КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
ЗАИТИЛЬЩИНА
Стр 1 из 15Следующая ⇒
Саша Соколов
Между собакой и волком
(1980 by Ardis Publishers)ПРИЯТЕЛЯМ ПО РАССЕЯНЬЮ
Люблю я дружеские враки И дружеский бокал вина Порою той, что названа Пора меж волка и собаки Пушкин Молодой человек был охотник ПастернакЗАИТИЛЬЩИНА
Месяц ясен, за числами не уследишь, год нынешний. Гражданину СидорФомичу Пожилых с уважением Зынзырэлы Ильи Петрикеича Заитилыцина. Разрешитеуже, приступаю. Гражданин Пожилых. Я, хоть Вы меня, вероятно, и непризнаете, гражданин, тоже самое, пожилой и для данных мест сравнительнопосторонний, но поскольку точильщик, постольку точу ножи-ножницы, и спанталыку меня вряд ли, пожалуй, сбить, пусть я с первого взгляда исовершенный культяп. Точу и косы, и топоры, и другой хозтовар, но такиеподробности только усугубили бы речь. По реченной причине опускаю и событияотзвонивших-и-с-колокольни-долой лет, лишь настаиваю, что до сего дня вплотьв судимые не попал, даром что обитал в значительных городах. Куковал гдепоселят и запросто, за семью по-настоящему не болел, а зарабатывал, прося упублики вспомоществовать по мере сил и возможностей. В чем и раскаиваюсь,избрав для этого артель индивидов имени Д. Заточника. Вы меня извините,конечно, а контора самостоятельная и прейскурант имеется налицо. В теплоту-- все те же ножи: ходим вокруг да около и отходим в отхожие промысла.Наоборот, в морозы обслуживаем население по точке и клепке, поелику с ноябряпо апрель, ежедневно, без выходных, бобылье и уроды наподобие Вашенскогокорреспондента звенят и крутятся на зеркале вод, а как смеркнется -- так Выприветствуете их в трехэтажной тошниловке, прозванной с чьей-то заезжей рукикубарэ; но Илью среди них не обрящете. Вам взгрустнется: что он за мымратакой, почему не сообразит себе пару точеных, как у людей, неужель презираетпошаркать на острых по гладкому, ужели гребует кружечкойполезно-общественного пивка? Заблуждение, от свойственного ни в чем да неотрекусь, и не из тех я точильщиков, которые не востры суть. Пара, правда,нам ни к чему, но один снегурок на блезире всегда висит. Что мне заважность, что очутился, к сожалению, ущерблен, ежели по натуре кремнист:полюбил раскатиться -- и не уймешь, было б чем отпихнуться -- дзынь раза,гражданин Пожилых, дзынь раза, и подъелдыкивай, брюзжи себе под дугою хотьдо Валдай-пристани -- литье бубенчиков, печенье баранок, отпуск пеньки -- иникто тебе по Итилю не указ. Разрешите продлить? А вот именно и оно, чтоотпихнуться в последнее время нечем как есть. Декабря в четвертый четверг,читай в Канун, шел я из-за реки, выдвигаясь от некоторого вряд ли Вамзнакомого погребалыцика. Провожали одного одинокого, отбросившего конькичерез собственный горделивый азарт. Жил он в Мыло, можно сказать,Мукомолове, но на отшибе, в ужовниках с примесью ветляка, был охотник,держал неизменно бормотов, довольно-таки мохноногих, да сомневаюсь, чтобсостоял в переписке с кем-либо: сомнительно. Сам, однако, сновал сухощавый,как то мочало в жары, а звали его -- я не припомню как. Гурий -- так и звалиего, если на то пошло. Из развлечений означенного Гурия укажу на следующее:вот кто обожал пошаркать и раскатиться по гладкому на точеных, которые истали причиной того, что мы клиента утратили, а погребалыцики клиента жеобрели. Рядом с этим поставлю в известность. В стрелецкие числа, чтобыопасней, зато бодрей, бобыли обоих мелкоплесовских берегов обустраиваютсостязания на слабеющем льду. Происходит в кромешной темени, предумышленнобез небесных светил, и народ фигуряет кто мудреней и суетится в горелки ивзапуски, не зря промоин и трещин. Что чревовато. Прикурить насчетпокрутиться всем давал такой Николай, парень из утильной, в конечном итоге,артели. По фамильярному прозванью Угодник, выступал он по миру как искреннийнезадачник, и отдельные шутники из завистников