ISBN 5-699-00510-2 © Издательство «Сова», 2001 3 страница

Оглядываясь теперь на нашу совместную жизнь, я вижу определенные факторы, которые кажутся мне самыми главными, хотя я, естественно, не могу быть объективным.

Мы выросли в одной и той же среде, поэтому у нас были одинаковые воспитание и система ценностей. Мы хорошо дополняли друг друга. Кто-то предположил, что из всех типов брака два находятся на противоположных концах диапазона. В первом случае это — брак «зубчатого сцепления», когда каждый из партнеров восполняет недостатки другого и супруги уютно «притираются» друг к другу, иногда даже чересчур безмятежно. На другом конце — конфликтный брак, когда успешность союза обусловлена тем, что супруги постоянно прилагают усилия для конструктивного разрешения множества конфликтов, которые иначе разрушили бы их брак. Наш союз находится где-то в середине диапазона, хотя чуть ближе к точке «зубчатого сцепления». Я склонен к застенчивости и одиночеству; для Хелены общение более естественно и ком-

фортно. Я порой зацикливаюсь на своих занятиях; она же часто предлагает: «Почему бы нам не сделать то или это?» или «Почему бы нам не съездить куда-либо?» Я нехотя соглашаюсь, однако по ходу дела проявляю больше авантюризма и ребячества, а Хелена ведет себя солиднее. Я — практикующий психотерапевт, интересующийся исследовательской работой; она — художница и давняя активистка движения за планирование семьи. Мы имели возможность многое почерпнуть из области интересов друг друга. Мы также сумели конструктивно разрешить большинство наших конфликтов и трудностей.

Соответственно, наряду с совместной жизнью, у каждого из нас всегда была своя отдельная жизнь и свои интересы. Поэтому между нами никогда не было прямого соперничества. Если мы оказывались на грани таких отношений, это было неприятно. Когда я на время увлекался живописью и мне удавалось одно-другое сносное полотно, у Хелены происходило смятение чувств. Когда я видел, что она гораздо лучше меня помогает какому-то человеку в его проблемах, признаюсь, моей реакцией было: «О Боже мой! У нее получается лучше, чем у меня!» Однако эта ревность и это соперничество редко имели значение.

В одном отношении у нас на удивление мало разногласий — в том, что касается наших вкусов. Еще в начале нашего брака мы обнаружили, что нам, когда мы выбираем какую-то мебель, машину, подарок, даже одежду, нравится одно и то же. Иногда я могу сказать: «Хорошо, я уже для себя решил; когда выберешь — дашь мне знать». И после этого часто оказывается, что ее выбор совпадает с моим. У меня нет этому объяснений — я просто констатирую факт.

Когда у нас появились дети, она оказалась превосходной матерью. Себе как отцу я мог бы поставить за тот период только «тройку» — в то время я был гораздо больше озабочен тем, чтобы дети меня не беспокоили, а не тем, как они развиваются. Когда наши дети стали старше, я смог наладить с ними полное взаимопонимание, причем у меня это иногда получалось даже лучше, чем у жены.

Я думаю, что привел достаточно примеров того, как мы с Хеленой дополняем друг друга, причем надо отметить, что точка баланса иногда смещается. Например, я всегда читал больше, чем Хелена, но в последние годы, по мере того как мое расписание становилось все плотнее и плотнее, она стала читать больше меня и многое из того, что происходит в мире, я узнаю именно от нее.

Естественно, что каждому из нас порой приходилось лечиться от определенных недугов, но, по счастью, не одновременно, и в трудные времена мы всегда помогали друг другу.

Дэвид Фрост в одной из своих телепередач дал определение любви, которое звучит примерно так: «Любовь — это когда каждый больше заботится о другом, чем о себе». Полагаю, данное описание соответствует лучшим моментам нашего брака. Я осознаю также, что подобное определение любви может привести к несчастью, если один из партнеров неправильно поймет его и начнет бездумно жертвовать своим «Я» ради другого. Но в нашем случае это не так.

Наверное, самое глубокое утверждение, которое я могу высказать относительно нашего брака, — хотя и не знаю, как его должным образом обосновать, — сводится к тому, что каждый из нас всегда стремился к тому, чтобы другой рос как личность. Мы росли как личности, и оказалось, что мы растем вместе.

