КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Природа языка символов
Допустим, вы хотите объяснить кому‑то, чем отличается на вкус белое вино от красного. На первый взгляд, это очень просто. Вы очень хорошо представляете себе это отличие; так почему же должно быть нелегко объяснить это другому? Тем не менее оказывается невероятно трудно выразить это ощущаемое на вкус отличие словами. И вы скорее всего в конце концов скажете: «Послушай, я не могу тебе это объяснить. Лучше попробуй красное вино, а потом белое, и сам поймешь, в чем разница». Вы без труда найдете слова, чтобы объяснить устройство любой сложнейшей машины, но слова покажутся бесполезными, когда понадобится описать простое вкусовое ощущение. Не сталкиваемся ли мы с такой же трудностью, когда пытаемся объяснить, что мы чувствуем? Возьмем, например, состояние, когда мы испытываем чувство потерянности, опустошенности, когда все представляется в сером цвете, мир пугает, хотя на самом деле никакой опасности нет. Вам хочется рассказать о вашем состоянии другу, но вы вновь и вновь ловите себя на том, что с трудом подбираете слова, и в конце концов видите, что ничего из сказанного вами не годится для того, чтобы передать многочисленные оттенки вашего состояния. Ночью вам снится сон. Вы видите себя на окраине какого‑то большого города перед самым рассветом, улицы пустынны, ездят лишь молочные фургоны, дома выглядят убого, все вокруг чужое, вам не на чем добраться до знакомых мест, откуда вы, должно быть, сюда попали. Когда вы просыпаетесь и вспоминаете свой сон, вы вдруг осознаете, что во сне испытывали именно это чувство потерянности и серости, о котором накануне пытались рассказать своему другу. Перед вами предстала всего лишь картина, и вы наблюдали ее менее секунды. И все же эта картина гораздо живее и точнее передает ваше состояние, чем рассказ о нем. Картина, которую вы видите во сне, есть символ того, что вы чувствуете. Что такое символ? Символ часто определяют как «нечто, служащее обозначением чего‑то другого». Это определение кажется довольно неудачным, но тем не менее оно приемлемо, если речь идет о символах, связанных с ощущениями: зрительными и слуховыми, обонятельными, осязательными, обозначающими «нечто», выражающее наше внутреннее состояние, чувство или мысль. Такой символ – это нечто, находящееся вне нас и символизирующее нечто внутри нас. Язык символов – это язык, посредством которого мы передаем наше внутреннее состояние так, как если бы оно было чувственным восприятием, как если бы оно было чем‑то таким, что мы делаем, или чем‑то, что делается с нами в окружающем материальном мире. Язык символов – это язык, в котором внешний мир есть символ внутреннего мира, символ души и разума. Если считать, что символ есть «нечто, обозначающее нечто другое», возникает принципиальный вопрос: «В чем заключается специфическая взаимосвязь между символом и тем, что он символизирует?» Отвечая на этот вопрос, можно выделить три типа символов: условные, случайные и универсальные. Из них только последние два типа выражают внутренние состояния так, как если бы они представляли собой нечто, воспринимаемое органами чувств, и только они содержат в себе элементы языка символов. Сейчас это станет понятно. Условные символы – наиболее известный тип символов, поскольку мы используем их в повседневном языке. Если мы видим слово «стол» или слышим «стол», буквы с‑т‑о‑л обозначают нечто другое. Они обозначают предмет – стол, – который можно увидеть, потрогать и использовать. Какая связь между словом «стол» и предметом «стол»? Есть ли между ними какая‑либо внутренняя связь? Очевидно, нет. Сам предмет не имеет ни чего общего со звуковым комплексом «стол», и единственной причиной того, что это слово символизирует этот предмет, является условное соглашение называть этот предмет именно таким именем. Мы узнаем об этой связи в детстве, когда постоянно слышим это слово в связи с этим предметом, и в конце концов у нас формируется устойчивая ассоциация, и мы не задумываясь отыскиваем для этого предмета нужное название. В то же время есть слова, вызывающие не только условные ассоциации. Когда мы, например, говорим «фу‑у», то движением губ как бы быстро разгоняем воздух. Так мы с помощью рта выражаем отвращение. Таким быстрым рассеиванием воздуха мы имитируем и этим самым выражаем свое желание отогнать что‑то от себя, избавиться от чего‑то. Здесь, как и в некоторых других случаях, символ внутренне связан с чувством, которое он символизирует. Но даже если предположить, что первоначально происхождение многих или даже всех слов отражало некую подобную внутреннюю связь между символом и тем, что он символизирует, когда мы овладеваем языком, большинство слов уже лишено для нас этого значения. Слова – не единственный пример условных символов, хотя и самый известный и распространенный. Условными символами могут быть и образы. Например, флаг может быть знаком какой‑то страны, но при этом особый цвет флага не связан с самой страной, которую он представляет. Условно