Андре Мальро «УСЛОВИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ

(1933)
Дамы и господа, вот и настал момент, которого все вы с нетерпением ждали, – топ 5 XX века! На пятой позиции стоит Андре Мальро (1901–1976) с его «Условиями человеческого существования» (Гонкуровская премия за 1933 г., Пантеон в 1995 м).

1927 год: мы находимся в Шанхае в период китайской революции. Молодой убийца пронзает кинжалом мирно спящего человека: сразу вспоминается сцена в душе из «Психоза», с той лишь разницей, что там была пластиковая занавеска, а здесь москитная сетка. Чан Кайши захватывает власть. Очень скоро коммунизм выявляет свои первые противоречия: режим установили во имя защиты человека, но для того, чтобы он держался, нужно истязать людей. Эта дилемма воплощена в нескольких главных персонажах, вот они: революционный вождь гуманист Кио Гизор, террорист одиночка Чен, Катов (русский Жан Мулен ), Геммельрих, трусливый бельгиец, который кончит героем, циничный капиталист Ферраль, игрок и мифоман Клаппик. В общем, Чан Кайши быстренько делает разворот на сто восемьдесят градусов, а всю шайку коммуняк предоставляет укокошить китайцам при поддержке французских империалистов. Вам кажется, что это сложновато? Нормально: так оно и есть.
Все эти человечки барахтаются в своей человечности; одновременно и щедрые, и отвратительные, великолепные и смехотворные, сильные и беспомощные, они суетятся, как муравьи, пытаясь существовать, придать смысл своей жизни и смерти своих товарищей. «Условия человеческого существования» – это приключенческий роман, но, главное, это роман ангажированный, роман обманутого идеализма, то есть сверхтипичный роман XX века. Китайская революция, которую Мальро ждал как второго пришествия, в конце концов победит, и Мальро увидит, как она обернется всеобщей кровавой бойней. Вот и подтверждение тому, что он думал о трагедии человеческого существования. Приведем цитату из финала романа: «Каждый человек страдает потому, что мыслит. По сути, дух осмысливает человека лишь в вечности, и осознание жизни может вылиться лишь в депрессию. Нужно осмысливать жизнь не духом, но в опиумном дурмане». К этому решению проблемы он позже и придет, чтобы забыть о своем романтизме.
Стиль романов Андре Мальро сегодня кажется несколько поблекшим: в них звучат напыщенные нотки закадровых голосов довоенных новостных выпусков фирмы «Гомон», и еще их отличает полное отсутствие иронии, характерное для выступлений министра культуры при генерале Де Голле . Читая: «Каждый человек хочет быть богом», иногда как будто слышишь «В этот момент входит Жан Мулеееен». Тем не менее массовые сцены весьма кинематографичны, а заряд романтизма со временем ничуть не ослаб. Через три года после выхода «Условий человеческого существования» Мальро уехал в Испанию, чтобы сражаться на гражданской войне, а позже стал участником Сопротивления во Франции: это в подражание ему некоторые современные интеллектуалы лезут под бомбы во всех горячих точках планеты. Однако с Мальро все происходило в обратном порядке: «Именно Искусство посылало меня на свидания с Историей», – говорил он. Кошки всегда приземляются на четыре лапы…
Сегодня революционеры в Китае сменили позицию: нынешний Чен – это студент, который останавливает танки на площади Тяньаньмэнь перед тем, как отправиться в «лао ге» (китайский ГУЛАГ). В мире всегда найдется где устроить революцию – это утешает. Человеческое существование может быть сколь угодно трагичным, но оно никогда не будет скучным. (Хотя, если вдуматься, ничего утешительного в этом нет.)
Будь у меня побольше времени, я мог бы поведать вам о своих подвигах в период забастовок 1995 года: в какой то момент я даже отважился крикнуть: «К черту общество!»

