ВЫСКАЗЫВАНИЯ ЛЕНИНА ПО ВОПРОСАМ КУЛЬТУРЫ И ПРОСВЕЩЕНИЯ ЗА ВРЕМЯ РАБОТЫ В ПИТЕРЕ, В ТЮРЬМЕ И ССЫЛКЕ

До сих пор не собрано все то, что говорил Ленин по вопросам народного образования. Печатались лишь сборники его речей и статей по народному образованию, напечатанных в первом издании его сочинений. Но как раз в первое издание не вошло очень много высказываний Владимира Ильича по вопросам народного образования, которые вошли во второе издание. Кроме того, сборники статей Ленина по этому вопросу выходили без комментариев. А между тем каждая статья, каждая речь является звеном в ряде речей и статей Владимира Ильича, написанных и сказанных в данную эпоху; и понята она может быть до конца лишь в связи со всеми этими высказываниями. Осветить эту связь должны комментарии. Кроме того, в речах и статьях Владимира Ильича, посвященных другим вопросам, много очень рассеяно высказываний- о культуре, о школе,- о просвещении, об агитации и пропаганде и т. д. Эти высказывания нигде не собраны, но связаны воедино с его статьями о просвещении. Работа эта должна быть сделана как можно скорее.

В данной статье я остановлюсь лишь на первых трех томах, охватывающих период работы Ленина в Питере, в тюрьме и ссылке.

Это были годы, когда усиленно освещались в легальной и нелегальной печати основные вопросы марксистской теории, когда вырабатывалась программа партии, основы ее организации. Вот почему особенно важны высказывания Владимира Ильича по вопросам народного образования именно в этот период.

Статей, специально посвященных вопросам народного образования, написанных Ильичей за этот период, не так много.

В первом томе помещена популярная статейка «О чем думают наши министры?»[74], предназначавшаяся для популярной газеты «Рабочее дело», которую предполагалось издавать нелегально в народовольческой типографии. Эта статья не увидела света, ибо Владимир Ильич с группой товарищей был арестован в 1895 г., а летом 1896 г. была арестована на Лахте и нелегальная типография, где должна была печататься газета. Статья «О чем думают наши министры?» была посвящена вопросу о работе воскресных школ. В конце 1895 г. Владимир Ильич написал для газеты «Самарский вестник» (помещена в № 254 от 25 ноября за подписью: К. Т-ин) статью «Гимназические хозяйства и исправительные гимназии», посвященную разбору статьи Южакова, напечатанной в майской книжке «Русского богатства», – «План всенародного обязательного среднего образования». Статья «Гимназические хозяйства» – лишь начало статьи, продолжение не появилось из-за ареста автора.

Статья «О чем думают наши министры?» говорит о деятельности воскресных школ. О деятельности этих школ хорошо знал Владимир Ильич. В нашу социал-демократическую группу входил ряд учительниц, работавших за Невской заставой в Смоленской воскресной школе. Там работали Якубова, Кржижановская, Книпович. Владимир Ильич был в курсе всей нашей работы, слышал о школе от учеников. Несколько моих учеников по воскресной школе входили в кружок, который вел Владимир Ильич, они рассказывали ему о школе. Владимир Ильич был в курсе нашей работы, в курсе наших попыток вести через школу пропаганду учения Маркса. Через воскресную школу собирали мы сведения о порядках на фабриках, о жизни и быте рабочих. Эти сведения использовались потом для листков.

Основные мысли статьи «Гимназические хозяйства и исправительные гимназии» были развиты Владимиром Ильичей в 1897 г. в большой, обстоятельной статье «Перлы народнического прожектерства» (С. И. Южаков. Вопросы просвещения. Публицистические опыты. – Реформа средней школы. – Системы и задачи высшего образования. – Гимназические учебники. – Вопрос всенародного обучения. – Женщина и просвещение, Спб., 1897, стр. VIII+ 283. Цена 1 р. 50 к.); статья помещена во II томе сочинений Ленина.

Эта статья тесно связана с одной из важнейших, работ Владимира Ильича, относящихся к этому периоду, – с его нелегально изданной книжкой «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?». Эта книжка сыграла в то время громадную роль, создав революционную марксистскую платформу для русской социал-демократии. Она освещала вопрос о наличии капитализма в нашей стране, о формах революционной деятельности социал-демократов в существующих русских условиях, подвергала беспощадной критике мелкобуржуазные народнические идеи, их стремление подменить революционную борьбу мелкотравчатым культурничеством.

«Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» состояла из трех тетрадок, они печатались на гектографе, их отобрали при обыске; с трудом удалось разыскать в Берлинском архиве 1-й и 3-й выпуски. Выпуск же 2-й – о Южакове – до сих пор не разыскан.

Статья «Перлы народнического прожектерства» как нельзя лучше дополняет «Что такое «друзья народа», органически связана с этой книжкой.

В томе II мы не имеем никаких других статей по народному образованию, кроме «Перлов народнического прожектерства».

В томе III также нет какой-либо специальной статьи по народному образованию, весь том посвящен вопросу «Развитие капитализма в России».

Таким образом, мы имеем за период 1893–1900 гг. лишь три специальные статьи Владимира Ильича по вопросам народного образования. Самая значимая из них – это «Перлы народнического прожектерства». Остановимся подробнее на этой статье.

В статье «Перлы народнического прожектерства» Ленин останавливается прежде всего на вопросе о различии между школой сословной и школой классовой. Приведя ряд путаных высказываний Южакова, Владимир Ильич пишет: «Тут верно указано одно из отличий класса от сословия, именно что классы отличаются один от другого не юридическими привилегиями, а фактическими условиями, что, следовательно, классы современного общества предполагают юридическое равенство. И другое различие между сословиями и классами г. Южаков как будто бы не игнорирует: «...Мы... отказались тогда (т. е. после отмены крепостного права)... от крепостного и сословного строя национальной жизни, в том числе и от системы сословной закрытой школы. В настоящее время внедрение капиталистического процесса дробит русскую нацию не столько на сословия, сколько на экономические классы...» (8). Тут верно указан и другой признак, отличающий сословия от классов в истории Европы и России, именно что сословия – принадлежность крепостного, а классы – капиталистического общества»[75]. В примечании Владимир Ильич добавляет: «Сословия предполагают деление общества на классы, будучи одной из форм классовых различий. Говоря о классах просто, мы разумеем всегда бессословные классы капиталистического общества»[76]. Приведя ряд цитат из Южакова, Ильич пишет: «Все это яснее ясного показывает, что, несмотря на многообещающее заглавие, несмотря на велеречивые фразы, г. Южаков совершенно не понял, в чем сущность классовой школы. Сущность эта, почтеннейший г. народник, состоит в том, что образование одинаково организовано и одинаково доступно для всех имущих. Только в этом последнем слове и заключается сущность классовой школы в отличие от школы сословной. Поэтому чистейший вздор сказал г. Южаков в вышецитированной тираде, будто при классовых интересах школы «не может быть и речи об одном общем типе государственной средней школы». Как раз наоборот: классовая школа – если она проведена последовательно, т. е. если она освободилась от всех и всяких остатков сословности – необходимо предполагает один общий тип школы. Сущность классового общества (и классового образования, следовательно) состоит в полном юридическом равенстве, в полной равноправности всех граждан, в полной равноправности и доступности образования для имущих. Сословная школа требует от ученика принадлежности к известному сословию. Классовая школа не знает сословий, она знает только граждан. Она требует от всех и всяких учеников только одного: чтобы он заплатил за свое обучение. Различие программ для богатых и для бедных вовсе не нужно классовой школе, ибо тех, у кого нет средств для оплаты обучения, расходов на учебные пособия, на содержание ученика в течение всего учебного периода, – тех классовая школа просто не допускает к среднему образованию. Классовой замкнутости вовсе не предполагает классовая школа (разрядка моя. – Н. К.): напротив, в противоположность сословиям, классы оставляют всегда совершенно свободным переход отдельных личностей из одного класса в другой. Классовая школа не замыкается ни от кого, имеющего средства учиться... Ввиду той невероятной путаницы понятий, которую обнаруживает г. Южаков, мы считаем даже не лишним сделать для него еще следующее добавочное разъяснение: в современном обществе и та средняя школа, которая не берет никакой платы за обучение, нисколько не перестает быть классовой школой, ибо расходы на содержание ученика в течение 7–8 лет неизмеримо выше, чем плата за учение, а доступны эти расходы лишь для ничтожного меньшинства»[77].