И наконец, несколько слов о нашей жизни сейчас, когда мы достигли библейских «семидесяти лет» (см. Псалтырь 89: 9—10: «...мы теряем лета наши, как звук. Дней лет наших — семьдесят лет, а при большей крепости — восемьдесят лет...» — Прим. перев.). Мы так долго жили вместе и разделили столько радостей, трудностей и страданий, что вполне соответствуем определению любви по Трумену Капоте: «Любовь — это когда не надо заканчивать предложения». Например, в разгар каких-то событий Хелена может сказать мне: «А помнишь, как мы?..» — и я отвечу: «Конечно», — после чего мы вместе хохочем, потому что оба

подумали об одном и том же. И хотя наши сексуальные отношения уже не совсем такие, какими были на третьем и четвертом десятке лет жизни, наша физическая близость, наши объятия и взаимопонимание подобны струне, которая не только сама по себе звучит прекрасно, но и порождает множество могучих обертонов, складывающихся в гармонию, недостижимую для одной струны. Проще говоря, нам улыбнулась невероятная удача, хотя по временам приходилось прилагать немалые усилия, чтобы ее удержать.

Чтобы вы не подумали, будто я гляжу на все сквозь розовые очки, должен добавить, что наши дети, в свой черед, столкнулись с полным набором супружеских проблем. Таким образом наши успехи в построении удовлетворительных взаимоотношений вовсе не стали гарантией для наших детей.

Несколько заключительных замечаний

Итак, какие выводы вы должны сделать из опыта Джоан и Макса, Дженнифер и Джея, Пег и Билла, Хелены и Карла? Полагаю, вам придется самим это понять.

Я пытался показать, что брак, каким бы он ни был сейчас, в будущем почти наверняка станет иным.

Я старался подобрать примеры, которые выявили бы некоторые моменты, связанные с успешностью или крахом брачного союза, а также определенные усилия, способные возродить, реставрировать брак, заставить его «функционировать».

Надеюсь, читатель понимает, что мечта о браке, который «заключается на небесах», совершенно нереальна и что над любыми устойчивыми взаимоотношениями между мужчиной и женщиной нужно постоянно работать, строить и перестраивать, постоянно обновляя их за счет обоюдного личностного развития.

В следующих главах мы рассмотрим многие другие грани этого феномена отношений между мужчиной и женщиной, которые занимают такое важное место в жизни людей.

Глава 2 «Неженатая-женатая» пара

Я знаю юношу и девушку, которые познакомились, когда ей было восемнадцать лет, а ему — девятнадцать. Мне было известно, что на протяжении нескольких лет они жили вместе. Я крайне удивился, услышав, что они поженились и свадьба у них была вполне традиционной — белое платье у невесты, смокинг у жениха и всё в таком роде. Я подумал, что, если бы они согласились откровенно рассказать о различных стадиях своих взаимоотношений, это могло бы оказаться интересным для многих молодых людей. Они вполне открыто обсуждали со мной свои прошлые и нынешние взаимоотношения спустя примерно шесть месяцев после свадьбы, и я хотел бы привести некоторые выдержки из этой магнитофонной записи. Я назову эту пару Дик и Гейл.

Ранняя стадия взаимоотношений

Молодые люди рассказали мне о том, как они познакомились, а затем мы столкнулись с любопытным примером искаженных воспоминаний.

Дик: Помнится, я просто думал, что Гейл мне очень нравится. Ради Гейл я старался немного больше, чем ради других девушек. По-моему, это было единственное ошеломляющее впечатление, которое я теперь могу вспомнить. Никаких сексуальных отношений у нас не было, причем довольно долго. Я считаю это важным. Я думаю, что это продолжалось, может быть...

Гейл: Неделю...

Дик: Неделю? Нет, Гейл, это длилось дольше недели...

Гейл: Неделю и два дня после того, как мы встретились.

Дик: Правда?

Гейл: Да. И я не думаю, что это длилось так уж долго. Разве ты не помнишь первый раз? Это было...

Дик: Это было прекрасно! Это случилось на пляже, но, мне кажется, к тому времени прошло больше недели.

