Українські землі землі під владою Російської та Австрійської імперій у першій половині ХІХ 1 страница

Операция «У Лукоморья…»

– Что делать будем?

– Хрен его знает. Сам себя мужик под статью подводит.

Содержимое вещмешка впечатляло: гранаты, наркота, запечатанная в прозрачные целлофановые пакеты, и даже две пластиковые мины. Отдельно у стены стояли три фляги чистейшего медицинского спирта, выдернутые наивным хозяином из подполья. Илья был растерян не меньше своего зама. Он смотрел на добродушного гиганта, хлопотавшего у очага, на неподвижные тела бандитов, грудой лежавшие в углу заимки, и с трудом удерживался, чтобы не сплюнуть с досады.

– Может, на них запишем? – кивнул в сторону измордованных отморозков Кожевников.

– На них только списать можно,– выразительно чиркнул себе ребром ладони по горлу капитан,– а записать… потом забодаешься отписываться. Запаковать,– коротко скомандовал он.

Бойцы группы захвата действовали быстро и слаженно. Наручники защелкнулись на запястьях полуживых бандитов.

– Добро ваше в целости и сохранности, воевода,– басил меж тем гигант.– Четвертый год берегу. Даже медовухи этой дивной не коснулся. Все хозяев ждал.

– Молодец, Иван! – с самым серьезным видом кивнул Кожевников.

– Мне б твою силу воли,– поддакнул Илья, лихорадочно соображая, что же делать с этим детинушкой, вбившим себе в голову, что бойцы рамодановского спецназа и есть истинные хозяева заимки. Парень, похоже, не в себе. Сдвиг по фазе явный. Языком говорит каким‑то былинным, и одежда под стать: рубаха до колен, кушаком подпоясанная, портки сукна доброго, хоть в некоторых местах и потертые. На ногах сапоги, уж точно не кирзовые, размера этак пятидесятого. А уж ножны на боку такими брюликами отделаны, что, не будь это стразы (а другого варианта Илья просто не допускал),– до конца жизни можно не работать. И внукам и правнукам хватило бы.

– Может, он с Лукоморья? – вклинился в мысли капитана Степан.

– Нет,– решительно отмел проводник. Афанасий Никодимович поскреб свою жиденькую бороденку.– Я там всех знаю. Да и поселок‑то – одно название. Раньше в нем промысловики тусовались, а сейчас редко кто захаживает.

– Далеко до него? – полюбопытствовал Илья.

– Верст двадцать, ежели напрямки.

– А может, из скита какого сбежал? – высказал предположение Олежка Молотков.– Я вот читал, целые деревни в тайге находят. Живут себе, в ус не дуют.

– Если и сбежал, то скорее из дурдома,– буркнул Кожевников.– Придется его с собой брать. Пусть специалисты разбираются.

– Очень мило! – разозлился Илья.– Иван за нас, почитай, всю работу сделал, а мы на него в благодарность это дерьмо навесим? Затаривай назад!

Трофеи затолкали обратно в мешок и поставили рядом с флягами.

– Да вы садитесь, не в гостях, чай. Небось притомились с дороги? В ногах правды нет,– радушно предложил богатырь, мерно вращая вертел с нанизанным на него кабаном. Капли жира падали на угли и с шипением вспыхивали, отчего огонь начинал полыхать еще ярче.– Скоро трапеза поспеет. Грейтесь пока.

Бойцы скинули мокрую одежду и расположились вокруг очага. За порогом монотонно стучал дождь.

– А ведь нам здесь еще не один день загорать,– неожиданно подал голос Николай.

– Как минимум трое суток поливать будет,– подтвердил Кожевников.– На вертушку пока можно не рассчитывать.

Все задумчиво посмотрели на фляги.

– Даже не заикайтесь,– пресек возможные поползновения Илья,– вот операцию закончим…

– Да вообще‑то закончили уже,– не удержался Молотков,– спасибо Ване…

– Нет, ну действительно, поручик…

– Товарищ старший лей…

– Да какой старший? Капитан!

