Фрейд и психоанализ 56 страница

Тюрьмы и сумасшедшие дома

Современные тюрьмы ведут свое происхождение не от темниц и подземелий былых времен, а от работных домов (также известных как “госпитали”). Работные дома появились в XVII веке в большинстве европейских стран. В период разрушения феодализма многие крестьяне не могли получить работу, связанную с землей, и становились бродягами. В работных домах их кормили, но принуждали проводить большую часть времени в учреждении на чрезвычайно тяжелых работах. В работные дома помещались также и другие категории людей, о которых никто не мог позаботиться: больные, престарелые, слабоумные и сумасшедшие.

В XVIII веке тюрьмы, сумасшедшие дома и госпитали постепенно начинают отделяться друг от друга. Реформаторы изменили традиционные способы наказания, рассматривая лишение свободы как более эффективное средство борьбы с криминальными действиями. Убийство начинает расцениваться как самое серьезное преступление, поскольку в контексте широких политических изменений расширились права человека, и убийство становится посягательством на эти права. Идея публичного наказания постепенно отошла в прошлое, так как предполагалось, что тюрьмы более успешно воздействуют на заключенных, вырабатывая у них привычку к дисциплине и конформность по отношению к закону. Смертную казнь перестали совершать публично. Более того, в течение XX века большинство западных стран отказалось от смертной казни, хотя некоторые штаты США являются в этом отношении исключением.

Поведение сумасшедших все чаще стали рассматривать как проявление болезни. Концепциядушевных заболеваний появляется впервые в конце XVIII века и (123стр) окончательно утверждается в XIX веке. Сумасшествие переходит в ведение медицины. Поскольку помешательство теперь рассматривалось как заболевание (а не слабоумие или одержимость разума демонами, как раньше), стали считать, что с ним должен иметь дело только врач. Людей по-прежнему могли помещать в сумасшедшие дома против их воли, но теперь для этого требовалось заключение врача.

Попытки объяснить отклонения

Природа и содержание девиантного поведения широко варьируются по мере перехода от прошлого к настоящему и от одного общества к другому. Мы должны попытаться найти этому объяснение. В последующих разделах мы обсудим несколько основных теорий девиации, при этом особое внимание будет уделено теории преступлений. Ни одна из теорий не дает исчерпывающего объяснения преступлению, не говоря уже об отклонении. Однако они пересекаются в понимании некоторых вопросов, и могут быть объединены для объяснения других. Это дает нам возможность получить достаточно широкое представление о важнейших аспектах отклоняющегося поведения.

Биологические и психологические теории преступления и девиации

Аргументы из биологии

Первые попытки объяснения преступлений и других форм девиации в основном носили биологический характер. Французский антрополог Брока утверждал, что в строении черепа и мозга преступников он видит особенности, отличающие их от законопослушного населения. Итальянский криминалист Чезаре Ломброзо, работавший в 70-х годах девятнадцатого века, пришел к заключению, что некоторые люди рождаются с преступными наклонностями, и они относятся к более примитивному человеческому типу2). По его мнению, преступные типы могут быть определены по форме черепа. Он не отрицал влияния социального опыта на развитие криминального поведения, но его основная идея состояла в том, что большинство преступников биологически дегенеративно или дефективно.

