Глава 23. Есть молитва от скудости, когда молящийся просит Господа исполнить его желание

Есть молитва от скудости, когда молящийся просит Господа исполнить его желание. Есть молитва благодарственная, когда желание исполнено. Обе эти молитвы на желаниях основаны, ими движутся и их умножают. Но есть еще один способ общения с безначальным Отцом – когда от Господа ничего не нужно. И такое общение происходит в молчании.

Дорога заняла три дня. Когда поезд пересек грузино-армянскую границу, путь пошел среди гор, в весеннем цвету. Ошалев от разворачивающейся перед нами красоты, мы высовывали головы в окна и не могли надышаться напоенным южными ароматами воздухом. Сумрачный Петербург растаял где-то далеко позади.

Билеты у нас были до Еревана, но мы хотели сойти с поезда раньше. Осталось только выяснить, где. Тоша взглянул на висящее в коридоре расписание и сказал, что ему нравится название станции Ахтала. Никто не возражал, поскольку все, что мы видели вокруг, было в равной степени прекрасно и удивительно. Последний вечер в поезде мы провели довольно весело, обсуждая пущенный кем-то слух, будто Тоша собирается принести одного из нас в жертву богам, и для этого нам придется тянуть жребий.

С поезда сошли ранним утром. Всего нас было тринадцать человек – восемь мужчин, четверо женщин и пятилетняя Анна. Станция Ахтала была расположенной в долине, с обеих сторон которой ввысь уходили покрытые лесом горы. Воздух был напитан запахами цветов, из леса доносилось пение птиц. Мы не могли поверить своим глазам, таким контрастом все это было по сравнению с сумрачными питерскими болотами!

Пройдя несколько километров по дороге, возглавлявший наш караван Тоша свернул на едва приметную тропинку, ведущую в горы. Тропинка скоро кончилась, но шеф упорно продолжал лезть вверх, пока, наконец, изрядно выбившись из сил, мы не достигли уступа, где решено было разбить первый лагерь. Поблизости бежал ручей. На небольшой площадке поставили вплотную друг к другу палатки, развели костер, приготовили еду и чай. Это был настоящий пир! Потом растянулись на своих спальных мешках и долго лежали, глядя сквозь цветущие горные деревья в небо. Незаметно наступила ночь, а нам все не хотелось уходить в палатки от звездного неба, журчащего ручья, пьянящего аромата цветов и потрескивающего костра.

Только здесь мы почувствовали, насколько устали за последние месяцы от хождения по лезвию Дисы и какого нервного напряжения нам все это стоило. Наконец, костер потух, мы забрались в палатки и уснули мертвым сном.

Наутро Тоша и Джон отправились налегке на разведку – искать место для постоянного лагеря. Через несколько часов они вернулись и сказали, что нашли место, лучше не придумаешь. Переезжать было решено на следующий день. Наступила наша вторая ночь в горах. Все вокруг было так же мирно и спокойно, и мы начинали втягиваться в совершенно новый для нас, естественный ритм жизни.

Все мы – дети города и никогда, за исключением Тоши и Джона, не жили среди дикой природы. Поток, между тем, продолжал идти на нас, но восприятие его в горах было иным, чем в городе. Мы чувствовали, что вся природа здесь насыщена той же таинственной энергией, которая в городе воспринималась как отдельный, узко направленный луч. В Ленинграде поток был более жестким и сконцентрированным, он отгораживал и защищал нас от растаскивающих и агрессивных городских полей. Здесь же, в армянских горных лесах, защищаться и противопоставлять было некому и незачем, поэтому поток изменил свое качество – он стал мягким, бархатно-легким, смешиваясь с энергиями природы и растворяясь в них.

Найденное Тошей и Джоном место действительно оказалось замечательным – поляна у подножья холма на опушке леса, на которой стояли развалины старой овчарни. Внизу несся кристально чистый горный поток, а с поляны открывался вид на далекую снежную горную цепь. Крыши у кошары не было, ее каменные стены выглядели, как маленький форт. Мы расчистили пространство внутри от кустов и крапивы и поставили там палатки. Снаружи их было незаметно, стены овчарни служили для лагеря идеальным укрытием.

