Спор рационализма и рефлективизма

С 1980-х гг. в международно-политическую теорию проникают сомнения в

эффективности любого метода, в основу которого заложена вера в рациональное

знание, в возможности выявления отчетливых тенденций международного развития.

Все больше распространяется здесь рефлективизм – теоретическое направление,

которое возникает как реакция на недостатки западного рационализма как

специифического наследия Просвещения в сфере познания. В более узком смысле

он противопоставляет себя позитивизму, или problem-solving theory (англ. – теория

решения проблем; выражение К. Уолтса).

Идейные истоки и основные проявления рефлективизма связаны с

постмодернизмом, критической теорией** и конструктивизмом. Подробнее об этих

направлениях***.

В анализе международных отношений постмодернизм опирается на

философские работы таких французских постструктуралистов, как М. Фуко, Ж.

______________

* Правда, некоторые "мир-системщики" предугадали окончание холодной войны, полагая,

что "полупериферия", представленная СССР, вряд ли сможет сопротивляться напору

капиталистического «центра». Еще в 1980-е гг. они писали, что СССР перейдет из

"полупериферии" в "периферию", а США войдут в серьезные экономические противоречия с

Европой (см., напр.: Amin S., Arrighi G., Frank A.G., Wallerstein I. Dynamics of global crisis. N.Y.,

1982). Все же это были скорее исключения, тем более что сама мир-системная теория

отнюдь не представляла собою господствующее течение в ТМО.

** Положения критической теории изучаются в разделе о марксистской парадигме. Это

связано с фактическим совпадением представителей и основного содержания данной

теории и постклассического марксизма.

*** Иногда их рассматривают как посмодернистский, критический и традиционный варианты

конструктивизма.

Деррида, Ж. Лакан, Ж. Лиотар, Ю. Кристева, Р. Барт, Ж. Бодрийяр и др.

Приверженцы постмодернизма в международно-политической науке (Р. Эшли, Дж.

Дер Дериан, M. Шапиро, Р. Уолкер и пр.) настаивают на том, что рационализм – не

лучший подход к осмыслению международных отношений, ибо они полны

неопределенности, зависят не только от объективных процессов, но и от

предпочтений самых разных лиц с присущими им ценностями, идеалами,

предрассудками и т.п. С точки зрения постмодернистов, международные отношения

– это не только результат и процесс политических и иных действий. Одновременно

они являются продуктом нашего познания, присущих ему исследовательских

средств, используемого языка и зависят от интерпретации соответствующих текстов.

В итоге они не существуют в качестве неких независимых "объектов" помимо

воспринимающего и творящего их "коллективного субъекта".

Главный упрек, который постмодернизм выдвигает фактически против всех

парадигм и теорий, состоит в том, что они пренебрегают отношениями между

языком, познанием и властью. При этом любое стремление к концептуализации,

попытки создания категориального аппарата, определения понятий подвергаются

сомнению и критике как возврат к рационализму. Бросая вызов самым

фундаментальным основам познания, касающимся происхождения и содержания

понятий знания, истины, значения и т.д., т.е. выступая с резкой критикой

"фундационализма", постмодернизм привлекает идеи генеалогии, деконструкции

текстов, анализа дискурса, смысловой структуры и т.п.

Так, под фундационализмом постмодернисты понимают приверженность

научного сообщества неким аксиоматическим истинам, на совокупности которых

строится научное знание. Постмодернисты критикуют ведущие элементы

"фундационализма" – рационализм с его картезианской верой в познающие

возможности разума; платонизм, признающий истину подлинным смыслом

человеческого бытия; позитивизм с его детерминизмом и опорой на естественные

факты; наконец, сциентизм, убежденный в том, что основой всякого знания является

наука.

