Авторитет Шабалина.

Захваченный водоворотом напряженных боевых будней, Александр Шабалин забывал о себе. Весь был в хлопотах и думал о состоянии торпедных катеров, о выучке людей, о совершенствовании тактики борьбы с противником, приемов и способов обслуживания и применения оружия и технических средств. И эта редчайшая самоотверженность сильнее всего влияла на моряков звена. Каждодневно они видели, как их командир не жалеет себя и, старались быть похожими на него.

И ещё одно чувство властно владело Шабалиным – это чувство ожидания.

Он постоянно ждал, если не радостных, то хотя бы ободряющих сообщений Совинформбюро, ведь его боевой опыт свидетельствовал, что бить фашистов можно и бить крепко - потому он и ждал, что вот-вот их остановят и погонят с нашей земли. И стремясь приблизить этот миг, он с нетерпением ждал каждого приказа о выходе на вражеские коммуникации. Ждал он и писем от жены, от родителей, от брата Петра, который в то время работал на лесозаводе в Онеге. От Вари приходили очень теплые письма. Она ни на что не жаловалась, хотя Шабалин понимал, как тяжело ей приходится. «Всем трудно сейчас, писала она. Ты о нас не беспокойся. Я по – прежнему работаю в колхозе. Мы тут как-нибудь проживём. Лишь бы с тобой не случилось чего, береги себя, родной…»

Отец тоже присылал бодрые послания, сообщал, что и мать пошла работать. «Время сейчас такое, каждый хочет в тяжкую годину быть у дела, принести стране как можно больше пользы, рассуждал Осип Захарович.

Что с Варей и внучонком? Чуем, что несладко им в деревне. И название - то какое – Нееловка, поди, там всегда голодают от неурожаев. Ради бога, отпиши Варе – пусть приезжают сюда, хоть и у нас не мёд, однако вместе всегда легче…»

«Конечно, лучше было бы им в Онеге, раздумывал Александр Осипович. Да разве сейчас, когда на железной дороге не до пассажиров, сможет Варя переехать туда. Вот если бы мне вырваться за ними на несколько дней…»

В письмах все радостно поздравляли его с наградой Родины и желали новых боевых удач. Особенно растрогался отец, писал, что не только он, все онежане, узнав о награждении, безмерно гордятся его сыном – «славным заполярным катерником».

По природе и характеру скромный, тихий, молчаливый Александр Осипович не любил привлекать к себе внимания окружающих. А если это и случалось когда, то смущался, чувствовал себя крайне неловко. И сейчас он ругал себя за то, что «растрезвонил» в письмах об ордене. Правда, долго раздумывал, сообщать или не сообщать своим близким о награде, и решил, что не хорошо будет, если умолчит. И написал-то как бы между прочим, а вот какой шум получился.

Не избежал Шабалин «шума» и в отряде торпедных катерников. Да и во всём ОВРе он стал вдруг очень популярным. Шутка ли – тогда, в сорок первом, такая награда была крайней редкостью. А он удостоился её первым среди торпедных катерников и одним из первых – на всём Северном флоте. Его фамилия стала неизменно называться в докладах, лекциях и беседах. Она замелькала в публикациях флотской печати. Кто-то из катерников сочинил песню, а неизвестный композитор переложил на музыку и её распевали под голосистую гармонь.

« В боевой тревоге к берегам скалистым,

Под покровом ночи выходил не раз

Экипаж бесстрашных, моряков отважных-

Выполнять на море сталинский приказ.

К берегам фашистским, к базам белофинским

В шторм и непогоду в поисках врага

Уходил в разведку катер Шабалинский

И свой край полярный он оберегал.

И при лунном свете ринулся, как ветер,

Быстроходный катер к вражьим берегам.

Дан приказ, чтоб всюду, где бы ни заметил,

Меткою торпедой бить врага.

Все готовы к бою: Шабалин спокоен,

Держит свой он катер точно на прицел.

Видит – вырастают черною горою

Корабли – громилы: залп! Торпеды в цель!