Наша горная крепость была уже почти готова для обитания, как вдруг небо потемнело и разразилась снежная буря. Среди цветущей весны это казалось невероятным. Позже мы узнали, что последний раз снежный буран в этих местах в начале апреля был сто лет назад. Что и говорить, повезло! Не то в шутку, не то всерьез кто-то предложил совершить обряд жертвоприношения, чтобы умилостивить местных природных духов. Тут-то мы и вспомнили о распущенном в поезде слухе! Тоша оставался невозмутимым и слуха не опровергал, а, скорее, наоборот, делал вид, что идея кровавой жертвы ему по душе.

Тем временем, мокрый снег все усиливался, и мы совершенно промокли. Джон как-то умудрился разжечь костер. Тоша сказал, что каждый из нас должен пожертвовать огню что-нибудь из личных вещей. Мы полезли в рюкзаки в поисках жертвы богам. Неля вылила в костер флакончик духов, отчего пламя взвилось вверх синим цветом. После этого пятеро из нас поднялись на вершину холма, и, сомкнув энергетический круг, начали громко петь защитную мантру ИМ.

Никакого немедленного результата, тем не менее, не последовало. Напротив, вместе со снегом пошел еще и дождь, и у нас зуб на зуб не попадал. Минут через десять или пятнадцать небо, однако, стало потихоньку расчищаться, потом проглянуло солнце, и через полчаса от бури не осталось и следа – лазурное небо над головой и мутные потоки с холма. Мы уселись вокруг костра на мокрые еще бревна и принялись сушиться, прихлебывая дымящийся чай.

Когда-то Джон рассказал историю о бурятском ламе, которого держали в тридцатые годы в колхозе за его умение делать погоду. Он не предсказывал, а именно вызывал то, что было нужно для урожая, – дождь или солнце. Тысячи буддийских лам в те годы были расстреляны или сгнили в лагерях, а этому ламе, можно сказать, крупно повезло. Я не поверил тогда Джону, но теперь вынужден был признать, что на погоду действительно можно воздействовать силой ума.

Я спросил Тошу, в чем смысл жертвоприношений.

— В высшем смысле – это урок, – ответил он, помешивая угли в костре. – Вроде бы ерунда – сжечь какую-то мелочь в костре. Но на самом деле – маленький шажок на пути к последнему человеческому жертвоприношению перед достижением Освобождения, принесению в жертву своего «я». После этого пути назад нет. Это последняя жертва, окончательная и бесповоротная, но принести ее сразу невозможно. Нужны многие жизни, чтобы постепенно научиться отдавать все больше и больше, пока, наконец, не сможешь отдать все.

Ну, а в практическом смысле, мы просто умилостивили местных природных духов, которых потревожило наше групповое поле. Они к этому не привыкли. Во время ритуала и чтения мантры мы выделили достаточно энергии, чтобы задобрить духов, и тогда они разогнали тучи.

— Выходит, мы их просто накормили?

— Именно так.

— Тоша, а мы не могли просто дать им энергии без ритуала? – спросила Неля.

— Могли, но в человеческом подсознании существуют определенные схемы, которые нарабатывались долгое время, и их гораздо проще задействовать через ритуал, чем создавать новые.

Джон сказал:

— Я где-то читал о глобальной пищевой цепочке: растения питаются минералами, животные – растениями, человек поедает животных, ангелы и демоны питаются людьми, и всех, в результате, пожирает Бог.

Тоша рассмеялся:

— Значит, все пожирает все и, в свою очередь, пожирается всем же, так? Веселая картина получается.

— Неужели правда все всех жрут? – в ужасе спросила Неля.

— В принципе – да, – отозвался Тоша. – Смерть в нашем мире повсюду – на земле, в воздухе, под водой. Но это только полдела, – жизнь постоянно воспроизводит саму себя. Дух создает себе все новые и новые тела для обитания.

Что касается непрерывного процесса пожирания, то существует техника медитации, заключающаяся в пожирании мира: твое сознание поглощает все, что находится в его поле, – боль и удовольствие, мысли и эмоции, Бога и Сатану, жизнь и смерть. В конце концов, ты пожираешь само сознание со всеми его объектами.