№4. Антуан де Сент Экзюпери «МАЛЕНЬКИЙ ПРИНЦ» (1943)

Пожалуйста, нарисуй мне шедевр! Пожалуйста, скажи мне, кому достался номер 4 в «Инвентарной описи»?
«Маленький принц» Антуана де Сент Экзюпери (1900–1944) – единственная волшебная сказка XX века. В XVII веке у нас были сказки Перро, в XVIII – братья Гримм, в XIX – Андерсен. А XX подарил нам «Маленького принца», книгу, написанную французским летчиком, укрывавшимся между 1941 м и 1943 годами в Соединенных Штатах; там она и была опубликована перед тем, как выйти во Франции в 1945 году, через год после смерти автора. И с момента своего появления эта тоненькая книжица с иллюстрациями доныне остается издательским феноменом, ежегодно покупаемая во всем мире миллионами экземпляров.

Почему? Потому что Антуан де Сент Экзюпери, сам того не зная, создал по настоящему мифических героев: этого Маленького принца, упавшего со своей планеты Б 612, который просит летчика, заблудившегося в пустыне, нарисовать ему барашка; этого фонарщика, каждую минуту говорящего «Доброе утро» и «Добрый вечер»; этого лиса философа, который мечтает, чтобы его приручили… А заодно объясняет Маленькому принцу, что тот «в ответе за свою розу».
Эта сказка вполне могла бы называться «В поисках утраченного детства». Сент Экзюпери без конца поминает в ней «взрослых», серьезных и рассудительных, ибо на самом деле его книга обращена не к детям, а к тем, кто полагает, что перестал быть ребенком. Этот памфлет, направленный против взрослых, рационально мыслящих людей, дышит нежной поэзией и простой человеческой мудростью (Гарри Поттер, отправляйся ка ты назад, к мамочке!), и его кажущаяся наивность в действительности таит в себе удивительный, тонкий юмор и трогательную грусть.
Можно было бы уподобить Сент Экзюпери смирившемуся Мальро, а «Маленького принца» – белокурому «ЕТ» или «Алисе» Льюиса Кэрролла – в мужском роде, но с тем же грустным восхищением перед райскими садами детства. Как и многие вышеупомянутые писатели, Сент Экс отказывался стареть, и «Маленький принц» оказался пророческой книгой. Через несколько месяцев после ее выхода сорокачетырехлетний летчик аристократ добился разрешения на разведывательный полет над Средиземным морем и исчез подобно своему маленькому герою. Обломок его «Локхида Р 38» (лайтнинг реактивного типа, модификация F 5B) был найден совсем недавно, несколько месяцев тому назад. Когда перечитываешь конец сказки: «… пожалуйста, будьте добры, если вы не хотите, чтобы я так грустил, напишите мне поскорее, что он вернулся», то понимаешь, что «Маленький принц» – пронзительное завещание.

№3. Франц Кафка «ПРОЦЕСС» (1925)

Нет, погодите, что это за дела, неужели №3 – не я? Слушайте, проверьте ка получше свои ведомости… Позвольте, я вам сейчас все объясню… Здесь наверняка какое то недоразумение… Вы будете смеяться, но я думаю, вы ошиблись фамилией. Я точно состою в вашем списке, иначе это просто идиотство, нелепость, бред… в общем, полный кафка!

Слово прозвучало. «Процесс» – посмертный шедевр Франца Кафки (1883–1924), опубликованный вразрез с его желанием, благодаря его другу Максу Броду, и переведенный на французский неизменным Александром Вьялаттом, – был избран вами на третью позицию среди 50 лучших книг века. Почему? Не считая других причин потому, что имя этого автора стало нарицательным. А прилагательное «кафкианский» сегодня служит символом бюрократического бреда, чешского абсурда, черно белого экспрессионизма (при том что литература имеет над кинематографом одно важное преимущество: все книги напечатаны черным по белому).
Йозеф К., банковский служащий, молчаливый холостяк, никогда ничего ни у кого не просивший, арестован чиновниками в мундирах, которые объявляют, что скоро его будут судить. Но он ничего плохого не совершил! А какая разница: все равно весь город уже в курсе. Его оставляют на свободе, но под наблюдением. И он становится полным параноиком. Так неужели Кафка хотел заклеймить тоталитаризм? Вовсе нет. «Der Prozess» – не политический памфлет, а метафизическая парабола: такой же процесс грозит всем без исключения – и вам, и мне, ибо все мы вовлечены в жизнь общества, суть которого постичь невозможно.
Но какое же преступление совершили мы, чтобы заслужить подобную кару? Когда мы рождаемся, мы виновны в первородном грехе. Затем нас приговаривают к ученью в школе и там судят, выставляя плохие отметки и приучая к дисциплине. Потом нас посылают в армию, потом принуждают работать всю жизнь, как каторжников, – в общем, все наше существование не что иное, как нескончаемый процесс, чьи судьи, как известно, изначально осудили нас на смерть.
В своей недавней статье Пьер Дюмейе прекрасно сказал, что «у Кафки унижение играет роль пейзажа». Он прав: в книгах Кафки, разумеется, есть пессимизм, образующий холодный, мрачно серый фон, но есть у него также и юмор, и спасительная ирония; не будем забывать, что он читал рукописи своим друзьям, умирая со смеху: он считал эти кошмарные истории (не только «Процесс», но и «Замок», и «Превращение») отменными фарсами и, между прочим, чем то вроде «нового романа» – за полвека до появления этого жанра (12 глав, написанных в сухом фрагментарном стиле, сделали бы честь даже Натали Саррот , верно?).
К тому же «Процесс» – пророческий фантазм, как и многие другие шедевры в нашем списке. Роман был опубликован в 1925 году, но Кафка написал его десятью годами раньше, в 1914 м, то есть еще до русской революции, до Первой мировой войны, до нацизма и сталинизма: мир, описанный в этой книге, еще не существовал, но он разглядел его сквозь время. Уж не является ли Кафка Нострадамусом XX века? Вовсе нет, это сам XX век подчинился ему. Можно даже выдвинуть гипотезу, которую я уверенно назову «кафкианской»: а что если холодная война, доносы и слежка, марионеточные диктаторы и несправедливые ссылки, Солженицын и Оруэлл – в общем, что если все это попросту родилось в голове мелкого служащего пражской страховой компании? Что если миллионы людей погибли бессмысленной смертью лишь для того, чтобы подтвердить бредовые кошмары, родившиеся в туманных лабиринтах сознания Франца Кафки?
Я вздрагиваю от ужаса. Ибо знаю, что и против меня когда нибудь затеют процесс. Процесс за критику, процесс за этот список… Простите меня! Сжальтесь! Я умоляю суд о снисхождении!

№2. Марсель Пруст «В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО ВРЕМЕНИ»

(1913–1927)
Как видите, великий Марсель Пруст (1871–1922) стоит только на втором месте в списке пятидесяти книг века, но знаете почему? Потому что он первый среди всех писателей нашего тысячелетия и, следовательно, в рамках крошечного XX века находится как бы вне конкурса.

О его шедевре все уже многажды сказано, и написано, и разжевано, иногда даже больше, чем нужно, и вы хотите, чтобы я изложил содержание этого трехтысячестраничного монстра в нескольких строчках?! Да сегодня не Пруст – сегодня я маюсь в поисках утраченного времени! Впрочем, само название романа говорит о многом: «Поиски утраченного времени» чуть было не вышли под заголовками «Перебои чувств», «Убиенные голубки» и «Сталактиты прошлого», но выбранное в конечном счете название как нельзя лучше выражает суть нашего века. Если вдуматься, именно XX век ускорил бег времени, все сделал мгновенно преходящим, и Пруст неосознанно, но безошибочно, как и положено настоящему гению, угадал это свойство. Сегодня долг каждого писателя состоит в том, чтобы помочь нам отыскать время, разрушенное нашим веком, ибо «подлинные райские кущи – это те, которые мы утратили». Пруст построил свой семитомный карточный домик с намерением сообщить нам одну простую истину: литература нужна для того, чтобы найти время… для чтения!
Ну и конечно, я мог бы вкратце пересказать вам его роман, одновременно и импрессионистский, и кубистский, автобиографический и вымышленный, отобрав несколько основных сюжетных линий: да, это роман о любви, доведенной ревностью до безумия, – любви Свана к Одетте, Рассказчика к Альбертине; разумеется, это история Марселя, светского выскочки, жаждущего получить приглашение к принцессе Германтской, но, поскольку это ему не удается, ставшего литератором мизантропом; бесспорно, это coming out стыдливого гомосексуалиста, который описывает декадентов своего времени, барона де Шарлю и его друга Жюпьена, дабы за их счет обелить самого себя; о’кей, это энциклопедия упадочных нравов аристократического общества до и во время Первой мировой войны 1914–1918 годов; несомненно, он повествует также и о жизни молодого человека, рассказывающего, как он стал писателем, ибо спотыкался о булыжники мостовой вместо того, чтобы забрасывать ими, как это принято сегодня, спецназовцев.
Но говорить обо всем этом – значит умолчать о настоящем герое книги, а именно о вновь обретенном времени. В нем – в обретенном времени – может таиться великое множество самых разных вещей: тоска по детству, накатившая в тот миг, когда ты грызешь миндальное пирожное; смерть, когда снова встречаешься с одряхлевшими снобами; эрозия любовной страсти или как превратить страдание в скуку; своевольная память – настоящая машина для странствий во времени, которое можно побороть, только когда пишешь, слушаешь сонату Вентейля или колокол Мартенвиля. «Воспоминание о некоем образе – это всего лишь сожаление о некоем мгновении; и дома, и дороги, и улицы, увы, так же эфемерны, как годы».
Не побоюсь сказать: Пруст часто пишет слишком длинные фразы, и многие люди с трудом вникают в его текст. Но не упрекайте себя, нужно просто привыкнуть к ритму его прозы. Лично я преодолел это затруднение, сказав себе так: эти бесконечно совершенствуемые фразы адекватны работе человеческого мозга. Стоит ли обвинять Пруста в том, что его фразы слишком длинны, если у вас в голове складываются и вовсе нескончаемые периоды (при том наверняка менее интересные, уж извините меня за прямоту)?!
Пруст не хотел умирать и потому, став затворником, жил по ночам и спал днем, питаясь, точно вампир, кровью Сен Жерменского предместья, исступленно работая над своим романом с 1906 го по 1922 й год; он умер в том же году – и выиграл, обессмертив себя, ибо «настоящая жизнь, жизнь наконец то постигнутая и разгаданная, а следовательно, единственная реально прожитая, – это литература». Роман «По направлению к Свану», отвергнутый Андре Жидом в «Галлимаре», был издан в 1913 году издательством «Грассе» за счет автора; следующий том – «Под сенью девушек в цвету», опубликованный уже «Галлимаром», принес автору Гонкуровскую премию в 1919 году. Пруст еще застанет выход томов «У Германтов» (1921) и «Содом и Гоморра» (1922), однако три последние книги – «Пленница», «Беглянка» и «Обретенное время» – вышли после смерти писателя, в 1923, 1925 и 1927 годах, в весьма топорной обработке его брата Робера.
И вот в 1927 году наступил конец века. Пять лет спустя появится Селин и еще 48 книг, участвующих в нашем хит параде, не считая всех остальных, которые туда не попали, но по большому счету игра уже окончена. Никто больше НИКОГДА не сможет писать так, как раньше. Никто больше никогда не сможет ЖИТЬ как раньше. Отныне всякий раз, когда образ, ощущение, звук или запах напомнят вам нечто другое – ну я не знаю, что именно, может, в данную конкретную минуту, читая меня, вы вспоминаете о каком нибудь давнем событии, переживании, школьном учителе, «заколебавшем» вас этим самым Прустом в старших классах, – так вот, всякий раз, как вас постигнет такая вспышка памяти, знайте, что это и есть Обретенное Время. Что это и есть Пруст. И что это в тысячу раз прекраснее всех DVD на свете и интереснее, чем PlayStation. Сказать вам почему? Потому что Пруст учит нас, что время не существует. Что все возрасты нашей жизни, вплоть до смертного часа, остаются при нас. И что только мы сами вольны выбрать для себя тот миг, который нам дороже всего.

№1. Альбер Камю «ПОСТОРОННИЙ» (1942)

Номер первый в списке из пятидесяти книг века, выбранных в результате опроса 6000 французов, – опять таки не я, хотя мне на это плевать, я даже не обижаюсь, все равно я попаду в первый же инвентарный список шедевров XXI столетия, верно? Или нет?

Прежде всего, следует подчеркнуть, что наш главный победитель – подарок для лентяев: роман очень короток, всего 123 страницы крупным шрифтом. Откуда вывод: зачем надрываться, если можно создать шедевр, не марая при этом тысяч страниц, подобно Прусту, шедевр, который вы прочтете за каких нибудь полчаса, минута в минуту. А вот и другая приятная новость: книга № 1 из нашего списка является первым романом писателя. Таким образом, мы имеем дело с первым Первым романом. И наконец, еще одна новость, на сей раз неприятная для ксенофобов: самый любимый роман французов называется в оригинале «L’Etranger» .
В нем рассказывается история некоего Мерсо – чокнутого типа, которому плевать абсолютно на все: его мать умирает – его это не колышет; он убивает араба на алжирском пляже – ему это безразлично; его приговаривают к смерти – он даже не защищается. Знаменитая первая фраза книги – прекрасный тому пример: «Моя мать умерла сегодня. А может, и вчера, не знаю точно». Вы представляете, парень даже не знает день смерти родной матери! Мы не всегда отдаем себе отчет в следующем: все знаменитые лузеры, все презренные убийцы, все разочарованные антигерои в современной литературе – потомки Мерсо. Это счастливые Сизифы, неодураченные бунтари, нигилисты оптимисты, циничные Кандиды – в общем, ходячие парадоксы, продолжающие существовать вопреки тщетности бытия.
Ибо для Альбера Камю (1913–1960) жизнь – абсурдна. К чему все это? Зачем? Для чего, например, эта бессмысленная хроника? Неужели у вас нет более интересного занятия, чем читать мою писанину? Все суета сует в этом ничтожном мире (Камю – Екклесиаст для «черножопых»). Однако эта скупая на выражение трезвость мысли не помешала Камю принять в 1957 году Нобелевскую премию по литературе (в возрасте 44 лет, что сделало его самым молодым лауреатом после Киплинга). Почему? Да потому, что он сам выразил свой экзистенциализм в простом девизе: «Чем меньше в жизни смысла, тем лучше она прожита». Все бессмысленно – и что же? А если это как раз и есть «неизбежное счастье»? В противоположность снобистскому отказу Сартра, который семью годами позже напрямую сопоставит собственную значимость и вознаграждение за свое творчество, Альбер Камю берет Нобелевскую премию именно потому, что она ему вполне безразлична. Оказывается, можно плевать на целую вселенную и все таки принимать ее, даже любить. Иначе нужно сразу же взять и удавиться, поскольку такова единственная «действительно серьезная философская проблема».
Сама смерть Камю и та абсурдна. Этот плейбой, этот двойник Хэмфри Богарта , хоть и страдавший туберкулезом, был убит в возрасте сорока семи лет не своей болезнью, а каким то платаном, росшим на обочине Национального шоссе № 6, между Вильблевеном и Вильнёв ла Гийяр, при пособничестве Мишеля Галлимара и автомобиля кабриолета «Фейсел Бега» .
Единственная не абсурдная вещь – это изобретенный Камю стиль: короткие фразы в прошедшем времени («подлежащее, сказуемое, дополнение, точка», как написал Мальро в своем внутреннем отзыве издателю); этот сухой бесстрастный слог оказал громадное влияние на всех авторов второй половины века, включая и «новый роман». Однако этот стиль отнюдь не препятствует созданию сильных образов – взять, например, описание слез и капель пота на лице Переза: «Они разбегались и сливались, покрывая прозрачной маской его убитое горем лицо». Даже если вам чересчур усердно вдалбливали «Постороннего» в школе, не поленитесь перечитать сейчас этот роман, чье опаленное яростным солнцем отчаяние нередко служит, как говорится в рекламе аперитива Suze, «предметом для подражания, хотя он неподражаем!» Интеллигентный гуманизм Альбера Камю временами может и поднадоесть, но четкая, решительная манера изложения – никогда.
Спросим же себя в момент завершения этой последней «инвентарной описи перед распродажей нашего литературного товара», перед тем, как преспокойно наступит конец света и человечество радостно организует свои собственные похороны: нет ли тонкой иронии в том, что первое место (а, значит, последнее, если считать в обратном порядке) занял именно Альбер Камю – писатель, объяснивший нам, что секрет счастья скрыт в умении приспосабливаться ко всем на свете катастрофам?