О соотношении международного и внутреннего уголовного права

В российском законодательстве имеется пробел в регламентации порядка включения в УК РФ ратифицированных и вступивших в силу международных конвенций, например, о борьбе с транснациональной организованной преступностью, терроризмом, коррупцией. Конституция РФ придает таким договорам высшую силу, а УК РФ единственным источником уголовного закона считает кодекс. Как поступать судам при коллизиях международного и внутреннего уголовного права? Достаточно ли обоснованны и верны постановления Государственной Думы РФ о ратификации международных конвенций, о выборе норм, которые должны или не должны имплементироваться в УК РФ? Как руководствоваться постановлениями Пленума Верховного Суда РФ по данной проблематике?

В последние годы Государственная Дума РФ ратифицировала целый ряд важных международных конвенций о борьбе с терроризмом, транснациональной организованной преступностью, коррупцией. Специфика российского уголовного законодательства, в отличие от других отраслей права, состоит в том, что следствие и суды при квалификации преступлений и назначении наказаний не могут непосредственно применять нормы конвенций. Конвенционные положения для этого должны быть имплементированы (трансформированы) в статьи УК РФ, поскольку в ст. 1 УК РФ установлено: "Уголовное законодательство Российской Федерации состоит из настоящего Кодекса. Новые законы, предусматривающие уголовную ответственность, подлежат включению в настоящий Кодекс". О нормах международного права в ч. 2 этой статьи сказано, что УК РФ "основывается на общепризнанных принципах и нормах международного права".

Как видим, законодатель категоричен в признании УК РФ единственным источником российского уголовного законодательства. Однако это создает определенную коллизию его с Конституцией РФ, и выход из данной ситуации возможен только на основе конституционных предписаний. Частью 4 ст. 15 Основного закона закреплен приоритет международного права над внутренним, поэтому при коллизиях должен применяться международный документ, а не уголовный закон России.

Пленум Верховного Суда РФ в постановлении от 10 октября 2003 г. N 5 "О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации" признал, что международные договоры, нормы которых предусматривают признаки составов уголовно наказуемых деяний, не могут применяться судами непосредственно, поскольку такими договорами прямо предписывается обязанность государств обеспечить выполнение предусмотренных договором обязательств путем установления наказуемости определенных преступлений внутренним (национальным) законом.

Исходя из ст. 54 Конституции РФ и ст. 8 УК РФ, уголовной ответственности в Российской Федерации подлежит лицо, совершившее деяние, содержащее все признаки состава преступления, предусмотренного УК РФ.

В связи с этим международно-правовые нормы, предусматривающие признаки составов преступлений, должны применяться судами Российской Федерации непосредственно только в тех случаях, когда в УК РФ прямо устанавливает необходимость применения международного договора Российской Федерации*(1) (например, об этом сказано в ст. 355 "Разработка, производство, накопление, приобретение или сбыт оружия массового поражения" и ст. 356 "Применение запрещенных средств и методов ведения войны" УК РФ).

Из сказанного можно сделать несколько выводов.

Во-первых, международные нормы обладают высшей бланкетной силой и ссылка на них в обвинительных заключениях и приговорах при квалификации необходима (в частности, в ст. 271 УК РФ упоминаются правила международных полетов).

Во-вторых, квалификация уголовно наказуемых деяний непосредственно по международным нормам исключается, соответственно невозможно и назначение наказания за такие преступления. За подобные деяния, за исключением геноцида, которому посвящена специальная Конвенция ООН*(2), в международных договорах конкретные санкции не предусматриваются. Они могут быть даны в обобщенном виде по группам преступлений, причем всегда в рекомендательной форме с учетом принципов и систем внутреннего уголовного законодательства. Так построена, например, Конвенция ООН против транснациональной организованной преступности*(3), которая определяет признаки таких преступлений и наказания за них в зависимости от их типа.

В-третьих, в упомянутом постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. N 5 обойден вопрос о неприменении уголовно-правовых норм, противоречащих ратифицированным Россией международным договорам, в частности, при отмене либо смягчении уголовной ответственности. Полагаем, что в этом случае должна действовать ч. 4 ст. 15 Конституции РФ, утверждающая верховенство международных договоров над национальным законодательством. Отсюда следует, что если ратифицированная и вступившая в силу международная конвенция отменяет или смягчает уголовную ответственность, то соответствующие нормы действуют непосредственно и до включения их в УК РФ. Основаниями для такого утверждения, помимо ч. 4 ст.15 Конституции РФ, служат международные и конституционные уголовно-правовые принципы об обратной силе закона, о гуманизации и справедливости. К примеру, если бы смертная казнь отменялась какой-либо ратифицированной международной конвенцией, то с момента вступления ее в силу независимо от имплементации в УК РФ смертные санкции не должны применяться.

В связи со сказанным представляет интерес применение норм об экстремизме (ст. 280, 282.1, 282.2 УК РФ). Правоприменители постоянно испытывают большие трудности, в частности, из-за отсутствия определения экстремистской деятельности, в результате за организацию экстремистского сообщества по ст. 2821 в 2003 и 2004 гг. не осужден никто, в 2005 - три человека*(4).

