясь на которую Петр I вершил свои дела» (145, 16); с этим можно согласиться.

И хотя офицеры принимали участие в ассамблейных собра­ниях, пирушках в Летнем саду, в «викториальных» церемони­ях и торжествах, в шутовских «неусыпных бдениях» всешум-нейшего собора, характеризующихся грубостью нравов, одна­ко и они, усвоив европейскую культурность лишь как простое украшение быта или внешнее удобство, создавали в будущем потребность в высокой культуре и хороших манерах. Для по­нимания нравов русского офицерства и их эволюции в даль­нейшем нельзя забывать то, что в 1714 году было принято ре­шение зачислять дворян в полки с 13-летнего возраста: они должны бьши скорее проходить десятилетний срок солдатской службы и затем становиться офицерами. Преобразователь на­строго запретил производить в офицеры тех, кто «из дворянс­ких пород», которые не служили солдатами в гвардии и «с фундамента солдатского дела не знают» (121 т. IV, 73). Вот почему в гвардии все были дворянского происхождения: Пре­ображенский полк состоял из трех тысяч человек и ста двадца­ти офицеров, Семеновский полк - из трех тысяч и ста офице­ров. Затем при Анне Иоанновне были образованы гвардейские Измайловский и Конно-гвардейские полки; все они первое вре­мя были полностью дворянскими, самые знатные и богатые семьи могли зачислить туда своих детей мужского пола.

«Дворянин-гвардеец, - отмечает В.Ключевский, - жил, как солдат, в полковой казарме, получал солдатский паек и исполнял все работы рядового. Державин в своих записках рассказывает, как он, сын дворянина и полковника, посту­пив рядовым в Преображенский полк, уже при Петре III жил в казарме с рядовыми из простонародья и вместе с ними ходил на работы, чистил канавы, ставился на караулы, во­зил провиант и бегал на посылках у офицеров» (121, т. IV, 74). Все это закаляло будущих офицеров, подготавливало их к военной жизни, помогало им находить контакт с солда­тами (хотя не всегда они это делали), в определенной мере смягчало их нравы.

Иностранцы отмечали «любовь царя Петра I к гвардии, которой он уже и не знает, как польстить» (206, 249). Одна­ко эта любовь отнюдь не приводила к послаблению по служ­бе: гвардеец-дворянин получал положенный солдатский паек и выполнял все обязанности рядового. Все это удивляло за­падных дипломатов, которые вчера наблюдали во время праз­днества в Летнем саду панибратскую близость между импе­ратором и солдатами-преображенцами, а сегодня при про­гулке по улицам возводимого Петербурга узнавали в гвар­дейце, который старательно чистил канал и забивал, стоя по пояс в воде, сваю в дно Мойки, князя Волконского или кня­зя Гагарина, с коим он вчера пил венгерское вино за столом самого государя. И великий самодержец мог с полным пра­вом сказать, что он, не задумываясь, доверит жизнь любому преображенцу или семеновцу.

В послепетровское время нравы офицеров-гвардейцев на­чинают изменяться в сторону усиления тяги к роскоши. Ведь они стали держать при себе своих крепостных и, в зависи­мости от состояния, иногда жили весьма роскошно и с блес­ком. Многие из них, принадлежащие к аристократическим кругам, выезжали в свет, веселились на балах и маскарадах. Офицерам полагалось ездить четверкой цугом; наносить ви­зиты пешком для гвардейского офицера считалось крайне неприличным. В чине бригадира и выше нужно было ездить шестеркой. Князь П.Долгоруков приводит следующий ти­пичный пример: «Однажды, в царствование императрицы Елизаветы Петровны, сенатор князь Одоевский, известный своей нечистой игрой в карты, вернулся домой очень взвол­нованным. «Представьте себе», - объявил он гостям своей жены, - «что я только что видел - сенатор Жуковский в наемном экипаже четверкой вместо шестерки! Какое непри­личие! Куда мы идем?..» (104, 24).