Содержание термина генеалогия, происходящего от Ф. Ницше, понимается

постмодернистами как учение об истоках формирования дискурса. Возьмем такой

дискурс, как «нормы». По мнению постмодернистов, обычные рассуждения по

поводу роли норм в международных отношениях идут в терминах «отрицательной

логики». В ее рамках если реализм и либерализм непригодны для обсуждения

такого феномена, как разное поведение новых независимых государств после

распада СССР или же, напротив, – одинаковое поведение государств в непохожих

обстоятельствах, то необходимо найти нечто иное, например, доминирующие в них

нормы, которые могут объяснить подобные различия и совпадения. Кроме того, если

реализм не способен объяснить, почему во второй мировой войне не

использовалось химическое оружие, хотя логика противоборства интересов и сил

это вполне допускала, то в рамках "отрицательной логики" истолкование можно

найти в том, что к данному периоду в международных отношениях уже

существовали определенные нормы, которые не разрешали подобное поведение

(применение запрещенного межгосударственными конвенциями химического

оружия). Однако, с точки зрения сторонников генеалогии, оба объяснения

недостаточны: мало указать на нормы как таковые, важно проследить, откуда они

взялись и как формировались, каковы причины их устойчивости (которые могут

корениться в особенностях языка, культуры, истории и т.п.) и в состоянии ли они

изменяться (по взглядам постмодернистов, по крайней мере часть их – так

называемые конститутивные нормы – варьируются в зависимости от исторического

контекста). То же говорят и относительно идентичности. Неореалисты не отрицают

ее роли в международных взаимодействиях. Однако они понимают идентичность как

данность, не претерпевающую никаких трансформаций, и связывают различие в

национальных интересах не с изменениями, а с факторами материального порядка,

прежде всего анархической военно-силовой структурой международных отношений.

Постмодернисты же считают, что как идентичности, так и интересы имеют

интерсубъективный характер, зависят от взаимодействия акторов и от структур

международной системы.

В основе постмодернизма - анализ проблем языка и дискурса международных

отношений, а также истоков и оснований наших интерпретаций окружающего мира.

Теории, концепции, понятия и идеи выражаются через соответствующие тексты.

Последние же, с точки зрения постмодернизма, не приближают нас к пониманию или

объяснению "реального мира", а наоборот, вводят в заблуждение. Поэтому мы

должны не столько использовать тексты в попытках исследовать мир, сколько

исследовать те интерпретации мира, которыми эти тексты являются. Тогда мы

сможем понять исторические, культурные и лингвистические реальности,

заложенные в основу сконструированного в них мира. В данной связи такие понятия,

как государство, национальные интересы, суверенитет, территориальность и т.п.

являются, согласно постмодернистам, не более чем своего рода "метафорами".

К методам исследования интерпретации относится деконструкция текста,

которую предложил Деррида. Американский международник Эшли применил его для

анализа работы одного из основоположников неореализма Уолтса "Человек,

государство и война". Эшли отмечает, что в интерпретации Уолтса понятие человека

всячески противопоставляется понятию войны. "Человек" Уолтса – "хорошо

отграниченная рациональная идентичность". "Война" же являет собой и собственно

войну, и пространство международных отношений в целом. Она является

"случайной областью истории, которая ускользает от контролирующего влияния

аргументированных рассуждений человека и... известна поэтому как опасная,

насильственная и анархическая". Тем самым Эшли показывает, что в основе

подхода Уолтса - семантическая оппозиция "человек/война", в которой термину

человек отдается явный приоритет по отношению к термину война. Кроме того,

категория война является вторичной, тогда как категория человек - первична:

"Человек рассматривается как определяющая и изначально присутствующая

рациональная идентичность. Война же известна лишь в терминах недостатка этой

рациональной идентичности, т.е. как совершенно иная область, которая должна

быть подчинена главному термину рассуждения - человеку".

Деконструкция текста Уолтса приводит Эшли к выводу о том, что в

анализируемой им работе рациональность западного человека достигает своего

приоритетного статуса путем ее противопоставления хаосу, каковым является

война. Иначе говоря, для утверждения своего превосходства рациональность

человека нуждается в хаосе. Без непредвиденных обстоятельств, не поддающихся

контролю, которые составляют область историчности и войны, человеческая

рациональность не имела бы перед собой никакой героической задачи, ее значение

не было бы столь велико, а ее наличие и важность – настолько ясными. Это

означает, что война расширяет, облагораживает и делает возможным суверенитет.