Период ухаживания у них был достаточно бурным, и Гейл описывает его следующим образом:

Гейл: Знаете, я первая заметила Дика, но он не сразу мне понравился. Я оценила его внешний вид, но сам он показался мне довольно противным. Он и в помещении не снимал своих темных очков. Позже выяснилось, что свои настоящие очки он разбил и без них плохо видел, но при этом производил впечатление такого воображалы... Это было невыносимо. Его сосед по комнате сказал мне, что на самом деле Дик не такой уж противный, и мы начали встречаться. И когда я поняла, что он вовсе не такой уж вздорный юнец, каким сперва показался, он мне сразу понравился. С самого начала у меня все было довольно серьезно. В какой-то момент я поняла, что он меня обольщает и скоро дело дойдет до того, что я просто влюблюсь в него. Помню, я подумала-подумала и сказала себе: «Ладно, а почему бы и нет? Что в этом плохого?» И дальше, на мой взгляд, было очень много трудностей, потому что, понимаете, я-то хотела, чтобы все было постоянно и серьезно, а у Дика это было по-другому — он с легкостью мог отстраниться от меня. Все это ранило мои чувства.

Я: Трудности действительно начались до того, как вы стали жить вместе, когда в ваших отношениях еще были колебания?

Дик: Точно, колебания. В какой-то момент я подсел на наркотики. Я тогда уехал из колледжа в Сан-Франциско на рождественские каникулы, и у меня там была

просто ужасная жизнь. Я понял, что больше так жить не хочу. И за то время, что я пробыл в Сан-Франциско, — не больше двух месяцев, но мне они показались столетиями — разлука с Гейл как-то усилила мои чувства к ней. Мне было легче разобраться в своих чувствах, когда ее не было рядом.

Комментарий

Почему мы избирательно искажаем некоторые свои воспоминания? В связи с той или иной потребностью. Дику, например, хочется считать, что он устанавливал эти взаимоотношения достаточно медленно и серьезно. В свое время ему, вероятно, казалось, что они с Гейл очень долго не переходят к сексуальной близости, потому что его потребности в ней были сильнее, чем у Гейл, хотя позже мы увидим обратную ситуацию.

Хорошо проиллюстрирована обманчивость первого впечатления. Основываясь на скудных внешних признаках, Гейл посчитала Дика невыносимым. Позднее она изменила свое мнение.

Вероятно, почти в любых взаимоотношениях существует своего рода дисбаланс, сходный с тем, что был у Дика и Гейл. Гейл вскоре поняла, что она-то готова к глубокому погружению в эти взаимоотношения, а Дик — нет. Он вступил в них, а потом отстранился, вернулся к ним и снова отдалился (позднее в беседе всплыла одна из причин такого его поведения).

Мы увидели некоторые факторы, влияющие на принятие решений о характере взаимоотношений. Когда Дик был вдали от Гейл, он по-другому посмотрел на нее, и его отношение стало более позитивным. «Разлука питает сердечную нежность!» Не исключено также, что его весьма неприятный опыт употребления наркотиков вызвал в нем тягу к нормальным человеческим отношениям вместо поиска сомнительного удовольствия, получаемого от психоактивных препаратов.

Совместная жизнь

Дик и Гейл рассказывают о том, как переехали жить в Бостон и поселились в одной квартире.

Я: Вызвала ли совместная жизнь какие-либо перемены и если да, то к лучшему или к худшему?

Гейл: Нам не так легко было от всего отказаться. Дик уже не мог уйти из дому и исчезнуть на месяц. Ведь он делал так, когда мы просто встречались. Но если бы он так поступил, когда мы стали жить вместе, ему пришлось бы искать кого-то другого, кто бы с ним возился. И это заставило меня начать обсуждать с ним наши отношения, причем это продолжается у нас до сих пор. Совместная жизнь «приперла нас к стенке», и главным изменением, по-моему, было превращение теории в практику. Понимаете, когда вы встречаетесь, вы можете сказать: «Я буду вести себя так-то» или «Когда мы будем жить вместе, будет то-то», но когда вы живете вместе, это уже есть, и вы больше не можете теоретизировать.

Дик: В наших взаимоотношениях мы никогда не упоминали слово «любовь». И так было как минимум три года. Мы никогда не обещали любить друг друга, вплоть до середины четвертого года, хотя я сам не знаю почему. Мы только спрашивали — нравимся ли мы один другому, и это было очень важно для нас, так же как и то, что мы избегали слова «любовь». Все, что я помню о том моменте, когда мы впервые заговорили о любви, — это состояние какого-то шока.