ехидствовали над ним, говоря,что затейливо столь выдрючивается оттого, что притерся мыкаться по темнымуглам, ему, мол, в обычину. Хроника его невезухи, если не возражаете,какова? Он, во-первых, изведал семейную матату, но супруга поладила сволкобоем и сжила Угодника долой со двора, во-вторых. И тогда постучался вгороднищенский приют для неслышащих, но последние дали от ворот поворот:учрежденье у нас лишь для глухарей, а ты, как видишь, еще и слепак, так чтосам понимаешь. Потому этот малый посунулся в незрячий приют: ничегоподобного, переполнен лимит койко-мест, то ли случай, когда б фисгармоникасобственная была, ошивался б по дебаркадерам и выручку знай сдавал бы вобщий котел, и мы бы тебя за это держали. Николай Угодников, он воссталперед ними во весь свой скрюченный рост и, сердито плача горючими бельмами,закричал: стручки вы заморские, да случись у меня мусикия своя -- развеспрашивал бы я у вас, как же быть. И следующим этапом явился-не запылился вдом заезжих бездомных, но те вошли в его шкуру любезно, плеснув от души. Исоблазняли: живи-ка, брат, вечно. А наведалась к кому-то из них эта дама изамечает Угодника среди прочих убогих, в кругу их: что это там у вас междувами невзрачный какой на катке? Не беспокойся, это просто Николка у насмежду нами катается себе на катке. Вероятно, не так уж худо егообстоятельство, говорит, если он лихо так оборачивается. Нет, сказали, оно унего не ахти, табак его обстоятельство, только и остается утех, что мыслетевыделывать. Дама же: нет уж, вы уж лучше не позволяйте ему здесь чудить, нуего, неказистого. И богаделы просили Угодника: сделай нам одолжение, неживи-ка, брат, вечно, а то нарекания. Ничего не ответил, ведь слыл ко всемуи немым, и он отправился из заведения вдаль и даже не обернулся. И егопригрела артель по сбору всевозможного утиля. Известили, что излишнейвыслугой лет у них не блеснул, но что по-пьяному маленько погорячился икуда-то такое пропал, да и вряд ли, пожалуй, объявится. Такова, если невозражаете, эта хроника. Возникает: точил ли я ему неточеные? А оказывается,только я один из всего коллектива ему и точил, а остальные сотрудники,брезгуя, воротили нос, несмотря что и сами пачули не первой свежести. Точиля и Гурию, и Крылобылу, и Зимарь-Человеку точил, я всему Итилю, понимаетели, точил. А вот Гурий-Охотник, он по беговой части карьеру жал. Хлебом,бывало, его не корми -- дай разлететься по скользкому. Разлетится он вартельную мастерскую некоторый раз, перепадет, словно бы долгожданный взасуху дождь, забежит, подустал, и что нам прикажете делать -- мысбрасываемся по рублю. И считаться. Вышел Гурий из тумана, вынул ножик изкармана, стану я тот нож точить, а тебе -- вина тащить. Если мне -- я спечалью, но я готов. Раз хотел уже приторочить к чеботу снегурок, но в этомгновение замечаю, что скучает по рашпилю. Хвать -- а рашпиль запропастилсясовсем, либо коллеги его заиграли. Гурий задумался благородно и говорит: чтоты ищешь, скажи. Я сказал. Он сказал им: эй вы, механики, верните струмент,кто заиграл, корешок обыскался а то. Но артель отвечала: отзынь, на болт намдолбаный рашпиль его. И еще: что он, на рашпиле, что ли, в Слободу попылит?Да и вы, наверно, засомневаетесь, разумно ли, базируясь под боком у кубарэ,в Слободу семь верст киселя хлебать-- на рашпиле там или на дурашпиле. Несомневайтесь, ибо ведь жертва жребия спешит не пустой, он таранит в торбе намощном горбу стеклотару, купно собранную при долинах и взгорьях. И -- Вы,может, еще совершенно не в курсе -- стремлюсь предуведомить. В кубарэ изкакой-то ложной гордыни посуду не принимают во вниманье отнюдь и на выносторгуют с большими скандалами, чем с человеческой точки зрения даюткоммерческий мах. И другая картина рисуется в забегаловке на протоке, загрядой кудреватых, но с виду незначительных островов. Там твое заберут посправедливой цене, без