"Факт" нашей суверенной рациональности, является, таким образом,

относительным. Он не существует без хаоса, без войны как его необходимой и

неизбежной противоположности. Значит, цель деконструкции Эшли состоит в том,

чтобы показать: для формулирования выводов относительно причин вооруженных

конфликтов Уолтс не столько исследовал данные, почерпнутые из реальности,

сколько интерпретировал их на основе имеющейся у него концепции истории.

Постмодернисты нередко привержены к изобретению труднообъяснимых

неологизмов, демонстративному отрицанию всего накопленного знания, к

агностицизму, релятивизму, абсолютизации «конструирующей мир» роли языка и

т.п. Сверх того, представители данного разнородного течения не стремятся

нарисовать сколько-нибудь целостную картину международных отношений, поэтому

ему трудно дать единое определение, объединяющее все его варианты.

В то же время постмодернистская критика наиболее распространенных в ТМО

подходов обращена к ее самым уязвимым сторонам. Постмодернисты продолжают

указывать на этноцентризм западной международно-политической теории как

дисциплины, отражающей видение «белого богатого мужчины Запада» (С. Смит),

подчеркивают неприемлемость американоцентризма и связанной с ним «глухоты к

восприятию внешнего мира и идей других», присущей многим американским

теоретикам (С. Стрендж). В связи с этим постмодернизм более чем какая-либо из

парадигм МО открыт для постановки и осмысления важнейших морально-этических

вопросов мировой политики, таких как роль и ответственность Запада и

«ориенталистского» дискурса Современности за возникновение войн, конфликтов и

разобщенности в мире.

Согласно одному из центральных положений постмодернизма,

международные отношения, как и вся социальная реальность, – это результат

наших собственных мыслей и действий. Социальная действительность не

существует "сама по себе", независимо от нашего познания и используемых

методов. Поэтому парадигмы, теории, понятия, методологии, банки данных и т.п. –

не столько инструменты познания, сколько орудия конструирования международной

реальности; они не столько отражают, сколько создают международные факторы,

события, нормы и процессы. Данное положение стало основой концептуальных

построений конструктивизма.

Отсчет вступления конструктивизма в самый центр теоретических споров в

международно-политической науке принято вести со 1989 г., когда в издательстве

Университета Южной Каролины вышла работа Н. Онафа "Мир нашего создания:

правила и правило в социальной теории и в теории международных отношений", в

которой автор впервые использовал сам этот термин. Двумя годами раньше А.

Вендт поставил в центр своего анализа ключевую для конструктивизма проблему

интерсубъективности межсубъектности [О.С.]. Последнее десятилетие ХХ и начало ХХI вв. - годы бурного

развития этого нового течения в международно-политической науке. Обращение к

ранее слабоизученным сторонам международной жизни, новизна и оригинальность

выдвигаемых положений, критика традиционных парадигм вместе со стремлением

найти с ними определенные компромиссы – все это довольно быстро снискало

конструктивизму растущее признание в научном сообществе. Конструктивисты в

международно-политической науке (кроме вышеназванных Онафа и Вендта, к ним

относят таких ученых, как Э. Адлер, М. Барнетт, О. Клотц, В. Кратоквил, Т.

