Никлас ЛУМАН 8.12.1927—6.11.1999

Скончался Никлас Луман. Социологов такого масштаба после второй мировой войны было совсем немного, и ничто не предве­щает появления в ближайшем будущем фигуры даже не равнове­ликой, а хотя бы только сопоставимой с ним по дарованию и про­дуктивности.

Странные чувства вызывает известие о его кончине. Помимо обычных, человеческих — сожаления и горечи — еще и удивле­ние. Кажется почти невероятным, что остановился поток публика­ций, что каждый новый год не принесет одну-две новые книги Лумана. За удивлением следует — как бы кощунственно это ни звучало — своеобразное удовлетворение, вроде того, какое выска­зала Марина Цветаева, узнав что Волошин умер в полдень — «в свой час». Последняя книга Лумана, более чем тысячестраничная монография «Общество общества»*, так и выглядит — как послед­няя книга, монументальный труд, итог грандиозного проекта, де­ло всей жизни. Считать ли ее вершиной творчества или отчаянной неудачей (оценки книги сильно разнятся), все равно несомненно, что это — завершение, после которого могло следовать лишь новое, неожиданное начало. Огромный труд исчерпал видимые возмож­ности теории и жизненные силы теоретика. Структурная связка аутопойесиса жизни и аутопойесиса теории была столь совершен­на, что завершение труда и завершение жизни не могли не сов­пасть.

* Luhmann N. Die Gesellschaft der Gesellschaft. Frankfurt a.M.: Suhrkamp, 1997.

Писать о Лумане безотносительно к его трудам, даже по столь скорбному поводу, кажется, почти невозможно. Но труды остают­ся с нами — оборвалась жизнь: что мы скажем о ней? То же, что и о любом профессоре: диплом — диссертация — профессура? Слу­чай Лумана, впрочем, несколько особый: то, что у других ученых растягивается на годы, у него спрессовано в наикратчайший пери­од, которому предшествует необыкновенно затянувшееся начало и за которым уже не следует никаких изменений: в 1968 г. Лу­ман получает профессуру в новом, только что основанном Биле-фельдском университете и остается там четверть века до выхода на пенсию. Профессуре предшествует (в 1966 году) защита дис­сертаций — в высшей степени необычная, а по нынешним пред­ставлениям в Германии попросту невозможная: обе диссертации (Promotion, дающая докторскую степень, и Habilitation, открыва­ющая путь к профессуре) защищаются с перерывом всего в полго­да. В том, что это удалось, заслуга не только Лумана, но и вид­нейшего немецкого социолога X. Шельски, основателя Билефельд-ского университета. Шельски замечает Лумана еще раньше — точная дата их знакомства мне неизвестна, но то обстоятельство, что Луман еще до получения ученых степеней становится (в 1965 году) руководителем подразделения Центра социальных исследо­ваний в Дортмунде, который возглавляет Шельски, достаточно примечательно. А что до этого? Сотрудничество с Высшей школой наук управления в Шпейере, где в это время профессорствует зна­менитый Арнольд Гелен, старший друг и коллега Шельски, в со­авторстве с которым он, в частности, написал первый учебник по социологии в послевоенной Германии. Установить, откуда тянется ниточка знакомств и важных связей, невозможно: краткие био­графии Лумана только сообщают нам, что в Шпейере он оказыва­ется через год после возвращения из США, где в 1960—61 гг. учится (слово сомнительное: не студентом же он туда поехал! воз­можно, мы бы назвали это стажировкой) у Толкота Парсонса. В это время Луман уже зрелый человек, за его плечами не только учеба на юридическом факультете Фрайбургского университе­та, но и почти десяток лет ответственной чиновничьей работы (к 1962 г. он занимает пост старшего правительственного советника в министерстве культов земли Нижняя Саксония). Собственно, как чиновник он и устроил себе стажировку: «Я сидел и оформлял документы для тех, кто собирался учиться в Америке, — расска­зывал он впоследствии. — Мне пришло в голову, что я могу сде­лать то же и для себя». Все просто, если только не принимать в расчет, что преуспевающий чиновник, профессиональный юрист вдруг круто меняет всю свою жизнь. Что должно было произойти, какие предпосылки определили этот выбор? Что там в прошлом, до этого?