15 ноября 2006 г., после нескольких лет действия этих норм, министр МВД РФ в выступлении перед депутатами Государственной Думы РФ посетовал на то, что в законодательстве Российской Федерации не закреплены такие понятия, как "экстремизм", "экстремистская акция", "международный экстремизм". Но вместо рекомендаций, которые помогли бы сформулировать определения этих понятий, он предложил повысить верхний предел санкций за экстремистские преступления, переведя их из категории небольшой тяжести в категорию тяжких, чтобы обеспечить проведение оперативно-розыскных мероприятий*(5).

Полагаем, что ужесточение уголовного наказания в сочетании с неясностью состава преступления только усугубит проблему.

К сожалению, в этом вопросе теория мало помогает практике*(6).

В Шанхайской конвенции о борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом*(7) главным криминообразующим признаком экстремизма признается насилие. В этом документе экстремизм определяется как "какое-либо деяние, направленное на насильственный захват власти или насильственное удержание власти, а также на насильственное изменение конституционного строя государства, а равно насильственное посягательство на общественную безопасность, в том числе организация в вышеуказанных целях незаконных вооруженных формирований или участие в них".

Фактически получается, что российские органы правоприменения трактуют статьи УК РФ об экстремизме вполне в соответствии с международным правом и потому не применяют запутанные, коллизионные отечественные нормы, посвященные этой проблеме.

Изменить создавшееся положение Генеральная прокуратура и МВД РФ предлагают путем дополнения ст. 214 УК РФ ("Вандализм") признаками национальной, расовой, религиозной вражды и ненависти, а также повышения санкций за вандализм. Эта мера представляется своевременной.

Чтобы исключить коллизии, которые создали уголовно-правовые нормы об экстремизме, сформулированные не специалистами уголовного права, а политологами8, следует исключить из УК РФ ст. 282.1 "Организация экстремистского сообщества" и 282.2 "Организация деятельности экстремистской организации". Также надо восстановить прежнюю редакцию названия ст. 280 УК РФ ("Публичные призывы к насильственному изменению конституционного строя Российской Федерации") вместо новой, утвержденной Федеральным законом от 25 июля 2002 г. N 112-ФЗ ("Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности").

В некоторых государствах (например, в Нидерландах) ратифицированные международно-правовые нормы не включаются в кодексы, а применяются непосредственно. В этом смысле интерес представляет законодательный и правоприменительный опыт Латвии. Конституция этой страны не регламентирует соотношение международного и национального законов. Единственная затрагивающая данную проблему ст. 68 Уголовного закона (УЗ) Латвии гласит: "Для всех международных договоров, регулирующих разрешаемые законодательным путем вопросы, необходимо утверждение Сейма". О верховенстве международного права при коллизиях с внутригосударственным ничего не говорится. Это создало легальную основу для произвольного изменения международных норм при имплементации их в уголовное законодательство Латвии. Примером может служить норма о геноциде.

Формулировка Конвенции ООН 1948 г. "О противодействии преступлению геноцида" о составе этого преступления (ст. 2) с незначительными изменениями воспроизведена в ст. 357 УК РФ: "Действия, направленные на полное или частичное уничтожение национальной, этнической, расовой или религиозной группы как таковой путем убийства членов этой группы, причинения тяжкого вреда их здоровью, насильственного воспрепятствования деторождению, принудительной передачи детей, насильственного переселения либо иного создания жизненных условий, рассчитанных на физическое уничтожение членов этой группы".

Латвийский законодатель в ст. 681 УЗ Латвии изменил содержание упомянутой нормы Конвенции ООН 1948 г. о геноциде, включив в нее формулировку "социальная группа, группа определенной совместной убежденности" и добавив деяние в виде "лишения или ограничения экономических, политических или социальных прав коренных жителей".

Разумеется, Сейм Латвии правомочен криминализировать любое деяние. Но он не вправе создавать новую международную норму, не согласующуюся с соответствующей конвенцией ООН.

Полагаем, этот шаг преследовал откровенно политическую цель: наказать бывших партизан и служащих органов государственной безопасности Латвийской ССР по прошествии пятидесяти и более лет за правомерные на тот момент действия. Вот лишь один пример.

Судебная коллегия Курземского окружного суда 16 декабря 2003 г. приговорила гражданина России Тэсс Н.В., проживающего в Риге, к лишению свободы условно за геноцид по ст. 681 УЗ Латвии. Ему вменялось в вину то, что более пятидесяти лет назад он, работая оперативным уполномоченным 2-го отдела Министерства государственной безопасности Латвийской ССР, подписал заключение о незаконном массовом административном выселении семей, включенных в список кулаков, в отдаленные и малонаселенные области СССР. Свое решение он основывал на постановлении Совета Министров СССР от 29 января 1949 г. "О выселении из Литовской, Латвийской и Эстонской ССР кулаков с семьями, семей бандитов и националистов", приказе министра внутренних дел СССР от 12 марта 1949 г. N 00225 "О выселении с территории Литвы, Латвии и Эстонии кулаков с семьями, семей бандитов и националистов" и постановлении Совета Министров Латвийской ССР от 17 марта 1949 г. N 282сс "О выселении из пределов Латвийской ССР кулацких семей". Выселение было проведено 25 марта 1949 г.