Гейл: Я помню, как это было. Дик тогда решил от меня уйти и пытался как-то сказать мне об этом. Знаете, всякие слова о том, что существует проблема, что все приелось, ну и так далее. Я готова была сделать все, чтобы остановить его, но тут он просто махнул рукой и сказал: «Знай, что я люблю тебя и действительно думаю о тебе», — а потом взял и ушел. Этого я вообще не могла понять. Говорит мне, что любит, а сам уходит и бросает меня! Я подумала: «Это уже бред какой-то». С большей глупостью

я еще не встречалась. Я решила, что он заговорил о любви просто потому, что чувствовал себя виноватым. Но если он так сходил с ума из-за меня, он не должен был уходить к другой! Кстати, он никогда не говорил мне, что у него есть другая девушка, но это все равно меня тревожило, поскольку я подозревала, что причина именно в этом. И мне пришлось пройти через страшные муки, когда кто-то вдруг сказал, что Дика видели с той блондинкой. Я подумала: «Если это правда, то он, наверное, сейчас у нее». Я пошла туда, и они действительно оказались там. У Дика был совершенно убитый вид. А я, назло им, не хотела уходить. Я просто уселась и начала болтать о том-о сем. И все-таки я не могла этого понять.

Дик: Ты не могла понять, почему я признался тебе в любви, а сам...

Гейл: Да. Но какое-то чутье мне подсказывало, что мы должны вернуться вместе.

Дик: Та девушка мне вскоре разонравилась, хотя в ней, на первый взгляд, было все, что нужно. Я могу даже перечислить, что мне нужно, и все это у нее было, но этого оказалось недостаточно. Самое главное, что, в отличие от Гейл, у нее словно бы не было собственной жизни. Она как будто прилеплялась к тому, с кем находилась в данный момент. Когда мы разговаривали с кем-нибудь, она всегда высказывала мое мнение. Гейл же никогда так не делала — у нее на все было свое мнение и она придерживалась его. Я обнаружил, что это очень облегчало мне жизнь, — ведь мне не приходилось думать за нас двоих. На самом деле гораздо проще жить не с зеркальным отражением самого себя, а с самостоятельной личностью. В тот момент я осознал, что Гейл для меня — именно такая самостоятельная личность и мне небезразлично, что с ней будет.

Позже Дик затронул еще один вопрос.

Дик: Есть еще одна проблема, и причина ее, наверное, кроется во мне. Я, как бы это сказать... В общем, я по-прежнему сравниваю то, что должно быть и что есть на

самом деле. Иногда я натыкаюсь в поведении Гейл на такие препятствия для себя, что это кажется мне просто невыносимым. Это должно быть совсем по-другому, думаю я и при этом ужасно сержусь. Получается, что, хотя я люблю ее за то, что она самостоятельная личность, есть вещи, которые я считаю непреложными.

Гейл: Я не могу так злиться, как Дик. Я просто боюсь. Например, что он ударит меня, или убьет, или еще что-нибудь, а он приходит в настоящую ярость, и я боюсь разозлить его еще больше.

Комментарий

Некоторые читатели могут подумать, что Дик и Гейл, судя по их высказываниям, представляют собой весьма инфантильную пару. Возможно, эта оценка объективно верна, но она вряд ли поможет нам понять ситуацию, в которой они оказались. Всем нам свойственно постепенно переходить от инфантильного поведения к более взрослому, просто у одних это получается быстрее, а у других — медленнее. Позвольте мне перечислить некоторые аспекты того, о чем Дик и Гейл рассказали в этом разделе, и что можно считать их медленными и трудными шагами к большей зрелости во взаимоотношениях.

Дик и Гейл вынуждены были увидеть друг в друге самостоятельные личности и начать разбираться со своими проблемами, а не бежать от них.

Им пришлось столкнуться со всеми трудностями, вызванными отличием их представлений от реальной жизни.

Они, по крайней мере отчасти, осознали свой страх перед реальными обязательствами, которые подразумевались бы под такими словами, как «Я люблю тебя». Говорить, что они друг другу нравятся, а иногда — что не нравятся, было гораздо безопаснее.