Впоследствии эти идеи были полностью опровергнуты, но тезис о том, что на преступные наклонности влияет биологическое строение индивида, всплывал под разными личинами еще не раз3). Какое-то время популярной была идея объяснения криминального поведения как следствия влияния наследственности на формирование криминальных наклонностей. Ричард Дайгдейл исследовал фамильное дерево семьи Дюков из Соединенных Штатов, давшей 140 преступников на 1200 членов семьи4). Он сравнил Дюков с потомками Джонатана Эдварса, широко известного проповедника в колониальной Америке. Семья Эдварсов не дала преступников, но зато дала президента Соединенных Штатов, а также высших судейских чиновников, писателей и религиозных деятелей. Сравнение кланов Дюков и Эдварсов должно было, по мнению автора, наглядно показать различие поведения семей в зависимости от их генетических склонностей5). Однако как демонстрация генетической (124стр) предрасположенности к преступной деятельности исследование оказалось более чем неубедительным, поскольку выяснилось, что среди предков Джонатана Эдварса были люди, осужденные за преступления! Если криминальность действительно является наследственной чертой, тогда среди потомков Д. Эдварса, согласно логике исследования, также должны быть преступники. Исследование генеалогии семей практически ничего не говорит о влиянии наследственности, поскольку развести наследственные влияния и влияния среды невозможно. Условия, в которых росли дети Эдварсов, резко контрастируют с условиями в семье Дюков, чьи дети росли среди воров.

Идея о связи между биологическими факторами и склонностью к преступлению вновь воскресла в работах Вильяма А. Шелдона в 1940-х годах. Шелдон выделил три физических типа человека; по его мнению, одиниз них прямо связан со склонностью к правонарушениям. Мускулистый, активный тип (мезоморф), по предположению Шелдона, с большей вероятностью может стать преступником, чем человек субтильного телосложения (эктоморф) или более полной комплекции (эндоморф). Последующие исследования, предпринятые другими учеными, дали примерно такие же результаты. Несмотря на то, что подобные взгляды до сих пор имеют защитников, подобные исследования вызвали широкую критику. Если даже допустить, что существует общая связь между физическим строением человека и склонностью к правонарушениям, это не проясняет вопрос о влиянии наследственности. Люди мускулистого телосложения, которых Шелдон связывает с преступлениями, могут быть вовлечены в действия банд, поскольку там предоставляется возможность для демонстрации своей силы. Более того, до недавнего времени все исследования в этой области были ограничены изучением преступников в детских колониях. Если здесь и есть какая-то связь с телосложением, то, может быть, лишь потому, что крепких, атлетически сложенных преступников скорее помещают за решетку, чем слабых и тощих.

Позднее делались попытки связать криминальные наклонности с определенным набором хромосом в генетическом коде6). Выдвигались предположения, что среди преступников, особенно виновных в тяжких преступлениях, непропорционально высока доля людей с добавочной Y-хромосомой. В ряде исследований, проведенных в тюрьмах усиленного режима, получен результат, показывающий, что такое отклонение имел один из сотни заключенных, в сравнении с одним человеком на тысячу для обычного населения. Однако последующие исследования в этом направлении оказались противоречивыми. Вскоре у исследователей появилась догадка, что несостоятельность изысканий объясняется малым размером выборок. Исследования не более крупных массивах населения показали, что мужчины с набором XXY не более склонны к совершению насильственных актов, чем с XY7).

Преступление и психопатическая личность: психологическая точка зрения

Психологические теории преступления, так же, как и биологические, связывают преступные наклонности с определенным типом личности. Идеи Фрейда оказали некоторое влияние на психологические толкования преступления, хотя сам Фрейд практически ничего в области криминологии не писал. Позднейшие авторы (125стр) опирались на его идеи, предполагая, что у небольшой части людей развивается “аморальная”, или психопатическая личность. Согласно Фрейду, большинство наших моральных качеств происходят из самоограничений, которым мы обучаемся в раннем детстве в течение Эдиповой фазы развития (рассматриваемой в главе 3). Вследствие особого характера взаимоотношений с родителями у некоторых детей не вырабатываются подобные самоограничения, и, соответственно, отсутствует основное чувство моральности.Психопатов можно описать как замкнутых на себе людей, находящих удовольствие в насилии как таковом.