И это далеко не единственный подобный приговор. Для того и понадобилось латвийскому законодателю произвольно изменить международную норму о геноциде, чтобы наказывать за якобы международные преступления, совершенные в 40-х годах прошлого века, не применяя сроков давности, придавать обратную силу закону, карающему лишением свободы (ст. 68*(8) включена в УЗ Латвии 6 апреля 1993 г.) за правомерные на момент их совершения действия.

Аналогичное положение сложилось в Эстонии. Статьей 67-9 УК этой страны к геноциду причислены истязание социальных групп населения, депортация коренного населения в случае оккупации, лишение или ограничение его представителей экономических, политических и социальных прав.

Такого рода имплементация международных конвенций в национальное право вопреки международно-правовым принципам, превращающаяся в инструмент решения политических задач,незаконна и не раз критиковалась в российских*(9) и латвийских*(10) печатных изданиях. Но желаемого эффекта эти выступления не принесли. Напротив, по существу пересматривая итоги Второй мировой войны, эстонская власть приняла законы о демонтаже памятников воинам-победителям и об установлении уголовной ответственности за демонстрацию советской символики.

Заслуживает внимания позиция латышского законодателя относительно уголовной ответственности юридических лиц.

Международные конвенции, посвященные проблемам транснациональной организованной преступности, терроризма и коррупции*(11), рекомендуют государствам ввести ответственность юридических лиц за эти преступления и предлагают модельные статьи об этом. С 1997 г. все чаще в европейских международно-правовых актах предусматривается, что государства - члены ЕС должны применять "действительные, надлежащие и устрашающие санкции"*(12) против юридических лиц. Регламентации уголовной ответственности юридических лиц положил начало принятый в 1997 г. Протокол N 2 к Конвенции о защите финансовых интересов Европейского Сообщества от 26 июля 1995 г. Франция, Швейцария, Швеция, Австрия, ФРГ уже применяют уголовную ответственность юридических лиц. При этом она формулируется по-разному: субсидиарно к ответственности физического лица или независимо от таковой; за все преступления или за определенные их виды (впрочем, очерченные довольно широко - взяточничество, отмывание преступных доходов, терроризм, торговля людьми и др.).

Российская доктрина в целом*(13) отрицательно оценивает данную идею ввиду ее противоречия принципам конституционного и уголовного права о преступлении как деянии физического лица, несовместимости с категориями вменяемости, вины, а также с целями и содержанием наказания, предполагающими ответственность исключительно физических лиц.

Законодатель Латвии сохранил все правила квалификации деяний и наказания виновных физических лиц, а уголовную ответственность юридических лиц сформулировал в порядке применения не наказания, а мер принудительного воздействия*(14). Налицо удачный пример обобщения и использования опыта других членов ЕС, которые уже установили уголовную ответственность юридических лиц.

С октября 2005 г. вступила в силу специальная глава Общей части УЗ Латвии под названием "Меры принудительного воздействия, применяемые к юридическим лицам". Такие меры применяются только в случаях, если осуждено физическое лицо за преступление, совершенное им в интересах юридического лица. Статья 12 УЗ Латвии исчерпывающе определяет виды такого интереса. Он имеет место, когда физическое лицо, действуя индивидуально или как член коллегиального органа юридического лица, имеет право: представлять юридическое лицо, или действовать по его заданию, или принимать решения от имени юридического лица, или осуществлять контроль в пределах юридического лица, а также если физическое лицо находится на службе у юридического лица.

Меры принудительного воздействия не применяются к публичным юридическим лицам, т.е. к государству, органам местного самоуправления и др.

Меры принудительного воздействия, применяемые к юридическим лицам, делятся на основные (ликвидация, ограничение в правах, конфискация имущества, денежное взыскание) и дополнительные (возмещение причиненного ущерба, конфискация имущества).

Одновременно законодателем Латвии принят закон об исполнении мер принудительного воздействия. В нем подробно прописан механизм приведения в исполнение таких мер. Это является гарантией жизнеспособности института уголовной ответственности юридических лиц. Данный институт сконструирован на основе образцов, имеющихся в уголовных кодексах других стран. Однако следует признать очевидное достоинство латвийского варианта, заключающееся в четком размежевании видов уголовной ответственности юридических и физических лиц. К первым применяются меры принудительного воздействия, которые не связаны с виной, вменяемостью, наказанием, судимостью. Все эти принципы и основания ответственности и наказания распространяются только на субъекта преступления - физическое лицо, которое и совершает преступление в интересах юридического лица.