– О! И звездочки заодно обмоем!

Илья заерзал на скамье. В роли командира он чувствовал себя не очень уютно. Это была первая операция, проводимая под его чутким руководством, в новой должности и в новом звании. Сам он небезосновательно считал свое назначение чистейшей воды недоразумением. Того же мнения придерживалась добрая половина управления, ибо сослуживцы знали Иванова Илью Алексеевича как человека весьма несерьезного, любителя в перерывах между заданиями душевно выпить, закусить и поволочиться за юбкой. За глаза, а порой и в глаза его иначе как поручик Ржевский никто и не называл. На решение, скорее всего, повлияли великолепные бойцовские качества кандидата, умение, молниеносно сориентировавшись, найти выход из любой самой сложной ситуации и невероятное, прямо‑таки фантастическое, везение. Вот и сейчас им повезло. Преследование остатков разгромленной банды Бекаса завершилось без единого выстрела. Все бы хорошо, но вот Иван с этим чертовым складом оружия…

«Доложить все как есть,– мучительно размышлял Илья,– затаскают парня. Хороша благодарность за оказанную услугу… А тут еще эти поросята с обмывкой…» Капитан покосился на фляги, задумчиво посмотрел на Ивана, на повязанных бандитов и, почесав затылок, вопросил свой внутренний голос. «Звоночек», честно предупреждавший об опасности и не раз спасавший ему жизнь, молчал. Капитану Иванову для душевного спокойствия этого было мало. Поручику Ржевскому – выше крыши. Внутренняя борьба длилась недолго и закончилась блистательной победой Ржевского.

– Ладно,– махнул рукой Илья.– Серьезные дела решать будем опосля, а пока разрешаю слегка расслабиться.

– Вот это дело! – радостно загомонила группа захвата.

– За три дня тут с тоски сдохнуть можно, а теперь живем!

– «Слегка» я сказал! – повысил голос капитан.

– Кто спорит? – Олежка Молотков, самый юный боец группы, азартно потер руки.– Сейчас мы…

– Мы, но не ты. Охранять будешь,– расстроил его Илья,– береженого бог бережет.

– Ну вот! Опять дискриминация… Товарищ капитан, по‑моему, во вверенном вам подразделении запахло дедовщиной.

– Топай, топай,– ласково помахал ему рукой Илья.

Олежка тяжело вздохнул, подхватил автомат и пристроился с краю стола поближе к арестантам.

– Готово,– удовлетворенно прогудел Иван, потыкав огромным тесаком, чем‑то напоминающим мачете, тушу. Сунув его в ножны, он легко, не напрягаясь, как шашлык на шампуре, перенес кабана на стол.

– Разливай! – скомандовал Илья.

Застучали походные кружки. Степан расплескал по ним хмельное.

– Ну, твое здоровье, богатырь!

– Благодарствую, воевода,– с достоинством ответствовал Иван и одним махом опрокинул в себя полный ковш чистейшего неразбавленного спирта.

– Ай да витязь! – восхитился Кожевников.– Однако мы тоже не лыком шиты, еще и не так могем!

Здоровье у спецназовцев было крепкое, да и гонор на попятную идти не позволял, а потому все дружно последовали примеру гиганта, принципиально не разбавляя свои дозы водой.

– А что, Иван… как тебя там дальше‑то?

– Иван вдовий сын. Так меня кличут. Раньше, пока в силу не вошел, больше Иваном‑дураком звали. Теперь перестали почему‑то…

– Ну, это понятно,– хмыкнул капитан, покосившись на арестантов.– Так я что хотел спросить: как же ты три года здесь вытерпел? – В заимке становилось душно. Илья расстегнул гимнастерку. Тяжелый серебряный крест закачался на его груди.– Неужто к людям не тянуло?

– Тянуло, воевода,– вздохнул Иван,– да мне отсюда ходу нет.

– Почему?

– Дорога к терему Василисы моей отсель зачинается. Срок мне даден – три года, три дня и три месяца.