И далее Ленин пишет, что Южаков «неосторожно выразился... сказав, будто мы сразу и решительно (??) «отказались от сословной школы», и приводит данные о сословном составе гимназий и реальных училищ. «Само собою разумеется, – продолжает Ленин, – что мы вовсе не хотим сказать этим, чтобы вопрос о замене сословной школы классового и об улучшении последней был вопрос неважный или безразличный для тех классов, которые не пользуются и не могут пользоваться средней школой: напротив, и для них это не безразличный вопрос, ибо сословность и в жизни, и в школе ложится на них особенно тяжело, ибо смена сословной школы классового есть лишь одно из звеньев в процессе общей и всесторонней европеизации России»[78].

Вопрос о том, что классовая школа представляет собой шаг вперед по отношению к школе сословной, мало освещался в нашей печати. Мало кто знает вышеприведенные высказывания Ленина. А между тем они и по сию пору не потеряли своей актуальности, ибо современная наша школа очень часто в своей практике соскальзывает на путь сословной школы, что совершенно недопустимо. Поскольку не отмерли еще до конца в нашей стране классы, советская школа остается и должна оставаться классовой, как это отметил Ленин в своей речи па I Всероссийском съезде по народному образованию 28 августа 1918 г. Весь вопрос в том, в руках какого класса находится школа. Буржуазия делает школу орудием классовой борьбы, направленным против рабочих и крестьян. «Наша школа будет классовой, – говорил Ленин, – но преследующей интересы исключительно трудовых слоев населения». «Классовая школа не предполагает классовой замкнутости», – писал Владимир Ильич в 1897 г. в «Перлах народнического прожектерства». Вот почему в программе группы «Освобождение труда» в 1884 г. уже фигурирует пункт о том, что должно быть введено «всеобщее, светское, даровое и обязательное образование, причем государство должно снабжать бедных детей пищей, одеждой и учебными пособиями». Это требование «всеобщего, дарового и обязательного образования и снабжения бедных детей пищей, одеждой и учебными пособиями за счет государства» на II съезде партии было дополнено словами «для детей обоего пола до 16 лет», а слово «образование» дополнено словами «общее и профессиональное». Всеобщность и обязательность образования не изменяют еще классового характера школы, но исключают классовую замкнутость школы.

О всеобщем, бесплатном и обязательном образовании для детей обоего пола до 17 лет говорит и теперешняя программа нашей партии, принятая на VIII съезде, причем в вводной части раскрывается смысл требований этой всеобщности: «Школа должна быть не только проводником принципов коммунизма вообще, но и проводником идейного, организационного, воспитательного влияния пролетариата на полупролетарские и непролетарские слои трудящихся масс в целях воспитания поколения, способного окончательно установить коммунизм»[79]. Школа должна быть классово-выдержанной по содержанию, по установкам, но не должна быть классово-замкнутой.

Южаков, строя планы волостных гимназий, которые охватили бы всех детей и подростков от 8 до 20 лет, вовсе не собирался менять классового содержания обучения. Он предлагал даже не менять «установившихся учебных планов», предлагал . только заменить древние языки новыми. Инородцы и сектанты, по его плану, не смогут воспользоваться благами всенародного среднего образования. Южаков предполагал сохранить систему двух гимназий, мужской и женской, из уважения к «предубеждению на континенте Европы против совместного обучения обоих полов». Отметив это, Владимир Ильич подробно останавливается на основной мысли Южакова – на проекте «окупить» гимназии трудом учеников, в силу чего гимназия должна быть вместе с тем и земледельческим хозяйством.

«...Тут есть действительно правильная мысль, – пишет Ленин. – ...Эта правильная мысль заключается в том, что нельзя себе представить идеала будущего общества без соединения обучения с производительным трудом молодого поколения: ни обучение и образование без производительного труда, ни производительный труд без параллельного обучения и образования не могли бы быть поставлены на ту высоту, которая требуется современным уровнем техники и состоянием научного знания. Эту мысль высказали еще старые великие утописты (Владимир Ильич имеет в виду Оуэна. – Н. К..); ее вполне разделяют и «ученики» (Маркса. – Н. К.), которые именно по этой причине, между прочими, не восстают принципиально против промышленного труда женщин и подростков, считают реакционными попытки запретить совершенно этот труд и настаивают лишь на постановке его в условия вполне гигиенические»[80]. Это не значит, что Ленин считал, что допустима на фабриках и заводах работа детей любого возраста. В проекте программы, написанной им в тюрьме в 1896 г., в разделе Г, пункте 3, выставлено требование: «Законодательного запрещения ночной работы и смен. Запрещение работы детей до 15 лет» (разрядка моя. – H. K.). В программе, принятой на II съезде партии, этот пункт формулирован так: «Воспрещение предпринимателям пользоваться трудом детей в школьном возрасте (до 16 лет) и ограничение рабочего времени подростков (16–18 лет) шестью часами». Такая формулировка требовала охраны детского труда до 16 лет от эксплуатации предпринимателей, но это не значило, что запрещается производственный труд детей вообще. В программе партии, принятой на VIII съезде, сказано: «Запрещение пользоваться трудом детей и подростков в возрасте до 16 лет» – и предлагается «окончательно снять с работы малолетних и провести дальнейшее сокращение рабочего дня для подростков». И лишь ввиду крайнего разорения, вызванного войной, временно разрешался труд подростков от 14 до 16 лет, причем их рабочий день -ограничивался четырьмя часами.

Все это важно отметить, ибо сейчас в области детского труда мы наблюдаем многочисленные факты перегибов: надо-де, чтобы дети работали с самого раннего возраста, лет с девяти, на предприятии.

Далее Владимир Ильич высказывает очень важную мысль о том, что школа должна готовить всех ребят поголовно к участию в производительном труде. «Для того, чтобы соединить всеобщий производительный труд с всеобщим обучением, необходимо, очевидно, возложить на всех обязанность принимать участие в производительном труде. Казалось бы, что это само собой ясно? Оказывается, однако, что нет. Наш «народник» решает этот вопрос так, что обязанность физического труда действительно должна быть установлена как общий принцип, но вовсе не для всех, а только для несостоятельных... Обязательный производительный труд является, следовательно, у нашего народника не условием всеобщего и всестороннего человеческого развития, а просто платой за обучение в гимназии. Именно так»[81]. Подробно разбирает Ленин весь план, сочиненный Южаковым, и доказывает, что он не что иное, как крепостнически-бюрократически-буржуазно-социалистический эксперимент, и ничего более. Для состоятельных – одна школа, для несостоятельных – другая; есть деньги – плати за учение, а нет – так работай! Народническую утопию Южакова Ленин сравнивает с практикой крепостника Сергея Шарапова, описывающего, как у него в течение лета «почти восстановляется крепостное право, кроме, конечно, зуботычин и экзекуций на конюшне»[82].