капризов, а оплаченное имеешь право употребить как впомещении, так и вне. И Гурий точильщикам напрямик: а хотя б и на рашпиле. Изатем он же им же: Илие, вероятно, на рашпиле не с руки, ну, а я бы,разумеется, очаровательно б смог. Они его тогда ну подначивать, гражданинПожилых. Верим-верим, ты у нас марафонить известный мастак, вон мослы-тосебе отрастил -- первый сорт, и сухие и долгие, нам ли с нашими бестолковымимоськами в калашный ряд, а тем паче Илье-Безобразнику. Не сокрою, случаютсяфотокарточки хуже, но реже. Так, докладывал егерь Манул, ходивший пощепетильным нуждам в Иные Места, что встречал там страшилищей и почище.Значит, не все потеряно, дорогой, и покуда держу я кой-как клепало и брус, кбесталанным себя не причислю, и отчаянья в Илье не ищи. Обнаруживаю ярашпиль, заусенец смахнул, и выдвигаюсь, груженный, на реку. Я берунаправление наискосяк, под градусом, и поелику тонок лед, вся она подо мной,как открытая. Достигаю протоки. По ней, в затишке поддав, заруливаю подсамую Слободу. Тары-бары я там особенно не рассусоливаю, недосуг. Совершаюзаконную куплю-продажу, разворачиваюсь и дую домой, а сумерки так и вьютсянад глупой моей башкой, и Даниилы мои издали освещают мне ледяной путь мойкоптилкою штормовой, чтобы не проскочил я, паче чаяния, мимо цехов. Принялимы тогда. Нас ты, горемык, обойдешь как стоячих, артель подначивала, стобою, Гурий, гоняться мы пасы. Так, механики, так, я меж всеми тут естьнастоящий сухой бегун. Поглядите, он им сказал, поглядите во все наши дализаиндевелые, нет эдакого, которого бы я не обшаркал -- где юноша сей?Воскурили, заспорили и вышли на холод перекурить. Стали мы на пригорке; занами град деревянен, велик, там мужик брандахлыстничает вовсю, а внизу,перед нами, плес -- как на ладошке застыл. Оглянитесь, Гурий мастерамзаявил, там, на правой руке, будет у нас селение Малокулебяково. Ну и кто жеу нас там живет? Мало ли в Кулебякове кто живет, артельщики сказалиуклончиво. Например, существует там известный мельник-толстяк, которогоземля едва носит, не то, что лед, а на мельнице у мельника чурка есть,Алладин, но с ним, понимаем, гоняться тебе не в честь. И находится вКулебякове егерь еще, который, по слухам, в сухой колодец упал. Он кричит, аего не слышно, а супруга его знает, где он, но безинтересно ей егодоставать, потому что с соседом фигли-мигли у ней -- тоже с егерем, номолодей: задурил-таки тот ей голову. Словом, заняты тут егеря, не до гонок.А больше в селе и нет никого. А во Плосках из более или менее бегуновобретается юноша Николай, у которого имени собственного не было никогда,верней было, но слишком давно. И когда Николаю Угоднику вышло преображение ион улетел, этот имя его себе урвал -- не дал, называется, добру пропасть.Гурий же: а то, что он рыбку потаскивает -- и вообще не беда, и зря на негорыбари обижаются и желали бы погубить. Подумаешь -- рыб человек у людейнемножко крадет, выискали тоже зацепку человека снедать. Так, Гурий, так,твари на воле, в тенетах ли -- равно ничьи, а если и чьи -- то известно Чьи,но тогда все ловцы здесь, выходит, сильнеющие браконьеры перед лицом Его. Инапрасно, напрасно они Николу порешили некогда. Вот он, кстати сказать, улових как раз из вентерей их подледных за островами берет. Завязал мешок -- насалазки -- и потянул. Знобко ему, очи ему дальновидные метель нажгла,валенки прохудились, варежки потерял, коньки не точеные, а Волколисприставучий -- он тут как тут. Кинь рыбешку, Николаю грозит, кинь вторую, ато темноту на Итиль напущу. Николая Плосковского ночь пуще смерти страшит, ион тройку осетров Волколису беспрекословно кидает в лес. Ибо ведь вГороднище до темна не поспеть -- средств за товар не выручить, средств затовар не выручить -- в кубарэ не зайти, в кубарэ не зайти -- со товарищи негулять, а со товарищи не гулять -- так зачем тогда лямку тянуть, гражданинПожилых, сами