В УК РФ также появился новый раздел VI "Иные меры уголовно-правового характера". Теперь и в России имеется возможность реализовать рекомендации конвенций об уголовной ответственности юридических лиц. Особенно перспективной представляется такая мера уголовно-правового характера, как конфискация имущества юридических лиц.

Поскольку нормы международного права в российском уголовном судопроизводстве непосредственно применяться не могут, очень важно законодательно урегулировать процесс имплементации международного уголовного права во внутреннее. Однако российское законодательство в этой области имеет немало пробелов. В какой степени обязательно переносить все нормы, содержащиеся в ратифицированных международных конвенциях о борьбе с преступностью, в УК РФ? Когда решается вопрос об имплементации - во время ратификации или после нее? Кем определяется объем международных норм, подлежащих включению в УК РФ - депутатами, правительством, рабочей группой, готовящей соответствующее решение, и др.? Как толковать положения законов, касающихся ратификации международных актов*(15), о том, что те или иные конвенционные нормы уже находятся в юрисдикции России и потому не будут включены в УК РФ? Кто должен разрабатывать тексты протоколов с оговорками о нератификации тех или иных норм конвенций во внутреннее право?

В отсутствие ответов на поставленные и многие подобные вопросы ратификация конвенций оказывается лишенной практического юридического смысла. Сложившуюся ситуацию неоднократно критиковали депутаты Госдумы, так как на деле ратификация существует сама по себе, а ее воплощение в законодательстве - само по себе.

Так, при обсуждении в Госдуме 17 февраля 2006 г. постановления о ратификации Конвенции ООН против коррупции от 31 октября 2003 г. депутат В.А. Рыжков резонно поинтересовался, кто в Правительстве РФ получил поручение разработать перечень законопроектов, которыми будут внесены соответствующие изменения в российское законодательство, и в какие сроки намечена их реализация, поскольку если никто ни за что не будет отвечать, решение вопроса растянется на годы*(16). Также В.А. Рыжков попросил содокладчика - председателя Комитета по международным делам Госдумы К.И. Косачева - пояснить ситуацию с оговорками при ратификации Конвенции: "Вы как-то коротко сказали, что готовится ряд оговорок по ратификации, которые не меняют сути Конвенции. Но все-таки, согласитесь, оговорки - это важнейший вопрос, а Вы его не раскрыли. Можете ли Вы хотя бы в двух-трех словах сказать, чего касаются оговорки и не выплеснут ли они ребенка вместе с водой?"*(17).

Тексты оговорок, как следует из стенограммы, на упомянутом заседании Госдумы не были рассмотрены. К.И. Косачев отметил лишь, что они имеют разъяснительный характер. Он же приоткрыл завесу над совершенно неурегулированным механизмом внедрения ратифицированных конвенций во внутреннее законодательство: "На заседании Комитета по международным делам мы обратили внимание на то, что после ратификации конвенции предстоит внести поправки в целый ряд действующих в России законов, прежде всего в Уголовный кодекс. Но эта работа будет, естественно, проводиться на базе ратифицированного вступившего в силу документа, то есть Конвенции против коррупции. Мне представляется, что это единственно возможный и логичный вариант действий Государственной Думы"*(18) (курсив наш. - Н.К., И.О.).

Нам так не представляется. Законы о ратификации конвенций начинаются с перечня норм соответствующих конвенций, которые уже находятся в юрисдикции России и потому не включаются во внутреннее законодательство. Остальные нормы, следовательно, имплементируются в той или иной мере. Получается, что этот вопрос рассматривает орган исполнительной власти, да еще после ратификации Конвенции, что противоречит Конституции РФ. Изменения в УК РФ должны вноситься строго в соответствии с определенным Госдумой кругом конвенционных норм, не подлежащих имплементации в УК РФ.

Не внес ясности в механизм перевода международных норм в российское право и представитель Президента РФ в Госдуме: "Не надо связывать ратификацию этой Конвенции с тем пакетом законов, которые в дальнейшем надо будет принимать... Пока прямого поручения нет, не определено, какое ведомство будет заниматься теми или иными законопроектами"*(19) (курсив наш.- Н.К., Н.О.).

Согласно Конституции РФ уголовное законодательство имеет статус исключительно федеральный, т.е. принимается только Государственной Думой и никаким иным ведомством. Значит, как минимум четыре комитета (по международным делам, конституционному законодательству и государственному строительству, по гражданскому, процессуальному и уголовному законодательству, и более всего по безопасности), в состав которых входят известные юристы - профессиональные практики и теоретики, должны разрабатывать текст статьи о юрисдикции России в отношении тех конвенционных норм, которые уже имеются в УК РФ. Конкретную редакцию ратифицированных норм для внесения в УК РФ парламент может определять после принятия постановления о ратификации.