Индивиды, имеющие психопатические черты, совершают иногда тяжкие преступления, но с самим понятием психопатии есть крупные проблемы. Нет полной ясности с тем, действительно ли такие черты неизбежно являются криминальными. Почти все исследования индивидов с психопатическими свойствами были проведены среди осужденных, поэтому такие свойства неизбежно должны выглядеть негативно. Если мы опишем те же самые черты характера с положительной стороны, то получим совершенно иной тип личности, и не будет оснований утверждать, что люди такого типа имеют врожденную склонность к преступлениям. Если бы для исследовательских целей нам понадобились не сидящие в тюрьме психопатические личности, мы могли бы опубликовать следующее объявление:

СКЛОННЫ ЛИ ВЫ К ПРИКЛЮЧЕНИЯМ?

Исследователи желают вступить в контакт с людьми беззаботными, любящими приключения, живущими яркой, импульсивной жизнью. Если вы относитесь к людям, всегда готовым рисковать, позвоните по телефону 337-ХХХХ в любое время.8)

Люди такого типа могут быть героями, путешественниками, карточными игроками, просто теми, кто устал от рутины повседневной жизни. Они, возможно, готовы к криминальным авантюрам, однако почти наверное будут искать испытание своим силам в социально приемлемых действиях.

Психологические теории преступления, выводимые из учения Фрейда или других психологических концепций, в лучшем случае могут объяснить лишь некоторые аспекты преступлений. Хотя незначительное меньшинство преступников может иметь личностные характеристики, отличные от остального населения, чрезвычайно маловероятно, что такие характеристики присущи почти всем. Существует много различных видов преступлений, и допущение, что те, кто их совершает, имеют специфические сходные психологические характеристики, кажется неправдоподобным.

Даже если мы ограничимся одной категорией преступлений, например, тяжкими преступлениями, то обнаружится множество различных обстоятельств. Некоторые такие преступления совершаются индивидами, другие — организованными группами. Вряд ли психологический склад преступника-“одиночки” такой же, как у членов крепко спаянной банды. Даже если психологические различия можно было бы связать с разными формами преступности, то и тогда трудно объяснить, каким образом такая связь может возникать. Может быть и так, что на первом месте находится не склонность к криминальному поведению, а участие в группе, для которой криминальные действия являются нормой и которая воздействует на установки и мировоззрение индивида.

(126)

Общество и преступление: социологические теории

Удовлетворительное объяснение природы преступления должно быть социологическим, так как преступления связаны с социальными институтами общества. Одним из наиболее важных аспектов социологического подхода является подчеркивание взаимосвязи конформности и отклонений в различных социальных контекстах. В современных обществах существует множество субкультур, и поведение, считающееся нормой в одной субкультуре, может расцениваться как отклонение в другой. Например, на члена молодежной банды может оказываться сильное давление, с тем чтобы он “показал себя” угнав автомобиль. Кроме того, в обществе есть сильные различия между богатыми и бедными, и эти различия чрезвычайно сильно влияют на возможности различных групп. Неудивительно, что такие преступления, как карманные кражи или кражи со взломом, совершаются в основном людьми из беднейших слоев населения. Другие виды преступлений — растраты или уклонения от уплаты налогов — по определению совершаются людьми, имеющими достаточное благосостояние9).

Дифференцированная ассоциация

Эдвин X. Сазерленд (принадлежащий к “чикагской школе” американской социологии, названной так из-за ее связи с университетом Чикаго) связывал преступление с тем, что он назвалдифференцированной ассоциацией10). Идея дифференцированной ассоциации очень проста. В обществе, содержащем множество субкультур, некоторые социальные сообщества поощряют противозаконные действия, а другие — нет. Индивид становится правонарушителем или преступником, объединяя себя с теми людьми, которые являются носителями криминальных норм. Согласно Сазерленду, криминальное поведение усваивается преимущественно в первичных группах — в частности, в группах сверстников. Эта теория совершенно отлична от точки зрения, что преступники и все остальные различаются своими психологическими особенностями. Она полагает криминальные виды деятельности усвоенными так же, как усваиваются и законопослушные, причем направлены они на одни и те же потребности и ценности. Воры стараются “делать деньги”, как и люди, занятые обычной деятельностью, но избирают для этого противозаконные средства11).