– Ну, это еще по‑божески,– хмыкнул Илья,– у нас бы ты за один порошочек больше получил.

– И кто тебе такой срок накрутил? – поинтересовался Степан, прицеливаясь ножом к поджаристой филейной части дикой хрюшки.

– Кощей Бессмертный,– скрипнул зубами Иван.– Перенес меня колдовством своим за тридевять земель в тридевятое царство‑государство. С тех пор и сижу я здесь, в лесах дремучих. К Василисе моей все сватается. Ужо доберусь я до него…

Группа захвата понимающе переглянулась.

«А может, и прав Степан? – мелькнуло в голове Ильи.– Ну что убогому в тайге делать?» Кожевников демонстративно развел руками. Перед глазами капитана неожиданно возникла больничная палата и мрачные дюжие санитары. Ну уж нет…

– Не тужи, Иван! – треснул Илья кулаком по столу, сердито глядя на подпрыгнувшего кабана.– Все образуется. И Василису свою найдешь, и Кощею морду набьешь. Это я тебе говорю. Мы, брат, в обиду тебя не дадим, ты, парень…

Капитан осекся. Внезапно наступившая тишина удивила и заставила его вскинуть глаза на Ивана. Лицо гиганта восторженно сияло. Земно поклонившись, он отцепил от пояса ножны с тесаком и торжественно протянул их капитану:

– Благодарствую за честь, воевода. Прими от меня подарок сей скромный и будь мне за брата старшего.

Илья торопливо поднялся, неловко поклонился в ответ, покрутил головой и, не найдя ничего лучшего, отцепил от пояса свой видавший виды десантный нож.

– Клинок этот, хоть и вид имеет невзрачный, волшебным свойством обладает. Как ни кидай его– всегда острием вперед полетит,– осипшим вдруг от волнения голосом произнес капитан.– Будем побратимами, Ваня! – И тут же утонул в горячих объятиях витязя.

– Братину хмельную сюда! – ликующе взревел Иван.– Пьют все!

Олежка Молотков проворно подставил свою кружку под черпак Степана, добровольно взявшего на себя функции разливальщика, получил от него подзатыльник и кабанью ляжку в качестве утешительного приза. С тяжелым вздохом он вернулся на свой пост, вонзил зубы в румяную корочку и с завистью уставился на пирующих. Гомон и шум за столом быстро набирали силу, ибо братский договор был подкреплен обильными возлияниями, от которых группа захвата вскоре «поплыла». Не прошло и часа, как охраннику пришлось покинуть свой пост, дабы оттранспортировать первого сломавшегося в противоположный от бандитов угол заимки.

– Процесс пошел,– пробормотал он, оттаскивая туда же второго.

Илья, как самый опытный, продержался дольше всех, но, даже «поплыв», со скамьи не падал и с умным видом внушал что‑то побратиму. Иногда, в моменты просветления, капитан ловил себя на том, что несет такую околесицу… Еще сутки назад скажи кто‑нибудь Илье, что он с умным видом будет полемизировать о тактике и стратегии боевых действий против сил противника, использующего огнеметы, плюнул бы в лицо, оборжал, а то бы и в драку полез. А вот ведь – беседует.

– …Ну п‑п‑очему обязательно в чистом поле? – слегка заплетающимся языком втолковывал капитан Ивану.– Если чудо‑юдо о трех головах п‑п‑п‑рет на тебя на форсаже, у‑у‑у‑у… – изобразил Илья, пристроив три пальца к затылку в виде короны, для большей наглядности пригнув крепкую, коротко стриженную голову к столу,– не лучше ли его в т‑т‑темный бор заманить да под заранее подпиленную лесину подвести?

– А зачем? – недоуменно хлопал глазами Иван.

– Да… ик!.. чтоб уронить ее на… ик!.. головы его дурные,– сердился на бестолкового братца своего «младшенького» Илья.– А пока у я… ик!.. ящерицы этой драной мозги просветлеют, ты уже головы две, а т‑т‑то и все три оттяпаешь.