Говорит Ленин также и о том, что Южаков в своей утопии предполагает, что сохраняется противоположность между городом и деревней. «Не только «учителя» теперешних учеников (Маркс и Энгельс. – Н. К.) писали против этого абсурда, но и старые утописты, и даже наш русский великий утопист (Н. Чернышевский. – Н. К.). Г-ну Южакову до этого дела нет!»[83]

Статья «Перлы народнического прожектерства» до чрезвычайности злободневна.

Статья «Гимназические хозяйства и исправительные гимназии», помещенная в томе I сочинений, разбирает сокращенно (статья газетная) ту же статью Южакова, помещенную ранее выхода в свет сборника Южакова в «Русском богатстве».

Во всех первых трех томах мы встречаем мысли, имеющие прямое отношение к вопросам культуры. В этот период Ленина интересуют главным образом следующие вопросы: 1) о зависимости культурного развития от развития экономического, об органической связи между ними; 2) о буржуазной культуре, о вооружении масс марксистской теорией; 3) об интеллигенции.

Экономический уклад, формы хозяйствования влияют определенным образом на мировоззрение человека.

Мелкое крестьянское хозяйство выращивает из мелкого земледельца крайнего индивидуалиста. Владимир Ильич приводит в своей статье «От какого наследства мы отказываемся?» (написана в конце 1897 г.) тому примеры, ссылаясь на данные такого знатока деревни, как Энгельгардт. «Энгельгардт, – пишет Ленин, – вскрывает поразительный индивидуализм мелкого земледельца с полной беспощадностью. Он подробно показывает, что наши «крестьяне в вопросах о собственности самые крайние собственники» (стр. 62, цит. по изд. 1885 г.), что они терпеть не могут «огульной работы», ненавидя ее по мотивам узко личным и эгоистическим: при огульной работе каждый «боится переработать» (стр. 206). Эта боязнь переработать доходит до высшей степени комизма (пожалуй, даже трагикомизма), когда автор рассказывает, как живущие в одном доме и связанные общим хозяйством и родством бабы моют каждая отдельно свою дольку стола, за которым обедают, или поочередно доят коров, собирая молоко для своего ребенка (опасаются утайки молока) и приготовляя отдельно каждая для своего ребенка кашу (стр. 323). Энгельгардт так подробно выясняет эти черты, подтверждает их такой массой примеров, что не может быть и речи о случайности этих фактов»[84].

В статье «Кустарная перепись в Пермской губернии» (написана в 1897 г.), подводя итоги переписи и отмечая влияние на мировоззрение и уровень культуры кустарных промыслов, Ленин пишет: «Можно с уверенностью сказать, что не найдется ни одной капиталистической страны, в которой бы регистрация почти 9-ти тысяч мелких заведений с 20-ю тысячами рабочих обнаружила такую поразительную раздробленность и одичалость производителей, среди которых нашлось лишь несколько десятков случаев общей собственности и менее десятка случаев объединения 3–5 хозяйчиков для закупки сырья и сбыта продукта! Эта раздробленность служила бы вернейшим залогом беспросветного экономического и культурного застоя, если бы мы не видели, к счастью, как капитализм с каждым днем подрезывает под корень патриархальное ремесло с его местной ограниченностью самодовлеющих хозяйчиков, с каждым днем разрушает мелкие местные рынки (которыми держится мелкое производство), заменяя их национальным и всемирным рынком, заставляя производителей не одной какой-нибудь деревни Гаврята, а производителей целой страны и даже разных стран вступать в союзы между собой, выводя эти союзы за пределы одних только хозяев и хозяйчиков, ставя перед этими союзами вопросы более широкие, чем вопрос о более дешевой закупке лесного материала и железа, или вопрос о более выгодной продаже гвоздей и телег»[85].

В «Друзьях народа» Ленин вскрывает корни религиозности мелких производителей. Он указывает на то, что «разрозненные мелкие производители производили каждый по нескольку операций зараз и потому были сравнительно независимы от других: если, напр., кустарь сам сеял лен, сам прял и ткал, – он был почти независим от других. На таком-то режиме мелких, раздробленных товаропроизводителей (и только на нем) оправдывалась поговорка: «каждый за себя, а за всех бог», т. е. анархия рыночных колебаний. Совсем иначе обстоит дело при достигнутом благодаря капитализму обобществлении труда. Фабрикант, производящий ткани, зависит от бумагопрядильного фабриканта; этот последний – от капиталиста плантатора, посеявшего хлопок, от владельца машиностроительного завода, каменноугольной копи и т. д. и т. д. В результате получается то, что ни один капиталист не может обойтись без других. Ясное дело, что поговорка «каждый за себя» – к такому режиму совсем уже неприложима: здесь уже каждый работает на всех и все на каждого (и богу не остается места – ни в качестве заоблачной фантазии, ни в качестве земного «златого тельца»)»[86].

В «Развитии капитализма в России», материал для которого собирался Лениным в 1896–1897 гг., также есть места, иллюстрирующие то положение, что культура создается на базе развивающейся индустрии. Развитие мануфактуры (в кустарных промыслах) уже поднимает до известной степени уровень культуры. «Промышленность и сравнительно развитые торговые сношения с остальным миром поднимают жизненный уровень населения и его культурность; на крестьянина-земледельца работник мануфактуры смотрит уже сверху вниз. Крупная машинная индустрия доканчивает это преобразование, отделяет окончательно промышленность от земледелия, создает, как мы видели, особый класс населения, совершенно чуждый старому крестьянству, отличающийся от него другим строем жизни, другим строем семейных отношений, высшим уровнем потребностей, как материальных, так и духовных. В мелких промыслах и в мануфактуре мы видим всегда остатки патриархальных отношений и разнообразных форм личной зависимости, которые, в общей обстановке капиталистического хозяйства, чрезвычайно ухудшают положение трудящихся, унижают и развращают их. Крупная машинная индустрия, концентрируя вместе массы рабочих, сходящихся нередко из разных концов страны, абсолютно уже не мирится с остатками патриархальности и личной зависимости, отличаясь поистине «пренебрежительным отношением к прошлому». И именно этот разрыв с устарелыми традициями был одним из существенных условий, создавших возможность и вызвавших необходимость регулирования производства и общественного контроля за ним»[87].

Культура города выше культуры деревни. Промышленные центры играют крупную роль в деле содействия умственному развитию населения; Ленин говорил об этом в статье «К характеристике экономического романтизма», относящейся к 1894 г.

«Научная теория (марксизм. – Н. К.) указывает, напротив, ту прогрессивную сторону, которую вносит в это противоречие (преобладание города над деревней. – Н. К.) крупный промышленный капитал. «Вместе с постоянно растущим перевесом городского населения, которое скопляет капиталистическое производство в крупных центрах, оно накопляет историческую силу движения общества вперед» (die geschichtliche Bewegungskraft der Gesellschaft). Если преобладание города необходимо, то только привлечение населения в города может парализовать (и действительно, как доказывает история, парализует) односторонний характер этого преобладания. Если город выделяет себя необходимо в привилегированное положение, оставляя деревню подчиненной, неразвитой, беспомощной и забитой, то только приток деревенского населения в города, только это смешение и слияние земледельческого и неземледельческого населения... создает условия для устранения противоположности между городом и деревней»[88]. В «Развитии капитализма» Владимир Ильич приводит сведения о Покровском уезде Владимирской губернии, подтверждающие этот факт. «Плотничество положило глубокий отпечаток на весь склад здешней крестьянской жизни... Крестьянин-плотник мало-помалу отвыкает от земледелия, а впоследствии и совсем бросает его». Жизнь в столицах наложила на плотника отпечаток культурности: он живет несравненно чище окрестных крестьян и резко выделяется своей «интеллигентностью», «сравнительно высокой степенью умственного развития»[89].

