РАССТРЕЛ

Искренне полюбив инока Александра, вся братия пришла в ужас, когда его арестовали. Игумен организовал дежурство около тюрьмы. Арестовали Батюш­ку в 1919 году, ошибочно думая, что он из царского рода.

"Комиссар говорит: "Вы похожи. У нас есть карточка Великого князя Владимира (Иверского)." Они перепутали. Но пришли человек двадцать вооруженных, с лентами через пле­чи. Комиссар - в белой рубашке, в правой руке револьвер, а в левой я был: "Держитесь за меня, ни полшага от меня, вас могут сейчас повесить. Я вас не дам им." И он повел меня".

-Он вас не расстреливал? А кто тогда?

-Вагонщики. Северный вагон на путях. Я сидел 22 дня в этом вагоне. Допросы были ночью.

-Там много вас было?

-На каждой доске четыре человека. Это были преступники, убийцы. Они убивали друг друга.

Меня они не трогали. Я получал передачу из монастыря каждый день - бачок молока, творога и большую буханку хле­ба, и кормил всех. Я весь во вшах.., и не вообразить! ..Расстре­ливала бригада. Этого комиссара не было, он только сопро­вождал. Он довел до какого-то здания, а оттуда меня повели в вагончик с решетками. И мне совершенно не было страшно, я был не один. Кто-то был со мной, какая-то сила, какой-то луч радости. Если меня поставили к стенке (я был совершенно спокоен), значит, так нужно, потому что Он смотрит на меня. Он попустил этому быть, значит, так нужно. Я никогда за всю жизнь, даже тех, кто расстреливал, не осуждал, а извинял и оправдывал. Они исполняли приказ, свои обязанности. Им приказывают, они делают. У них нет мужества сказать: "Нет, не буду! " Это единственная их вина. Но эту вину с них снимет Господь, потому что их никто иначе не научил.

Стреляли из ружья, в 10-15 шагах от меня. Человек 6-7. Мне стало жарко, попали в руку. Это было под Покров, 1/14 числа. Подобрали меня монахи. Они караулили. Ночью - ук­рали. Я помню, подошел ко мне кто-то, ковырнул меня: - Готов. - И ушли. А монахи были под стогом сена: Мардарий и Власий. У них были приготовлены красноармейская шинель, фрунзенский колпак, белье. Одели меня и повезли на вокзал. Под видом раненного красноармейца увезли меня в Ленинград, на квартиру к маме.

-Получайте сына.

А она была англичанка. Она владела собой. Сказала: "Боль­шое спасибо, большое спасибо, большое спасибо!" Она больше слов не знала. Мама говорит мне:

-Эдя, что ты хочешь? Что бы ты хотел?

-Я хочу: пойдешь на Невский проспект, у Казанского собора есть дом, второй подъезд; поднимись на третий этаж, табличка будет "Протоиерей Прозоров Василии Васильевич". Скажи, чтобы он пришел.

-А-а-а! Ты не наш! Ты все-таки русский?!

-Да, я давно русский!

-Как тебя звать?

-Сергий.

-Так я и знала...

-Это случилось, когда я ездил в Петергоф.

-А, помню, помню, мое сердце меня не обмануло.

И она привезла его через час: "Вот, тебе привезла духовни­ка." Она его спрашивает: "Что требуется вам?" - "Принесите столик, больше ничего. Скатертью покройте." Он в рясе был. Красивый! Справа поставил подсвечник, разложил все необ­ходимое. Зажглась свеча. И кратко меня поисповедовал, очень кратко. Причастил. И в первый раз за трое суток - я заснул. До этого я не мог спать от боли. Все кости у меня были разбиты, и малейшее движение причиняло страшные боли. Я заснул крепким сном."