– Не можно так, воевода,– виновато оправдывался Иван,– в битве сей чести мало. Кто потом про тебя былины слагать будет? Этак и погибнуть геройски не получится.

– Н‑н‑не получится,– соглашался Илья, кивая,– об этом… ик!.. я как‑то не подумал… А м‑м‑может, о дракончике потом былину с‑с‑сложим?

Последнее воспоминание – заботливое лицо Ивана, пытающегося посолить кабанчика кокаином из пакетика, озабоченно бормочущего при этом: «Без соли вкус совсем не тот»,– и свое горячее желание защитить брата младшего, неразумного, от этой чумы цивилизации. Отнятый у Ивана пакетик перекочевал в вещмешок боевиков, который Илья поволок из заимки, закинув по привычке автомат на плечо.

– Ты куда?

– До ветру,– соврал в стельку пьяный капитан.

– Один не ходи, здесь места топкие, гнилые…

И в ответ гордое:

– Поручику Ржевскому… ик!.. провожатые до ветру не требуются.

Тронный зал Кощея Бессмертного, вопреки общепринятому мнению, утопал в роскоши. Пол был застелен шикарным пестрым ковром гигантских размеров. Стены украшали портреты хозяина. По всему было видно, что по полотнам прошлись кисти разных художников и в разные времена. На них Кощей был изображен преимущественно в монументальных позах: верхом на коне (и без коня), попирающий гору человеческих черепов (или черепков), и так далее. Чаще всего Кощей любовался картиной, где недотрога Василиса Премудрая ласкается к нему, удобно пристроившись на его костлявых коленях. Сам Кощей гордо восседает на троне и что‑то презрительно цедит сквозь зубы Ивану, раболепно склонившемуся перед ним в низком поклоне.

– И чего ей не хватает? – Подав вперед нижнюю челюсть с редкими желтыми зубами, Кощей аккуратно выдавил прыщик. На сухой, пергаментной коже с зеленоватым отливом появилось едва заметное бурое пятнышко. Старательно припудрив его, Кощей выпятил тощую грудь и задрал подбородок кверху. Отражение в зеркале послушно приняло ту же позу.– Не косой, не рябой,– продолжил Кощей,– так какого ж ей еще надобно? – И внезапно, вскинув руку вверх, завыл дурным голосом:

Богатств у меня не мерено,

Да и силушкой не обижен я.

Захочу, покорю всю вселенную,

Стоит знак подать слугам верным мне.

– Тьфу! – Отражение Кощея заколебалось, пошло волнами и, покрывшись голубым туманом, исчезло.– Расхвастался, старый хрыч! Мало того, что я каждый день твой скелет отражать обязано, так еще и концерты кошачьи терпеть должно? Не буду! В бадейку с водой любуйся на мощи свои облезлые.

– А договор? – возмутился Кощей. В руках у него материализовалась пачка бумаг, из которой он торопливо выдернул нужный лист и потряс им перед потухшим стеклом. В глубине темной поверхности стоящего у стены на манер трюмо зеркала мелькнул чей‑то сердитый глаз.

– А чихать я на него хотело.

– Это как? – опешил от такой наглости Кощей.

– А вот так! – отрезало зеркало.– И убери от меня подальше эту филькину грамоту. Тоже мне договор! – фыркнуло малиновым всполохом стекло.– Одни обязанности… а права где? На все государство ни одного юриста. Так что ты сначала законы издай, референдум проведи, конституцию прими… в чтениях там разных.– Из стекла вспучились вдруг гигантские губы.– И только когда мой адвокат проверит эту туфту на соответствие с основными положениями конституции, я, возможно, соизволю рассмотреть все претензии Вашего Бессмертия в рамках данного договора!!! – проорал зеркальный рот и с хрустальным звоном захлопнулся.

Кощей испуганно отпрыгнул от взбесившегося трюмо, споткнулся о маленького, толстенького человечка с огромным животом и щеками и покатился по ковру по направлению к трону. Сразу стало понятно, почему местные дизайнеры положили такой толстый и пушистый ковер. Благодаря его прекрасным амортизирующим свойствам стук костей был почти не слышен.