До принятия Екатериной указа о вольности дворян мно­гие из гвардейских офицеров и унтер-офицеров добывали себе свидетельства о болезни и жили в Москве или в усадь­бах провинции в постоянно возобновляемом отпуске. Они про­сто покупали себе разрешение на такой отпуск, и если не было у них наличных денег, то они платили, не стесняясь и не заду­мываясь, крепостными. «Дарили одну, две, три семьи, - от­мечает П.Долгоруков, - считая эту плату людьми делом совершенно обыкновенным и естественным» (104, 24). Та­кое отношение офицеров-дворян, характерное для всего дво­рянского сословия, приводило к тому, что дворянин в соци­ально-нравственном плане был как бы «зеркальным» двой­ником крепостного-раба, т.е. крепостной и дворянин - «близ­нецы-рабы». Перед нами уникальное явление, а именно: су­ществование гармонического отношения, хотя и уродливого по своей сути, между крепостным-рабом и дворянином-ра­бом! Достаточно привести случай с фельдмаршалом С.Ф.Ап­раксиным, который играл в карты с гетманом Разумовским и смошенничал. Тот встал, дал ему пощечину, затем схватил за ворот камзола и хорошо его поколотил руками и ногами. С.Апраксин молча проглотил обиду, не посмев потребовать удовлетворения у брата тайного супруга Елизаветы Петров­ны. Несмотря на свою огромную физическую силу, С.Апрак­син просто-напросто жалкий и трусливый раб, только вель­можный раб, низкий, двуличный, с присущими ему привы­чками к клевете, интриганству и воровству. И таковым он стал благодаря неограниченной власти над своими рабами-крепостными. Нелишне заметить, что часть дворян по своему происхождению является холопами-рабами и поэтому им труд­но было «выдавить из себя раба», по выражению А.П.Чехова. Такими же были и офицеры-дворяне; их рабская натура про­являлась в отношении к солдатам и крепостным и в XIX веке. На нравы гвардейских офицеров наложила отпечаток эпо­ха «дворцовых переворотов», о которой уже шла речь. Уже в 1725 году, буквально после того, как перестало биться сердце Петра Великого, гвардейские полки впервые решили вопрос о престолонаследии. Преображенцы и семеновцы явились во дворец и высказали тем самым пожелание о том, чтобы на престол взошла Екатерина I, заслужившая уважение и пре­данность их, видевших ее в походах и праздниках рядом с их предводителем.

Исследователи (В.В.Лапин, Е.В.Анисимов и др.) вполне справедливо усматривают в гвардии XVIII столетия козыр­ную карту тех, кто задумывал и совершал дворцовые пере­вороты (5, 25, 145, 18). Не секрет для всех тех, кто знает эту эпоху, что именно гвардия решала судьбу престола. Ведь гвардия представляет собой дворянство, служившее в при­вилегированных полках и как правящий слой получившее возможность возводить на престол то или иное лицо. Ее роль обусловлена системой власти, сложившейся при Петре Ве­ликом, который в своем «Уставе о наследии престола» за­крепил право назначать своим наследником кого ему забла­горассудится. Вот почему пришедшая к власти Анна Иоан-новна постаралась выключить из гвардии дворян, заменяя их рекрутами из податных сословий.

Отечественный исследователь Е. Анисимов приводит дан­ные анализа социального состава гвардейцев, совершивших переворот в пользу Елизаветы: 17,5% дворян, 82,5% - вы­ходцы из разночинцев и крестьян. Однако, по его мнению, существенным является то, что «гвардейцы были носителя­ми типично преторианской психологии», выражавшей «идеи, присущие дворянской массе в целом» (5, 26). Ведь они слу­жили при дворе и видели всю его жизнь изнутри: весь быт и нравы самодержцев, фаворитов, вельмож проходили перед глазами стоящих на карауле солдат, о чем они делились пос­ле дежурства в гвардейских казармах. Многолетняя служба при дворе сформировала у них чувство причастности к при­дворной жизни, причем они не поддавались пышности и блес­ку двора, подобно провинциалам, ибо знали все подробнос­ти его жизни. Больше них знали только лакеи, однако не они совершали дворцовые перевороты. Именно гвардия, в силу того, что она представляла собою прекрасно обученное воинское соединение со сложившимися традициями и корпо­ративным духом, и могла совершать такого рода акции.

У гвардейцев не существовало чувства благоговения пе­ред придворной жизнью, более того, иногда монархи унижа­ли и оскорбляли, а то и ломали их судьбу своим поведением. В связи с этим нельзя не вспомнить анекдотический случай с грустным исходом для П.И.Панина. Он стоял на часах и почувствовал позыв на зевоту в тот самый момент, когда проходила Анна Иоанновна. Он «успел пересилить себя. Тем не менее судорожное движение челюстей было замечено им­ператрицей, отнесшей это действие часового к намерению сделать гримасу, и за эту небывалую вину несчастный юно­ша» был послан рядовым солдатом в пехотный полк, на­правлявшийся на войну с турками (201, 565). Такого рода случаи тоже определяли симпатии или антипатии гвардей­цев к монарху или его возможному преемнику.