Аномия как причина преступления

Роберт К. Мертон, связывавший преступность с другими типами отклоняющегося поведения, также исходит из признания нормальности преступника12). Мертон исходил из концепциианемии13), предложенной впервые одним из основателей социологии Эмилем Дюркгеймом (1858-1917), и создал теорию девиаций, получившую общее признание. Дюркгейм развивал понятие аномии в связи с тезисом, что в современных обществах традиционные стандарты и нормы разрушаются, не будучи заменены новыми. Аномия возникает, когда в определенных областях социальной жизни нет ясных стандартов поведения. В этих обстоятельствах, по мнению Дюркгейма, люди испытывают тревоги, страх перед неопределенностью, поэтому аномия (127стр) может стать одним из социальных факторов, влияющих на предрасположенность к самоубийству.

Мертон модифицировал понятие аномии для обозначения напряженности, возникающей в поведении индивида в ситуации, когда принятые нормы вступают в конфликт с социальной реальностью. Так, в американском обществе общепринятые ценности ориентируют человека на продвижение вперед, на “делание денег”, т. е. на материальный успех. В качестве средств для достижения этой цели предполагаются самодисциплина и интенсивная работа. Согласно этим положениям, люди, работающие действительно интенсивно, должны добиться успеха вне зависимости от своей стартовой позиции в жизни. В действительности это не так, поскольку большинство людей, изначально находящихся в неблагоприятном положении, располагают ограниченными перспективами роста. Те, кто не “преуспел”, сталкиваются с осуждением своей очевидной неспособности добиться материального успеха. В такой ситуации возникает большое искушение “продвинуться” любыми средствами, законными или незаконными.

Мертон выделяет пять возможных реакций на напряжение, возникающее в связи с несоответствием между социально одобряемыми ценностями и ограниченностью средствих достижения. “Конформисты” придерживаются общепринятых ценностей и установленных средств их реализации, при этом не имеет значения, добились они успеха или нет. В эту категорию попадает большинство населения. “Инноваторы” — те, кто продолжает придерживаться социально принятых ценностей, но используют околозаконные или незаконные средства для их достижения. Данный тип реакции характерен для преступников, достигших благосостояния с помощью противозаконных действий.

"Ритуализм" свойствен тем, кто продолжает следовать принятым стандартам, хотя ощущение смысла ценностей, направлявших их действия, уже утрачено. Правила выполняются ради них самих, без цели, как бы помимо воли. Ритуалисты, как правило, люди, посвятившие себя утомительной и неинтересной работе, без перспектив и с незначительным вознаграждением. “Ретриатисты” — те, кто отвергает мировоззрение соперничества, тем самым не принимая ни доминирующих ценностей, ни санкционированных средств их достижения; в качестве примера можно привести членов независимых самоокупающихся коммун. И, наконец, “бунтари” отвергают существующие ценности и нормативные средства, но активно желают утвердить новые ценности и преобразовать социальную систему. К этой категории относятся члены радикальных политических группировок.

аномия и ассоциация; преступные субкультуры

О криминальной деятельности как таковой Мертон писал сравнительно мало. Он также не давал объяснений, каким образом выбирается та или иная реакция на аномию. Эти пробелы были заполнены позже другими исследователями, связавшими идею Сазерленда о дифференцированной ассоциации (суть ее заключается в том, что группа людей, с которыми связан индивид, влияет отрицательно или положительно на его отношение к преступлению) с тезисами Мертона. Ричард А. Кловард и Ллойд Е. Олин провели исследование в юношеских преступных группировках14). По их мнению, подобные группировки формируются в субкультурных сообществах, где шансы на легальное достижение успеха малы, — таких, например, как сообщества этнических меньшинств. Члены подобных группировок принимают желательность (128стр) некоторых показателей материального успеха, однако их ценности фильтруются в местных субкультурах. В криминальных районах субкультура преступных группировок помогает индивиду пройти путь от детской кражи до взрослой преступной жизни. В районах, не охваченных организованной преступностью, правонарушения, совершаемые группировками, принимают форму драк и вандализма, так как возможность стать частью криминальной структуры для членов группировок практически отсутствует. Те, кто не в состоянии взаимодействовать ни с Легальным социальным порядком, ни с преступными групповыми субкультурами, находят альтернативу реальности в употреблении наркотиков.