«Отхожие уезды значительно превосходят земледельческие и лесные местности по благоустройству своей жизни... Одежда питерщиков гораздо чище, щеголеватее и гигиеничнее... Ребята содержатся чище, почему у них реже встречается чесотка и другие накожные болезни»... В отхожих волостях Костромской губ. «в половине домов вы найдете бумагу, чернила, карандаши и перья»... «Грамотные питерщики положительно лучше и сознательнее лечатся», так что заразные болезни действуют среди них не так гибельно, как в волостях «малокультурных»[90].

«Отход в города ослабляет старую патриархальную семью, ставит женщину в более самостоятельное положение, равноправное с мужчиной. «Сравнительно с оседлыми местностями, солигалическая и чухломская семья» (самые отхожие уезды Костр. губ.) «гораздо менее крепка не только в смысле патриархальной власти старшего, но даже и в отношениях между родителями и детьми, мужем и женою. От сыновей, отправляемых в Питер с 12 лет, конечно, нельзя ожидать сильной любви к родителям и привязанности к родительскому крову; они становятся невольно космополитами: «где хорошо, там и отечество». «Привыкшая обходиться без мужской власти и помощи, солигаличанка вовсе не похожа на забитую крестьянку земледельческой полосы: она независима, самостоятельна... Побои и истязания жен здесь редкие исключения... Вообще равенство женщины с мужчиной сказывается почти везде и во всем»[91].

Город культурно поднимает, деревня заражает своим бескультурьем.

Исследуя в 1897 г. данные кустарной переписи 1894–1895 гг. в Пермской губернии, Ленин отмечает: «Связь с земледелием», по данным переписи, отражается чрезвычайно рельефно на грамотности кустарей... Оказывается, что неземледельческое население значительно грамотнее земледельческого, причем это отношение наблюдается без исключения по всем подгруппам и для мужчин, и для женщин»[92]. «...Мы можем констатировать, что связь с земледелием (речь идет о мелком крестьянском хозяйстве. – H. K.): 1) задерживает наиболее отсталые формы промышленности и тормозит экономическое развитие; ...3) задерживает культурное развитие населения, имеющего более низкий уровень потребностей и далеко отстающего в грамотности от неземледельцев»[93].

И Владимир Ильич со всей четкостью ставит вопрос о материальных предпосылках культурного развития.

На Западе потребление выше. «Почему? – Потому, что культура выше, – пишет он в «Друзьях народа». – H о в чем же состоят материальные основания этой культуры, как не в развитии капиталистической техники, в росте товарного хозяйства и обмена, приводящих людей в более частые столкновения друг с другом, разрушающих средневековую обособленность отдельных местностей? (разрядка моя. – H. K.) Не была ли во Франции,, напр., культура не выше нашей перед великой революцией, когда еще не завершился раскол ее полусредневекового крестьянства на деревенскую буржуазию и пролетариат? И если бы автор повнимательнее присмотрелся к русской жизни, он не мог бы не заметить того, напр., факта, что в местностях с развитым капитализмом потребности крестьянского населения стоят значительно выше, чем в чисто земледельческих местностях...

«Друзья народа» не обращают никакого внимания на подобные «мелочи», потому что для них дело тут объясняется «просто» культурой или усложняющейся жизнью вообще, причем они даже и не задаются вопросом о материальных основаниях этой культуры и этого усложнения»[94] (разрядка моя. – Н. К.).

Экономика определяет собой уровень культуры. Но, с другой стороны, и культура является фактором, в свою очередь влияющим на экономику. Следствие диалектически превращается в причину. Пример влияния культуры на экономику Ленин приводит в «Развитии капитализма». «...В руках крестьянской буржуазии сходятся нити и торгового капитала (отдача денег в ссуду под залог земли, скупка разных продуктов и пр.) и промышленного капитала (торговое земледелие при помощи найма рабочих и т. п.). От окружающих обстоятельств, от большего или меньшего вытеснения азиатчины и распространения культуры в нашей деревне зависит то, какая из этих форм капитала будет развиваться на счет другой»[95] (разрядка моя. – Н. К).

Уровень культуры влияет на формы эксплуатации.

«Эта масса мелких деревенских эксплуататоров, – пишет Ленин, – представляет страшную силу, страшную особенно тем, что они давят на трудящегося враздробь, поодиночке, что они приковывают его к себе и отнимают всякую надежду на избавление, страшную тем, что эта эксплуатация при дикости деревни, порождаемой свойственными описываемой системе низкою производительностью труда и отсутствием сношений, представляет из себя неодин грабеж труда, а еще и азиатское надругательство над личностью (разрядка моя. – Н. К.), которое постоянно встречается в деревне»[96].

Классовый характер общественной среды определяет, кто воспользуется «улучшением культуры».

«Какой это марксист, когда он не понимает, что та общественная среда, для которой он прожектирует свои прогрессы, – есть буржуазная среда, что поэтому все «улучшения культуры», действительно замечаемые даже в крестьянском хозяйстве, означают прогресс буржуазный, улучшающий положение меньшинства и пролетаризирующий массы! Какой это марксист, когда он не понимает, что государство, к которому он обращается с прожектами, есть классовое государство, способное только поддерживать буржуазию и давить пролетариат!»[97]

Владимир Ильич особо останавливается на вопросе о влиянии капитализма на деревню. «Отнятие промышленностью у земледелия самых сильных, энергичных и интеллигентных рабочих есть всеобщее явление не только промышленных, но и земледельческих стран, не только Западной Европы, но и Америки, и России. Противоречие между культурой городов и варварством деревни, порожденное капитализмом, неизбежно ведет к этому»[98].

«Для развития техники земледелия городской капитализм старается дать все средства современной науки, но социальное положение производителей он оставляет по-прежнему жалким; городской культуры он не переносит систематически и планомерно в деревню»[99].

Владимир Ильич не закрывает глаза на отрицательные стороны капитализма. В рецензии на книгу Каутского «Аграрный вопрос», вышедшую в 1899 г., он пишет: «Прогрессивная деятельность в современном обществе может стремиться только к тому, чтобы ослабить вредное действие капиталистического прогресса на население, чтобы усилить сознательность этого последнего и способность к коллективной самозащите»[100].

Что вытекает из того, что говорил Ленин в период 1898–1900 гг. о культуре? Прежде всего ясно, почему мы отстаем на культурном фронте. Годы разрухи и восстановительный период не могли еще создать материальных предпосылок для развития культуры, лишь реконструктивный период создает эти материальные предпосылки для широчайшего размаха в культурном строительстве. Не случайность, что именно со времени XV съезда партии в связи с индустриализацией и коллективизацией стала у нас быстрым темпом развиваться ликвидация безграмотности, возможно стало введение всеобщего обучения. С другой стороны, ясна необходимость повышения – в целях повышения экономического строительства – уровня культуры, повышения влияния промышленных центров на деревню, необходимость поднять культуру деревни, чего не делал капитализм и в чем кровно заинтересована Советская власть. Ясна необходимость тесно связать всю культурную работу с политической пропагандой и агитацией, вовлекать в то же время как можно шире сами массы в культурное строительство.

Владимир Ильич со всей решительностью уже тогда, в 1894 г., говорил о буржуазной культуре, о мещанской культуре, от которой окончательно «дифференцирован» (отделен) и бесповоротно враждебен ей «антипод буржуазии» (рабочий класс).

Откуда взялась эта буржуазная, эта мещанская культура? «...Они (речь идет о русских капиталистах. – Н. К.) стараются подражать западноевропейской буржуазии, выписывают книжки, учатся [вот уже автор сам (автор статьи «Новые всходы на народной ниве», помещенной в «Отечественных записках» за 1879 г., которому возражает Ленин. – Н. К.) должен признать фантастичность сочиненного им сейчас мечтания: будто у нас «мещанская культура» развилась на почве невежества. Неправда. Именно она принесла пореформенной России ее культурность, «образованность»...]»[101].