Торопливо взобравшись на трон, выточенный из цельного куска черного мрамора, Кощей рискнул огрызнуться:

– Скажи спасибо, что я такой отходчивый, а то бы как дал в глаз!

– Сам дурак.– Этой репликой зеркало свернуло дебаты и заткнулось окончательно.

– Потакаете вы им, Ваше Бессмертие, распустили слуг нерадивых, избаловали.

– Истину глаголешь, Соловушка. Пользуются моей добротой все кому не лень. И поносят, ироды, оскорбляют всячески,– закручинился Кощей.– Василиса мне три года мозги пудрит. Все по увальню сохнет – Иванушке. Вот скажи мне, варнак, почему самые красивые девки в дураков непутевых влюбляются? Чем я ей не хорош? И силен, и богат, а она от меня все воротится. Ведь силком мог взять…

– Ну и взял бы давно, не пойму я тебя что‑то, Кощеюшко,– в недоумении развел руками Соловей‑разбойник.

– Темнота. А чувства, чувства‑то как же? Порывы светлые? Она полюбить меня должна за нрав мой кроткий да терпение ангельское…

Монолог влюбленного Кощея утонул в гомерическом хохоте. Зеркальная поверхность трюмо ходила ходуном, корчась от смеха.

– Расколочу! – взревел взбешенный Кощей. Зеркало продолжало корчиться, но уже беззвучно.

– Не утруждайте себя, Ваше Бессмертие,– засуетился Соловей‑разбойник,– я щас свистну, и от этой вредины только осколочки останутся.– Соловей со всхлипом втянул в себя воздух. Щеки его раздулись, глаза выпучились…

– Не сметь! – взвизгнул Кощей.– Экземпляр уникальный. Где другой такой найдем?

С тихим свистом проколотой шины грудь разбойника медленно опала.

– Уникальный… Я, может, тоже уникальный,– набычился Соловей,– а кто ценит? Все косятся… детишек малых мной пугают… А я, может, только снаружи такой страшный, а внутри желтенький и пушистый… Уйду я от тебя, Кощей, в тридевятое царство.

– И чем заниматься там будешь? – ехидно осведомился Кощей.

– В ансамблею поступлю.

– Куда‑куда?

– В ансамблею… Свистом художественным заниматься буду.

– Твоя работа? – подпрыгнул на троне Кощей, стремительно повернувшись к зеркалу.– Знаешь, как это называется? – Острый костлявый палец Кощея Бессмертного выстрелил вверх, будто вознамерился пронзить потолок.– Несанкционированный допуск посторонних лиц к секретной информации!

– Ух ты,– завистливо протянул Соловей‑разбойник, почесывая затылок,– мне бы так…

Зеркало, подавленное эрудицией шефа, пришибленно молчало. Воодушевленный моральной победой Кощей поспешил развить успех.

– Терем ненаглядной моей,– бросил он короткий приказ.

– Как представить изволите? Вид сверху, сбоку, спереди аль в разрезе? – не удержавшись, опять съязвило зеркало.

– Не умничай!

Зеркало замерцало. По темной поверхности вновь покатились голубые волны.

– Ну, скоро ты там? – нетерпеливо заерзал на троне Кощей.

– Отстань. Видишь, настраиваюсь? Координатную сетку на местность накладываю. В данный момент идет поиск объекта. Не мешай работать.

Похоже, зеркало решило показать, что и оно не лыком шито. Кощей недовольно крякнул, но промолчал. Тем временем волны успокоились, и на поверхности зеркала установился штиль. Голубизна становилась все прозрачней и прозрачней, и вот уже сквозь нее проступили контуры посада Василисы Премудрой. Изображение стремительно наливалось красками, наполнялось жизнью. У резного терема хозяйки посада царила предпраздничная суета. Как угорелые сновали взад и вперед сенные девки. На огромное блюдо, покрытое затейливо расшитым рушником, два дюжих пекаря водружали гигантский каравай, украшенный сверху внушительного размера солонкой. Сама Василиса дирижировала хором мальчиков: разучивалась кантата по случаю возвращения Ивана вдовьего сына в терем суженой.