В работах Кловарда и Олина обнаруживаются параллели с исследованием преступных субкультур, проведенным ранее Альбертом Коэном. Коэн выделил в крупнейших городах Америки районы, где преступность стала образом жизни. По его мнению, члены группировок крадут не ради материальной выгоды, а по тем же самым причинам, по которым занимаются драками и вандализмом, — они демонстрируют неприятие “респектабельного” общества. Осознавая свою обдсленность в существующем социальном порядке, группировки создают собственные, оппозиционные ценности.

Оценка

В исследованиях Кловарда—Элина и Коэна подчеркивается связь между конформностью и отклонением: отсутствие возможности для успеха в смысле, принятом доминирующим обществом, является основным дифференцирующим фактороммежду теми, кто вовлечен в преступные действия, и теми, кто не вовлечен. Тем не менее, мнение о том, что люди из более бедных слоев имеют тот же уровень потребности в “успехе”, что и люди из более благоприятной среды, не является достаточно обоснованным. Наоборот, большинство из них соотносят свои устремления с тем, что имеют в реальности. Ошибочно также думать, что несоответствие стремлений и возможностей свойственно только непривилегированным слоям населения. Можно предположить, что существует давление в сторону криминальной деятельности — и, возможно, некоторых других типов отклонений, предложенных Мертоном, — там, где существует большой разрыв между стремлениями и возможностями. О таком разрыве можно говорить, например, в так называемых преступлениях “белых воротничков”: растратах, мошенничествах и уклонении от уплаты налогов.

Теория стигматизации

Одним из важнейших подходов для понимания того, как происходят преступления, является теориястигматизации (т. е. наклеивания ярлыков, клеймения) — хотя этот термин сам по себе обозначает группу связанных между собой идей, а не единый подход. Сторонники теории стигматизации интерпретируют отклонение не как некий набор характеристик индивида или группы, а как процесс взаимодействия между людьми с отклонениями и людьми без отклонений. Согласно этой точке зрения, чтобы понять природу отклонения, нужно понять, прежде всего, почему на некоторых людей навешивают ярлык отклоняющихся. Те, кто представляет силы закона и порядка, либо те, кто может навязывать свои моральные установки другим, и выступают основным источником ярлыков. Ярлыки применяются, чтобы сформировать категории отклонения, и, таким образом, выражают структуру власти в обществе. Правила, при помощи которых определяются отклонения, и условия, когда эти правила применяются, устанавливаются богатыми для бедных, мужчинами (129) для женщин, старшими для младших, этническим большинством для представителей меньшинств. К примеру, многие дети лазят в чужие сады, бьют стекла, крадут фрукты и прогуливают занятия. В состоятельных районах эти проступки рассматриваются родителями, учителями и полицией как относительно невинные болезни роста. В бедных районах они будут скорее рассматриваться как проявление преступных наклонностей в раннем возрасте.

Как только на ребенка навешивается ярлык преступника, он уже заклеймен; вероятнее всего, учителя и будущие работодатели будут в дальнейшем рассматривать его и относиться к нему как к не внушающему доверия. Индивид снова совершает криминальные действия, тем самым увеличивая разрыв с ортодоксальными социальными нормами. Первоначальный акт правонарушения Эдвин Лемерт называет первичным отклонением. Вторичное отклонение происходит, когда индивид принимает клеймо и воспринимает себя как преступника.