Сложности в парламентском нормотворчестве при ратификации международных конвенций неизбежны, пока не будет принят самостоятельный закон об имплементации или не будет введен соответствующий раздел в проект федерального закона "О порядке принятия федеральных конституционных законов и федеральных законов"*(20). К сожалению, названный законопроект пока не принят, и Госдума выполняет свою главную нормотворческую функцию без юридической регламентации. Имеющиеся предписания Федерального закона 1995 г. "О международных договорах"*(21) и "О регламенте Госдумы"*(22) явно недостаточны, ибо не регулируют вопросы имплементации (см., например, главу 25 регламента Госдумы "Порядок рассмотрения внешнеполитических вопросов"*(23)). Поэтому, считаем целесообразным принять федеральный закон "О порядке реализации международных правовых актов в правовой системе Российской Федерации".

Объединенная Комиссия по координации законодательной деятельности Госдумы под руководством В.А. Рыжкова в конце 1990-х годов разработала рекомендации по данной проблеме. В частности, признано целесообразным введение обязательной экспертизы проектов федеральных законов, чтобы убедиться в их соответствии требованиям ратифицированных международных правовых актов. Особого внимания требует и оценка соответствия подписанного от имени России международного договора законодательству Российской Федерации. Процедура установления такого соответствия должна быть продумана и одобрена, в том числе Конституционным Судом РФ.

Со времени принятия рекомендаций, данных в проекте федерального закона "О порядке реализации международных правовых актов в правовой системе Российской Федерации", минуло почти десятилетие. За это время практически ничего не изменилось. Полезные идеи не реализованы. Коллизии в международном и внутреннем уголовном праве множатся.

Как отмечалось, ратификационные постановления Госдумы начинаются с положения о том, что те или иные исчерпывающе перечисляемые нормы той или иной конвенции находятся в юрисдикции Российской Федерации. Эта формулировка служит основанием невключения таких норм во внутреннее законодательство России. Кто и по каким критериям отбирает эти нормы, а также почему они не должны имплементироваться - остается неясным.

К примеру, в п. 1 ст. 1 Федерального закона от 8 марта 2006 г. N 40-ФЗ "О ратификации Конвенции Организации Объединенных Наций против коррупции*(24)"*(25) установлено, что Российская Федерация обладает юрисдикцией в отношении деяний, признанных преступными согласно статьям названной Конвенции ООН. Далее перечисляются нормы данной Конвенции, которые по указанной причине не будут включены в УК РФ, - это ст. 15 "Подкуп национальных публичных должностных лиц" и п. 1 ст. 16 "Подкуп иностранных публичных должностных лиц и должностных лиц публичных международных организаций".

Иностранные граждане действительно подлежат уголовной ответственности согласно ст. 11 и 12 УК РФ по правилам территориальности и гражданства. Однако в ст. 15 Конвенции ООН против коррупции имеются серьезные отличия от российского законодательства. В частности, Конвенция: а) предполагает наказуемость приготовления к подкупу, которое по УК РФ в нетяжких составах ненаказуемо; б) признает адресатом подкупа юридическое лицо; в) в понятие предметов взятки включает какое-либо неправомерное преимущество для самого должностного лица или иного физического или юридического лица.

О получении "неправомерного преимущества" публичным должностным лицом, злоупотреблении должностными полномочиями и получении взятки говорится в ст. 17, 18, 19 Конвенции ООН против коррупции. И если применительно к злоупотреблению должностными полномочиями и их превышению еще можно считать, что такие преимущества охватываются составами преступлений ст. 285 и 286 УК РФ, то в состав получения взятки неимущественное преимущество согласно ст. 290 и ч. 3 ст. 204 УК РФ не входит.

Основания неимплементации некоторых положений европейской Конвенции об отмывании доходов от преступлений*(26) неясны. Конвенция трактует отмывание незаконных доходов значительно шире, нежели ст. 174 и 174.1 УК РФ, в частности, международным законом к нелегальным доходам отнесены утаивание или сокрытие действительной природы, происхождения, местонахождения, размещения или движения имущества или прав на него, если известно, что такое имущество представляет собой доход от преступлений. Преступлением признается приобретение, владение или использование имущества, если в момент его получения известно, что такое имущество представляет собой доход от преступлений. Статья 175 УК РФ сформулирована уже, а именно предусматривает только приобретение или сбыт имущества, добытого преступным путем.

Не имплементирована в российское законодательство ст. 24 Конвенции ООН против коррупции ("Сокрытие"). Ее содержание сформулировано более широко, чем содержание ст. 316 УК РФ ("Укрывательство преступлений"). Согласно последней наказуемо укрывательство лишь особо тяжких преступлений.

Невключение в УК РФ ст. 25 ("Воспрепятствование осуществлению правосудия"), 26 ("Ответственность юридических лиц"), 27 ("Участие и получение") и 42 ("Юрисдикция") Конвенции ООН против коррупции в целом представляется обоснованным. Деяния по ст. 25 описаны в главе 31 УК РФ "Преступления против правосудия". Ответственности юридических лиц УК РФ пока не знает, хотя, как отмечалось, в рамках уголовно-правовых мер в разделе VI "Иные меры уголовно-правового характера" эту рекомендацию многих ратифицированных Россией конвенций со временем потребуется реализовать. Соучастие и неоконченное преступление в УК РФ урегулированы вполне успешно. Статья 42 Конвенции ООН против коррупции регламентирует ее действие по правилам территориальности и гражданства, которые не противоречат ст. 11-13 УК РФ, хотя полного соответствия нет и в этом случае.