Подлинное смятение Дика по поводу принятия на себя обязательств ярко проявилось тогда, когда он, сказав: «Я люблю тебя», — тут же ушел к другой девушке.

Здесь можно пронаблюдать то, как Дик начинает постигать суть межличностных взаимоотношений не рассудочным, а иным способом. Он понимает, что, хотя его новая пассия лучше соответствует его рассудочному перечню требований, она далеко не так подходит ему, как Гейл. Он уважает в Гейл самостоятельность мыслей и поступков.

Есть ли это подлинное уважение к Гейл? Нет сомнений, что отчасти это глубинный (и естественный) страх Дика перед принятием на себя ответственности за другого человека и недовольство, связанное с зависимостью другого человека от него.

У Дика есть проблемы с понятием «должна». Гейл должна быть такой-то, а когда она явно оказывается не такой, Дик считает это невыносимым и приходит в ярость. Его взрывы гнева так безудержны, что приводят Гейл в настоящий ужас. Однако это различие между представлениями о том, какой Гейл должна быть, и недовольством из-за того, какая она есть, вызывает у Дика внутренний конфликт. Он осознает, что все дело в автономности ее существования, и именно тот факт, что Гейл не такая, какой должна, по его мнению, быть, делает ее желанной для него. Мне все это представляется составной частью взросления, и неважно — раньше оно началось или позже.

Изменения, привнесенные браком

Гейл: После нашего вступления в брак произошли изменения, еще более драматические, чем те, которые мы пережили, начав жить вместе. По крайней мере, для меня.

Я: Каким образом? Почему?

Гейл: Я не знаю, почему мне это пришло в голову, но, выйдя замуж, я вдруг почувствовала себя так, словно моя жизнь окончена. У меня создалось впечатление, что я спокойно могу лечь и умереть. Мне некуда пойти, нечем заняться. Я перестала быть личностью, независимым существом и делать то, что мне хочется... Хотя я, как ни думаю об этом, не могу сказать, почему получилась такая разница

между тем временем, когда мы поженились, и тем, когда мы просто жили вместе.

Я: Ты в гораздо меньшей степени чувствовала себя личностью после того, как вышла замуж?

Гейл: Да. У меня была настоящая депрессия, и сейчас я стараюсь за косичку вытянуть себя из этого болота...

Дик: Я тоже не знаю причины своих ощущений. Они просто появились, и всё. Я, конечно, думал, что брак мне будет не в радость, что я окажусь связан и уже не смогу просто взять и уйти. Что мои переживания будут примерно такими, как описывает Гейл. Но этого не случилось. Напротив, я почувствовал себя так, словно все только начинается. Это оказалось для меня настоящей неожиданностью, и, знаете, я даже не могу описать свое состояние. Я просто думаю, что та немалая часть моего внимания, которая была направлена на других женщин, теперь отключилась. Мне больше не надо разглядывать витрины. Свой выбор я сделал. Думаю, брачные узы заметно снизили мою напряженность, и я почувствовал себя гораздо свободнее в повседневной жизни.

Я (обращаясь к Гейл): Какие ожидания у тебя были до того, как вы поженились?

Гейл: Я уговаривала себя, что это будет очень романтично и замечательно. Но при этом мне не очень-то хотелось связывать себя с кем бы то ни было, и тогда я убеждала себя: «Подумай, нет же никакой разницы между тем, что вы просто живете вместе, и замужеством, — единственное, что изменится, это твоя фамилия, и в глазах общества все станет законно». Однако все это подразумевало определенные обязательства и требовало большего постоянства.

Я: Что заставило тебя выйти замуж?

Гейл: Ну, я как бы все время потихоньку подталкивала Дика к тому, чтобы нам пожениться. Я говорила, мол, ты никогда на мне не женишься. Я совсем не хочу заводить детей и все такое, хотя сейчас я говорю об этом не очень серьезно. А однажды вечером мы были в гостях у наших

приятелей, и я повела себя отвратительно. У меня было препоганое настроение. Дик, в конце концов, стал злиться и расходился все больше и больше. Мы ссорились всю дорогу домой, а это долгий путь, и, уже ложась в постель, продолжали скандалить. Тогда Дик сказал: «Можешь забирать свои вещи и убираться отсюда». А я ответила: «Нет, не пойду. Я здесь живу и уходить никуда не собираюсь». Он помолчал, а потом спросил: «Тогда ты, наверное, хочешь пожениться?» И я сказала: «Хорошо». Практически он поставил меня перед выбором: или мы поженимся, или убирайся отсюда. А я не хотела уходить, поэтому и согласилась. В тот момент я чувствовала себя очень частливой. Было просто замечательно, что мы на это решились.