Рассмотрим поведение мальчика, который, будучи с друзьями в субботний вечер за городом, разбил витрину в магазине. Это действие будет расценено, вероятнее всего, как случайность буйного поведения, простительного для молодых людей. Юноша, скорее всего, отделается замечанием и небольшим штрафом. Если он из “респектабельной” семьи, это вполне вероятный исход. Происшествие с витриной будет соответствовать первичному отклонению, если молодой человек будет выглядеть как “приличный”, но бывший несколько неосторожным в тот момент. Однако если реакция полиции и суда будет более суровой, скажем, вынесение условного приговора и направление в попечительский совет, то инцидент может стать первым шагом в процессе вторичного отклонения. Процесс “научения быть преступником” усугубляется теми же самыми организациями, чьей задачей является корректирование отклоняющегося поведения, — колониями, тюрьмами и приютами.

Теория стигматизации важна, поскольку исходит из допущения, что ни одно действие не является изначально преступным. Определения криминальности устанавливаются людьми, наделенными властью, путем формулировании законов и их интерпретации полицией, судами и исправительными учреждениями. Критики теории ярлыков утверждают, что есть действия, однозначно запрещенные всеми культурами, такие как убийство, изнасилование и разбой. Эта точка зрения в действительности некорректна: даже в рамках нашей собственной культуры убийство не всегда расценивается как преступление. В военное время уничтожение врага воспринимается положительно, и до недавнего времени британскими законами половой акт, совершенный женщиной по принуждению со стороны мужа, не расценивался как изнасилование.

Теорию стигматизации можно критиковать более убедительно по другим трем направлениям. Во-первых, в рамках этой теории делается акцент на процессе навешивания ярлыков, в то время как процессы, которые вызвали отклоняющееся поведение, уходятиз поля зрения15). Ясно, что навешивание ярлыков не совершается произвольно; различия в социализации, установках и возможностях влияют на то, насколько люди чувствительны к полученному ярлыку отклоняющегося и как ведут себя после этого.

Во-вторых, до сих пор неясно, действительно ли навешивание ярлыка обладает эффектом усиления отклоняющегося поведения. Как правило, преступное поведение усиливает последующие подозрения, но является ли это результатом именно навешивания ярлыка? Судить об этом очень трудно, поскольку здесь задействовано много (130стр) других факторов, например, увеличение общения с другимиправонарушителямиили появление новых возможностей для совершения преступлений16).

В-третьих, поиск причин применения различных ярлыков приводит к необходимости изучить развитие современной законодательной, судебной и полицейской системы. Следовательно, для понимания отклонения должен исследоваться исторический аспект. Уильям Нельсон изучал характер изменения процедур уголовного законодательства в штате Массачусетс в период с 1760 по 1830 год. Система законодательства и наказания, сформировавшаяся в этот период, чрезвычайно сильно повлияла на позднейшее развитие законодательной системы во всей стране. Изучая судебные протоколы, Нельсон обнаружил значительные изменения. До начала Войны за независимость присяжные могли сами интерпретировать законы и выносить решения относительно конкретных случаев. Законы о собственности, существовавшие в то время, не способствовали финансовым сделкам и накоплению капитала. Однако после войны, когда интересы сместились в сторону экономической экспансии, законы были изменены для усиления защиты частной собственности. Напористое приобретение земли и собственности стало “легальным”, в то время как преступления против собственности, включая мелкие кражи, стали основанием для самых серьезных санкций.

Рациональный выбор и “ситуационная” интерпретация преступления

Ни в одной из упомянутых социологических теорий девиантного поведения нет места толкованию криминального поведения как преднамеренного и обдуманного действия. В каждой из них преступность рассматривается скорее как “противодействие”, а не как “действие”, как следствие внешних влияний, а не как результат действий индивида. Теория дифференцируемой ассоциации делает акцент на взаимодействии с представителями преступных группировок; теория аномии фокусирует внимание на давлении, которому подвергаются индивиды в обществе, ориентированном на успех; теория стигматизации подчеркивает эффект, создаваемый общественными институтами при классификации поведения. Но люди, совершающие преступные действия, неважно, регулярно или спорадически, поступают так с определенной целью, нередко осознавая, чем они рискуют.