История возведения на престол Елизаветы и низверже­ния Петра III - это история доминирования сильного пат­риотического чувства в психологии гвардии, когда на первое место выдвинулся долг перед Отечеством, любовь к нему и презрение к тем, кто унижал достоинство России и русских. В этих случаях их вели не стремление получить награды или гордое сознание своих возможностей, а национально-патри­отические идеи, ненависть к «немцам».

«Золотой век» Екатерины II к концу его великолепия привел к изменению нравов гвардии и армейского офицерст­ва. Современники отмечают целый ряд пороков, присущих армии: произвол командиров, вытекающие отсюда казно­крадство, жестокое, превышающее требование закона, обра­щение с нижними чинами, притеснение обывателей, несо­блюдение строевых уставов; по отзыву графа Ланжерона, гвардия же - «позор и бич русской армии» (300 т. XVII).

Для гвардейских офицеров екатерининской эпохи харак­терна необычайная роскошь: каждый из них должен был иметь шесть или четверик лошадей, новомодную карету, множество мундиров (только один мундир стоил 120 руб­лей, а это огромная по тем временам сумма), несколько мод­ных фраков, большое количество жилетов, шелковых чу­лок, башмаков, шляп, много слуг, егеря или гусара, одетого в золотые или серебрянные одежды. Роскошь вела к неоп­латным долгам, к разорению, к злоупотреблениям и казнок-радствам. «Всем известно, - рассказывает А.Болотов, - что во время обладавшего всем князя Потемкина за несколь­ко лет был у нас один рекрутский набор с женами рекрут­скими, и что весь он был как им, так креатурами и любимца­ми его разворован» (300, XVIII). Вообще, рекрутов разво­ровывали офицеры и обращали их в своих крепостных. По словам Безбородко, «растасканных» различными способами из полков солдат в 1795 году насчитывалось до 50 тысяч человек и это при 400-тысячной армии! О злоупотреблениях в армии и гвардии живописует А.Болотов, говоря о борьбе с ними императора Павла I.

«Монархиня у нас была милостивая и к дворянству благо­расположенная, -говорит А.Болотов, - а господа гвардей­ские подполковники и майоры делали, что хотели; но не только они, но даже самые гвардейские секретари были превеликие люди и жаловали кого хотели за деньги. Словом, гвардейская служба составляла сущую кукольную комедию. В таковом-то положении застал гвардию государь... он прежде всего на­чал... пробуждением всех гвардейцев из прежнего их дрема-ния и сна, так и неги и лени. Все должны были совсем поза­быть прежний свой и избалованный совсем образ жизни, но приучить себя вставать очень рано, быть до света еще в мун­дирах... наравне с солдатами быть ежедневно в строю» (28, 65). Известно, что при Екатерине II не столько служили, сколько «записывались» в службу. Унтер-офицеров и сержантов «набилось в гвардию бесчисленное почти множество» - всего их насчитывалось до 20 тысяч человек. Интересно то, и это характеризует нравы офицерской корпорации екате­рининского времени, что в гвардию записывали и грудных младенцев, и совсем еще не родившихся, получая на них пас­порта с незаполненными именами. Таким образом, были, по замечанию А.Болотова, гвардии унтер-офицеры «имярек», в утробах матерей и неизвестного еще пола!.. Большая же часть взрослых и не думала служить: они проживали по своим до­мам и усадьбам и «либо мотали, вертопрашили, буянили, либо с собаками по полям только рыскали», однако «чрез происки и деньги» добивались чинов поручика и капитана. Каждый год они выходили из гвардии и армейские полки переполня­лись этими тунеядцами и недорослями, преграждающими по­вышение по службе настоящим офицерам и получающими еще жалование.

И далее А.Болотов подчеркивает, что император Павел I навел решительный порядок - по его повелению к нему на смотр обязаны были явиться эти числящиеся и находящиеся в отпусках тунеядцы; все дороги Российской империи были переполнены кибитками скачущих гвардейцев и матерей, ве­зущих на смотр к государю своих малюток. Везде скачка и гоньба, повсюду резко возросли цены на проезд к столице и повсюду слышны были стенания. Так, завершает рассказ А.Болотов, «наказано было наше дворянство за бессовест­ное и бесстыдное употребление во зло милости прежней ми­лосердной монархини... и за обманы их непростительные» (28, 65-66).