принято, что цвета служат обозначением определенной страны, и мы переводим зрительный образ флага в понятие этой страны опять же на основе условно сформированной ассоциации. Некоторые образы – символы – не совсем условные. Например, крест. Крест может быть просто условным символом христианской церкви, и в этом смысле он не отличается от флага. Но специфическое содержание это го образа, связанное со смертью Христа и, кроме того, с взаимопроникновением плоскостей материи и духа, переносит связь между символом и тем, что он символизирует, за пределы простой условности. Случайный символ – прямая противоположность условному символу, хотя у них есть одно общее: отсутствие внутренней связи между самим символом и тем, что он символизирует. Допустим, с кем‑то произошло в каком‑то городе что‑то неприятное. Когда человек услышит название этого города, он сразу же свяжет его с неприятным переживанием, точно так же, как он связал бы его с ощущением радости, если бы ему в этом городе было хорошо. Совершенно очевидно, что в городе, как таковом, нет ничего ни удручающего, ни радостного. Именно личный опыт человека, связанный с этим городом, превращает его в символ того или иного настроения. Такая же реакция может возникнуть в связи с каким‑то домом, улицей, одеждой, пейзажем – с чем угодно, что однажды было связано с определенным настроением. Нам может, например, присниться, что мы попали в какой‑то город. На самом деле во сне может не быть никакой связи между городом и каким‑то особым настроением, мы видим только улицу или даже знаем только название города, мы спрашиваем себя, почему мы вдруг подумали во сне об этом городе, и, возможно, обнаруживаем, что, засыпая, испытывали чувства, похожие на те, которые символизирует для нас этот город. Образ, явившийся в сновидении, представляет это настроение, город «обозначает» чувства, когда‑то там испытанные. Здесь связь между символом и символизируемым переживанием абсолютна случайна. В отличие от условных символов случайный символ не может быть одним и тем же у разных людей, поскольку связь между событием и символом устанавливает сам человек. Поэтому случайные символы редко используются в мифах, сказках или художественных произведениях, созданных на языке символов, поскольку они не несут в себе никакого сообщения, разве что автор снабдит каждый символ длинным комментарием. Но в снах случайные символы встречаются часто, и ниже я объясню, как их понимать. Универсальные символы – это такие символы, в которых между символом и тем, что он обозначает, есть внутренняя связь. Мы уже приводили пример сна об окраине города. Чувство, возникшее при виде пустынного, незнакомого, убогого пейзажа, в самом деле в значительной степени связано с состоянием потерянности и тревоги. Верно также и то, что, если бы мы никогда не бывали на окраине города, мы не смогли бы пользоваться этим символом, точно так же, как слово «стол» не имело бы для нас смысла, если бы мы никогда не видели стола. Этот символ имеет смысл только для городских жителей и бессмыслен для принадлежащих к культуре, где нет больших городов. Между тем в основе многих универсальных символов лежат переживания, которые испытывал каждый. Возьмем, например, символ, связанный с огнем. Мы зачарованно смотрим на горящий очаг, и на нас производят впечатление конкретные свойства огня. Прежде всего, это его подвижность. Он все время меняется, все время находится в движении, и тем не менее в нем есть постоянство. Он остается неизменным, беспрерывно меняясь. Он производит впечатление силы, энергичности, изящества и легкости. Он как бы танцует, и источник его энергии неисчерпаем. Когда мы используем огонь в качестве символа, мы описываем внутреннее состояние, характеризующееся теми же элементами, которые составляют чувства, испытываемые при виде огня; состояние энергичности, легкости, движения, изящества, радости – в этом чувстве доминирует то один, то другой из этих элементов. В каком‑то отношении сходен с этим и в то же время отличен от него символ, связанный с водой – морем или рекой. Здесь тоже есть сочетание изменчивости и постоянства, непрерывного движения и все же – постоянства. Мы также отмечаем такие свойства, как подвижность, непрерывность, энергичность. Но есть отличие: огонь – это удаль, быстрота, возбужденность, а вода – спокойствие, неторопливость и устойчивость. В огне есть элемент неожиданности, в воде – элемент предопределенности. Вода тоже символизирует подвижность, но это нечто более «тяжелое», «неторопливое»; оно скорее успокаивает, чем возбуждает. Неудивительно, что явления физического мира могут адекватно отражать внутреннее состояние, материальный мир может служить символом мира духовного. Всем известно, что тело отражает внутреннее состояние. Когда мы разгневаны, кровь бросается в голову и мы краснеем, а от страха, напротив, бледнеем; когда мы сердимся, сердце бьется сильнее; когда радуемся, общий тонус тела совсем иной, чем в неприятные минуты. Наше настроение настолько точно отражается в выражении