— И что же остается? – спросил я.

— Остается твое «я».

— Но разве «я» и сознание – не одно и то же?

— Нет. Сознание – всего лишь атрибут «я».

— Но что же тогда такое «я»?

— Здесь-то собака и порылась, как говорил один мой знакомый. Когда ты задаешься этим вопросом всерьез, появляется шанс выяснить, что же ты такое на самом деле.

— Это не ответ.

— Ответа на этот вопрос не существует, поскольку он лежит за пределами сознания.

— Значит, сознание – это не все, что есть? Существует что-то за его пределами?

— Да, существует то, что порождает сознание.

Я хотел еще что-то спросить, но Джон перебил меня:

— Если есть техника пожирания мира, должна быть и противоположная – его отрыгивания.

— Есть, – отозвался Тоша. – Но только не отрыгивания. Некоторые тантрические школы считают, что наше сознание проецирует окружающий мир через глаза. В отличие от европейской физики, это учение утверждает, что мы видим предметы не за счет отраженного от них света, а наоборот – наши глаза излучают свет и проецируют вселенную точно так же, как работает кинопроектор.

Тоша помолчал, потом добавил:

— Способов работы с сознанием существует бесконечное множество, и все они были созданы с единственной целью: понять природу собственного «я» и то, как устроен мир.

— Как же устроен мир? – спросил кто-то.

— Хороший вопрос, – сказал Тоша. – Что бы я ни сказал по этому поводу, в вашем понимании это ничего не изменит. Существует бесчисленное количество способов объяснения мира, но он все равно отличается от любого своего описания. Как все есть на самом деле – неописуемо по определению. Суть вселенной не ухватить мыслью и не выразить словом. Ее можно пережить только сердцем.

— Но если все необъяснимо и непостижимо, какой тогда смысл во всем нашем учении? – спросил Сережа, держа руки над огнем.

— В постепенном продвижении, – терпеливо продолжал объяснять Тоша. – Вместо рассуждений об этой чудовищной «глобальной пищевой цепочке» не лучше ли разобраться, на чем основан Путь. Учитель отдает себя своим ученикам, они же приносят в жертву себя. Это добровольное самопожертвование, так? У учеников тоже есть люди, которым они служат, – их пациенты, например, или те, кого они любят. Есть один вид служения. Учитель, с другой стороны, работает не только для учеников, но и для парампары или иерархии восходящего сознания, к которой он принадлежит. Те, кто ответствен за учителя, тоже имеют учителей и защитников, и эта цепочка уходит в бесконечность, поскольку нет предела эволюции сознания.

– Кто отвечает за развитие эволюции на Земле? – спросил я.

— Христос.

— А за что отвечает Будда?

— Гаутамы Будды здесь нет. Он ушел.

— Растворился в нирване?

— Будда учил, что в действительности он никогда не приходил. В относительном смысле он оставил учение, создал общину и исчез. Поэтому молиться Будде бессмысленно. Молитва – это меч Христа. Иисус взял на себя немыслимую по человеческим понятиям ответственность.

Неля спросила:

— Значит, Христос ответствен за каждого человека на земле?

— Только за тех, кто верит в Него и следует Его путем, – уточнил Тоша. – Цепь взаимных самопожертвований, о которой я говорил, ведет к взаимной ответственности. Скажем, я отвечаю за нашу команду. Вы отвечаете за тех людей, кто идет за вами, за ваших детей, пациентов и так далее. И в тот момент, когда вы протягиваете кому-то руку помощи, вас поддерживают. Таков закон.

То, что нам дан поток, – свидетельство этого закона. Цепь взаимного самопожертвования и ответственности – русло, по которому он течет. В этом смысле иерархия сил Света – структура довольно хрупкая, поскольку она основана на добровольном служении, а не на принуждении. Если хотя бы одно звено цепи выпадает, поток не может течь дальше. Например, если человек попадается на силу и его эго раздувается, поток, не имея возможности быть переданным дальше, иссякает...

Сережа вдруг встал и показал на дальний склон:

— Смотрите.

Мы обернулись и различили несколько пасущихся на опушке коров.

— Деревня должна быть неподалеку, – заключил Тоша.