«Культурное общество», – отмечает Ленин, – по-прежнему с охотой будет, в промежутке между пирогом с вязигой и зеленым столом, толковать о меньшем брате и сочинять гуманные проекты «улучшения» его положения...»[102].

Что же это за проекты?

Остановившись на реакционных сторонах программы народников, Ленин пишет: «Но есть у них и другие пункты, относящиеся к самоуправлению, свободному и широкому доступу знаний к «народу», к «подъему» «народного» (сиречь мелкого) хозяйства посредством дешевых кредитов, улучшений техники, упорядочений сбыта и т. д. и т. д. и т. д. Что подобные, общедемократические, мероприятия прогрессивны, – это признает, конечно, вполне и г. Струве. Они не задержат, а ускорят экономическое развитие России по капиталистическому пути, ускорят создание внутреннего рынка, ускорят рост техники и машинной индустрии улучшением положения трудящегося и повышением его уровня потребностей, ускорят и облегчат его самостоятельное мышление и действие»[103] (разрядка моя. – Н. К.).

Только «марксисты должны иначе ставить эти вопросы (речь идет об общедемократических мероприятиях. – Н. К.), чем это делали и делают гг. народники. У последних вопрос ставится с точки зрения «современной науки, современных нравственных идей»; дело изображается так, будто нет каких-нибудь глубоких, в самых производственных отношениях лежащих причин неосуществления подобных реформ, а есть препятствия только в грубости чувств: в слабом «свете разума» и т. п., будто Россия – tabula rasa (чистая доска. – Н. К.), на которой остается только правильно начертать правильные пути»[104].

По словам Ленина, «марксисты должны... не только принять общедемократические пункты, но и провести их точнее, глубже и дальше. Чем решительнее будут такие реформы в России, чем выше поднимут жизненный уровень трудящихся масс, – тем резче и чище выступит важнейшая и основная (уже сейчас) социальная противоположность русской жизни»[105]. Что это за «социальная противоположность русской жизни»? Под этим подразумевается «противоположность классовых интересов». Работа «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве», откуда взята эта цитата, предназначалась для легальной печати, а потому и говорилось в ней «о противоположности классовых интересов» намеками. Еще более «рыбьим языком» пришлось говорить о классовой борьбе. Классовая борьба называлась «теорией классового антагонизма», требования рабочего класса назывались «формулировкой насущных интересов каких-то классов», борьба рабочего класса за свои требования называлась «утилизацией», рабочие назывались «участниками производственных отношений в наиболее развитом и чистом их виде», нелегальная работа – «невидной работой», отказ от борьбы за демократические требования, игнорирование их – «обрывом нити», социализм – «идеалами». Не только царской цензуре, но и читателю трудненько было расшифровать смысл нижеследующей цитаты:

«Если ставить те же вопросы применительно к теории классового антагонизма [для чего нужен, конечно, «пересмотр фактов» русской истории и действительности], – тогда ответы на них... будут предназначаться на практическую утилизацию (конечно, для этой «утилизации» требуется громадная подготовительная работа... по самому существу своему, невидная...) их именно этими заинтересованными классами и исключительно одними ими, – они будут рваться, говоря прекрасным выражением одного марксиста, из «тесного кабинета интеллигенции» к самим участникам производственных отношений в наиболее развитом и чистом их виде, к тем, на ком всего сильнее сказывается «обрыв нити», для кого «идеалы» «нужны», потому что без них им приходится плохо»[106]. В переводе на «русский язык» эта цитата значит: «Если подходить к вопросу с точки зрения классовой борьбы (для этого нужно с этой точки зрения разобрать факты русской истории и действительности), тогда необходимо составить программу, которая формулировала бы практические требования рабочего класса, надо организовать борьбу за них рабочего класса (конечно, для такой борьбы требуется громадная подготовительная работа, притом работа, по существу своему, нелегальная). Программа должна обсуждаться не только в среде интеллигенции, но должна стать руководством к действию широких масс рабочих, которые сильнее всего страдают от самодержавного строя и кровно заинтересованы в осуществлении социализма, ибо при капитализме их участь тяжела».

Не знаю, расшифровали ли цензоры эту столь иносказательно написанную цитату, во всяком случае дух ее поняли, – и сборник, для которого данная статья была написана за подписью: К. Тулин («Материалы к характеристике нашего хозяйственного развития», Спб., 1895 г.), был царской цензурой сожжен.

Классовая борьба должна окрашивать собой и всю культурную работу. Культурная работа не должна вырождаться в культурничество. Об этом говорил Ленин.

«Друзья народа», – писал Ленин, – забыли об этой антагонистичности (т. е. противоположности классовых интересов. – Н. К.), утратили всякое чутье того, как «под покровом демократизма» и у нас, на святой Руси, прячутся чистокровные буржуа; и потому теперь они («Друзья народа». – Н. К.) реакционны (по отношению к пролетариату), так как замазывают антагонизм, толкуют не о борьбе, а о примирительной культурнической деятельности»[107] (разрядка моя. – Н. К.).

И далее: «...мы с поразительной наглядностью видим, до какой степени выдохлись эти идеи (народнические. – Н. К.), как потеряли они всякую цельную теоретическую основу, спустившись до жалкого эклектизма, до самой дюжинной культурническо-оппортунистской программы»[108] (разрядка моя. – Н. К.).

Необходимо знание, науку, в первую голову марксизм, дать в массы. В период работы в Питере Владимир Ильич работал, как и вся его группа, в рабочих кружках. Половину времени занятий в кружке он посвящал беседе с рабочими об их работе на фабрике, об условиях их труда и пр., а другую – читал с ними I том «Капитала» Маркса. Так приблизительно работали и другие товарищи. Члены нашей группы, работавшие в воскресной школе, как я уже сказала выше, стремились связать преподавание элементарного школьного курса с ознакомлением учеников со взглядами Маркса и Энгельса. «Теорию, учение Маркса и Энгельса – в массы!» – был лозунг того периода. И в ссылке, помогая в учебе рабочим, товарищам по ссылке, наша группа читала с ними «Капитал», «Коммунистический манифест» и пр. Через популярные брошюры, листки стремились тогдашние революционные марксисты, тогдашние социал-демократы, приблизить теорию к массе. Мы старались с этой целью научиться писать просто и понятно для рабочих. К этому периоду относится ряд брошюр, написанных Владимиром Ильичей для рабочих («Объяснение закона о штрафах», «Новый фабричный закон»). И понятно поэтому следующее место из письма Ленина Аксельроду от 16 августа 1897 г.: «Ваши и его (Плеханова. – Н. К.) отзывы о моих литературных попытках (для рабочих) меня чрезвычайно ободрили. Я ничего так не желал бы, ни о чем так много не мечтал, как о возможности писать для рабочих»[109]. Важность создать популярную литературу, популярный журнал для рабочих стояла в то время во весь рост.