Кристиансен, М. Финнемор, Дж. Чекел, Т. Хопф и др.) опираются на выработанные

значительно раньше в трудах П. Бергера, Т. Лукмана, Э. Гидденса и других

социологов положения теории социального конструирования реальности, на

традиции социологических подходов к исследованию международных отношений,

развиваемые в рамках "английской школы" (М. Уайт, Х. Булл, Р. Джексон и т.д.), а

также на наработки французской социологии международных отношений (главным

образом, школа Б. Бади и М.-С. Смутс). Вместе с тем конструктивисты широко

используют положения: неолиберальных сторонников нормативной теории

международных режимов (Р. Кеохейна*, Дж. Ная и др.) и школы международного

права (М. МакДугал), настаивающие на роли выработанных самими акторами норм и

правил в структурировании международной жизни; исследования

институционалистов, обвиняющие реалистов в атнтиисторизме и в неспособности

объяснить изменения в характере международных отношений (Дж. Рагги, Ф.

______________

* В другом написании Кохейн или Кохэн.

Кратоквил); наконец, наработки критической теории (С. Гилл, Р. Кокс, Э. Линклейтер,

М. Хоркхаймер) и неомарксизма (И. Валлерстайн).

В эпистемологическом плане конструктивисты выступают против крайностей

"индивидуализма", которые допускают, с их точки зрения, классические реалисты и

классические либералы, а также против холизма неомарксистов и против «тонкого»

идеализма неолибералов. Иначе говоря, если классические реалисты, по мнению

конструктивистов, переоценивают роль акторов в ущерб структурам, то

неомарксисты ("мир-системщики"), наоборот, недооценивают влияние акторов на

трансформации международной системы и ее структур. Кроме того, классический

марксизм, неомарксизм и неореализм, которым свойствен холизм (хотя неореализму

он присущ лишь отчасти), характеризуются материализмом: неомарксисты,

например, исходят из примата мировой экономики, а неореалисты оценивают

структуру международной системы как распределение материальных возможностей

в условиях анархии. В свою очередь, либерализму (и отчасти неолиберализму)

свойствен идеализм (но не признание роли культурных факторов и норм). Таким

образом, с одной стороны, холизм сочетается с материализмом, а с другой –

индивидуализм с идеализмом. Конструктивисты предлагают третью позицию,

состоящую в том, что необходимо исходить из холизма в сочетании с идеализмом.

В смысле онтологии это означает новую трактовку одного из основных

вопросов теории международных отношений – о самой их природе. Соглашаясь с

тем, что она сохраняет анархический характер, представители традиционных

парадигм по-разному толкуют его происхождение: реалисты и неолибералы считают,

что в основе анархии лежат действия "агентов" (государств), а неомарксисты и

неореалисты полагают – эти действия, напротив, детерминированы структурами (в

частности, "мир-экономикой" и принуждениями/ограничениями, связанными с

распределением силы). Конструктивисты выдвигают альтернативное мнение: акторы

взаимно формируют поведение друг друга (они здесь вводят особое понятие – англ.

co-constitution). Они располагают определенной – и довольно значительной –

"свободой воли" по отношению к структурам. Вместе с тем эти последние серьезно

влияют на процесс взаимного формирования акторами поведения друг друга, хотя и

не детерминируют его. Причем поведение акторов складывается под воздействием

не только материальных, но и нематериальных структур, таких как верования,

убеждения, восприятия и идеи. Государства – культурные сущности, способные на

решительные действия в отношении внешнего мира, которому они приписывают

некий смысл. Именно эта их способность и порождает социальные факты, которые

зависят от согласия акторов, от создаваемых ими институтов – иначе говоря, от

идеальных феноменов. В отличие от рационалистов, говоря об "институтах",

конструктивисты акцентируют социальные и познавательные, а не на структурные и

принудительные аспекты, понимая "институты" как правила, нормы, культуры и

другие социальные характеристики поведения акторов и международно-

политической жизни в целом.

Исходя из вышеописанных положений, Т. Брасспенинг формулирует две

аксиомы конструктивизма. Согласно первой из них, в основе международного

поведения государств лежит тот смысл, который они придают объекту своего

поведения – структурам и другим акторам, оценивая их как дружественные,

враждебные, нейтральные и т.п. По второй аксиоме, международная система -

составная часть общества государств, особенностью которого является

функционирование с опорой на совокупность совместно принятых и регулирующих

международную жизнь правил, ценностей и институтов. В итоге оказывается, что

правила, принципы и нормы поведения создаются – конструируются – самими

акторами. Одна из самых известных статей Вендта так и называется: "Анархия – это

то, что создают сами государства…". Каким образом это происходит?