Следует отметить, что Павел I в искоренении пороков русской армии вместе с водой выплеснул и ребенка, ибо на­ряду с распущенностью и злоупотреблениями под топор его указов попали и культивируемые Румянцевым и Суворовым лучшие традиции русской армии эпохи Екатерины II (185, 32-35, 41-42 т. 13 Ч. 2). В армии насаждалась дисциплина в капральском понимании этого слова, поощрялась плац-па­радность - понятно, что военно-балетные па, великолепно выглядевшие на плац-параде, были бесполезны при отраже­нии атак яростно визжащих турецких янычар, при штурме крепостей, в схватках с решительной французской пехотой. Но император преследовал и далекоидущую цель, а именно: он осознавал опасность усиления военной корпорации, спо­собной выступать в качестве противовеса самодержавию с его централизаторскими тенденциями. Еще не изгладились из памяти дворцовые перевороты середины XVIII века, ког­да офицеры и солдаты гвардии составляли единое целое. Поэтому в павловское время рядовой состав гвардейских полков стали формировать уже не из дворян, что серьезно уменьшило политическое значение гвардии как дворянской организации (145, 57). Начала усиливаться бюрократиза­ция армии, и в связи с этим процветают и новые нравы, т.е. начинает происходить бюрократизация нравов, их огрубле­ние, достигшее своей вершины в царствование Николая I не без помощи небезызвестного Аракчеева.

В неписаный кодекс поведения русского офицерства вхо­дит и дуэль, которая была запрещенным занятием. И здесь Павел I, как замечает в своих «Записках» генерал граф Л.Л.Беннигсен, проявил несправедливость и самодурство. Двое молодых людей, один военный (князь Б.Святополк-Четвертинский), другой штатский (А.И.Рибопьер) подрались на дуэли из-за одной молодой дамы, пользовавшейся бла­госклонностью императора. Штатский, который был един­ственным сыном своей матери, оказался ранен в руку. Вра­чи перевязали ему руку и предписали лежать ему в постели, чтобы избежать смертельного кровоизлияния из-за истоще­ния. Можно себе представить, как велико было горе матери; и здесь Павел I, ревновавший к молодому человеку, узнал о его состоянии и от радости обласкал молодого офицера; са­мого же штатского, его мать и сестер сослал (229, 31). Это тоже способствовало в конечном счете убийству Павла I в Михайловском замке. Необходимо отметить, что о дуэлях идет речь в «Войне и мире» Л.Толстого, в «Повестях покой­ного Ивана Петровича Белкина» и «Евгении Онегине» А.Пушкина, в повести «Поединок» А.И.Куприна. И хотя дуэль считалась поединком чести, неким рыцарским отноше­нием офицера и дворянина к жизни, в принципе, она была убийством. Достаточно вспомнить, что именно на дуэли по­гибли А.Пушкин и М.Лермонтов, не говоря уже о других.

В определенных случаях вызов на дуэль давал возмож­ность офицеру защитить свою честь, ибо не было других средств. Так, великий князь Константин Павлович довольно резко отозвался о кавалергардах, и поскольку обвинение ока­залось незаслуженным, ему пришлось извиниться перед пол­ком. В день, когда полк находился на учении, он подъехал к фрунту и громогласно сказал: «Я слышал, что кавалергар­ды считают себя обиженными мною, и я готов предоставить им сатисфакцию - кто желает?» Он насмешливо после это­го поглядел на ряды кавалергардов, думая этим вызовом смутить всех. Однако один из офицеров, будущий декабрист М.С.Лунин, известный всему Петербургу своей беззаветной храбростью и частыми поединками, подскакал к великому князю: «Ваше высочество, - почтительным тоном, но глядя ему прямо в глаза, ответил он, - честь так велика, что одно­го я только опасаюсь: никто из товарищей не согласится ее уступить мне». И пришлось Константину Павловичу отде­латься шуткой: «Ну ты, брат, для этого слишком молод!» В данном случае молодой офицер проявил смелость и чувство собственного достоинства.

