Династия Xань после У-ди. Реформы Ван Мана

После смерти У-ди ханьский Китай, как упоминалось, вступил в длительный период стагнации, а затем кризиса. Если в годы сильной централизованной власти в функции специально назначавшихся инспекторов (тех же цензоров-прокуроров, которые существовали при династии Цинь) входило, помимо прочего, следить за тем, чтобы «земли и дома местных могущественных семей не превышали» установленной нормы, а правители на местах «справедливо вершили суд и не притесняли народ», то с развалом эффективной власти центра ситуация резко изменилась. Слабые и безвольные преемники У-ди оказались не в состоянии контролировать власть на местах. Более того, слабостью ханьской империи была недостаточная степень институционализации именно низшего звена администрации. Еще не установилась твердая и апробированная практика подготовки и умелого использования кадров чиновников этого самого массового низового уровня. Кроме того, слабости неустоявшейся системы комплектования чиновников способствовало ожесточенное соперничество местной элиты с формирующимся имперским бюрократическим аппаратом.

Дело в том, что за вторую половину I тыс. до н.э. существенно изменился характер древнекитайской деревни-общины. Если до того деревня-община представляла собой совокупность примерно одинаковых по степени зажиточности дворов, а имущественная разница между ними, коль скоро она становилась заметной, гасилась за счет спорадического перераспределения общинной земли, то с развитием процесса приватизации и товарно-денежных отношений неравенство, пусть не сразу, стало заметным и в деревне. Особенно социальное и имущественное неравенство стало проявлять себя именно в ханьское время, когда жесткие стандарты легизма, сурово ограничивающие частного собственника, были существенно ослаблены и очень многое зависело от того, сколь эффективно осуществляют контроль над страной государственный аппарат, имперская власть центра.

Пока власть, особенно при У-ди, была сильна, равенство в деревне искусственно поддерживалось (за чем и обязаны были, как о том только что упоминалось, следить специальные инспектора). Но как только власть начала слабеть, центробежные силы на местах все активнее стали проявлять свои возможности. В деревнях возникали крепкие хозяйства, которые быстро богатели и прибирали к рукам все новые и новые земли, превращая их вчерашних обладателей в арендаторов и наемников. Возникавшие на этой экономической основе так называемые «сильные дома» (в текстах они именовались различными терминами) делили между собой (порой в ходе жестокого соперничества) власть и влияние. Обездоленные крестьяне нередко должны были покидать свои родные места и уходить на новые, где они оказывались в положении зависимых клиентов (кэ, букв. — «гость») от все тех же деревенских богатеев. Вынужденные в условиях неэффективной власти центра сами заботиться о своем благополучии, сильные дома обрастали набранной из неимущих и пришлых людей домашней стражей (буцюй), которая в критической ситуации могла выступать как вполне боеспособное воинское формирование.

Ворочая многими миллионами, а то и десятками миллионов монет, о чем часто упоминается в источниках, сильные дома не только становились общепризнанной и имеющей реальную власть элитой империи, но и обретали возможности для влияния на аппарат администрации. Более того, аппарат администрации на уровне уезда и округа в основном комплектовался именно из представителей этих сильных домов и уж во всяком случае сильно зависел от их «общего мнения».

Почему сильные дома в период упадка империи оказались в ханьской деревне столь влиятельной силой? Дело в том, что помимо чисто экономических факторов (обогащение деревенского меньшинства в условиях товарного хозяйства) мощи богатых кланов в сельской общине активно способствовали и некоторые другие. Во-первых, как только стало возможным правдами и неправдами приобретать общинные земли, все получавшие высокие оклады чиновники и обогатившиеся за счет рыночных операций собственники начали стараться вкладывать свои доходы именно в землю, что было не столь прибыльным, сколь престижным и надежным. Это, естественно, способствовало практическому слиянию деревенской элиты со всеми сильными мира сего, и прежде всего с влиятельной элитой чиновников. Во-вторых, важную роль играло ослабление власти как таковой.

В условиях эффективной власти центра любой причастный к власти был прежде всего чиновником и лишь во вторую очередь — собственником. Тот краеугольный постулат, что власть порождает и сохраняет свою собственность и что собственность власть имущего опосредована именно его причастностью к аппарату администрации, был понятен всем, ибо восходил к древнему принципу власти-собственности. Но коль скоро наступал кризис власти и казна соответственно пустела, а интересы чиновника оказывались существенно затронутыми, ситуация изменялась. Чиновники, с одной стороны, начинали более жестко давить на и без того стонавшую от ударов кризиса деревню, что вело к разорению крестьян и углублению кризиса, а с другой — они все больше ощущали интересы собственников как свои и даже (в изменившейся ситуации) как первостепенные.