Дик: Это словно разрядило атмосферу. Очевидно, что благодаря этому разрешился какой-то кризис. Брак стал решением проблем, которые и вызвали тот инцидент. Безусловно, предложение пожениться ставило нас перед выбором — разорвать отношения или упрочить их. Еще, по-моему, важную роль сыграло то, что наш брак делал счастливыми всех остальных. Я сразу понял, что это станет облегчением и для моих, и для ее родителей, понимаете... Ведь законный брак — это своего рода публичное принятие на себя обязательств, и я всегда считал, что суть именно в этом. Может быть, при идеальных обстоятельствах так оно и есть. Но в определенных аспектах у нас получилось совсем наоборот.

Я {обращаясь к Гейл): Ты можешь еще что-нибудь сказать по поводу вашей жизни после брака?

Гейл: Я обнаружила, что у меня тоже было множество нелепых представлений о браке. Одно из них — не знаю, откуда я этого набралась... Так вот, я думала, что после свадьбы любовь больше не нужна и мне уже не нужно будет заботиться о Дике. Я решила, что смогу на все махнуть рукой и в свое удовольствие заниматься собственными делами. Но вышло совсем иначе. Я не могу все время заниматься своими делами, игнорируя Дика, я все равно

забочусь о нем, и это оказалось для меня неожиданностью. Когда ждешь, что не будешь беспокоиться о чем-то, а потом все равно беспокоишься, — это очень трудно.

Комментарий

На мой взгляд, этот раздел иллюстрирует случай, когда человек интроективно (Интроекция — в психоанализе неосознанный психический процесс, при котором человек вносит в свою психику какие-либо характеристики другого человека или объекта. — Прим. перев.) заимствует ценности или социальные роли у окружающих, не проверяя их собственным опытом, и это оказывает огромное влияние на его жизнь и его поведение. Очевидно, Гейл, сама того не сознавая, интроективно усвоила представления о том, что жена — никто, зависимая личность, которая не может делать то, что хочет, и не имеет будущего. Совершенно естественно, что у Гейл, оказавшейся в ловушке собственной интроективной роли — ведь Дик, безусловно, ей этой роли не навязывал, — возникло ощущение, будто ее жизнь закончилась. В заключительной части нашей беседы выявилось еще несколько интроективных представлений, довольно необычных по характеру. Интересно было бы побольше узнать о детстве и воспитании Гейл, чтобы понять, каким образом она пришла к мысли о том, что после вступления в брак любовь больше не нужна, и откуда взялось убеждение, что в браке жене не приходится «беспокоиться» о своем муже. Теперь Гейл придает несколько больше значения собственному опыту, нежели этим интро-ективным представлениям. Она обнаружила, что все-таки «беспокоится» о Дике и вовсе не освободилась от заботы о нем, а также поняла, что сохранение взаимоотношений требует усилий.

Выслушав эти признания, я испытал чувство глубокого возмущения по отношению к нашей образовательной системе. Даже с учетом всей несуразности процесса преподавания и обучения в наших школах, самая элементарная

грамотность в вопросах межличностных отношений спасла бы Гейл от целого ряда испытанных ею трудностей. Она знала бы, что жизнь женщины, даже в браке, в значительной степени есть то, что делает из нее сама женщина. Она знала бы, что любовь — это составная часть брака. Она уяснила бы, что человек, вступив в брак, не обретает вечного блаженства; его ожидают внутренняя борьба и труд, в результате которых он строит нормальные взаимоотношения. Кажется невероятным, что Гейл до двадцати одного года так и не узнала этого.

У Дика интроективный образ брака оказался иным. Он боялся, что брачные узы свяжут его и сделают несчастным. Но он тоже на собственном опыте убедился, что это не так. Для него стало облегчением отсутствие необходимости «разглядывать витрины» потенциальных невест, и он ощутил даже большую свободу.