Он родился в семье пивовара в Люнебурге, родном городе Ген­риха Гейне. Впрочем, о последнем обстоятельстве Луман не знал*. Гейне и так-то не очень почитаем в Германии, но тут другое: все сознательное детство Лумана приходится на эпоху нацизма, прав­да, он посещает классическую гимназию и даже на старости лет не отказывает себе в удовольствии проспрягать для куда менее об­разованных современных студентов какой-нибудь греческий гла­гол. Но он не принадлежит по происхождению к образованному бюргерству. Как и многие послевоенные социологи, он чуть ли не первый в своем роду, кто получает университетское образование.

* Я как-то случайно выяснил это в разговоре.

Однако, до университета еще надо просто дожить, хотя, в отли­чие от Гелена и Шельски, воевавших на Восточном фронте, Лу­мана война, так сказать, задевает только краем. Шельски в сере­дине 70-х напишет: «Вообще-то меня должны были закопать в Восточной Пруссии». Луман же, которого в 1944 г. забирают в ар­мию, не дав закончить гимназию, служит помощником авиацион­ного техника в самой Германии, остро ощущает абсурд происходя­щего и в 1945 г., подобно многим сверстникам, ищет только воз­можности сдаться в плен американцам или англичанам и уце­леть. В конце концов, ему это удается.

Он заканчивает учебу в университете в год образования обеих Германий — Федеративной и Демократической; и всего только за два с небольшим года до выхода на пенсию успевает сказать про­щальное слово той старой, «неполной» Федеративной Республике, в которой прошла вся его взрослая жизнь. Луман — социолог ФРГ в самом прямом смысле этого слова. И вместе с тем его интерес к социологии вообще довольно типичен для людей его поколения и его круга. Типичен-то он типичен, но было ли его решение необ­ходимым? Сам Луман, наверное, не удержался бы здесь от ехид­ных замечаний. Одно из основных понятий его концепции — «Kontingenz», что можно перевести как «ненеобходимость». В мире нет ничего прочного, субстанциального, неизменного. Существова­ние каждого человека контингентно хотя бы потому, что само его появление на свет стало следствием стечения множества обстоя­тельств.

Какое-то предощущение своего призвания, у него, видимо, сло­жилось все-таки очень рано. Известно, что Луман уже в 1952— 53 гг. начинает создавать свои знаменитые картотечные ящики. Именно создавать, потому что ничего похожего не было ни рань­ше, ни позже. Правда, эта первоначальная картотека, видимо, еще не похожа на позднейшую, в ней больше сходства с обычны­ми подборками карточек, которые ведет для себя любой ученый. На карточках — прежде всего цитаты. Картотека служит упоря­дочиванию чужих идей. «Настоящая» картотека Лумана появля­ется позже. Своеобразие ее в том, что она служит прежде всего ор­ганизации идей самого теоретика, а не чьих-то еще. Представьте себе компьютер, в котором каждый текстовый файл содержит лишь небольшое суждение или группу суждений (иногда — вмес­те с отсылками к литературе) и может находиться лишь на стро­го определенном месте, в директории (папке), субдиректории и т. п., в соответствии со своим содержанием. При этом он, с одной стороны, подобно гипертексту, содержит «линки», отсылающие к другим файлам и директориям, а с другой, — сам может высту­пать не только как файл, но и как директория. Изначально коли­чество директорий невелико и хорошо упорядочено, однако затем они начинают наполняться файлами (которые тоже становятся — или не становятся — директориями), члениться все дальше и дальше; здесь образуются новые и новые пересечения и отсылки. Вот это и есть идея картотеки Лумана. Поначалу теория организована только в самом общем виде. С течением времени теоретику при­ходит в голову больше идей, некоторые старые идеи, казавшиеся лишь элементом рассуждения, влекут за собой целые серии но­вых рассуждений, каждое суждение, записанное на карточке, снаб­жено четкой системой отсылок, позволяющей в считанные мину­ты извлекать и затем снова ставить на место все карточки — по­вторим еще раз: с собственными суждениями теоретика! — кото­рые имеют отношение к предмету его работы в данный момент. Текст для публикации, по идее, образуется, в основном, из мно­жества мелких фрагментов, работа над которыми занимает основ­ное время. Это компьютер без компьютера, это рабочий инстру­мент человека, еще в начале 90-х гг. предпочитавшего всем но­винкам оргтехники электрическую пишущую машинку. Сама идея не проста, но ее реализация бесконечно сложна. Сложность возни­кает из-за все увеличивающегося количества карточек и связей между ними. Картотека воплощает одну из основных категорий Лумана — «сложность», «комплексность» («Komplexitat»). Сложна картотека, сложна теория, сложен мир, упростить который пыта­ется сложная теория. Теория и ее картотека, однако, суть состав­ляющие мира, они одновременно и уменьшают («редуцируют») и увеличивают его сложность.