Вот что писал по этому поводу Ленин в «Друзьях народа»: «... г. Михайловский говорит: «Маркс отнюдь не имел в виду именно этот круг читателей (рабочих) и ожидал кое-чего и от людей науки». Совершенно неверно: Маркс прекрасно понимал, как мало можно рассчитывать на беспристрастие и на научную критику со стороны буржуазных представителей науки, и в послесловии ко 2-му изданию «Капитала» высказался на этот счет совершенно определенно. Он говорит там: «Понимание, которое быстро встретил «Капитал» в широких кругах немецкого рабочего класса, – есть лучшая награда за мой труд. Г. Мейер, человек, стоящий в экономических вопросах на буржуазной точке зрения, в одной брошюре, вышедшей во время франко-прусской войны, изложил совершенно -верную мысль, что выдающиеся способности к теоретическому мышлению (der grosse theoretische Sinn), считавшиеся наследственным достоянием немцев, совершенно исчезли у так наз. образованных классов, но зато снова оживают у них в рабочем классе»[110]. И в другом месте: «...наш автор (г. Михайловский. – Н. К.) с пафосом негодует против «этой науки, умещающейся чуть ли не в карманном словаре». Какой ужас, в самом деле: наука – и социал-демократические брошюры, стоящие гроши и умещающиеся в кармане!! Не ясно ли, до какой степени неосновательно самоуверены те люди, которые лишь постольку и ценят науку, поскольку она учит эксплуатируемых самостоятельной борьбе за свое освобождение, учит сторониться от всяких «друзей народа», замазывающих антагонизм классов и желающих на себя взять все дело (курсив мой. – Н. К), и которые поэтому излагают эту науку в грошовых изданиях, так шокирующих филистеров. То ли бы дело, если бы рабочие предоставили свою судьбу «друзьям народа», они показали бы им настоящую, многотомную, университетскую и филистерскую науку, подробно ознакомили бы их с общественной организацией, соответствующей человеческой природе, если бы только... рабочие согласились подождать и не начинали сами борьбы с такой неосновательной самоуверенностью!»[111]

Особый интерес представляет то, что Ленин писал в эти годы об «интеллигенции». Сейчас (декабрь 1930 г.) перед нами прошел процесс «Промпартии», который чрезвычайно ярко вскрыл нутро буржуазной интеллигенции, примкнувшей к буржуазии и продолжающей ей служить в стране, где уже более десятка лет власть вырвана из рук буржуазии.

«Состав «интеллигенции», – писал Ленин в «Друзьях народа», – обрисовывается так же ясно, как и состав общества, занятого производством материальных ценностей: если в последнем царит и правит капиталист, то в первой задает тон все быстрее и быстрее растущая орава карьеристов и наемников буржуазии, – «интеллигенция» довольная и спокойная, чуждая каких бы то ни было бредней и хорошо знающая, чего она хочет... За этими пределами начинается либеральная и радикальная «интеллигенция», которая изливает бесчисленное количество фраз о прогрессе, науке, правде, народе и т. п., которая любит плакать о 60-x годах, когда не было раздоров, упадка, уныния и апатии, и все сердца горели демократизмом»[112], «... когда классовые антагонизмы буржуазного общества были совершенно еще не развиты, подавленные крепостничеством, когда это последнее порождало солидарный протест и борьбу всей интеллигенции, создавая иллюзию об особом демократизме нашей интеллигенции...»[113]

«Социалистическая интеллигенция только тогда может рассчитывать на плодотворную работу, когда покончит с иллюзиями и станет искать опоры в действительном, а не желательном развитии России, в действительных, а не возможных общественно-экономических отношениях»[114]

Таким образом, в «Друзьях народа» Владимир Ильич указывал на то, что социалистическая интеллигенция может стать силой, может вести только тогда плодотворную работу, если она примкнет к борьбе рабочего класса – класса, за которым будущее. Как-то раз, разговаривая с Лениным на эту тему в Сибири, мы говорили о Некрасове, о том, что интеллигент тогда только сила, когда он «утлый свой челнок привяжет к корме большого корабля», т. е. когда он свяжет свою судьбу с судьбой рабочего класса.

Вопрос о бессословной интеллигенции Ленин затронул также и в статье «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве». Когда сословности был нанесен удар в 1861 г., интеллигенция стала на точку зрения либеральной буржуазии. Борьба зa демократические реформы не есть что-то несовместимое с буржуазной точкой зрения. Когда под влиянием развития капитализма в крестьянстве началось расслоение, точку зрения мелкой крестьянской буржуазии стала отражать в своих высказываниях народническая интеллигенция. Приведу соответствующее место из высказываний Ленина.

«Если... все вообще общественные группы представляют из себя реальную силу только поскольку... они совпадают с общественными классами или к ним примыкают, то очевидно, что «бессословная интеллигенция» не есть реальная общественная сила» (70). В абстрактном теоретическом смысле автор, конечно, прав. Он ловит, так сказать, народников на слове. Вы говорите, что на «иные пути» должна направить Россию интеллигенция – вы не понимаете, что, не примыкая к классу, она есть нуль. Вы хвастаетесь, что русская бессословная интеллигенция отличалась всегда «чистотой» идей – поэтому-то и была она всегда 'бессильна. Критика автора ограничивается сопоставлением нелепой народнической идеи о всемогуществе интеллигенции с своей совершенно справедливой идеей о «бессилии интеллигенции в экономическом процессе» (71). Но такого сопоставления мало. Чтобы судить о русской «бессословной интеллигенции», как об особой группе русского общества, которая так характеризует всю пореформенную эпоху – эпоху окончательного вытеснения дворянина разночинцем, – которая, несомненно, играла и продолжает играть известную историческую роль, для этого нужно сопоставить идеи и еще более программы нашей «бессословной интеллигенции» с положением и интересами данных классов русского общества... Русская передовая, либеральная, «демократическая» интеллигенция была интеллигенцией буржуазной. «Бессословность» нимало не исключает классового происхождения идей интеллигенции. Всегда и везде буржуазия восставала против феодализма во имя бессословности – и у нас против старо-дворянского, сословного строя выступила бессословная интеллигенция. Всегда и везде буржуазия выступала против отживших сословных рамок и других средневековых учреждений во имя всего «народа», классовые противоречия внутри которого были еще не развиты, и она была, как на Западе, так и в России, права, так как критикуемые учреждения стесняли действительно всех. Как только сословности в России нанесен был решительный удар (1861), – тотчас же стал обнаруживаться антагонизм внутри «народа», а наряду с этим и в силу этого антагонизм внутри бессословной интеллигенции между либералами и народниками, идеологами крестьянства (внутри которого первые русские идеологи непосредственных производителей не видели, да и не могли еще видеть, образования противоположных классов). Дальнейшее экономическое развитие повело к более полному обнаружению социальных противоположностей в русском обществе, заставило признать факт разложения крестьянства на деревенскую буржуазию и пролетариат. Народничество совсем уже почти превратилось в идеологию мелкой буржуазии, отделив от себя марксизм»[115].

В «Задачах русских социал-демократов» (1897) Ленин подробно останавливался на двуличности мелкой буржуазии:

«Мелкая буржуазия двулична по самой своей природе, и тяготея, с одной стороны, к пролетариату и к демократизму, она, с другой стороны, тяготеет к реакционным классам, пытается задержать историю, способна поддаться на эксперименты и заигрывания абсолютизма (хотя бы в форме «народной политики» Александра III), способна заключить союз с правящими классами против пролетариата ради укрепления своего положения, как мелких собственников. Образованные люди, вообще «интеллигенция» не может не восставать против дикого полицейского гнета абсолютизма, травящего мысль и знание, но материальные интересы этой интеллигенции привязывают ее к абсолютизму, к буржуазии, заставляют ее быть непоследовательной, заключать компромиссы, продавать свой оппозиционный и революционный пыл за казенное жалованье или за участие в прибылях или дивидендах. Что касается до демократических элементов в угнетенных народностях и в преследуемых вероучениях, то всякий знает и видит, что классовые противоречия внутри этих категорий населения гораздо глубже и сильнее, чем солидарность всех классов подобной категории против абсолютизма и за демократические учреждения. Только один пролетариат может быть – и, по своему классовому положению, не может не быть – последовательным до конца демократом, решительным врагом абсолютизма, не способным ни на какие уступки, компромиссы. Только один пролетариат может быть передовым борцом за политическую свободу и за демократические учреждения, ибо, во-1-х, на пролетариате политический гнет отражается всего сильнее, не находя никаких коррективов в положении этого класса, не имеющего ни доступа к верховной власти, ни даже доступа к чиновникам, ни влияния на общественное мнение»[116].