В XIX - начале XX века в офицерском корпусе посте­пенно изменялись, эволюционировали нравы, но кодекс рус­ского офицера оставался со своими традициями неизменен­ным. Действительно, А.Пушкин описывает жизнь армейско­го командира так: «Утром ученье, манеж; обед у полкового командира или в жидовском трактире; вечером пунш и кар­ты» (218, 378). В карты играли практически все офицеры - одни для развлечения, другие оттачивали свой профессиона­лизм. Зеленое сукно ломберного стола иногда поглощало целые состояния - проигрывались имения со всем движи­мым и недвижимым имуществом, с крепостными душами, лесами и угодьями.

В гвардии эпохи Александра I произошли изменения в умонастроениях офицеров и солдат, что было обусловлено заграничными походами и патриотическим подъемом. В ар­мию пришло много новых людей, которым были чужды ка­зарменная замкнутость и ограничение кругозора только пла-цом и стрельбищем. И хотя «число этих людей было сравни­тельно с общей численностью офицерского корпуса невели­ко, нельзя недооценить их значение», - пишет В.Лапин (145, 67). Происходила своего рода интеллектуализация армии и прежде всего гвардии, что повлияло на нравы.

Известно, что в Семеновском полку сложилась такая одна из преддекабристских организаций, как офицерская артель, что в армии не было редкостью. Все началось с того, что 15- 20 семеновских офицеров стали вскладчину вместе ежедневно обедать, чтобы сэкономить средства. Вскоре живые и интерес­ные беседы и дискуссии привлекли в артель остальных, в том числе и состоятельных, офицеров. По воспоминаниям И.Якушкина, если «... в 1811 году, когда я вступил в Семеновский полк, офицеры, сходившиеся между собой, или играли в кар­ты, без зазренья совести надувая друг друга, или пили и ку­тили напропалую...», то в 1815 году (между этими годами пролегла Отечественная война) «после обеда одни играли в шахматы, другие громко читали иностранные газеты и следи­ли за происшествиями в Европе - такое времяпровождение было решительным нововведением» (180, 119-120). Несмот­ря на то, что артель потом была по приказу императора лик­видирована, она сыграла свою роль в жизни гвардии.

Известный своими воспоминаниями о событиях 1812 года Н.Глинка в стихах «О бывшем Семеновском полку» выра­зил чувства, испытываемые его современниками:

«Была прекрасная пора:

Россия в лаврах, под венками,

Неся с победными полками

В душе - покой, в устах - «ура!»,

Пришла домой и отдохнула.

Минута чудная мелькнула

Тогда для города Петра.

Окончив полевые драки,

Носили офицеры фраки,

И всякий был и бодр, и свеж.

Пристрастье к форме пригасало,

О палке и вестей не стало,

Дремал народ, пустел манеж...

Зато солдат, опрятный, ловкий,

Всегда учтив и сановит,

Уж принял светские уловки

И нравов европейских вид...

Но перед всеми отличался

Семеновский прекрасный полк.

И кто ж тогда не восхищался,

Хваля и ум его, и толк,

И человечные манеры?

И молодые офицеры,

Давая обществу примеры,

Являлись скромно в блеске зал.

Их не манил летучий бал.

Бессмысленным кружебным шумом:

У них чело яснелось думой,

Из-за которой ум сиял...

Влюбившись от души в науки

И бросив шпагу спать в ножнах,

Они в их дружеских семьях

Перо и книгу брали в руки,

Сбираясь, по служебном дне,

На поле мысли, в тишине...

Тогда гремел, звучней, чем пушки,

Своим стихом лицейский Пушкин,

И много было...- Все прошло!» (230, 422-423).

Некоторые офицеры Семеновского полка входили в де­кабристское тайное общество «Союз Благоденствия»; они влияли на нравы: где эти офицеры были ротными команди­рами, там и не вспоминали о розгах и палках (то же самое было и в других полках). Однако такой порядок вещей вскоре после победы над Наполеоном стал изменяться, ибо в силу стала входить аракчеевская педантичность.

О том, как проводилась в жизнь новая, «аракчеевская» политика, вспоминает декабрист Н.И.Лорер: «Оба великих князя, Николай и Михаил, получили бригады и тут же стали прилагать к делу вошедший в моду педантизм. В городе они ловили офицеров; за малейшее отступление от формы, за наде­тую не по форме шляпу сажали на гаупвахту... Приятности военного звания были отравлены, служба всем нам стала де­латься невыносимой! По целым дням по всему Петербургу шагали полки то на ученье, то с ученья, барабанный бой разда­вался с раннего утра до поздней ночи. Манежи были перепол­нены, и начальники часто спорили между собой, кому из них первому владеть ими, так что принуждены были составить пра­вильную очередь» (153, 58). Вступление на престол Николая Первого, который не благоволил А.Аракчееву, означало закат его деятельности в военной сфере, однако порядки остались.