Взрывы мощной силы эхом прокатились.

И взметнулось с дымом пламя над водой.

Будет наше море и земля могилой

Тем, кто меч занес над солнечной страной».

Напрасно Александр Осипович Шабалин пытался протестовать, уговаривать петь как-нибудь без его фамилии! На сей раз приказ командира не был выполнен и просьба не удовлетворена… И это была не единственная сложенная о нём песня.

- Ну что с этими артистами поделаешь! – сокрушался Александр Шабалин в кругу командиров.

- И делать ничего не нужно, хлопнув его по плечу, сказал, улыбаясь, Василий Михайлович Лозовский. Они ведь и о себе, о всех нас, катерниках, поют.

И все же не в своей тарелке чувствовал себя Александр Осипович, часто слыша эту песню в кубриках береговой базы. Но лишь этим рост шабалинской популярности и славы не ограничился. К его великому смятению, на флоте стали ходить разные небылицы о нём, сочиненные довольно способными придумщиками. В одной из них передавалась история о том, как командующий флотом контр - адмирал Головко будто бы подарил тогда ещё мало известному катернику Шабалину свою куртку. Суть этой выдумки такова: будто бы холодной осенней ночью в Полярном Комфлот, воспользовавшись выпавшей свободной минутой, вышел из своего командного пункта прогуляться. На пирсе его внимание привлекла одинокая фигура морского офицера. Легко одетый моряк изрядно продрог и пытался как-то согреться. Это якобы и был Шабалин, ожидавший оказии в Кувшинскую салму. В неожиданно появившемся рядом человеке Шабалин узнал командующего флотом и представился ему. Головко строго спросил, почему офицер так легкомысленно одет. Шабалин ответил, что в одном из последних жарких боев лишился теплой куртки, а новую получить ещё не успел.

-Как это лишился?

- Да висела в кубрике, осколками всю изрешетило.

- Выходит, потерю понес. Ну хоть не зря, надеюсь? - с притворным

недовольством проговорил адмирал.

- Нет, как можно, товарищ командующий, транспорт пустили ко дну.

- Ну, брат, за такую цену не жаль потерять куртку.

На этом закончился их разговор. А через несколько минут из здания штаба выбежал адъютант комфлота. В это время к пирсу Екатерининской гавани уже подходил катер. Но адъютант успел перехватить Шабалина.

Вот, командующий прислал, и сказал, накидывая на плечи продрогшего офицера роскошную куртку – носи на здоровье. Английская. Слышал, будто презентовал её комфлоту чуть ли не сам британский король!

- Постой, постой, оторопел от неожиданности Шабалин –Зачем же мне такую вещь… С королевского плеча! Ну, раз так, передай адмиралу моё спасибо. Если доведется снова попасть в тяжелый переплёт, за такую куртку ещё большую цену постараюсь взять.

И ещё одна история распространилась тогда по флоту. Она была подобна первой. Якобы некоторое время спустя Комфлот снова повстречал на пирсе Шабалина. Адмирал узнал его. Они поговорили о чём-то, а под конец короткой беседы Головко отвернул левый рукав реглана, но часов там не оказалось.

- Оставил на КП, сказал он недовольно. Сколько сейчас времени?

Шабалин ответил, что ещё не обзавелся часами.

-Как же можно без них? – удивился Арсений Григорьевич. Тем более командиру торпедного катера. Это никуда не годится.

В тот же день адъютант Головко разыскал Шабалина и передал ему часы от командующего.

- Везёт же брат, тебе. И чем ты так приглянулся адмиралу – ума не приложу. Мало куртки, так теперь вот часы прислал. И тоже необычные, полученные ещё в Испании - не то от премьер – министра, не то от самого президента.

Когда эти выдумки распространились на флоте, иные любители «пофилософствовать» высказывали свои умозаключения: «Теперь понятно, почему Шабалину улыбается военная удача, по адмиральским часам атакует». «С такими подарками нельзя плохо воевать, да и рука у комфлота, видать, легкая».