Сплетение интересов деревенской имущественной элиты и аппарата администрации на местах в свою очередь резко усугубляло экономический кризис, что влекло за собой дальнейшее ослабление и политическую децентрализацию государства. Именно этот процесс и наблюдался в конце первой династии Хань. Он проявлялся прежде всего в ощутимом уменьшении роли государственного администрирующего начала в стране, а также в том, что функции власти фактически оказывались в руках сильных домов с их обширными землями, денежными ресурсами, обильной клиентелой и к тому же с претензиями на высокий нравственный потенциал, аристократизм духа и высокие конфуцианские стандарты.

Восприняв в качестве социально-нравственной основы конфуцианский идеал благородного мужа (цзюнь-цзы) и стремясь своим образом жизни продемонстрировать высшие нормативы бытия воспетого в конфуцианских трактатах типа «Или» слоя аристократов-чиновников ши, представители деревенской элиты (все те же сильные дома) именно себя считали охранителями добродетельных устоев рушащейся под ударами кризиса империи. Именно себя они все чаще именовали «надеждой народа» и «достойными мужами», обладающими нравственной чистотой истинных ши. Стремясь сохранить за собой право на выражение «общего мнения» и выступления с позиций «чистой критики», сильные дома ревниво следили друг за другом, что объективно способствовало сохранению и культивированию в их среде высокого стандарта конфуцианской нормы, более того, — формированию своеобразного аристократизма духа. Аристократизм этот отличался от соответствующего стандарта феодальной структуры Чуньцю тем, что опирался не столько на реалии социально-политических прерогатив наследственной знати, сколько на высокую репутацию, на создание и сохранение конфуцианского «лица». «Потерять лицо», т.е. лишиться репутации, было для ревностного конфуцианца непереносимым ударом, вынести который мог далеко не каждый из них.

Разумеется, все эти черты и важнейшие характерные признаки элиты формировались в ханьском Китае постепенно, оттачиваясь веками. Но именно они означали, что идеи и замыслы У-ди и Дун Чжуншу, положенные в фундамент послециньской империи, начали обрастать традициями. Теми самыми конфуцианскими традициями, которым суждено было сохраниться в веках и оказывать свое влияние на Китай вплоть до наших дней. И следует особо подчеркнуть, что с наибольшей силой и эффективностью эти традиции реализовывали себя лишь в условиях сильной власти центра, тогда как при ослаблении этой власти они только сохранялись, причем прежде всего и главным образом именно на низовом уровне, на уровне все той же местной элиты.

Результатом подобного рода тенденции оказывались и реформы, к которым обычно прибегали властители китайской империи в периоды ослабления их власти, стагнации и тем более кризисов. Смысл всех известных специалистам реформ в истории империи сводился к тому, чтобы с помощью традиционных конфуцианских рекомендаций и соответствующих механизмов восстановить утраченный обществом порядок и тем самым активно противостоять деструкции и хаосу. Первая из такого рода реформ связана с именем известного ханьского правителя Ван Мана.

Вообще-то попытка реформ, направленных преимущественно на обуздание аппетитов богатых сильных домов, была сделана еще в годы правления Ай-ди (6—1 гг. до н.э.), но успеха не имела. Вскоре после этой неудачи власть в стране захватил Ван Ман, тесть императора Пин-ди (1—5 гг.) и регент при малолетнем его сыне. В 8 г. он низложил малолетнего императора Ин-ди и провозгласил себя основателем новой династии Синь. Став императором и проявив себя ревностным конфуцианцем, ярым сторонником традиций, Ван Ман приступил к реформам, являвшим собой причудливую смесь идеализированных конструкций с реальными и даже суровыми мерами, направленными на подрыв всесилия самовластной элиты на местах. Первой и главной задачей нового императора было укрепление государственной власти и всей тесно связанной с ней системы централизованной редистрибуции. Именно с этой целью Ван Ман объявил все земли в империи государственными и строго запретил их куплю-продажу. Конфискованные таким образом владения сильных домов предназначались для распределения между всеми теми частнозависимыми, кто не имел своей земли и находился на положении арендаторов, клиентов, а то и просто рабов в домохозяйствах могущественных деревенских кланов. В качестве нормативного принципа для распределения была избрана схема Мэн-цзы о цзин-тянь, причем утопичность ее нимало не смутила реформатора, для которого самым важным были не строго поделенные на четкие квадраты по 100 му (ок. 7 га) поля, но сам принцип, заложенный в этой схеме. Принцип же исходил из того, что есть только два вида земельного владения — крестьянский и государственный, и, таким образом, во взаимоотношениях между земледельцем и казной нет места никаким посредникам, вчерашним богачам-собственникам.