лица, и чувства, которые мы испытываем, – в жестах и движениях, что окружающие лучше распознают наше состояние по мимике и жестам, чем по словам. В самом деле, тело – это символ, выражающий наше внутреннее состояние, а не аллегория. Глубокое и истинное чувство и даже любая искренняя мысль отражаются во всем нашем организме. Для универсального символа характерна та же связь между душевным и физическим переживанием. Некоторые физические явления по своей природе вызывают определенные чувства и мысли, и мы выражаем эмоциональные переживания на языке физических состояний, то есть символически. Универсальные символы – единственный тип символов, в которых связь между символом и тем, что он символизирует, не случайна, а внутренне присуща самому символу. В основе этого лежит ощущение тесной связи между чувством или мыслью, с одной стороны, и физическим состоянием – с другой. Такой символ можно назвать универсальным, потому что эта связь воспринимается всеми людьми одинаково; это отличает универсальные символы не только от случайных, которые по своей природе индивидуальны, но и от условных символов, сфера распространения которых ограничена группой людей, принявших те же соглашения. В основе универсальных символов – свойства нашего тела, ощущений и разума, характерные для каждого человека и, таким образом, не ограниченные одним индивидом или группой людей. Именно язык универсальных символов и есть единственный общий язык, созданный человечеством, тот язык, который люди забыли прежде, чем он смог стать универсальным условным языком. Нет надобности говорить о генетической предопределенности, чтобы объяснить универсальный характер символов. Каждый человек, тело и разум которого «устроены» так же, как у всего остального человечества, благодаря этим общечеловеческим свойствам способен говорить на языке символов и понимать его. Нам не нужно учиться плакать, когда мы расстроены, или краснеть, когда рассержены; эти реакции присущи всем людям, независимо от расы или каких‑либо других особенностей. Так же и язык символов: его не надо учить, его распространение не ограничивается какими‑то группами людей. Об этом свидетельствует тот факт, что на языке символов создаются мифы и сны во всех куль турах, от так называемых первобытных до высокоразвитых, таких, какими были Древний Египет и Греция. Кроме того, символы, используемые в этих различных культурах, обнаруживают поразительное сходство, поскольку все они восходят к основным ощущениям и эмоциям, которые испытывают все люди. Еще одним подтверждением служат про веденные недавно эксперименты, в которых люди, ничего не знающие о теории толкования снов, под гипнозом без труда истолковывали символы в своих сновидениях. Когда же их просили объяснить то же самое после того, как они вышли из гипнотического состояния, они с недоумением говорили: «Наверное, это ничего не значит, это какая‑то бессмыслица». По поводу сказанного выше следует, однако, сделать одну оговорку. Значение некоторых символов может различаться в соответствии с их различной значимостью как реалий в разных культурах. Например, функция и значение солнца различны в северных и тропических странах. В северных странах, где воды в избытке, рост всего живого зависит от солнечного света. Солнце здесь – любящая, защищающая сила, дающая тепло и жизнь. На Ближнем Востоке, где солнце греет намного сильнее, это опасная сила, от нее даже исходит угроза, которой человек должен противостоять, в то время как вода воспринимается как источник жизни и главное условие роста всего живого. Здесь можно говорить о диалектах всеобщего языка символов, определяемых различиями в условиях жизни. Этим и объясняется, почему в разных регионах некоторые символы имеют разные значения. Другой особенностью языка символов, лежащей в иной плоскости, чем «диалекты», является то, что многие символы имеют не одно значение, в зависимости от различных переживаний, которые ассоциируются с одним и тем же физическим явлением. Возьмем снова символ, связанный с огнем. Огонь в очаге вызывает ощущение жизни, тепла и удовольствия. Но когда мы видим дом или лес в огне, у нас возникает чувство опасности и страха, беспомощности человека перед стихией. Таким образом, огонь может символически выражать как ощущение жизни и радости, так и чувство страха, беспомощности или отражать склонность человека к разрушению. Так же обстоит дело и с символом, связанным с водой. Вода может быть огромной разрушительной силой во время шторма или когда разлившаяся река затопляет берега. Поэтому она может быть как символом ужаса и хаоса, так и символом покоя и умиротворенности. Еще одной иллюстрацией этого принципа может быть символ долины. Долина между горами может вызывать чувство безопасности и покоя, защищенности от всякой угрозы извне. Но ограждающие горы могут также означать стены, которые не позволяют выбраться из этой долины, и, таким образом, долина становится символом изоляции, заточения. Каждое конкретное значение символа можно определить только исходя из общего