Александр Осипович понимал, что эти истории касаются не столько его, сколько самого командующего. Подобное с комплотом вполне могло произойти. Североморцам были хорошо известны не только высокие флотоводческие качества, но и доброта, заботливость Головко. Они знали немало примеров проявления этих качеств адмирала, но в своих теплых чувствах к нему не прочь были присочинить что-то, преувеличить, чтобы придать необычность всему, что связано с любимым командующим.

Шабалину была знакома эта слабость боевых товарищей, и всё же из-за относившихся к нему выдумок он сильно переживал. Причём Александра Осиповича немало тревожила мысль: а вдруг эти моряцкие байки дойдут до самого Головко, ведь он может подумать, что они идут от него, Шабалина. От этого ему становилось не по себе.

Однако со временем моряки стали всё реже и реже вспоминать случаи с адмиральскими подарками. Александр Шабалин заметно успокоился: «Слава богу, пронесло, разве комфлоту есть время слушать всякие выдумки». Но он ошибался. Много месяцев спустя, адмирал Головко, вручая Александру Осиповичу орден Ленина и Золотую Звезду Героя Советского Союза, с напускной строгостью «отчитал» прославленного катерника:

- Ну вот, полюбуйтесь, перед вами истинный турок. Мало ему адмиральских часов и куртки, теперь подавай ещё и звание Героя.

Выходит, всё было известно Арсению Григорьевичу. И зря волновался и переживал Александр Осипович. Не мог адмирал, отлично знавший душу и психологию моряков, подумать о нём дурное…

Словом, уже в первые месяцы войны Александр Осипович породнился со славой и ощутил не только её приятную сладость, но и немалую тяжесть. Пожалуй, больше тяжесть. Так уж был устроен этот человек – претили ему фанфарные похвалы.

Позже, уже после войны, в одном из своих газетных выступлений, адресованных молодым морякам, Шабалин скажет: «Я не люблю громких слов. Не люблю, когда о нас говорят высокопарно. Вот, мол, герои, берите с них пример. Мне кажется, что мужество, храбрость по природе своей очень будничны…». А В.М.Лозовский, командовавший в описываемый период отрядом торпедных катеров, в своих воспоминаниях о боевом друге отметил: «Простым, неприхотливым и покладистым человеком в быту был Александр Осипович… Несмотря на то, что приходилось ему не раз быть на волоске от смерти, Шабалин не стал суровым и замкнутым. А его скромность не уменьшалась и тогда, когда он стал Героем Советского Союза…» Эта черта выдающегося катерника будет метко подмечена в мемуарах бывшего командира бригады торпедных катеров вице – адмирала А.В.Кузьмина: « Невысокого роста, белесый, с доброй подкупающей улыбкой, он привлекал к себе симпатии всех окружающих величайшей скромностью - этим очень важным человеческим качеством. Суровость военных лет, частые встречи лицом к лицу со смертью не ожесточили его. Александр Осипович оставался чутким товарищем, заботливым семьянином, любящим отцом. Он старался ничем не выделяться среди сослуживцев, хотя когда создавалась североморская бригада торпедных катеров, Шабалин был уже Героем Советского Союза, кавалером ордена Ленина и трёх орденов Красного Знамени. Единственная привилегия, которую он настойчиво добивался, состояла в том, чтобы наиболее трудные боевые задания поручались непременно ему. Вот этой привилегией он пользовался сполна, делал своё дело с завидной настойчивостью, рвением, ответственностью. Одинаково ревностно он относился к любому боевому заданию – и к сложному, рискованному, и к менее трудному, повседневному. Учёбу экипажей, ремонт торпедных катеров, уход за оружием и техникой ставил в один ряд с действиями по уничтожению вражеских судов».

Александр Шабалин заполнился командующему в невольном сравнении с Сафоновым: если летчик выглядел богатырем, то катерник не отличался внушительными физическими данными, был ниже среднего роста, щупловат. Но их схожесть он увидел в главном: в таланте, в духовных силах. И того и другого отличали смелость, мастерский боевой почерк, удивительная находчивость и сноровка.