К сожалению, осталась "за бортом" и ст. 20 Конвенции ООН против коррупции ("Незаконное обогащение"). Таким образом, "значительное увеличение активов публичного должностного лица, превышающее его законные доходы, которые оно не может разумным образом обосновать", не криминализируется со ссылкой на презумпцию невиновности*(27).

Однако такая норма рекомендована ООН. Можно не сомневаться, что государства, входящие в ее состав, данный принцип в своих конституциях предусматривают. Полагаем, что в России дело не столько в презумпции невиновности, сколько в социально-экономической детерминанте: крупные капиталисты современной России в 90-х годах прошлого века за одно десятилетие получили доходы, в тысячи раз превышающие возможности их законных источников (случай беспрецедентный в истории человечества). "Криминальный олигархизм" - национальная особенность накопления российского капитала в конце XX в. Репрезентативные опросы, выявлявшие мнение населения об общественном строе в стране, показали: 29% граждан считают, что у нас "криминальный капитализм", 41% - что "олигархический капитализм".

Между тем незаконное обогащение можно квалифицировать как разновидность незаконного предпринимательства, сопряженного с извлечением прибыли, значительно превышающей законные доходы (ст. 171 УК РФ). Формулировку ч. 3 ст. 285 УК РФ, которая оценочна и практически не применяется, следует заменить следующей: "Злоупотребление должностными полномочиями в виде незаконного обогащения, т.е. значительного увеличения активов должностного лица, превышающего его законные доходы".

Статья 21 Конвенции ООН против коррупции ("Подкуп в частном секторе") имеет аналог в УК РФ - это ст. 204 "Коммерческий подкуп". Однако предметом его по российскому закону являются деньги, иное имущество и услуги имущественного характера. Конвенция же говорит и о "неправомерном преимуществе". Представляется, что предмет коррупции в Конвенции сформулирован излишне широко и оценочно. Однако и понятие предмета подкупа, подразумевающее только имущественный его характер, также не охватывает карьеристские льготы для взяткодателей и субъектов должностных злоупотреблений.

В любом случае данная неимплементированная норма, как и любая другая, дает основания для дальнейшего совершенствования российского уголовного законодательства. Крайне необходимы профессионально грамотные пояснения, которые помогли бы понять и депутатам, и населению, почему и как ратифицируются или не ратифицируются международные уголовно-правовые нормы.

Одному Комитету по международным делам Госдумы это не под силу, так как специфика таких норм предполагает глубокое знание уголовного права. Необходимо подключить к этой работе комитеты Госдумы по законодательству и безопасности, использовать научно-практическую экспертизу с участием специалистов в области уголовного, процессуального и конституционного права.

Согласно ст. 125 Конституции РФ Конституционный Суд РФ по запросу в том числе депутатов Государственной Думы дает заключение о соответствии международных договоров России Конституции РФ. "Не соответствующие Конституции Российской Федерации международные договоры Российской Федерации, - гласит ч. 6 ст. 125 Конституции РФ, - не подлежат введению в действие и применению". Однако случаи применения данной нормы нам неизвестны. Они отсутствуют, полагаем, из-за того, что сам Конституционный Суд без запросов перечисленных в ч. 2 ст. 125 Конституции РФ лиц и органов по собственной инициативе неправомочен давать заключения, а эти лица и органы за разъяснениями не обращаются. Поэтому конституционный механизм введения в действие международных норм не используется.

Отсутствие нормативного урегулирования вопросов имплементации международных актов в УК РФ является серьезным законодательным пробелом, препятствующим реализации установлений ч. 4 ст. 15 Конституции РФ. Полагаем, законодателю пора обратить на эту проблему самое серьезное внимание.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Настоящее исследование вопроса о признании норм международного права в качестве источника российского уголовного права ставило перед собой задачи, в ходе решения которых автор пришел к следующим выводам:

1. Проводимая в настоящее время в нашей стране реформа уголовного права требует приведения российского уголовного законодательства в соответствие с общепризнанными принципами и нормами международного права.

Необходимость такого согласования выражена рядом обстоятельств: 1) приоритет общечеловеческих ценностей, защита прав человека, необходимость поддержания международного мира, принципов добрососедства и демократии; 2) решение глобальной проблемы - охраны окружающей среды; 3) всеобщая интернационализация производства ; 4) упрочение мирового правопорядка, прекращение использования оружия массового уничтожения и развязывания войн; 5) охрана культурного и духовного наследия каждого народа и всего человечества.

Согласование норм уголовного права России с нормами международного права должно осуществляться как на стадии нормотворчества, так и на стадии реализации права.