Кроме реформ в сфере земельных отношений Ван Ман издал специальный указ о ликвидации частного рабства, запрете купли и продажи людей. Все рабы автоматически приобретали статус зависимых и соответственно оказывались под определенным покровительством со стороны государства, что тоже явилось сильнейшим ударом прежде всего по сильным домам и их хозяйствам. Рабами — в соответствии с древней традицией — оставались лишь преступники, причем количество рабов этой категории при Ван Мане резко возросло за счет суровых наказаний всех тех, кто нарушал новые законы либо активно им противодействовал. Специальными указами Ван Ман ввел потерявшие было уже силу государственные монополии на вино, соль, железо и даже кредит. В стране были пущены в оборот монеты нового типа, отливка которых также стала монополией государства.

Реформы встретили отчаянное сопротивление тех, кто по указам императора лишался едва ли не всего своего имущества, всех поколениями накопленных богатств. Стремясь подавить недовольство, реформатор не стеснялся прибегать к репрессиям, опираясь при этом, что важно подчеркнуть, на аппарат администрации. Используя новые порядки; аппарат администрации извлекал из экспроприации чужих богатств немалые выгоды для себя. А так как для проведения реформ в жизнь и для укрепления аппарата власти в столь трудной для империи обстановке требовались немалые расходы, то Ван Ману пришлось пойти и на некоторые непопулярные меры — он увеличил налоги и ввел ряд новых поборов и повинностей с различных категорий населения. Это последнее, видимо, сыграло едва ли не решающую роль в росте недовольства реформами.

Оценивая реформы в целом, необходимо заметить, что в принципе они были достаточно продуманными и при умелом проведении их в жизнь вполне могли бы вывести страну из состояния кризиса. Правда, в любом случае это обошлось бы стране достаточно дорого. Но легкими и безболезненными реформы, да еще в момент тяжелого кризиса, едва ли бывают вообще. Поэтому нельзя считать, что Ван Ман действовал неумело и потому проиграл. Решающую роль в его судьбе, как и в судьбах империи, сыграло иное: в 11 г. своенравная Хуанхэ изменила свое русло, что привело к гибели сотен тысяч людей, затоплению полей, разрушению городов и поселков.

Хуанхэ на протяжении нескольких тысяч лет письменно фиксированной китайской истории неоднократно меняла свое русло, что было связано с обилием ила (лесса), который несла в своих водах эта не случайно названная Желтой река. Обычно за ее водами внимательно следили чиновники, отвечавшие за очистку русла и возведение дамб. Но в годы стагнации и кризиса, в моменты деструкции и ослабления власти ослабевала и эта важная функция китайской администрации. За реками переставали, не могли тщательно следить. И возмездие не заставляло себя ждать. А если принять во внимание, что для воспитывавшегося в рамках определенной традиции населения, включая и самого Ван Мана, прорыв Хуанхэ и связанные с этим великие бедствия однозначно свидетельствовали о том, что Небо недовольно положением дел в Поднебесной и предупреждает о своем недовольстве именно такого рода глобальными катаклизмами, то не приходится спорить о выводах, которые всеми были сделаны после смены русла Хуанхэ: великое Небо против реформ Ван Мана.

Осознав это, император вынужден был не только открыто покаяться, но и отменить значительную часть своих указов. Такого рода вынужденная акция сыграла роковую роль. Противники реформ возликовали, ситуация в стране вновь решительно изменилась, что в очередной раз породило хаос и разброд. Кризис стал углубляться, недовольные и обездоленные вновь взялись за оружие, в стране начались восстания. В результате этих многочисленных восстаний, наиболее заметную роль среди которых сыграли восстания так называемых «краснобровых» (принадлежавшие к этому движению бойцы красили брови в красный цвет, дабы отличаться от остальных), армии империи теряли почву под ногами и отступали к столице. В 23 г. Чанань пала, а Ван Ман был убит. Вскоре после этого в ходе выяснения отношений между повстанцами различных движений верх взяли краснобровые. Но это был их последний успех. Воспользовавшись междоусобицами между главарями повстанцев, ханьские генералы одержали победу над краснобровыми и выдвинули в качестве нового императора одного из представителей дома Хань — Лю Сю.