судите. И пока те деятели с дрекольем веским Николая у околицыждут, он с полмешком осетров серебристых и зеленых склизких линейприближается ходом к пригородам. Мол, поклон тебе, лубяной веселеющий град,исполать вам, высокие расписные тараканьи терема. Приюти, говорит, град, нагрядущую ночь убиенного недругами невезучего рыбаря, закупи у него товар,дай деньжат небольших, чтоб в кармане позвякивало, пусть разгладятся морщиныу старика, пусть растопырит нетопырь-одиночка сморщенные крылья свои. И небудь скупердяем, плесни, град, вздрок. А еще, говорит, познакомь ты меня,град, с бобылкой которой-нибудь поскуластей, поласковей. Снял коньки ипошел, пошел в гору Николай из Плосков, а навстречу ему неимущих чертовапрорва поспешает, не торопясь: дай да дай нам от уловов твоих ради Христа, ане то хуже будет. Судари попрошаи, плесы у меня в мешке не мои, ибо все, чтотут есть кругом, в том числе веретена рябых облаков, и река, и ладьи, чтобрюхатыми вдовами валяются, брошены, кверху пузами возле бань, а такжелохмотья наши и мы сами, которые в них, -- все это не мое и не ваше.Знаем-знаем, нищие, как чумовые смеясь, закивали тогда, значит, дай нам, темне менее, на душу по хвосту, дай нам рыб не твоих, тем более. Вижу,горемыкам Николай плачется на горе, вижу, что с панталыку вас вряд ли,пожалуй, сбить. И вручает каждому по линю. Деться некуда -- нищих прорва, аон един. Человек одинокий в дороге его, особенно когда синька такая надВолчьей висит, он, позвольте признаться, на целом свете един. Николай даетим всякому по хвосту и вступает с остатком добычи в деревянный декабрьскийград, и стучит стародавней клюкой в ворота гулких дворов, и клянет шавокгавких, мерзлые цепи грызущих. А мы стоим себе дальше на берегу; звезд наднами немного пока воссияло, но все-таки. И Гурий-Охотник, он заявляет безовсяких обиняков: с Николаем Плосковским, пусть я его и уважаю слегка, гонкигонять для себя не полагаю приличным, по мне он дряхл да и суетен --обшаркаю и смущу. Но не пощелкивает ли, сказал кто-то вдруг, не мудрует ли там, воПлосках, этот Федор, на счетах-то. То есть, Федор не Федор, а как бы Петр. Ауж Егор-то -- во всяком случае. Специальность за ним числилась счетовед, нои он, как впоследствие выяснилось, был вор хоть куда: вот бы с кем Гуриюразбежаться. Понимаете ли, какая вещь? Когда эта дама явилась негаданно накосу, а они -- большей частью окрестные сидни из егерей -- там сиделивесной, как всегда, наблюдая гусиный лет, но об этом сиденьи мало кто изпосторонних осведомлен, так как происходящее имеет место в купинах исумраках и плывущему по воде сокровенно, и когда они сидят на косе и слегкапринимают, к ним является дама, интересуясь: ну, что, нету ли среди вас,которого я ищу? Да как тебе сказать, пожимают плечьми, смотри сама, толькопросим заметить, что мы в се хоть куда и готовы на все про все, лишь быпотрафить Тебе, приворотнице наших мест. Она стала смотреть сама и потомобъявила: которого я ищу, среди вас я не вижу, но замечаю иного, который бымне на пока подошел. И посматривает на Петра. Лютый забрал счетоведаколотун, засветился бухгалтер, как если бы пламень ясный по жилам у негополыхнул. И промолвил, подымаясь и отряхиваясь впопыхах. Он промолвил,подымаясь с сырой земли, куда ему было уйти в скромном будущем: я -- Егор изПлосков, и веди меня куда хочется. Увела его дама, счастливого, кудахочется, сидни же пили, закусывали и завидовали Петру. Дней через нескольковозвращается на косу, и они обступили его и спрашивали. Что, Петра,сладенько выгорело тебе погулять? Сидни спрашивали Федора, чтобы узнать,сладко ли было с дамой ему. Он им почти ничего не высказал, но сказал им:мне было так, что лучше даже не спрашивайте. Ну, а все-таки, не отступали отФедора волкари, все-таки -- слаще ли браги тебе побывать у нее обломилось?