В период царствования Александра I, а затем и Николая IV происходит окончательное складывание системы государствен­ности, которая была заложена Петром Великим. В результате самодержавие достигло апогея, причем бюрократическая сис­тема окрепла настолько, что превратилась во влиятельную силу - с ней стали считаться даже императоры. В армии доминирует палочная дисциплина с ее жестокими ; офицеры прямо с бала попадали на плац, где командовали наказани­ями солдат. В книге В.Купера «История розги» приводится рассказ 95-летнего солдата, служившего при Александре I и Николае I. Известно, что в последние годы царствования Александра I из 100 солдат 20 забивали насмерть. Этот со­лдат говорит: «Я еще Александра застал. Того Александра хвалили солдаты, говорили - милостивый был... А мне до­велось при Николае служить... Тогда что было? Тогда на 50 розог и порток не снимали, 150, 200, 300... на смерть запа­рывали... А уж палками - недели не проходило, чтобы не забивали не смерть человека или двух из полка. Нынче уже и не знают, что такое палка, а тогда это словечко со рта не сходило» (143, 171 - 172). Сам рассказчик считал нормаль­ным применение палок в армии и даже не осознавал своего положения раба, а тем более - уродливой рабской натуры своего ротного или полкового командира. Вот уж, поистине, королевство кривых зеркал, где исковерканы нравы, пора­жающие своей жестокостью и бессмысленностью. И только после военной реформы, проведенной в царствование Алек­сандра II, были отменены эти жестокие наказания (розги остались в военных тюрьмах).

Проведенная военная реформа (отмена телесных наказа­ний, введение нового положения о дисциплинарных взыска­ниях, новая судебная реформа и пр.) сказалась положитель­но на нравах офицерской корпорации. Ведь теперь ставится задача найти пути к тому, чтобы сделать нашего солдата «возможно совершенным человеком», человеком «сердца и добра». Именно здесь громадную роль играют и личность офицера, и нравы в командирской среде. В связи с этим генерал-лейтенант Э.Свидзинский пишет, что офицер должен быть образованным и развитым - все это он должен найти в офицерском собрании (185, 107-109). В рамках этих со­браний проводимые литературные, музыкальные и танцеваль­ные вечера, лишенные оттенка чопорности и мелких сопер­ничеств, формируют чувства удовольствия и тем самым при­вязывают массу молодежи к полковому кружку, а через него и к военной службе. Разумно организованные военные со­брания, доставляя офицерам возможность совместного раз­влечения, способствуют развитию товарищества и сплочен­ности военных и влияют на формирование любви к своему званию. Те же собрания требуют соблюдения офицерами всех приличий порядочного общества, исключения нарушений чести и достоинства собрания.

С офицерскими собраниями неразрывно связаны военные суды чести; вместе они позволяют выработать общий еди­ный дух в среде военнослужащих и исполнять кодекс чести. «Верность до последней капли крови, непоколебимое мужес­тво, непреклонная решительность, повиновение, доведенное до самоотречения, безупречная правдивость, безусловное со­хранение служебной тайны, полная готовность жертвовать собою для исполнения своего долга» - таковы доблести офи­церского звания (185, 109). Такого рода принципы поведе­ния русского офицерства показывают высокий уровень его нравственности, несмотря на существование некоторых ис­порченных нравов (об этом будет сказано ниже).

Князь В.Трубецкой в своих «Записках кирасира» описы­вает беседу (она состоялась в августе 1912 года) с полковни­ком фон-Шредером - старшим офицером гвардейского пол­ка «Синих кирасир» ее величества: «Я - ваш старший полков­ник - требую от вас, чтобы - где бы вы ни находились, - вы ни на минуту не забывали, что у вас на плечах офицерские знаки нашего полка. Эти погоны обязывают... всякого, кто имеет честь их носить, к достойным поступкам, порядочнос­ти и приличию. Помните, что в глазах общества и света всякий ваш неблаговидный поступок или даже жест будет при­писан не столько вашей личности, сколько всему полку, по­тому что полк, принявший в свою среду офицера, тем самым гарантирует его порядочность и воспитанность. Офицера, не умеющего ограждать свое достоинство и достоинство полка, офицера, не умеющего держать себя, полк не потерпит в своей среде. Теперь - относительно денежных дел... Я тре­бую от вас в этом вопросе высшей щепетильности. Полк тре­бует от своих офицеров, чтобы они жили прилично, но... если у вас нет для этого средств - постарайтесь сами скорее покинуть полк. Жизнь выше средств, неоплаченные счета, долги и векселя - все это в конце концов приводит офицера к совершению неблаговидных, даже бесчестных поступков» (270, 105). И затем он приводит случай, когда запутавшего­ся в долгах корнета Z** собрание полка исключило из свое­го состава.