Как можно было додуматься до этого, самое позднее, в конце 50-х? Как можно было, додумавшись, воплотить замысел хотя бы даже в первоначальной форме? Как можно было поддерживать, развивать этот замысел на протяжении почти четырех десятиле­тий?

Кажется, ответ есть только на последний вопрос. К середине 60-х годов у Лумана, можно сказать, кончается биография. «Био­графии, — говорит он, — суть в большей мере цепочки случайно­стей, которые организуются в нечто такое, что затем постепенно становится менее подвижным». Биография Лумана почти непо­движна с конца 60-х гг. Мы узнаем из посвящения к книге «Функ­ция религии»*, что в 1977 г. скончалась его жена. Вдовец с тремя детьми так и не женится больше, и не один дружелюбный колле­га в Билефельде полусочувственно, а скорее осуждающе расска­жет вам, что детьми Луман совсем не занимается, предоставив их попечению домработницы. Он живет в Орлингхаузене**, городке, где когда-то был укоренен род Макса Вебера по отцовской линии. Дом Лумана стоит на улице, названной в честь жены Макса, Ма­рианны. На большом участке земли мог бы поместиться еще один дом — так и было задумано, но не состоялось, семейство не раз­растается.

* Luhmann N. Funktion der Religion. Frankfurt a.M.: Suhrkamp, 1977.

** Oerlinghausen, дифтонг в начале произносится как «ё» в имени Гёте.

Луман, подобно Максу Веберу, не хлопочет за своих учеников, не сколачивает школы, больше похожей на мафиозный клан, как это сплошь и рядом случается в современной науке*. Он агресси­вен в теории и любезен в жизни. Его атакуют, его идеи вызывают раздражение. Ему указывают на слабости теории, на ошибки в ар­гументации, на то, что «редукция комплексности» — это переря­женное понятие «разгрузки» философской антропологии Гелена. Луман постоянно отбивается, он вступает в жесткую полемику с Хабермасом**, задавшую стиль теоретическим дискуссиям чуть ли не на два десятилетия. Луман постоянно совершенствует, меня­ет, развивает теорию. Оппоненты выдыхаются. Они не поспевают за Луманом: только что он говорил об открытых системах в духе Берталанфи — и вдруг нечувствительно усваивает феноменологию позднего Гуссерля; только что его феноменологические штудии были подвергнуты критике, а он уже говорит о закрытых систе­мах, аутопойесисе Матураны и Варелы и логике Дж. Спенсера Брауна. Но Луман не ограничивается исследованием философских оснований теории. Он, напротив, не оставляет без внимания ни од­ной области современной жизни. Он поражает эрудицией. Его назы­вают «Арно Шмидт*** социологии», раздражаясь, указывают на ошибки в цитировании, на сомнительность интерпретаций... Лу­ман кротко замечает, что у него нет памяти на тексты и филологи­ческого чутья — и продолжает писать. Оппоненты, в который раз, отступают. Вырабатывается специфический стиль Лумана: энер­гичный, сжатый, ироничный, предполагающий безумное количе­ство ссылок на литературу, иногда весьма неожиданных. Луман создает своего читателя, потратившего немало сил на овладение его специфической терминологией и убедившегося на практике, что на этом языке профессионалу легко говорить. Луман гипноти­зирует читателя, он заметает следы, не давая увидеть подлинные идейные истоки своих рассуждений, он пускает в ход и эрудицию, и самую изощренную логику, и — безупречный прием — намеки на то, что подлинно современный человек должен мыслить именно так, все остальное — предрассудки и отсталость. Постепенно он становится всемирно известен. Его переводят все больше и больше, не всегда, впрочем удачно. «Я говорил ему, — сетует крупный исследователь Вебера американский социолог Г. Рот, — что так пи­сать для американцев нельзя; это перевести невозможно, и читать такие тексты они не будут». Луман не отступает — в конце концов, многие его сочинения находят своего читателя и на англий­ском языке.