Конструктивисты описывают данный процесс при помощи уже упоминавшихся

понятий, являющихся в известной мере одинаковыми для всех течений

рефлективизма: интерсубъективность – как общее понимание, единство идей в

области международных отношений, которые разделяют руководство государства и

члены общества; идентичность – как воображаемое сообщество,

самопредставление, самовосприятие и отличие себя от Другого. При этом если одни

из конструктивистов (например, П. Катценштейн) трактуют идентичность как факт,

или данность, то для большинства других она представляет собой то, что

формируется во взаимодействии и постоянно переформулируется в отношениях со

«значимым Другим». Последний может иметь как позитивный образ (на него хотят

быть похожим, с ним желают сотрудничать), так и негативный (от него намерены

отмежеваться).

Государство может располагать множеством идентичностей: сильное,

суверенное, демократическое и т.п. Они сосуществуют не только как совокупности

представлений, которые имеют о государстве его руководство, политическая элита,

структуры гражданского общества и т.п., но и как все время меняющийся результат

непрерывного соперничества тех представлений, что стремятся внести в

общественное сознание СМИ, различные политические силы, государственные

органы и т.п. В тот или иной исторический момент доминирует одна из таких

конкурирующих идентичностей, но каждая из них конструируется на основе как

внутренних, так и внешних источников; всякая основана на представлениях о себе и

о Других; любая испытывает влияние распространенных в обществе ценностей,

убеждений и т.п.

Идентичности выполняют две важные функции в международных отношениях.

Они дают актору представление о том, кто для него является "значимым Другим", и

наоборот, - об интересах и предпочтениях тех или иных субъектов, сказывающихся

на их поведении в некоей области. Тем самым идентичности делают

международные отношения предсказуемыми (естественно, в тех пределах, в каких

это возможно в столь непредустановленной сфере человеческих взаимодействий).

Государства понимают друг друга через идентичности, которые они приписывают

друг другу и себе самим. Сверх того, государство может и не быть "хозяином" своей

идентичности. Только взаимодействие позволяет акторам тестировать

сконструированные на этом пути образы. Структурные принуждения, с одной

стороны, и взаимодействия акторов – с другой, взаимно влияют друг на друга:

первые не существуют без воздействия осознаваемых вторыми мотивов и причин

своих действий. Это означает, что интересы – продукт идентичности, а сама она

имеет не сущностный, не изначальный, не имманентный, а соотносительный

характер.

C точки зрения конструктивистов, смысл миру придают нормы, правила,

культуры, ценности и идеи, т.е. идеальные факторы, которые и являются в итоге

первичными. При этом именно рассмотрение их как интерсубъективных позволяет

понять, что их нельзя свести к индивидуальным верованиям и ценностям (например,

нормы есть по существу разделяемые способы поведения). В свою очередь, будучи

материальными, институты и "структуры" являются в своей основе социальными

конструкциями, включающими одновременно дискурсы и формальные организации

(Вендт). Точно так же цели и поведение агентов обусловлены институциональными

рамками и другими акторами. В конце концов все виды государственных акторов

конкурируют друг с другом в борьбе за приоритет определенных норм. Институты -

это формальные организации, создаваемые для распространения норм как

результатов социальных соглашений. Они не существуют вне идей акторов, их

представлений о том способе, которым функционирует мир. Из-за этого

общепринятое "значение" институтов интерпретируется внутри разделяемых

нормативных рамок. Международные отношения развиваются внутри данного

мирового социального контекста. От того, что представляет собой социальный

контекст, доминирующий в мире, зависит сама природа акторов. И наоборот:

главенствующие социальные нормы и институты наличествуют и преобладают

именно потому, что их воспроизводят акторы.

