Происхождение и эволюция геополитики

Что же следует понимать под геополитикой? Действительно ли это «дисциплина, в которой используются чисто научные элементы» [4] , или же она и сегодня в основном «сопряжена с символической географией, которая рассматривает всю землю как единый Священный Текст, написанный особыми знаками и символами» [5] , апеллируя тем самым не к разуму, а к мистике? В поисках ответа на этот вопрос не обойтись без совершения краткого экскурса в историю геополитики.

Изобретение самого термина «геополитика» связано с именем шведского профессора и парламентария Рудольфа Челлена (1846—1922), изучавшего систему управления, которая способствовала бы созданию сильного государства и пришедшему к выводу (в 1916 году) о необходимости органического сочетания пяти взаимосвязанных между собой элементов политики: экономополитики, демополитики, социополитики, кратополитики и геополитики.

Предшественниками геополитики считаются Геродот и Аристотель, Н. Макиавелли и Ш. Монтескье, Ж. Боден и Ф. Бродель... Причем ее не следует считать достижением только европейской цивилизации. Созвучные идеи можно обнаружить, например, у китайского мыслителя Сун Ци еще в VI в. до н. э., оставившего описание шести типов местности и девяти типов пространства, которые должен знать стратег для успешного ведения военной политики. Интересные и имеющие отношение к геополитике суждения высказывал и Ибн Хальдуна (XVI век), который связывал между собой духовные силы человеческих объединений (социальных общностей, в современной терминологии),—их способность или неспособность к сплочению и борьбе за завоевание и сохранение могущественной империи — и те импульсы, которые происходят из природной среды. Однако собственно геополитика появляется в конце XIX в., когда немецкий географ Фридрих Ратцель (1844—1904) и его ученики создали дисциплину, призванную изучать отношения между географией и политикой, основываясь на положении страны, занимаемом ею пространстве и ее границах. Великими являются те народы, полагал Ф. Ратцель, которые обладают чувством пространства. Следовательно, границы могут подлежать сужению или расширению, в зависимости от динамизма рассматриваемого народа. Во времена Третьего рейха подобные идеи привели соотечественника Ф. Ратцеля — Карла Хаусхофера (1869—1946) к опасной теории «жизненного пространства», что в значительной степени дискредитировало научный статус геополитики.

Вообще, сомнительных идей в геополитике, видимо, не больше, чем в других социально-гуманитарных науках, но в силу очевидных причин им суждено было приобретать здесь особенно скандальный характер. Так, широкую известность приобрела идея американского адмирала А. Т. Мэхэна (1840—1914) об антагонизме морских и сухопутных государств и о мировом господстве морских держав, которое может быть обеспечено путем контроля над серией опорных пунктов вокруг евразийского континента. Не меньшую известность получил «геополитический императив» английского географа и политического деятеля X. Д. Макиндера [6] (1861—1947), согласно которому тот, кто правит Восточной Европой, правит Срединной землей, кто правит Срединной землей, правит Мировым Островом, кто правит Мировым Островом — тот господствует над миром. Однако немногие из цитирующих сегодня этот «императив» обращают внимание на то, что уже такие авторитеты в геополитике, как, например, современник Макиндера К. Хаусхофер, достаточно критически относились к его взглядам. Еще в большей степени эта критичность характерна для современных специалистов в геополитике — в частности таких, как Ив Лякост [7] .

Любопытно, что «классический» императив Макиндера был поставлен под сомнение и опровергнут в рамках самой геополитики. Американский исследователь Николае Дж. Спайкмен в работе «Американская стратегия в мировой политике. Соединенные Штаты и баланс силы» (1942) сформулировал имеющее стратегическую нагрузку понятие «Римленд», которое, как он утверждал, значительно точнее известного «Хартленда» [8] . Спайкмен доказывал, что если географически Хартленд и существует, то, во-первых, его неуязвимость серьезно нарушена развитием стратегической авиации и других новейших средств вооружений. А, во-вторых, вопреки прогнозам Макиндера, он не достиг того уровня экономического развития, который дал бы ему возможность стать одним из наиболее передовых регионов мира. Решающая борьба как в Первой, так и во Второй мировой войне, утверждал Спайкмен, развернулась не в зоне Хартленда, и не за его обладание, а на берегах и землях Римленда. Мировое господство поэтому не зависит от контроля над Восточной Европой и, вопреки афоризму Макиндера, «судьбы мира контролирует тот, кто контролирует Римленд».