* Современные последователи Лумана, безусловно, образуют плот­ную и основательно организованную, в частности, в Билефельде груп­пу. Однако тенденции к ее оформлению определились сравнительно позд­но, всего за несколько лет до выхода Лумана на пенсию.

** См.: Habermas J., Luhmann N. Theorie der Gesellschaft oder Sozialtechnolo-gie — Was leistet die Systemforschung? Frankfurt a.M.: Suhrkamp, 1971.

*** Немецкий писатель, знаменитый своей филологической эруди­цией.

В 1988 г. Луман получает премию имени Гегеля города Штуттгарта и... и все. Биограф умолкает, сказать больше нечего. Еще десять лет — и «билефельдский мастер» умолкает навсегда. Ми­ровая социология не начала говорить на языке его теории, но и пройти мимо нее трудно. Ближайшие десятилетия покажут, в должной ли мере передалась его сочинениям энергетика его мыс­ли. Во всяком случае, оставляя в стороне маловразумительный во­прос об «истинности» или «неистинности» столь обширной, слож­ной, претенциозной теории, мы рискнем высказаться о Лумане нарочито архаически, вопреки букве и духу его сочинений:

Он подлинно служил науке, он отдал ей всю жизнь, он пожер­твовал для нее очень многим, он умер, свершив свой труд.

А. Филиппов

СОДЕРЖАНИЕ

Александр Филиппов ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ.. 2

Рэндалл Коллинз СОЦИОЛОГИЯ: НАУКА ИЛИ АНТИНАУКА?*1. 14

Гёран Терборн ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ К КУЛЬТУРЕ, МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ В СТРУКТУРЕ И ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ДЕЙСТВИЕ: ОБЪЯСНЕНИЕ В СОЦИОЛОГИИ И СОЦИАЛЬНОЙ НАУКЕ*. 28

Джонатан Тернер АНАЛИТИЧЕСКОЕ ТЕОРЕТИЗИРОВАНИЕ*. 41

Маргарет Арчер РЕАЛИЗМ И МОРФОГЕНЕЗ. 63

Никлас Луман ТЕОРИЯ ОБЩЕСТВА (вариант San Foca '89) 79

Глава 1 Общество как социальная система.. 79

I. Теория общества в социологии. 79

II. Различение системы и окружающего мира.. 82

III. Общество как объемлющая социальная система.. 87

IV. Оперативная замкнутость и структурные стыковки. 91

Герхард Вагнер. СОЦИОЛОГИЯ: К ВОПРОСУ О ЕДИНСТВЕ ДИСЦИПЛИНЫ... 96

Фил Макнотен и Джон Урри СОЦИОЛОГИЯ ПРИРОДЫ*. 107

Социология и исследование изменений окружающей среды.. 107

Природа: исторический аспект. 108

К вопросу о критической инвайронментальной социологии.. 110

Социология экологических знаний.. 111

«Чтение природ» с социологической точки зрения. 112

Социология экологического «ущерба». 114

Инвайронментализм и общество.. 115

Заключение. 117

Гай Оукс ПРЯМОЙ РАЗГОВОР ОБ ЭКСЦЕНТРИЧНОЙ ТЕОРИИ*. 119

Сплошь эксцентричное. 119

Парадоксы радикального конструктивизма.. 121

Парадоксы эксцентричной теории.. 122

Парадокс идентичности.. 123

Парадокс трансгрессии.. 123

Парадокс эксцентричной культуры.. 124

Георг Зиммель ФИЛОСОФИЯ ДЕНЕГ.. 125

ПРЕДИСЛОВИЕ.. 125

Глава первая ЦЕННОСТЬ И ДЕНЬГИ.. 127

Роберт Парк ЭКОЛОГИЯ ЧЕЛОВЕКА.. 154

I. ТКАНЬ ЖИЗНИ.. 154

II. РАВНОВЕСИЕ В ПРИРОДЕ.. 156

III. КОНКУРЕНЦИЯ, ГОСПОДСТВО Я ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ.. 157

IV. БИОЛОГИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИКА.. 159

V. СИМБИОЗ И ОБЩЕСТВО.. 160

ПРИНЦИПЫ ОФОРМЛЕНИЯ ТЕКСТА.. 162

ИСТОЧНИКИ ПУБЛИКАЦИЙ.. 162

А. Филиппов ОБ АВТОРАХ.. 163

Памяти Никласа Лумана.. 163