Существование институтов зависит от регулирующих и конститутивных

правил. Роль регулирующих правил сводится к упорядочению некоей деятельности.

Они могут появиться до, во время и после нее самой, как, например, правила

уличного движения. В свою очередь, конститутивные правила эндогенны

развертыванию деятельности. Они "создают возможность" наличия институтов, так

же как и их активность (деятельность). Пример: игра в шахматы. Для того чтобы она

существовала, одновременно с самой игрой были созданы ее правила: то и другое

взаимосвязано. Если упразднить эти правила, игры в шахматы не будет.

Внимание, которое конструктивисты уделяют тому, что они называют coconstitution,

т.е. взаимному формированию институтов и агентов, приоритет, который

они отдают конститутивным функциям правил и норм над регулирующими, – все

это имеет довольно серьезные последствия для понимания международных

отношений. Если нормы есть нечто большее, чем принуждения, связанные с

борьбой акторов за те или иные преимущества в мировой системе, то они могут

определять и природу интересов. Иначе говоря, "правила игры" и

"интерсубъективные сделки" не только упорядочивают деятельность и поведение

акторов, но и делают их возможными. Это означает, во-первых, что в самих

фундаментальных основаниях функционирования международных отношений и

мировой политики вероятны изменения, чего никак не в силах допустить сторонники

реализма. Реалистов интересует остающееся неизменным, а не меняющееся. Они

концентрируются, например, на сходстве политики времен Киссинджера,

Меттерниха и Фукидида, трактуя перемены как аномалии. Конструктивисты,

напротив, выделяют такие изменения и анализируют, каким образом цели,

поведение и даже сама природа государств формируется в историческом процессе

господствующими политическими идеями и социальными нормами (М. Финнемор)*.

Во-вторых, с точки зрения конструктивистов, указанные изменения происходят

тогда, когда акторы своими действиями преобразуют конститутивные правила и

нормы международных отношений. К примеру, как государства могли бы

трансформировать свои отношения безопасности с тем, чтобы стал вероятным

переход от баланса сил к системе коллективной безопасности? Одна из

возможностей для них состоит в том, чтобы начать сотрудничество при сохранении

своих эгоистических идентичностей. Это довольно трудно, учитывая, что

коллективные действия противоречат эгоистическим намерениям. Вместе с тем

такое сотрудничество возможно: если государства будут строить свои идентичности

через взаимодействие, то структурные трансформации способны произойти легче

(Вендт, Клотц, Р. Козловски и Кратоквил). Соблюдение одних и тех же норм,

согласие по поводу общих ценностей сближает идентичности и служит

сотрудничеству.

В противовес неореалистам конструктивисты считают, что национально-

государственные интересы не могут быть выведены просто из распределения

военной или экономический власти: существует также социальная составляющая

такой власти. Национально-государственные интересы не являются и суммой

______________

* По сравнению с реалистами конструктивисты проявляют здесь определенную

непоследовательность: они исходят из более или менее устойчивого воздействия норм на

поведение государств, вместо того чтобы изучать, как именно эти нормы конституируются,

оспариваются и нарушаются в результате неопределенности новых акторов и структур МО.

Впрочем, постмодернисты еще более «непоследовательны», чем конструктивисты.

различных индивидуальных интересов, как это считают сторонники либеральных

теорий. Согласно конструктивизму, природа интересов, так же как и идентичностей,

имеет не сущностный, а соотносительный характер.

Резюмируя основные положения конструктивизма, следует помнить о

расхождении позиций между его различными течениями (этатизм Вендта и

полицентризм Клотц, феминизм Э. Тикнер и С. Энло, модернизм Адлера и

интерпретативизм Линча). Все-таки взгляды конструктивистов имеют друг с другом

гораздо меньше несовпадений, чем тех отличий, которые противопоставляют их

представителям других течений*. Конструктивизм изначально конфронтирует со

всеми конкурирующими парадигмами, резко критикуя их основные положения.