Социалистическая интеллигенция становится марксистской. В среде ее все большее место начинает занимать «рабочая интеллигенция». О ней писал Ленин в статье «Попятное направление в русской социал-демократии», написанной в конце 1899 г. Привожу соответствующее место:

«В то время, как образованное общество теряет интерес к честной, нелегальной литературе, среди рабочих растет страстное стремление к знанию и к социализму, среди рабочих выделяются настоящие герои, которые – несмотря на безобразную обстановку своей жизни, несмотря на отупляющую каторжную работу на фабрике, – находят в себе столько характера и силы воли, чтобы учиться, учиться и учиться и вырабатывать из себя сознательных социал-демократов, «рабочую интеллигенцию». В России уже есть эта «рабочая интеллигенция», и мы должны приложить все усилия к тому, чтобы ее ряды постоянно расширялись, чтобы ее высокие умственные запросы вполне удовлетворялись, чтобы из ее рядов выходили руководители русской социал-демократической рабочей партии»[117].

В «Проекте программы нашей партии», написанной в том же 1899 г., Ленин указывает еще на один слой интеллигенции – на сельских учителей: «Затем, не надо забывать и деревенской интеллигенции, напр., народных учителей, которые находятся в таком приниженном, и материально и духовно, положении, которые так близко наблюдают и на себе лично чувствуют бесправие и угнетение народа, что распространение среди них сочувствия социал-демократизму не подлежит (при дальнейшем росте движения) никакому сомнению»[118].

Характеристика, которую дал за период 1894–1900 гг. Владимир Ильич «интеллигенции», и по сию пору имеет актуальнейшее значение. Сейчас, в связи с процессом «Промпартии», каждый «интеллигент» неизбежно должен поставить и ставит себе вопрос о том, с какой партией связывает он свою судьбу: с умирающей буржуазией или с рабочим классом? Жизнь ставит точки над «i». Процесс «Промпартии» показал лицо современной «интеллигенции», идущей за крупной буржуазией. Процесс Кондратьева показал лицо интеллигенции, связывающей свою судьбу с судьбой верхних слоев мелкой буржуазии, с судьбой кулачества. Все внимание правительства и партии направлено сейчас на формирование своей, рабочей интеллигенции, на вооружение ее необходимыми знаниями. Эта рабочая интеллигенция органически, неразрывно связана с рабочим классом. Весь вопрос сейчас в том, как в возможно более короткий срок овладеть ей необходимыми знаниями, как перестроить с помощью этих знаний буржуазную культуру в культуру социалистическую.

1931 г.

ЛЕНИНСКИЕ ДНИ (ДОКЛАД В ИНСТИТУТЕ МАРКСИСТСКО-ЛЕНИНСКОЙ ПЕДАГОГИКИ)

В последнее время внимание всех привлекает вопрос о том, что говорил Владимир Ильич по философии, как он занимался философией, как к ней подходил. Я не буду подробно па этом вопросе останавливаться. Скажу только, что философия для Владимира Ильича была тоже орудием борьбы, и еще "в Сибири он чрезвычайно много занимался вопросами философии, конечно, постольку, поскольку там под руками были соответствующие книги. Библиотеки не было там, конечно, никакой, а были книги, которые удалось с собой привезти. Над этими книгами Владимир Ильич и работал. Тогда уже он придавал занятиям по философии чрезвычайно большое значение. Ему приходилось спорить с т. Ленгником по некоторым философским вопросам, и он тогда подчеркивал, что философия нужна для того, чтобы найти правильный подход к оценке всех явлений. Мы видим, что действительно во всех подходах ко всем вопросам он стоит на точке зрения диалектического материализма. Он умел брать каждое явление, каково бы оно ни было, не как нечто закостенелое, – он каждое явление берет в развитии, в той обстановке, в какой дело происходит, берет его во всех опосредствованиях. Надо сказать, что Владимир Ильич любил иногда заглянуть вдоль и помечтать о будущем. Я помню один разговор о воине. Это было в начале 1918 г. в Петрограде. Владимир Ильич говорил, что современная техника сейчас все более и более помогает разрушительному характеру войны. Но будет такое время, когда война станет настолько разрушительной, что она вообще станет невозможной. Потом к этому вопросу Владимир Ильич вернулся в 1920/1921 г. Он рассказывал мне про один разговор с инженером, который говорил, что сейчас на очереди стоит такое изобретение, что можно будет на расстоянии уничтожить большую армию. Это сделает всякую войну невозможной. Ильич с большим увлечением говорил об этом. Видно было, как страстно он хотел, чтобы война стала невозможной. Ильич брал вопрос о войне в его развитии. К какому бы вопросу он ни подходил, он брал явления не в застывшем виде. С самого начала, когда он стал марксистом, он ясно себе представлял ту громадную роль, какую сыграет рабочий класс в истории. Он в самых первых статьях говорил о той громадной исторической роли, которую суждено сыграть рабочему классу. Но в то же время, говоря о рабочем классе, он говорил всегда о конкретном рабочем классе. Говоря о пашем русском рабочем классе, он говорил о том, что собой в данный момент этот класс представляет.

На разных стадиях развития за все годы революционной деятельности каждый раз он отмечал особенности рабочего класса на данном этапе. Он указывал на все то, что помогает развитию рабочего класса, указывал на то, что связывает по рукам рабочий класс в его борьбе. И этот вопрос он умел ставить, всегда беря его в его развитии. Недавно Горький прислал письмо, в котором он вспоминает разговор с Лениным, который происходил в 1919 г. Владимир Ильич жил в Горках. Горький приехал взволнованный бытовыми вопросами и рассказывал, как в Ленинграде рабочие не умеют беречь общественного имущества. Они разбирали деревянные дома на топливо. Горький указывал, что попутно рабочие били стекла, бросали кровельное железо и все ломали. Страшно неэкономно все делалось, и было небрежное отношение к общественному труду и общественному имуществу. Горький говорит, что Владимир Ильич промолчал и ничего не сказал, и он подумал, что не следовало бы рассказывать Владимиру Ильичу таких мелочей. Потом, когда они пошли на прогулку, Владимир Ильич сказал: «Напрасно вы думаете, что это мелочи, это совсем не мелочи, это чрезвычайно важный и большой вопрос. Бережное отношение к общественному имуществу, умение экономить и сохранять общественное имущество – это большое дело. Но дело в том, что сознательное отношение к труду должно длительно воспитываться. Нельзя сейчас от рабочих, которые жили при капитализме и только несколько лет живут при Советской власти, – нельзя требовать от них сознательного отношения к труду. Если у них будет сознательное отношение к труду, значит они будут социалистами, а это сразу не дается».

В данном конкретном случае, как всегда, Владимир Ильич прекрасно видел и ни на минуту не забывал той роли, какую сыграет рабочий класс во всем движении, но в то же время, понимая и изучая рабочий класс, он знал все его недостатки.

Если вы просмотрите целый ряд его статей, вы увидите это чрезвычайно трезвое отношение к рабочему. У Владимира Ильича совершенно исключительное отношение к рабочим. Он говорил, что до конца положиться мы можем только на рабочий класс. Говоря это, он в то же время тщательно изучал все особенности рабочего в данный период. То же самое мы имеем и в отношении крестьянства. На разных стадиях развития крестьянства он понимал роль отдельных прослоек. Он видел, как под влиянием революционного движения внутри крестьянства меняется соотношение прослоек. Интересно это проследить на протяжении всех лет.