Не спрашивайте, Петр отвечал, даже намеками. Слаще ли, чем крамбамбули,время минувшее было тебе, они, все-таки, спрашивали. Что там крамбамбули,Федор, вскипев, изумил, слаще гнилухи валдайской все выгорело. Приняли онитогда по поводу возвращенья Петра, и он им с бухты-барахты признается вслезах, что возврата к зазнобе не мыслит, былое похерено, а поэтому не нужноему ничего, ибо что ему лично нужно после всего, что меж ними было двумя, даи воспоминания рассеянья не сулят; память не в дебет, брат, в кредит. И этофакт, уж в этом-то, дорогой Пожилых, положитесь-ка на меня, потерпевшегонекогда крушение на скоростях. Не поперло тебе, Зынзырелла Илья, повелотебя, покоробило, будто фанерный лист. Кантовались мы в загороде, ютилисьвольготным браком у Орины в норе, позабыв про печали с печатями. Не клянусь,что по-гладкому катилась наша приязнь, но подчеркиваю -- сначала обходилосьвтерпеж. Невтерпеж покатилось, когда со стрелки, где сортировала курьерские,скорые и тому подобные, и где за недостатком досуга с шуры-мурами неособенно-то впротык, перебросили мою кралю в кирпичную башню, в диспетчера-- вагоны с горки спускать. Не к добру ты мурлыкал, Илья, предвкушая еенадбавку за чистоту, пел Отраду, живет, говорил, в терему, насвистывал, нечая крутых перемен. Лишь затем ты допетрил, что, гонимая узловатою скукотой,сопрягнулась со сцепщиками, стакнулась со ремонтным хамьем, и что если и небыло в башню хода кому -- так только тебе, милок. А допетрив, первые срокиеще шутил: брось ты, Оря, мараться с ними по рвам, типа, не истинное это уних, непутевые ведь ребята, путейцы-то. Так шутил, находя в себе смутныесилы, пусть и не было мочи порой. Отбояривалась, ядреная, наливная, гребнемрасчесываясь на заре: откуда знаешь, путевые или нет. Я же покуда в койкележал и чадил, не желая подняться -- к чему, мне некуда больно спешить.Отбояривалась, а пробы уже негде ставить на ней, и гребень -- однажды япригляделся -- не тот, я который на Воздвиженье презентовал. Скопидомничал,унижался по дальним дворам, дабы приобрести, отказывал в необходимом себелистобой напролет, а пригляделся однажды -- другой. Я задумался. Прахомскукожилась наша приязнь, отвалить бы в бега -- ни мешка, ни сумы, ни обуви.Но не здорово могуч, привязчивый: вместо этого вызнавал, уговаривал. Чтоэто, Орюшка, за гребень особенный такой у тебя? Гребень как гребень, сквозьзубы, шпильки-заколки зажав в зубах. Хм, а мой-то, даренный мною тебе,бережешь неужели же? Как же, как же, в музей снесла, ловко она осаживаламеня своим языком. На путях, лукавит, утратила гребень тот, и вся недолга.Никнул я, словно флажками ошарашенный зверь, вызнавал, ударяясь в сомнения:хм, а этот-то, в таком разе, с какого пятерика у тебя, подарил разве кто? Азаря, замечаю вскользь, занимается и в окне, и в зеркале, отдавая впервостатейную переливчатую лазурь, и Орина, она прямо купается там,гибучая, плещется, точно в обетованном нами пруду черт-е знает котороголета, в июле примерно месяце. Между нами до близостей еще не дошло в те дни,все мудрила, отсрочивала -- потом да потом, и я ждал и терпел, обнадеженный.И плавало, набухая водою, две кабельных катушки пустых, как и во многомдругом водоеме. Сбросила с себя все материи на ракитов куст и выступает накрай вне зазрения. Ну и что же, а мне с башмачным шнуром заколдобило,захлестнулась продернутая тесьма. Перервать бы -- шалишь, категория попаласьупористая. Словом, зубами я перетер; пока не выбыло. И стояла Орина в одномлишь грошовом бисере, а цены ей самой-то не было, днем с огнем таких быискать. Не учел, сколько разных перепало мне до нее, но случайными радостямидо искалеченья не был я обделен ничуть. Да те радости, право, -- и смех игрех, все с ужимками, все колготятся, норовят дашь на дашь, продешевитьопасаясь, будто я им, шикарам, действительно мог чего-нибудь предложитьвзамен, дурень стрюцкий. И главное, когда угомонишь, наконец, то и тогдакак-то