Например, реалисты подчеркивают анархический характер международных

отношений и неизменность их основного содержания как противоборства

национальных интересов, а либералы, не отрицая анархических основ МО,

настаивают на их изменении к лучшему, чему, по их мнению, способствуют рост

экономической взаимозависимости и расширение демократии. Конструктивисты же

считают неверной саму постановку вопроса, в основе которой - признание роли

материальных вкупе с игнорированием идеальных и социальных факторов. Анархия

– результат сознательной деятельности государств, а изменения в международных

отношениях происходят тогда, когда акторы своими акциями трансформируют

конститутивные правила и нормы международного взаимодействия. Вообще понятие

анархии не имеет смысла вне времени, вне норм и интерсубъективного контекста,

вне минимума правил поведения. Как подчеркивает Вендт, государства способны

быть или нет эгоистами, и эти колебания в силах видоизменить "политику" анархии.

Эгоизм Гоббса по принципу "спасайся, кто может", обладает динамикой, разнящейся

с анархией по Локку, которая базируется на эгоизме "статус-кво", а она, в свою

очередь, отличается от анархии Канта, существующей на основе интересов

коллективной безопасности, что уже ни в каком смысле не является системой

"помоги себе сам". Без учета этих факторов невозможно определить то, как анархия

влияет на коллективное поведение акторов. Т. Хопф иллюстрирует данную мысль

следующим образом. Вообразим себе пожар в театре с единственным выходом, к

которому бросаются все присутствующие. Кто будет первым? Самые сильные (если

это борьба "каждый сам за себя")? Женщины или дети (если среди зрителей

достаточно самоотверженных и хорошо воспитанных людей)? Ответ на подобные

вопросы предполагает знание не столько распределения материальной силы или

структуры авторитета, сколько конкретного контекста. Нужно знать культуру

действующих лиц, системы их верований и представлений, правила, институты,

взаимно формируемые как акторами, так и соответствующей структурой. У каждого

актора - своя манера воспринимать и интерпретировать анархическую ситуацию.

Взятое изолированно, это прочтение имеет смысл только для него самого. Знание

же коллективного смысла предполагает знание конститутивных правил и норм.

Согласно конструктивизму, пока планета институционально разделена,

государства как международные акторы сохранят особую роль в мировой политике.

Вместе с тем, во-первых, это объясняется не тем, что они хорошо справляются со

своими задачами (обеспечение безопасности и благосостояния граждан,

индивидуальных прав и свобод и т.д.). Напротив, подчеркивает Финнемор,

государство как форма политической организации в целом все очевиднее

обнаруживает свою нефункциональность; кроме того, развитие этой формы

породило много неэффективных, даже неудавшихся государств. Однако если вы - не

государство, то в мировой политике вы – никто, что понимают национальные

движения, борющиеся за освобождение и равноправие. "Тот факт, что безнадежно

______________

* Впрочем, существует и обратная тенденция: многие его представители все более серьезно

расходятся во взглядах.

ослабевшие и потерпевшие неудачу государства могут быть снова восстановлены

как государства, а не реорганизованы каким-либо иным способом (например, как

колонии), указывает на сильную культурную поддержку государственности и

нелегитимность других политических форм". Государства существуют потому, что их

поддерживает большая мировая культура.

Во-вторых, указание конструктивистов на то, что государства играют важную

роль в конструировании международных норм, не означает концептуального или

эмпирического оправдания постулата о главенстве великих держав, из которого

исходит реализм. С их точки зрения, все виды государственных акторов конкурируют

друг с другом в борьбе за приоритет определенных норм и образование более

формальных организаций для распространения этих социальных учреждений.

Международные отношения развиваются внутри формируемого таким образом

мирового социального контекста (Клотц).

В-третьих, так же как и либералы, конструктивисты считают, что значимыми

акторами могут выступать не только государства. В то же время, включая в

категорию "агент", наряду с государствами, политические, профессиональные и

иные элиты, сети НПО, экспертные сообщества, социальные движения, частные

лица и т.п., конструктивисты ставят вопрос о формировании идентичности и

обращают внимание на необходимость учета возросшего числа механизмов

изменения международных отношений.

