Цензура и самоцензура

В эти же годы рецидив "внутренней цензуры" сталинского времени просыпается практически в каждом, кто выступает с трибуны, пишет или снимает фильмы. От комсомольских секретарей до секретарей ЦК, от аспирантов до академиков — все должны были контролировать себя не только на собраниях и заседаниях, но и просто среди коллег на работе — везде могли быть "стукачи", которые немедленно сигнализировали "куда следует". Без последствий нарушения правил не оставались, хотя и носили порой скрытый характер: человек искренне недоумевал почему его вдруг не пустили на конференцию в Швецию или уже несколько лет "не выдвигали на повышение". Атмосфера идеологической выверенности, всеобщей подозрительности складывалась на всех уровнях. От речей на съездах, пленумах, партийных собраниях буквально "сводило скулы" с первых же фраз, изучение партийных документов и произведений Брежнева приобрело характер "обязательного конспектирования" всем взрослым населением страны. Людей буквально мутило от этих идеологических инъекций. Полным апофеозом такой пропаганды стало празднование в 1970 г. 100-летия со дня рождения Ленина, подготовка к которому охватила всю страну, включая детские сады.

Одновременно началось усиление изоляционизма, советский человек тщательно оберегался от "чуждого буржуазного влияния". Крайне редко шли в прокате западные фильмы, да и то в основном старые. Единственной лазейкой оставался кинотеатр "Иллюзион", куда билеты скупались заблаговременно, и Московский кинофестиваль, под график которого подстраивались летние отпуска. По мере того как дефицит распространялся буквально на все, партийные идеологи все больше боялись, что люди не что-то "такое" узнают, а просто увидят обычную западную жизнь, которая все резче контрастировала с отечественной повседневностью. Дело доходило до полного абсурда, когда с грандиозной переплатой и большим трудом "доставали" журналы мод, запредельной мечтой было обладание журналом "Бурда" с выкройками и описанием фасонов, а репортажи зарубежных корреспондентов значительная часть женщин страны смотрела внимательно, чтобы не пропустить ответа на главный вопрос: что же там все-таки сейчас носят?

Стареющих консерваторов все меньше и меньше что-то устраивало, на всякий случай запрещали и то, что просто не хотели или не могли понять. Появилось так называемое "полочное" кино — снятые, но запрещенные цензурой фильмы, некоторые из которых уничтожались, а значительная часть просто складывалась "на полку". Но даже из тех лент, которые выходили довольно часто, вырезались целые куски или они не имели широкого проката. Возникало советское элитарное кино не только по глубине и высокой интеллектуальной планке режиссера, но и по избранности доступа на эти киносеансы. Центральной фигурой этого кинематографа в 1970—1980-е годы был выдающийся режиссер А.Тарковский, вынужденный после долгих лет противостояния эмигрировать и ушедший из жизни в пору расцвета творческих сил.

Вместе с тем спокойные, хотя и уравнительные материальные условия, позволяли развиваться детскому кино, где настоящим событием были фильмы Р.Быкова, А.Грамматикова, С.Соловьева. Подлинного расцвета достигла советская мультипликация, где идеи добра и человеколюбия воплощались на высочайшем художественном уровне. Развитие телевидения стало импульсом поистине эпохальных для того времени, хотя и разных по художественному уровню телесериалов, таких как "Тени исчезают в полдень", "Строговы", "Следствие ведут знатоки". Подлинным шедевром стал фильм Т.Лиозновой "Семнадцать мгновений весны", во время премьеры которого улицы всех городов пустели в буквальном смысле этого слова. В жанре телефильма была сделана картина Э.Рязанова "Ирония судьбы, или С легким паром", воплотившая в новогодней сказке-мечте надежды целого поколения советских людей на неожиданные и чудесно-прекрасные перемены. Телефильмы принесли всенародную популярность А.Миронову, Л.Гурченко, М.Боярскому и другим "звездам" того времени, творчество которых тогда была обязательно связано с легкой музыкальной комедией или водевилем, как правило, классического содержания, где события разворачивались задолго до нашего времени. С наступлением эпохи телевизионной культуры связана новая страница в истории советского спорта. В 1970—80-е годы большинство людей "болело" за хоккеистов, с замиранием сердца следило за "тройными" прыжками фигуристов, переживая весь драматизм соперничества на льду.

Наиболее свободным от цензуры оставался театр, где драматургам и режиссерам удавалось оставаться "на острие" социального реализма иногда за счет одной только фразы, филигранного владения всем арсеналом средств театрального искусства, когда наиболее формальную и выхолощенную "современную тему" удавалось превратить в кипевшее подлинными страстями действо. Такими спектаклями стали "Премия" и "Равняется четырем Франциям", в которых удалось показать то, что теперь в исторической литературе называется "кризис организации труда" и "партийное руководство регионами". Парадоксом этого времени стала театральная лениниана М.Шатрова ("Шестое июля", "Большевики", "Синие кони на красной траве", "Так победим!" и др.), когда звучавший со сцены реальный ленинский текст входил в такое явное противоречие с действительностью, что воспринимался зрителями как настоящая "крамола". Особенную остроту приобретали ленинские фразы о "моральном облике коммуниста" — невозможности получать больше рабочих, брать взятки и пр. Вместе с тем, критические сатирические миниатюры А.Райкин, Г.Хазанов, Р.Карцев и В.Ильченко могли показывать в основном на периферии. В Москве же их концерты не проводились годами. В абсолютном магнитофонно-приватном "подполье" работал М.Жванецкий, каждое слово которого звучало тогда как сгусток "всех чувств сразу", абсолютно точно попадало в самую суть раздумий каждого на тему: "ну, почему же так?"