Международное право выступает своеобразным ориентиром с которым согласуются внутригосударственное нормотворчество и национальная правоприменительная практика; нормы международного права служат фактором, "воздействующим на формирование российского уголовного права, на определение объекта, содержания и целей правового регулирования; международно-правовые нормы являются унифицированными правилами, механизм выполнения которых заложен в системе национального уголовного права.

Признание приоритета норм международного права над российским уголовным правом, во-первых, является соблюдением международно-правовых обязательств, а во-вторых - выполнением Конституции Российской Федерации.

Приведение российского уголовного законодательства в соответствие с общепризнанными принципами и нормами международного права: а) служит формой реализации принципа приоритета норм международного права над нормами российского уголовного права, б) является основным способом устранения коллизий между ними.

Признание приоритета норм международного права над нормами уголовного права России допускает существование различного, но не противоречащего решения одного и того же вопроса нормами российского уголовного права и международного права, если при этом не ущемляются основные права и свободы человека, а также интересы других государств.

2. Неукоснительное соблюдение международных обязательств, вытекающих из принятых Россией международных договоров и соглашений, требует определения способов приведения в действие норм международного права, содержащихся в подобных документах. Насколько эффективным будет процесс согласования российского уголовного законодательства с общепризнанными принципами и нормами международного права зависит от того, какие способы национально-правовой имплементации норм международного права будут при этом выбраны. Для уголовного права России возможно применение таких способов национально-правовой имплементации, как - рецепция, отсылка, адаптация.

Конституционное положение о признании общепризнанных принципов и норм международного права частью национального права, требует рассматривать нормы международного права на территории Российского государства, как национально-правовые.

Национальная норма уголовного права, принимаемая во исполнение норм международного договора, не подменяет и не изменяет последней, а действует дополнительно, параллельно с ней, подчеркивая при этом свое международно-правовое происхождение.

Нормы, созданные в результате заключаемого международного документа, являются формально-материальными источниками российского уголовного права: 1) если законодатель создает новые нормы национального уголовного права, изменяет или дополняет уже существующие, то он во всех случаях'вносит во внутригосударственное законодательство определенное правило, которое содержится в международных документах (в этом случае, нормы международного права служат источником национального уголовного права в материальном смысле); 2) если же путем адаптации, ратифицированный и официально опубликованный международный акт, нормы которого имеют уголовно-правовое значение, будет применяться дополнительно к статьям уголовного законодательства России, то в этом случае 'положения международно-правового документа можно рассматривать как дополнительный источник российского уголовного права в формальном смысле.

3. Нормы международного права оказывают большое влияние на формирование содержания российской уголовно-правовой политики, в: а) закреплении международных принципов; б) установлении круга общественно опасных деяний; в) толковании норм национального уголовного права, с точки зрения общепризнанных принципов и норм международного права; г) выработке направлений деятельности правоохранительных органов и судов по выполнению международных обязательств.

Международные обязательства могут являться основанием установления уголовно-правового запрета. Приоритет норм международного права над российским уголовным правом заключается в обязанности государства, при формировании уголовно-правовых запретов следовать общепризнанным принципам и нормам международного права.

4. Признание норм международного права частью национального права России имеет особое значение с точки зрения прогнозирования опасных тенденций мировой практики и позволяет шире использовать прогрессивные идеи о способах решения уголовно-правовых проблем, а также повышения эффективности национальных норм уголовного права в борьбе с транснациональной преступностью.

С учетом изложенных-выводов, в уголовное законодательство Российской Федерации рекомендуется внести следующие предложения:

1) В рамках реформы российского уголовного законодательства следует предусмотреть возможность нового подхода к вопросу об источниках уголовного права. В Уголовный Кодекс России мы предлагаем внести статью, закрепляющую приоритет междунавые запреты/ определены с учетом приоритета норм международного права.

2. В случаях несоответствия норм УК нормам международного права, применяются нормы международного права; в случаях необходимости расширительного толкования (пробелах права) статей УК России, может быть использовано прямое применение (адаптированных - вариант) международно-правовых норм."

2) Учитывая, что общепризнанные принципы уголовного права, наряду с принципами национального уголовного права, служат правообразующим фактором российского уголовного законодательства, содержат общие условия применения уголовно-правовых норм и являются основой для принятия законных решений, мы предлагаем в первых статьях Уголовного Кодекса России закрепить норму, регламентирующую применение общепризнанных принципов международного права, которая может содержать следующий текст:

Ст. "1. Общепризнанные принципы международного права в отношении прав и свобод человека являются частью уголовного законодательства Российской Федерации и применяются в совокупности в отношении каждого конкретного преступного деяния.

2. Общепризнанные принципы международного права содержатся в Международных Основах уголовного законодательства Российской Федерации."