контекста, в котором он возник, и с учетом доминирующих переживаний человека, использующего этот символ. Мы вернемся к этому вопросу, когда будем рассматривать символический характер снов. Хорошим примером функции универсального символа может служить записанная на языке символов история, известная почти каждому в западной культуре, – книга Ионы. Было к Ионе слово Господне: Бог повелел ему идти в Ниневию и проповедовать ее жителям, чтобы они перестали творить злодеяния, иначе они должны будут погибнуть. Иона не мог не слышать голос Бога, ведь он был пророком. Но он пророк против своей воли: зная, что ему надлежит делать, он тем не менее пытается ослушаться Бога (или, можно сказать, голоса своей совести). Это человек, который равнодушен к другим людям. Он охотно подчиняется закону и порядку, но лишен способности любить[3]. Как в этом библейском рассказе отражено то, что происходит в душе Ионы? Иона пришел в Иоппию и сел там на корабль, отправлявшийся в Фарсис. В открытом море вдруг сделалась великая буря, корабельщики устрашились, а Иона спустился во внутренность корабля и крепко заснул. Моряки, решив, что, вероятно, Бог послал бурю, чтобы наказать одного из тех, кто был на борту, разбудили Иону, и он объявил им, что пытался бежать от повеления Господня. Иона сказал, что бы они бросили его в море, и тогда буря сразу утихнет. Моряки (преодолев жалость и испробовав другие способы спасения) в конце концов бросили Иону в море, и море тут же утихло. Иону проглотил большой кит, и он провел в его чреве три дня и три ночи. Он молил Бога освободить его из плена, и по велению Бога кит извергнул Иону на сушу; Иона пошел в Ниневию и исполнил волю Бога и тем самым спас жителей города. Рассказ написан так, что кажется, будто эти события происходили на самом деле. Тем не менее он написан на языке символов, и все события – не что иное, как символы, выражающие внутреннее состояние героя. Здесь есть определенная цепочка действий‑символов, следующих один за другим: взойти на корабль, спуститься в его внутренность, заснуть, попасть в море, попасть во чрево кита. Все эти символы выражают одно и то же внутреннее состояние: защищенности и изоляции, надежного избавления от общения с другими людьми. То, что выражают эти символы, можно передать и другим символом: плод в утробе матери. Внутренность корабля, глубокий сон, море, чрево кита – все эти образы выражают одно и то же внутреннее состояние: сочетание защищенности и изоляции, хотя в реальной действительности это совершенно разные явления. Внешне события рассказа развиваются в пространстве и во времени: сначала Иона спустился в трюм, потом заснул, потом его бросили в море, потом его проглотил кит. Одно событие происходит вслед за другим, и, хотя некоторые из них явно неправдоподобны, весь рассказ логически согласован во времени и в пространстве. Но если понять, что автор хотел передать не последовательность внешних событий, а внутреннее состояние человека, разрывающегося между своей совестью и желанием уйти от своего внутреннего голоса, то становится ясно, что различные действия, следующие одно за другим, выражают одно и то же состояние героя, а развертывание событий во времени выражает нарастание одного и того же чувства. Пытаясь уклониться от исполнения своего долга по отношению к ближним, Иона изолирует себя все больше и больше, пока наконец во чреве кита этот элемент защищенности не сменяется элементом заточения, и он уже не может этого вынести и вынужден молить Бога, чтобы Бог освободил его из плена, куда он сам себя заточил. (Такой механизм очень характерен для неврозов. Человек принимает какую‑то установку, которая должна защитить его от опасности; но потом эта установка перерастает границы своей первоначальной функции защиты и превращается в симптом невроза, от которого человек старается освободиться.) Так, бегство Ионы к спасительной изоляции кончается страхом перед заточением, и он начинает свою жизнь вновь с того момента, когда он попытался пуститься в бегство. Между видимой и скрытой логикой рассказа есть еще одно различие. В основе видимой логики – причинная связь внешних событий. Иона хочет уйти в море, потому что он хочет бежать от Бога, он засыпает, потому что устал, его выбрасывают за борт, потому что считают, что из‑за него разыгралась буря, его проглатывает кит, потому что в море водятся киты, которые едят людей. Каждое событие обусловлено каким‑то предыдущим событием. (Заключительная часть рассказа нереалистична, но не лишена логики.) Но скрытая логика событий совсем иная. Различные события связаны друг с другом по ассоциации с одним и тем же внутренним состоянием. То, что кажется причинно‑следственной цепочкой внешних событий, есть выражение смены состояний души, находящихся между собой в ассоциативной внутренней связи. Эта связь так же логична, как и последовательность внешних событий, но это уже другая логика. Мы сможем яснее представить себе суть этой логики – логики языка символов, – обратившись к анализу природы сновидений.
III
|