В последнее время делались попытки применить при анализе криминальных актов интерпретацию рационального выбора17). Суть подхода заключается в том, что люди сами выбирают преступные действия, а не принуждаются к этому внешними влияниями. Они просто считают, что есть ситуации, в которых стоит пойти на риск. Люди с “криминальной ментальностью” — те, кто, несмотря на риск быть пойманными, видят преимущества, которые могут быть получены в ситуации нарушения закона. Исследования показывают, что значительная часть преступных действий, в частности, почти все мелкие преступления вроде краж без применения насилия, являются “ситуационными” решениями. Появляется некоторая возможность, которая слишком хороша, чтобы упускать ее, — например, человек видит, что дом пуст, пробует открыть дверь и обнаруживает, что ему это удается. Преступников-“профессионалов” не так уж много; большинство воров — (131) “дилетанты”, дополняющие доходы из прочих источников участием в кражах и грабежах, если предоставляется такая возможность18).

Флойд Фини изучал группу калифорнийских мужчин-преступников, часть которых обвинялись в совершении разбойных нападений19). Более половины из них сказали, что они не планировали заранее преступления, в совершении которых обвинялись. Еще треть сообщила о минимальном планировании, например, как найти партнера, где оставить угнанный автомобиль или где достать оружие. Такой план обычно составлялся в день, когда совершалось преступление, нередко за несколько часов до него. Только 15% из них тщательно разрабатывали план, 9% из них следовали привычке, установившейся раньше. Более 60% преступников заявили, что перед совершением преступления даже не допускали мысли, что их могут поймать. Это убеждение имело основания: в выборку входил человек, совершивший к 26 годам более 1000 грабежей и только один раз осужденный.

Ситуативность преступлений против собственности показывает, насколько близки криминальные действия к нормальным повседневным решениям. Раз индивид в принципе готов заняться криминальной деятельностью (состояние ума, объяснить которое могли бы другие теории), многие преступные действия предполагают совершенно обычные процессы принятия решений. Решение взять что-нибудь в магазине, когда никто не видит, не слишком отличается от решения купить попавший на глаза товар — фактически, человек может сделать и то и другое во время одного похода за покупками.

Теоретические выводы

Итак, какой вывод можем мы сделать из этого обзора множества теорий преступности? Прежде всего, мы должны повторить замечание, сделанное раньше. Несмотря на то, что “преступление” — только одна подкатегория девиантного поведения как целого, оно охватывает такое многообразие видов деятельности — от взятой и не оплаченной плитки шоколада до массового убийства, — что кажется совершенно невозможным создать единую теорию, которая могла бы объяснить все формы криминальной деятельности. Каждая из рассмотренных нами теоретических точек зрения дает вклад в понимание либо каких-то аспектов, либо каких-то видов преступлений. Биологические и психологические подходы могут служить для того, чтобы идентифицировать некоторые личностные характеристики, которые — при заданных особых условиях социального воспитания и опыта — предрасполагают определенных индивидов к размышлениям о преступных действиях. Например, индивиды с чертами, обычно описываемыми как “психопатические”, возможно, значительно шире представлены среди особо опасных преступников, чем среди населения в целом. С другой стороны, они, вероятно, чрезвычайно хорошо представлены среди людей, совершивших акты высшего героизма щи среди тех, кто занимается сопряженными с риском видами деятельности.

Общий вклад социологических теорий преступности двояк. Во-первых, эти теории правильно подчеркивают непрерывность между криминальным и “респектабельным” поведением. Ситуации, в которых различные типы деятельности рассматриваются как “криминальные” и преследуются законом, варьируются чрезвычайно Широко. Во-вторых, почти во всех подходах особо отмечается “контекстуальный” (132) элемент совершения преступных действий. На вероятность совершения преступления и приобретения репутации преступника фундаментальным образом воздействуют социальные нормы и социальная ситуация, в которых находится индивид.