– Готовятся,– прошипел Кощей,– каждый денек считала, змея подколодная.

– Чего это они? – полюбопытствовал Соловей‑разбойник.

– Ваньке, увальню деревенскому, неграмотному да неотесанному, встречу готовят,– мрачно ответил Кощей.– Ну ничего, ужо вы у меня попляшете, вот только последнюю зарубку сделаете.

В этот момент к Василисе подошел старый седоусый воин. Сняв шелом, почтительно поклонился и протянул ей кинжал с изящной рукояткой в виде золотой змейки, держащей во рту кроваво‑красный рубин. Радостно вспыхнув, Василиса схватила кинжал и подбежала к частоколу из сорока столбов, испещренному многочисленными зарубками. Последний сороковой столб имел всего лишь две отметины.

– Вот оно… – Кощей Бессмертный аж привстал от нетерпения, нервно потирая руки.– Ну, милая, давай,– азартно прошептал он. Внезапно Василиса Премудрая повернула голову и, взглянув в упор на Кощея Бессмертного, шаловливо высунула язычок и рассмеялась.

– Не нукай, не запряг,– озорно пропело ее изображение. И Василиса смело погрузила нож в мягкую древесину. В безоблачном небе яростно полыхнула молния. Грянул гром, и вот уж не Василиса Прекрасная, а страшный лесной зверь – огромная бурая медведица, оскалив жуткую пасть с острыми желтыми клыками, ревет Кощею в лицо:

На погибель свою

Ты затеял войну

С Василисою…

И вновь полыхнула молния, сопровождаемая оглушающими раскатами грома, в котором утонули последние слова Василисы Премудрой. Зеркало выгнулось дугой и потухло.

– Она знала… – прошептал пораженный Кощей.– Ах, какая женщина, какая женщина… Нет, я должен… просто обязан на ней жениться… Соловей!

– Здеся я, Ваше Бессмертие.– Соловей‑разбойник попытался вытянуться по стойке «смирно».

– Иван до терема дойти не должен! – Окинув критическим взглядом своего солдата, Кощей с сомнением покачал головой: – Не, один не потянешь. Лиха Одноглазого с собой возьмешь.

Нараспев прочитав заклинание вызова, Кощей щелкнул пальцами, и в тронном зале появился маленький, пришибленный, сгорбленный мужичок в старом, неоднократно залатанном платье. Покрытый струпьями, лишаями и перхотью, он распространял вокруг себя невыносимое зловоние давно не мытого тела. Один его глаз скрывала широкая черная повязка наискось, другой он медленно поднимал на Кощея Бессмертного.

– Не сметь на меня смотреть! – Кощей поспешно ретировался под прикрытие трона.

Под сводами зала прошелестел тихий, жалобный стон.

– Зачем звали, Ваше Бессмертие?

– Ты вот что, болезный… ты… это… того… к стеночке поближе…

– Уже стою, Ваше Бессмертие.

– Да к нам, извиняюсь… тылом…

– Уже повернулся, Ваше Бессмертие.

– Ну и умничка, вот так вот и стой… пока… до особого, так сказать, распоряжения… да.– Кощей осторожно выглянул из‑за трона. Бедовый глаз Лиха Одноглазого изучал картину, на которой Его Бессмертие стоял на вершине горы, сложенной из черепов.

Кощей облегченно вздохнул.

– Диспозиция у вас, значит, такая будет, ребятушки,– сообщил он, обращаясь преимущественно к Соловью‑разбойнику.– Зерцало! А ну‑ка высвети нам все тропки к терему Василисы Премудрой, что от северных границ царства‑государства моего начало берут.