Эти правила офицерского кодекса чести соблюдались и в других полках и дивизиях императорской армии. Писа­тель Н.Брешковский в своем романе «Жуткая сила» опи­сывает случай, произошедший во время первой мировой войны. На «Вилле Родэ» в интимной атмосфере вина и ка­бацкого уюта перед великосветской публикой, где находил­ся и старец Распутин, выступал цыганский хор. Следует иметь в виду, что по неписаным законам никто не мог об­нять и поцеловать цыганку, за этим следили строго мужчи­ны. И вдруг старцу восхотелось овладеть цыганкой, кото­рая недоступнее любой дамы общества, и он накинулся на бледно-матовую красавицу, облапив ее. Цыганка вырвалась, дав ему пощечину, что привело в состояние остервенения Распутина, и он кинулся на смелую обидчицу. Цыганка-красавица бросилась от него наутек, он за ней; ей пришлось залететь в кабинет офицеров Дикой дивизии, моля о спасе­нии. Влетевший за ней Распутин выкрикивал проклятья, и тогда ротмистр Ланской приказал ему убраться из кабине­та. Никто не позволял себе со всесильным временщиком так разговаривать, и он обрушился на этого кавалерийского офицера, награжденного Георгиевским крестом. Но ротмистр Ланской выхватил шашку и полоснул ею по черепу старца; кто-то успел перехватить руку офицера, и шашка только повредила головную кость. Распутину оказали медицинскую помощь; самое интересное состоит в том, что никто из при­сутствующих офицеров не выдал Ланского, каждый из них взял вину на себя[11]. В итоге все обошлось благополучно, никто не пострадал (31, 36-42) и честь мундира была спа­сена.

Не следует вместе с тем идеализировать нравы офицер­ского корпуса - наряду со славными воинскими традиция­ми проявлялись и грубые, развращенные нравы, тоже имев­шие традиции и свидетельствовавшие о разложении общест­ва. С.Мельгунов приводит полное описание этих грубых нра­вов: «Нередко великому князю, командиру полка, и разде­ляющим с ним кампанию гусарам, начинало казаться, что они не люди уже, а волки. Все раздевались донага и выбега­ли на улицу, в ночные часы в Царском Селе обычно пустын­ную. Там садились они на задния ноги (передние заменя­лись руками), подымали к небу свои пьяные головы и начи­нали громко выть. Старик буфетчик (дело происходило в офицерском собрании - В.П.) знал уже, что нужно делать. Он выносил на крыльцо большую лохань, и вся стая устрем­лялась на четвереньках к тазу, лакала языками вино, визжа­ла и кусалась, а старый буфетчик отталкивал ногой визжав­ших великих князей: «Ну, серый, куда ты лезешь» (164, 4-5). Перед нами яркий образчик диких нравов выродившейся среды среди части русского офицерства.

В целом, можно сказать, что нравы офицерской корпора­ции в конце царствования Николая II были дифференциро­ваны в зависимости от рода войск, присущих ему традиций (например, выделялись своей серьезностью, образованностью и благородством офицеры Генерального штаба, Военно-ин­женерной академии), что рафинированность соседствовала с грубостью. Д.А.Засосов и В.И.Пызин пишут: «Несмотря на внешнюю воспитанность и лоск, французскую речь в общес­тве, тот же офицер, придя в казарму или на корабль, мог разразиться такой нецензурной руганью, которая приводила в восторг бывалых боцманов, фельдфебелей и вахмистров - этих виртуозов в ругани - и изумляла солдат, наивно пол­агавших, что так ругаться может только простой народ» (100, 171). В этом нет ничего удивительного, ибо сама действи­тельность была противоречива, к тому же не была преодоле­на еще рабская психология.