В нашей беседе выявились также две причины вступления в брак, из-за которых прогноз его стал весьма сомнительным. Первый мотив — вступление в брак ради спокойствия родителей. Стремление доставить удовольствие родителям не должно становиться решающим фактором, когда двое спрашивают себя, готовы ли они связать свои жизни воедино. Вторая причина может оказаться совершенно ложной — речь идет о вступлении в брак для преодоления кризиса во взаимоотношениях. Дик и Гейл явно говорили друг другу: «Либо мы поженимся, либо разбежимся». Такое решение кажется мне сомнительным, поскольку ему не предшествовал прямой взгляд ни на реальные проблемы брака, ни на трудности, связанные с продолжением их взаимоотношений. Вместо этого была, в сущности, апелляция к магии — ожидание того, что вступление в брак сотворит чудо и разрешит все проблемы. Уровень межличностного общения при обсуждении этих проблем был у них крайне невысок.

Гейл: Когда Дик говорит мне, что я должна измениться, быть такой-то и такой-то, я в это верю. То есть я верю, что он хочет видеть меня совсем другой, и мне нужно разо-

рваться — либо неудовлетворенный муж, либо неудовлетворенное «Я». Понимаете, я тоже хочу, чтобы он изменился, но у меня другая манера. Я не закупориваю все это в себе, чтобы потом взорваться. Если Дик делает что-то, что мне не нравится, обычно я сразу ему об этом и говорю. Я говорю тебе один раз, Дик, а потом надуваюсь.

Я: Как она дает тебе знать, что ее злит или огорчает то, что ты делаешь?

Дик: Ну, насколько я помню, она всегда надутая. В сущности, я не могу вспомнить, чтобы она сначала что-то говорила мне, а потом надувалась. Мне кажется, это происходит одновременно. По крайней мере, так я это воспринимаю... Конечно, меня это бесит. Не знаю почему — возможно, это просто различие в modus operandi (от лат. — способ, образ действий. — Прим. перев.). Я предпочитаю держать все в себе, не по каким-то там этическим соображениям, просто я так устроен. И я думаю, что, поскольку настроение у нее портится постепенно, мне кажется, что это ее обычное состояние. Перерывы же я забываю, понимаете? И про себя начинаю думать: «Почему я должен терпеть эту вечную надутость?» Этим, наверное, и объясняется мое желание, чтобы она изменилась. (К Гейл): С моей точки зрения, твое скверное настроение — словно стена, через которую я не могу пробиться. Скажешь мне, что ты чувствуешь, а потом надуваешься... Мне из-за этого очень трудно. Я помню, что с моей матерью было нечто похожее и мне с ней было точно так же тяжело, поэтому мне так и хочется разрушить эту стену, как бы прорваться через нее...

Комментарий

Если вы наблюдательны, то, наверное, замечали такой тип взаимоотношений между пяти-, шестилетними детьми. Первый требует, чтобы второй вел себя по-другому, и приходит в ярость, когда этого не случается. Второй же надувается. Обнаружить различие в modus operandi — не

новость. Его можно заметить почти в любых отношениях. Но проявление его в такой сильной степени говорит о том, что для построения устойчивых взаимоотношений необходимо пройти долгий путь личностного роста и межличностной коммуникации.

Некоторые проблемы взаимоотношений

Дик: То, о чем мы говорили, относится к браку, а не просто к жизни вдвоем. К совместной жизни мы перешли очень плавно. Гейл ждала меня в Бостоне, и мы сразу занялись поисками средств к существованию. Конечно, у нас были конфликты и всякие заморочки... Кстати, Гейл, один из примеров — ты иногда не хотела, чтобы я держал тебя за руку.

Я: Это довольно любопытно. Гейл, когда ты не соглашалась, чтобы он держал тебя за руку, это объяснялось тем, что тебе не нравился физический аспект, или это была просто текущая информация вроде: «В данный момент я к тебе не расположена»?

Гейл: Даже более того. На мой взгляд, это было связано с нашей проблемой обязательств. Мне почему-то казалось, что держаться за руки — это гораздо интимнее, чем что бы то ни было. Знаете, вроде бы даже интимнее, чем заниматься любовью. Я никогда не могла принять на себя обязательства — раз уж они так необходимы — без попытки увильнуть от них. И, может быть, это часть тех причин, по которым меня так расстраивала перспектива вступления в брак.