Зеркало с подозрительной расторопностью вспыхнуло вновь и нарисовало на стекле что‑то отдаленно напоминающее географическую карту. Кощей Бессмертный с опаской ткнул пальцем в тонкую ниточку дороги и, убедившись, к своему удивлению, что палец остался цел, окончательно воспрянул духом.

– Ивашке, кроме как по этой дорожке, другого пути нет, да вот беда – чисто поле вокруг, где одолеть богатыря не каждому дано. Значит, что?

– Что? – тревожно спросил Соловей‑разбойник.

– Засаду будем делать. Как только дорожка в лесочек нырнет.

– Так их тут три. На какой залегать‑то будем?– заволновался Соловей‑разбойник. Дорога действительно расходилась на три тропинки, которые, причудливо петляя, углублялись в редкий лесок, выныривая уже у посада Василисы Премудрой.

– На центральной, конечно,– противно захихикал Кощей.– Витязи – они ленивые, привыкли ходить короткой дорожкой. Ну а чтоб не заблудился родимый, мы ему камешек путеводный подкинем. За дело, славные воины мои! Жду вас с победой.– Кощей Бессмертный щелкнул пальцами, одним махом переправив своих слуг в зону предполагаемых военных действий. Исчезновение Лиха Одноглазого сопровождалось грохотом упавшей картины, которую он перед этим терзал своим страдальческим оком. Вместе с картиной упал и изображенный на ней Кощей. Теперь он лежал вверх тормашками у подножия горы, наполовину засыпанный плотоядно оскаленными черепами.

Неглубокая яма у корней корявой березки привлекла внимание Ильи. «Лучше места не сыскать,– мелькнуло в затуманенных мозгах бравого капитана,– закидаю валежником. До утра никуда не денется». Он уже собрался было скинуть мешок, как вдруг что‑то с силой дернуло его за пояс. Илья обиделся и провел великолепный хук с разворота в сторону невидимого противника, но в связи с отсутствием оного кулак, лихо нокаутировав несколько капель дождя, увлек командира группы захвата за собой. Вода в луже оказалась холодной, через пару минут капитан решил ее покинуть, но стоило ему принять вертикальное положение, как неведомая сила вновь повлекла его вбок. Опустив глаза, Илья обнаружил виновника всех этих безобразий. Им оказался подарок названого брата. Тесак рвался из ножен, дергая за брючный ремень капитана.

– Э нет, меня голыми руками не возьмешь.– Облюбованная упившимся в зюзю воякой березка послужила надежным якорем.– Не балуй,– строго сказал Илья подарку и…

Резкий переход от дождливой теплой ночи к жаркому ясному дню Илья ощутил не сразу. Березка, в тот момент выступавшая в роли третьей точки опоры, вдруг куда‑то исчезла, и капитан, повинуясь законам физики, покатился по пологому склону непонятно откуда взявшегося оврага. Отпустив в адрес Ньютона, придумавшего такие идиотские законы, пару нелестных замечаний, он попытался подняться. Попытка была сорвана догнавшим его вещмешком. Этот возмутительный факт так обидел Илью, что он немедленно занялся воспитательной работой. Однако пинать мешок в горизонтальном положении ему показалось неудобным, и он предпринял повторную попытку принять вертикальное. Вот тут‑то до него и дошло. Несмотря на то что капитан был ну, можно сказать, никакой, это открытие заставило его сесть на многострадальный вещмешок и задуматься. От роденовского мыслителя в тот момент его отличала лишь пара мелких деталей: одет он был по последнему писку спецназовской моды, и подбородок опирался не на кулак, а на дуло автомата. Напротив его носа неподвижно зависла стрекоза, удивленно рассматривая своими выпуклыми фасеточными глазами невиданного доселе мокрого пятнистого зверя, ловко замаскировавшегося на фоне зеленой травы.

– Будем рассуждать трезво.– Сраженная спиртным духом наповал стрекоза отлетела метра на два, судорожно вцепилась в белую ромашку и, не удержавшись, шмякнулась на землю.– Одно из двух: или какой‑то козел законы природы рушит, или у меня глюки.