Тем самым, с позиций конструктивизма, формирование идентичности -

важнейшая цель акторов и основная практическая проблема внешней политики

государств. В плане главных средств, которыми располагают акторы для

формирования идентичности, - это разделяемые ценности, идеи и дискурсы.

Социальное взаимодействие и взаимное обучение акторов, в ходе которого

происходит формирование (конструирование) идентичности, сопровождающееся

"со-конститурованием" агентов и структур, рассматриваются такими

исследователями как ключевые международные процессы. "Будничная жизнь

мировой политики представляет собой развивающийся процесс, во время которого

одни государства определяют свое отношение к другим, распределяя их по

соответствующим контрсущностям и просчитывая результат" (Вендт).

Расширяя, таким образом, основные понятия теории, сторонники данной

школы считают, что конструктивизм лучше всего подходит для исследования не

только вопросов о том, что представляют собой международные отношения, но и кто

является важными акторами в мировой политике.

Не менее значим и вопрос о том, как одному из акторов следует относиться к

"Другому". Иначе говоря, конструктивизм возвращается к проблематике, связанной с

этическим измерением международных отношений и мировой политики,

актуальность которых в наши дни возрастает. На первый взгляд, в отличие от

либерализма, ориентированного на "этику убеждения", позиции конструктивистов

ближе к реалистической "этике ответственности", ибо они исходят из

ответственности государства за те концепции добра и зла, которые они

конструируют в процессе взаимодействия, равно как и за поведение, основанное на

таких концепциях. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что в итоге

конструктивизм склоняется скорее к неолиберальной трактовке данных вопросов.

Впрочем, это предрасположение касается не только этических проблем.

Некоторые конструктивисты нередко позиционируют себя (и не без оснований,

как было показано выше) в качестве представителей новой парадигмы,

противостоящей традиционным по всем основным вопросам ТМО (так считают,

например, Веннесон, отчасти Финнемор). Другие говорят о посреднической (Барнетт,

Вендт, Адлер) или дополняющей (опять же Финнемор) роли конструктивизма

относительно конкурирующих традиционных парадигм. Однако ряд критиков

конструктивизма рассматривают его как новую версию американского либерального

подхода (A. Маклеод), а их коллеги указывают на непоследовательность

описываемой теории, ибо она - смешение идеализма и реализма (Барнетт, Адлер).

Критики пишут и о том, что, концентрируясь на исследовании норм, конструктивизм

не занимается нормами исследования, тогда как один из основных феноменов, на

которые обратил внимание рефлективизм, – это связь знания, истины и власти.

Иными словами, они возрождают положение, по которому используемые нами

теории в известном смысле сами формируют изучаемую предметную область.

Как бы то ни было, очевидно то обстоятельство, что содержание

конструктивизма, как и рефлективизма в целом, не ограничивается только

эпистемологией (отрицанием догм рационализма, признанием относительности

наших знаний о мире и т.п.), но включает в себя и онтологию (выявление отчетливых

тенденций в мире, не сводящихся ни к "традиционализму" средневековья, ни к

государственному суверенитету Современности). Рефлективизм рассматривает

международные отношения с позиций глобальности и одновременно

децентрализованности. Он подчеркивает новое содержание, которое обретают

понятия силы, безопасности, внешней политики, дипломатии, ресурсов и т.д. Его

пафос может быть резюмирован как стремление преодолеть рамки исторического

контекста Вестфальской системы, которыми во многом продолжают ограничиваться

исследования международных отношений. Наконец, он привлекает внимание к

возрастающему воздействию на международную жизнь факторов социокультурного

порядка.

В этом своем качестве рефлективизм несомненно продолжает влиять на

содержание наиболее распространенных подходов к исследованию международных

отношений – реализм, либерализм и марксизм. Рассмотрим их развитие подробнее.