все сикось-накось, скулемано, не вполне, да и нередко без настоящихудобств. А насчет показать себя уделить -- никогда, ни за какие коврижки:миндальничают. Орину же осознал я вдруг во всей простоте, ну и восхитился,конечно же. Я не вытерпел и дал про это понять, спев куплет из однойраспрекрасной арии. Идут тебе, дескать, любые цвета, но лучшее платье твое-- нагота. Лучше б, однако, поменьше я перепелом бы влюбленным бил, апобольше бы дальше глядел; может, и углядел бы, кроме насущного узла натесьме, узел грядый и другого немножечко сорта -- где сортируют товарняки,узел, значит, чугунки, с различными его семафорами и хитрымиштучками-дрючками вроде смазчиских крючьев и смазчиков самих по себе, ловкобез мыла лезущих куда не след. Тот-то узел мне -- благо сполохи полыхали --развязать повезло, а с сортировочным -- пусть там все ночи полные огня --грянула неразбериха, непостижимая никакому уму. Но пока, повторяю, стоялаОрина бела да ясна, словно шашка в сияньи месяца. Если честно, то в целомтерпелось, но мне не терпелось, я помню, скорее узнать, что там было у нееда с кем, да когда, то есть, выведать ее подноготную. Недостаточно тебе,блудливый Илья, просто женщину охмурить и принудить, ты ведь, как паукнеуемный, вытягиваешь из нее по капле признаний настой, силу жалости в немберя, чтобы вновь приступить и принудить. Постояла Орина над самым прудом ивошла, и я, разоблачившись, нырнул. Я нырнул глубоко, разомкнув мои вежды;смотрю -- обливная глазурь. Глазом мира был этот пруд с катушками, опаломшлифованным в оправе глин синих, купин ивы и тин длинных был он. А караси-тогде тут у нас, мне взбрело вдруг. Прищурился -- дремали в ямах, в тениберегов, под корягами. А улитки, то бишь, ракушки двустворчатые? Я люблю их.Скитаясь по долгу службы с одинокой гармоникой или с точильным ножнымстанком, странствуя в долине ненаглядной Итиль-реки, задрипан и собственномусердцу обрыдл, я последних едал без меры. Да хороши ли на вкус? Видите ли,за похвалою не постою: объядение. В местности глухой, где спасаетсядревнеющий люд-глухарь, которому вся твоя филармония вне надобности; или вобласти тупой, где никто ничего не сечет, не режет, не рубит из-за лениповальной; в местности тупой и в области глухой к исходу напрасно изжитогосвета, когда людям играл, а они не вняли, иль домогался, поточить ли нетребуется то да се, дабы иметь на пропитание с них, но не вынесли ни малойдаже иглы, разузнай у старого коромысла дорогу к воде и канай, пустобрюхий,к ней в гости, что к теще на званый борщ. Ты хромай большаками наединосущной ноге, ковыляй заливными лузями, осененный блестким узорочьем.Что такое, что это, словно бы, засветилось там тускловато так, словно бы,тля блудящая на кладбище Быдогощ? Что засквозило в чапыжниках серебромнаподобие как бы того, как сквозит алюминиевый котелок твой недраенный впрорехах нештопаной сумы твоей? Что это там полыхнуло кубовым холоднымогнем, будто бы из-под купецкой полы на базаре сосуд гусь-хрустальный ссиволдаем бесценным в очи твои суховатые полыхнул? Что это там развеваетсявпереди сарафанной рюшью, плещется тещиным языком? Что да что, ишь --чевокалка какой выискался, беда мне с тобой. Волчья река это, паря, твояродня. Ты скажи ей: ау, старшая, напои меня, огорченного, текучей собой,накорми перехожего своими ракушками, мне их побольше дай, они приятны навкус. Их предоставь лишь, а соль и спички имею с собой всегда, ну и спать,разумеется, уложи вдоль течения, камышек под затылок помягче сунь. И онаговорит: для тебя мне, Илюша из Городнищ, ничего, если разобраться, не жаль;например, воды -- хоть залейся; и такое же положение с ракушками -- кушай ине считай. А камышек -- хочешь под голову, хочешь -- на шею дам, отдыхайтогда на здоровье хоть до Страшнеющего Суда.Дата добавления: 2015-09-13; просмотров: 66; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав |