М. Фуко: пенитенциарные модели порядка в обществе.

Мише́ль Поль Фуко́ (фр. Michel Foucault, 15 октября 1926, Пуатье — 25 июня 1984, Париж) — французский философ, теоретик культуры и историк. Создал первую во Франции кафедру психоанализа, был преподавателем психологии в Высшей нормальной школе и в университете города Лилль, заведовал кафедрой истории систем мышления в Коллеж де Франс. Работал в культурных представительствах Франции в Польше, ФРГ и Швеции. Является одним из наиболее известных представителей антипсихиатрии.^[1] Книги Фуко о социальных науках, медицине, тюрьмах, проблеме безумия и сексуальности сделали его одним из самых влиятельных мыслителей XX века.^[2]

Тюрьма родилась раньше, нежели полагают те, кто связывает ее возникновение с принятием новых кодексов. Форма тюрьмы существовала раньше, чем ее начали система­тически использовать в уголовном праве. Она образовалась вне судебного аппарата, когда по всему телу общества распространились процедуры, направленные на рас­пределение индивидов, их закрепление в пространстве, классификацию, извлечение из них максимума времени и сил, муштру тел, регламентацию всего их поведения, со­держание их в полной видимости, окружение их аппара­том наблюдения, регистрации и оценки, а также на созда­ние накапливаемого и централизованного знания о них. Общая форма аппарата, призванного делать индивидов послушными и полезными посредством тщательной рабо­ты над их телами, обрисовала институт тюрьмы еще до то­го, как закон определил его как основное средство наказания. На рубеже XVIII-XIX веков действительно сущест­вовало наказание в форме тюремного заключения, и оно было внове. Но на самом деле уголовно-правовая система просто открылась механизмам принуждения, уже разра­ботанным ранее на другом уровне. «Модели» уголовного заключения (Гент, Глочестер, Уолнат Стрит) являются скорее первыми видимыми точками этого перехода, неже­ли инновациями или отправными пунктами. Тюрьма, су­щественно важный элемент арсенала наказаний, безус­ловно знаменует важный момент в истории уголовного правосудия: его приближение к «гуманности». Но она яв­ляется и важным моментом в истории дисциплинарных механизмов, развиваемых новой классовой властью, — моментом, когда эти механизмы захватывают институт правосудия. На рубеже столетий новое законодательство определяет власть наказывать как общую функцию обще­ства, которая применяется равным образом ко всем его членам и в которой равно представлены все индивиды. Но посредством превращения заключения в основное средст­во наказания новое законодательство вводит процедуры господства, характерные для конкретного типа власти. Правосудие, выдающее себя за «равное» для всех, и судеб­ный аппарат, выглядящий как «автономный», но содержа­щий в себе все асимметрии дисциплинарного подчине­ния, — такое соединение знаменует рождение тюрьмы, формы «наказания в цивилизованных обществах»¹. Можно понять, почему тюрьма как форма наказания очень рано приобрела характер очевидности. В первые го­ды XIX века еще было ощущение ее новизны. И все же по­нимание ее глубинной связи с самим функционированием общества почти сразу же заставило забыть все прочие наказания, придуманные реформаторами XVIII века. Ка­залось, будто ей нет альтернативы, будто она принесена током истории: «Не случайность, не прихоть законодате­ля сделали заключение фундаментом и едва ли не всем зданием современной шкалы наказаний, а прогресс идей и смягчение нравов»². И хотя через столетие с небольшим ощущение очевидности тюрьмы как формы наказания преобразилось, оно не исчезло. Известны все недостатки тюрьмы. Известно, что она опасна, если не бесполезна. И все же никто «не видит», чем ее заменить. Она — отврати­тельное решение, без которого, видимо, невозможно обойтись.

«Очевидность» тюрьмы, с которой нам так трудно расстаться, основывается прежде всего на том, что она - про­стая форма «лишения свободы». Как же тюрьме не быть преимущественным средством наказания в обществе, где свобода — достояние, которое принадлежит равным обра­зом всем и к которому каждый индивид привязан «всеоб­щим и постоянным» чувством?³ Лишение свободы, следо­вательно, имеет одинаковое значение для всех. В отличие от штрафа, оно — «уравнительное» наказание. В этом сво­его рода юридическая ясность тюрьмы. Кроме того, тюрь­ма позволяет исчислять наказание в точном соответствии с переменной времени. Тюремное заключение может быть формой отдачи долга, что составляет в промышленных обществах его экономическую «очевидность» - и позво-ляет ему предстать как возмещение. Взимая время осуж­денного, тюрьма наглядно выражает ту мысль, что право­нарушение наносит вред не только жертве, но и всему обществу. Можно говорить об экономико-моральной оче­видности уголовнонаказуемого поступка, позволяющей исчислять наказание в сутках, месяцах и годах и устанав­ливать количественное соотношение между характером правонарушения и длительностью наказания. Отсюда вы­ражение, столь часто употребляемое, столь соответствую­щее принципу действия наказаний, хотя и противореча­щее строгой теории уголовного права: в тюрьме сидятс, чтобы «заплатить долг». Тюрьма естественна, как «естест­венно» в нашем обществе использование времени в каче­стве меры отношений обмена.

Вспомним некоторые факты. В кодексах 1808 и 1810 гг. и ближайших к ним мерах заключение никогда не смеши­вается с простым лишением свободы. Оно является (или, во всяком случае, должно являться) дифференцирован­ным и целесообразным механизмом. Дифференцирован­ным — поскольку заключение должно иметь различную форму, в зависимости от того, является ли заключенный осужденным или просто обвиняемым, мелким правонару­шителем или преступником: различные типы тюрьмы — следственный изолятор, исправительная тюрьма, цент­ральная тюрьма — в принципе должны более или менее соответствовать этим различиям и обеспечивать наказа­ние, не только градуированное по силе, но и разнообраз­ное по целям. Ведь у тюрьмы есть цель, установленная с самого начала: «Закон, вменяющий наказания различной степени серьезности, не может допустить, чтобы индивид, приговоренный к легкому наказанию, был заключен в том же помещении, что и преступник, приговоренный к более тяжелому наказанию... хотя основной целью определен­ного законом наказания является искупление вины за со­вершение преступления, оно направлено также на ис­правление виновного»⁵.

Необходимо также напомнить, что движение за ре­форму тюрем, за контроль над ними началось не в по­следнее время. Видимо, оно даже не стало результатом признания неудачи. Тюремная «реформа» — ровесница тюрьмы: она предстает как своего рода программа тюрь­мы. С самого начала тюрьма окружена рядом сопутствую­щих механизмов, которые вроде бы призваны ее усовер­шенствовать, но в действительности составляют часть ее функционирования, - настолько тесно они связаны с су­ществованием тюрьмы на протяжении всей ее долгой ис­тории. Это подробная технология тюрьмы, разработан­ная при ее возникновении. Это были работы Шапталя* (который хотел установить, что нужно для внедрения тю­ремного аппарата во Франции, 1801) и Деказа** (1819), книга Виллермэ*** (1820), доклад о центральных тюрь­мах, составленный Мартиньяком**** (1829), исследова­ния, предпринятые в Соединенных Штатах Бомоном и Токвилем (1831), Деметцем и Блюэ (1835), опросы руко­водителей тюрем и генеральных советов, проведенные доклад Трейляра (Treilhard), p. 8-9. Та же тема часто встречалась в ближай­шие предшествовавшие годы: «Наказание в форме заключения, налагаемое по закону, имеет своей главной целью исправление индивидов, так сказать их улучшение, подго­товку - посредством более или менее длительных испытаний — к тому, чтобы они вновь заняли свое место в обществе и больше не нарушали порядок... Самые надежные спо-собы улучшения индивидов-труд и образование». Образование предполагает не толь­ко умение читать и писать, но также примирение заключенных с «идеями порядка, нравственности, уважения к себе и другим» (Бено, префект департамента Нижняя Се-на, указ от фримера года X). Более чем в дюжине из общего количества докладов гене-Монталивэ в самый разгар диспута об одиночном заключении.