На решение этой дилеммы много времени не потребовалось, и через какие‑то жалкие полчаса Илья был твердо уверен, что виноват все‑таки козел, ибо капитан быть виновным не может по определению, так как он начальник. А начальник, как известно, всегда прав, что зафиксировано во всех должностных инструкциях. Солнышко меж тем припекало все сильнее, и Илья немедленно занялся решением очередной проблемы – найти тень. По счастью, всего в двадцати шагах, на другой стороне оврага, росла в гордом одиночестве довольно приличных размеров ель. Однако добраться до нее, используя лишь две точки опоры, оказалось не так‑то просто. Но капитан со свойственной ему энергией перекинул за спину автомат с вещмешком и пошел на штурм, используя все четыре. На беду Ильи, правый склон оврага был гораздо круче левого, как только эта крутизна становилась максимальной, вещмешок перетягивал, и доблестный капитан кубарем возвращался к начальной точке подъема. С вершины ели за его героическими усилиями наблюдали две маленькие симпатичные белочки.

– Ты думаешь, это он?

– А то кто же?

– Махонький он какой‑то.

– Да какой еще дурак акромя Ивана будет вот так напролом переть? Не, точно он.

Скатившись на дно оврага в третий раз, окончательно рассвирепевший Илья выхватил из мешка трофейную гранату и швырнул ее в неподатливый склон. Грохот взрыва смешался с испуганным писком белочек. Дерево опасно наклонилось и через секунду съехало вниз вместе с огромным пластом земли, окончательно рухнув уже рядом с Ильей. Две стремительные юркие тени прыгнули на спину капитана, пощекотав последнего острыми коготками, и метнулись прочь. Меланхолично почесав спину, Илья удобно пристроился в тенечке между мохнатыми лапами поверженной ели и спокойно заснул.

– Ну что, Парашка, он? – задыхаясь от быстрого бега, спросила первая белочка.

– Он, Малашка, он,– запаленно дыша, ответила вторая.– Но почему он такой махонький?! – отчаянно воскликнула она.

– Значит, укатали сивку крутые горки,– сердито оборвала подругу Малашка,– может, он там на энтой… как ее… диете три года сидел. Доложим все, как было, и пусть теперь у Василисы об ем головка болит. На то она у нас и Премудрая,– хихикнула почему‑то первая белочка.

– Ничего, вот Ваня с Кощеем разберется, Василиса его откормит. А ты глянь, Малаш, махонький‑то он махонький, а силенок едва ли не поболе стало. Ить одним камушком, во‑о‑о‑т такусеньким, таку лесину своротил. Вот хозяйка радоваться‑то будет…

– Ох и глупая ты у нас, Парашка. Лучше б он тама, в тридевятом царстве, ума поднакопил. Куды уж ему с энтим камешком супротив Кощея переть. Одна надежа – Василиса своими хитростями подсобит, а не то так и будем до конца жизни по веткам прыгать.

Белки влетели в лес, взметнулись на ближайшую сосну и понеслись на доклад, совершая головокружительные прыжки с ветки на ветку в сторону посада Василисы Премудрой.

– Это саботаж! – Кощей нервно дернул себя за полы черного сюртука, вперив гневный взор в зеркало.

– Да нет его в твоем царстве‑государстве,– устало проворчало зеркало.– Вот, смотри, смотри… – На зеркальной поверхности замелькали картины северных границ Кощеева царства.– Видишь, войско твое верное в засаде сидит.

Почти на самой верхушке сосны, росшей в десяти шагах от тропинки, тесно прижавшись к смолистому стволу, сидел Соловей‑разбойник. Правой рукой прикрывая от солнца выпученные от напряжения глаза, он старательно глядел вдаль. Лихо Одноглазое пристроился в кустах на противоположной стороне дороги, но маскировка его оставляла желать лучшего. Кусты вокруг него поникли, листья пожухли и один за другим падали на землю, избегая почему‑то касаться самого виновника их преждевременной гибели.