Конституция "зрелого социализма"

Идею принятия новой конституции выдвинул еще Хрущев на ХХII съезде партии. Он аргументировал свои соображения необходимостью отразить создание в СССР "общенародного государства" и переход к построению коммунизма. Текст, таким образом, писали более 15 лет, пытаясь то подстроиться под коммунистическое прожектерство, то действительно разобраться в предшествующей истории советского социализма, то, наконец, просто хоть что-то сформулировать. Все эти события, конечно, сказались на качестве Основного закона, в котором авторы были вынуждены соединить несоединимое. Принятая в октябре 1977 г. новая "брежневская" Конституция представляла собой эклектическое сочетание конституции 1936 г., несколько более широкое понимание прав и свобод граждан, ставшего следствием подписания Хельсинкского Заключительного акта 1975 г., идеологических утопий о развитии социально-политических отношений между социализмом и коммунизмом, а также некоторых реалий и потребностей общественной жизни того времени.

Главной новацией было наличие преамбулы, где содержались теоретические построения об этапе развития, на котором находится советское общество и который теперь официально назывался "развитым социализмом". Таким образом, "отмирание государства" отодвигалось на неопределенный срок и делало приоритетной задачу его всестороннего укрепления, в частности в сфере законности и правопорядка. Более того, государство приобретало "общенародный характер" и в статье 2 безапелляционно утверждалось, что "власть в СССР принадлежит народу". Следствием этого была "система народовластия" снизу доверху. Она включала народных депутатов, работавших в Советах всех уровней (сельских, районных, городских, республиканских и депутатов Верховного Совета СССР). Депутаты избирались свободным волеизъявлением граждан, но выбор как таковой отсутствовал, поскольку всем предлагалось голосовать за кандидатов "единого блока коммунистов и беспартийных". В этот "блок" попадали кандидатуры, согласованные во всех вышестоящих инстанциях и, как правило, представлявшие самую большую в социальном отношении часть электората. Так, в Ленинском районе г. Москвы, где был расположен Московский университет, традиционно выбирали студента, в Пролетарском, где находился ЗИЛ, — рабочего и т.п. Депутатская деятельность по-прежнему проходила "без отрыва от производства", за исключением сессий. На практике все решали личные качества того или иного депутата, его умение разбираться в "тонкостях" бюрократической системы, "продавить" тот или иной вопрос, наличие или отсутствие у него связей наверху. Поэтому часто депутатами становились артисты, писатели, ученые, то есть люди, которые могли "открыть дверь" любого кабинета. Система народовластия как таковая отсутствовала. Конечно, большую часть текущих вопросов, которые на практике и были самые важные (выделение жилья, обустройство социальной сферы, прокладка дорог и пр.), решали чиновники исполкомов соответствующих уровней.

Впервые в Основном законе был отражен действительный механизм власти. В статье 6 КПСС называлась "ядром политической системы". Это узаконение реальной роли партии привело к монопольному контролю первичных организаций за деятельностью предприятий и учреждений, что резко повысило значение партийного аппарата по всей вертикали, а членство в партии превратилось не просто в желательный, но и практически в обязательный фактор любой профессиональной карьеры. Такая "вынужденная" партийность стала формировать соответствующее отношение к этой процедуре, следствием чего стал рост партийных рядов при полном безразличии большинства коммунистов к происходящему.

Ряд положений Конституции, напротив, были написаны в угоду теоретическим догмам, что в ряде случаев вело к обострению социально-политической ситуации. Так, в области национальных отношений текст документа опирался на теоретическую установку о том, что нации и народности сближаются и возникает "новая общность — советский народ". Чтобы отразить процесс "сближения", авторы исключили статью о государственном языке, которая была в прежней Конституции 1936 г. Поскольку все конституции союзных республик принимались по союзному трафарету, то в них аналогичные статьи тоже должны были отсутствовать. Этот факт вызвал, например, волну открытого протеста со стороны студенчества и интеллигенции в Грузии.

Поскольку реализация гарантированных в Конституции свобод слова, печати, собраний на системном уровне не была предусмотрена, то она упиралась во множество действовавших законов и нормативных актов и, таким образом, была в действующем правовом поле неосуществима. Вместе с тем большинство взрослого населения было, конечно в различной степени, общественно активно. Эта активность носила не только формальный характер, как это часто утверждается в последние годы. В различных общественных организациях, возрастание роли которых признавалось Конституцией, концентрировалась действительная, неформальная энергия людей. Общая закономерность представляется следующей: чем дальше от политических профанаций была сфера деятельности той или иной организации, чем ближе ее задачи были связаны с реальной жизнью, тем более неформальным было участие в ней людей. Важное значение имела и возможность заработать дополнительные средства. Поэтому наиболее действенными в 1970—80-е годы оказались студенческие строительные отряды, участие в работе общества "Знание", работа в профсоюзе, связанная с летним отдыхом, участие в досуговых, спортивных, творческих и других организациях.

Конституция, таким образом, стала последней точкой в оформлении брежневской внутренней политики, установлении жесткого идеологического контроля над обществом, окончательного выхолащивания духа "оттепели", краха надежд на возможное реформирование политической системы и поворота к человеку.