Подходя к вопросам культуры, Владимир Ильич также не брал вопросы культуры как нечто неизменное, неменяющееся, а брал культуру во всех ее опосредствованиях. В своей первой большой работе «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» он подробно Останавливается на взаимоотношениях экономики, политики и культуры. Как-то Энгельс в одном из писем указывал на неправильный подход, когда резкую грань ставят между причиной и следствием и говорят: «Это причина, а это следствие» – и не видят их взаимодействия. В этом отношении интересно, как Владимир Ильич брал вопросы культуры. Как марксист, он понимал все значение экономики. Как раз книга «Что такое «друзья народа» посвящена полемике с народниками. Народники к вопросам культуры подходили чрезвычайно наивно. Им казалось, что просто от непонимания зависит то, что у нас такой низкий уровень культуры, и все дело только в том, что надо кого-то убедить в том, что надо поднять культуру на более высокий уровень.

Южаков строил планы о том, как покрыть всю страну гимназиями. Это при царизме, при мелком, нищем крестьянском хозяйстве. Народникам вообще и Южакову в частности казалось, что все это не имеет значения: какую хочешь культуру – такую и построишь. Против этого возражал Ильич и доказывал, что определенному экономическому уровню соответствует и определенный вид культуры. Тут есть определенные границы, многое зависит еще и от политического уклада. Целый ряд звеньев определяет культурное развитие. Он возражал народникам, которые думали, что при царизме на любом экономическом уровне можно построить любую культуру. Возражая, он в то же время указывал на важность культурного развития и на то, как более высокий культурный уровень в свою очередь способствует экономическому развитию Эта книга – «Что такое «друзья народа» – написана в 1894 г. Там Владимир Ильич определенно указывает на взаимодействие между уровнем экономическим и культурным. В дальнейшем в своих произведениях Владимир Ильич также останавливается на этом вопросе. Если внимательно читать из тома в том его произведения, то можно наблюдать такую вещь, что одна и та же мысль, одна и та же идея у него повторяется на протяжении многих лет. Он опять вновь и вновь возвращается к какой-нибудь раз уже высказанной мысли, только он по-другому ее излагает. Он берет ее в данной конкретной обстановке. Вот, например, в книге «Что такое «друзья народа» он приводит пример, как на определенном экономическом уровне в мелком крестьянском хозяйстве, где каждый работает только на своем клочке земли, когда он мало имеет дело с другим хозяйством, как каждый заботится о себе и как вырастает психология: «каждый за себя, и бог за всех». Он об этом писал в 1894 г., и потом гораздо позднее, в 1920 г., уже при Советской власти, выступая на беспартийном собрании в Краснопресненском районе, он повторяет ту же мысль. Только он сейчас делает из нее целый ряд выводов: обращаясь к рабочим, связанным тесно с деревней, беспартийным рабочим, он говорит о том, что при Советской власти представление о том, что «каждый за себя и бог за всех», не может иметь места. Сейчас надо общими усилиями добиться другого порядка. Первый раз, когда он говорил, он только констатировал факт, Теперь он этот факт опять приводит, но приводит, чтобы показать, что с этим фактом надо бороться. Обращаясь к массе беспартийных рабочих, он указывает на это и зовет их к другому порядку. Характерно, что в произведениях Владимира Ильича одна и та же мысль на протяжении многих лет повторяется. Но каждый раз в определенной конкретной обстановке эта мысль как-то оживает, делается более актуальной, более близкой и более понятной. И каждый слышит эту мысль по-новому, потому что она берется как-то по-новому, – это не есть просто повторение старого. В мыслях о культуре мы видим то же самое. В 1918 г. Владимир Ильич писал статью «Очередные задачи Советской власти». Кстати сказать, эта статья до чрезвычайности актуальна. Она имеет значение и для данного момента. Там Владимир Ильич говорит о производительности труда, о том, каким путем поднять производительность. Он указывает, что основное, что необходимо, – это развитие индустрии, развитие промышленности, а другое, что необходимо и что имеет громадное значение, – это поднятие образования и культурного уровня. О культурном уровне он говорит как о факторе, который влияет на поднятие производительности труда. Как многие хозяйственники смотрят на культуру? Им кажется, что культура не важна и что самое важное – это только машины для развития промышленности, и они думают, что культура никакой роли не играет. Часто можно видеть, как хозяйственник выпирает библиотеку и вместо библиотеки устраивают какую-нибудь контору, которую можно сделать в другом месте. И когда рабочий напирает в отношении культуры, хозяйственник как бы делает уступку и не понимает всего того значения, какое имеет культура, которая в свою очередь влияет на экономику и влияет на сознательное отношение рабочих к труду. Для поднятия производительности труда нужны не только машины, но нужно сознательное отношение рабочих к труду. Это в значительной степени зависит от образовательного уровня. Об этом говорил Владимир Ильич в 1918 г., потом– в 1923 г., в последних своих статьях, которые он диктовал, уже будучи больным, в которые он старался вложить все то, что он хотел передать товарищам, остающимся па работе. Он особенно обдумывал эти статьи. И тут мы видим, что он опять говорит о той громадной работе, которую надо произвести в крестьянстве, чтобы поднять деревню до уровня города. Последняя его статья, которую он хотел продиктовать, но уже не смог, – это была статья о ликвидации безграмотности. Он хотел связать вопросы ликвидации неграмотности с вопросами производственной пропаганды, вопросы, которым он точно так же придавал громадное значение. Мы видим, что в статьях 1894 г. и 1918 г. и в 1923 г. вопросы культуры везде выступают у Владимира Ильича, и он со всей силой подчеркивает значение культуры, ни на одну минуту не забывая того, что культура вырастает на базе определенного экономического уровня. Владимир Ильич не берет культуру как нечто изолированное, взятое вне времени и пространства. Он эту культуру считает увязанной со всеми сторонами жизни. На II съезде политпросветчиков он говорил, что раз назвались политпросветчиками, то вам до всего должно быть дело. В стране процветает взяточничество. Если вы действительно политпросветчики, если вы по-настоящему поднимаете культуру, то вы должны поставить себе задачей борьбу со взяткой. Он говорил не об административной борьбе со взяткой, а о такой борьбе, когда создается определенное общественное мнение, которое делает невозможным эту взятку. Эту увязку со всеми сторонами жизни Владимир Ильич неустанно подчеркивал. Это придавало его высказываниям о культуре чрезвычайно большую конкретность, и отсюда понятно то, что он говорил о пролеткульте. Почему он спорил с пролеткультом? Потому что пролеткульт эту сторону, увязку культуры со всеми сторонами жизни, недоучитывал. Пролеткультовцы думали, что можно построить специальную пролетарскую культуру, которая не будет связана со всей окружающей жизнью, т. е. культуру, которая будет представлять нечто обособленное, нечто замкнутое.

Против этого резко возражал Владимир Ильич. И в то же время вы у него часто встречаете выражение «пролетарская культура». Но он пролетарскую культуру понимал совершенно в другом смысле. И в своей первой большой книге «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» в 1894 г. он там уже говорит о буржуазной культуре. Слов «пролетарская культура» он не употреблял еще, но говорил о том, что рабочие враждебны буржуазной культуре. Это очень характерно. Он ясно и четко ставит вопрос о том, что нет культуры вообще «какой-то», а есть культура определенного класса. И вот об этой классовой буржуазной культуре он говорит в первом своем большом произведении. Конечно, рабочий класс строит свою культуру, но ту культуру, о которой говорил Владимир Ильич, он ее мыслил увязанной со всеми сторонами жизни и заключающейся не в создании какой-то специфической, пролетарской литературы, а он считал, что пролетарская культура должна пропитывать насквозь всю жизнь, на все влиять и на все класть свой отпечаток. В этом было отличие точки зрения Владимира Ильича от пролеткультовской. Как он смотрел на буржуазную культуру? Характерно, что он говорил об этой буржуазной культуре позже, в «Очередных задачах Советской власти». Он говорил, что буржуазная культура подняла массы на более высокую ступень. С одной стороны, он видит положительную сторону буржуазной культуры, и эту сторону он часто подчеркив