На основе предложенной нами классификации международно-правовых актов, имеющих уголовно-правовое значение, необходимо разработать Международные Основы уголовного законодательства Российской Федерации, которые могут служить в виде руководящих принципов (рекомендаций) при толковании статей УК России, вытекающих из международно-правовых актов, а также статей, имеющих международное значение. Эти Основы могут содержать отдельные положения международных конвенций, деклараций, договоров, соглашений, в которых закреплены те или иные международные принципы, носящие как общеправовой, так и уголовно-правовой характер. В приложение к Международным Основам можно предложить составить сборник терминов международного уголовного права, в котором дать определения агрессии, планирования войны, вооруженного конфликта, наемничества, принудительного труда и многих других, которые необходимы при квалификации соответствующих преступлений в уголовном праве России.

3) Принимая во внимание, что действующий УК РСФСР не содержит статьи, в которой бы определялись виды источников уголовного права и источников уголовно-правовых норм России, мы предлагаем подобную норму изложить в статье УК России следующим образом:

Ст. "1. Основным источником уголовного права Российской Федерации является Уголовный Кодекс Российской Федерации.

2. Источником уголовно-правовых норм, дополнительным источником уголовного права могут являться нормы международно-правовых договоров Российской Федерации, содержащие условия уголовной ответственности и назначения наказания за совершенное деяние, содержащее признаки состава преступления."

По установившейся в России юридической практике, в нормах, принимаемых на основе международных документов, ссылка на международно-правовой акт, породивший внесение дополнений и (или) изменений в действующее уголовное законодательство России, не делается. Поэтому мы предлагаем предусмотреть подобную ссылку в сноске к статьям, принятым на основе международно-правовых актов или, в которые были внесены изменения, либо дополнения, вытекающие из международных обязательств Российской Федерации. Например:

Ст. " Геноцид.

Геноцид, то есть действия, совершенные с целью полного или частичного уничтожения какой-либо национальной, этнической, расовой или религиозной группы лиц . наказывается лишением свободы на срок от . (Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, резолюция Генеральной Ассамблеи ООН от 9.12.48 г., в ред. Закона . Российской Федерации)."

Таким образом, будет законодательно установлена связь существующая между положениями международного права и нормой уголовного права России. Подобная сноска к статье УК России будет указывать на источник ее происхождения (международно-правовой акт), положения которого могут быть использованы при квалификации преступлений, предусмотренных статьей УК России.

4) В третьем параграфе второй главы нашего диссертационного исследования, при рассмотрении составов преступлений, вытекающих из международных соглашений, мы выносим ряд предложений по совершенствованию некоторых статей Общей и Особенной частей Уголовного Кодекса РСФСР. Наши предложения основаны на текстах многочисленных международно-правовых документов, положениях, которые содержат международные уголовно-правовые обязательства или рекомендации по совершенствованию национального уголовного законодательства. Мы считаем, что необходимо пересмотреть некоторые статьи действующего УК, а также вносим предложения по проектам УК России:

1. Дополнить статью проекта УК России о выдаче лиц положением об отказе в выдаче лиц, совершивших преступления (ст.4 Конвенции о передаче лиц, осужденных к лишению свободы 1978 г.).

2. а) Все преступления в отношении несовершеннолетних выделить в одну главу УК России, куда войдут уже существующие статьи УК РСФСР, предложенные статьи проектов УК России, а также не вошедшие в них нормы: в отношении принудительного труда несовершеннолетних; привлечения несовершеннолетних для участия в вооруженных конфликтах; использования их в целях эксплуатации в порнографии и порнографических материалах; б)разработать социально-правовой институт реитеграции несовершеннолетних, пострадавших от преступлений и законодательно закрепить его в статье УК России о потерпевшем, в которой отдельно выделить несовершеннолетнего; (Конвенция о правах ребенка 1989 г.).

3. В УК России дать определение вооруженного конфликта, как условия совершения многих военных и уголовных преступлений (Женевские конвенции 1949 г., Дополнительные Протоколы I и II 1977 г.).

4. Разработать и принять специальные нормы об уголовной ответственности за пытки и другие жестокие, бесчеловечные или унижающие достоинство виды обращения и наказания (Декларация о защите всех лиц от пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих видов обращения и наказания 1975 г. др.).

Изложенные предложения по совершенствованию уголовного законодательства России, естественно не являются исчерпывающими и в некоторых случаях требуют дополнительной научно-теоретической разработки. Но они убедительно свидетельствуют о том, что исследование проблем соотношения международного и российского уголовного права позволяет по-новому взглянуть на определение источников уголовного права России. Выводы диссертационного исследования могут быть использованы не только в законодательной, но и в научно-практической, преподавательской деятельности.

Таким образом, с достаточной долей уверенности можно предположить, что глубокая теоретическая разработка проблемы о признании норм международного права в качестве источника российского уголовного права в науке уголовного права России может содействовать дальнейшему совершенствованию законодательной практики и уголовной политики нашего государства в борьбе с преступностью, повышению качества преподавания в юридических вузах, улучшению деятельности правоприменительных органов государства и повышению их ответственности за соблюдение законности, усилению охраны интересов личности, развитию правового сознания, построению основ Российского правового государства.