Глава 93. Роли. Часть 4

Гарри зашёл в Большой зал, быстро осмотрелся, схватил какой-то еды, в которой было достаточно калорий, чтобы восстановить силы, вышел, снова надел Мантию и отыскал укромный уголок, чтобы поесть. Видеть учеников за столами было…

Отвращение при виде других людей — это плохой знак, — сказал пуффендуец. — Неразумно обвинять их в том, что у них не было возможности научиться тому же, чему научился ты. Бездействие в чрезвычайной ситуации не имеет ничего общего с эгоизмом. Это обычная инерция мышления, вспомни то крушение самолёта на Тенерифе, когда только несколько людей выбрались и спаслись, а остальные остались на своих местах, хотя самолёт был уже буквально в огне. Вспомни, сколько времени тебе самому понадобилось, чтобы начать действовать.

Ненавидеть — бесполезно, — вторил гриффиндорец. — Это только повредит твоему человеколюбию.

Попробуй придумать методику обучения, которую можно будет использовать, чтобы такого больше не повторилось, — добавил когтевранец.

Я забегу вперёд и сделаю проверяемое предсказание, — сказал слизеринец. – Любые наши наблюдения всегда будут соответствовать гипотезе, что людей нельзя спасти, нельзя научить и что они никогда не помогут нам ни в чём важном. И да, нам нужно придумать какой-то способ подсчитывать все случаи, когда я оказываюсь прав.

Гарри не обращал внимания на голоса в голове и просто ел тосты так быстро, как мог. Конечно, всё время так питаться было бы неправильно, но один раз ему не повредит, по крайней мере, если завтра он поест нормально.

Он как раз откусил ещё кусок, когда из ниоткуда возник сияющий серебряный феникс, который голосом усталого старика произнёс: «Гарри, пожалуйста, сними свою мантию, у меня для тебя письмо».

Гарри поперхнулся, проглотил кусок, который сначала попал не в то горло, встал, снял Мантию Невидимости и громко ответил: «Передай Дамблдору, что я понял», а затем уселся обратно и продолжил жевать свой тост.

Гарри как раз успел доесть, когда к его укрытию подошёл Альбус Дамблдор. Директор держал сложенные листы линованной бумаги — настоящей бумаги, а не пергамента, которым пользуются волшебники.

— Это… — начал Гарри.

— От твоих отца и матери, — ответил старый волшебник. Не говоря больше ни слова, Дамблдор протянул ему листки, и Гарри так же безмолвно их принял. Поколебавшись, старый волшебник тихо сказал:

— Профессор Защиты посоветовал мне повременить с беседами, и, подумав, я пришёл к тому же выводу. Я всегда слишком поздно вспоминаю о том, что молчание — золото. Но если я ошибаюсь, тебе достаточно сказать лишь слово…

— Вы не ошибаетесь, — ответил Гарри.

Он посмотрел на сложенные листки, и у него скрутило живот. Именно так его тело выражало сильное пессимистическое предчувствие. Конечно, родители от него не откажутся, да и вообще они мало что могут ему сделать (хотя, как бы глупо это ни было в нынешних обстоятельствах, какая-то его часть глубоко внутри всё ещё боялась, что ему запретят смотреть телевизор). Но родители обычно считают детей нижестоящими в иерархии, а он вышел за пределы роли, исполнение которой от него ожидалось. Так что было бы глупо ожидать что-то, кроме злости, негодования и праведного гнева, если уж ты так повёл себя с теми, кто считает себя выше.

— Когда закончишь читать, — сказал директор, — я очень прошу тебя сразу же прийти в Большой зал. Там будет объявление, которое ты захочешь услышать.

— Меня не интересуют похороны…

— Нет. Речь не о том. Пожалуйста, Гарри, приходи, как только дочитаешь, и без своей Мантии. Придёшь?

— Да.

Старый волшебник ушёл.

Гарри пришлось сделать над собой усилие, чтобы открыть письмо. Самое важное — вывести из-под удара уязвимых друзей и близких. Возможно, это и банально, но пока у Гарри не было причин сомневаться в верности этого утверждения. Над испорченными отношениями можно поработать позже.

Первое письмо было написано не слишком разборчивым почерком:

Сынок!

Что бы ты там ни прочитал в книжках, тебе нужны взрослые, которые могут помочь в беде, и это гораздо важнее нашей безопасности. Ты решил, что мы бросим тебя из-за твоей «тёмной стороны», и не позволил нам ничего на это возразить. Призрак Шекспира свидетель, за последний год я увидел многое, что моей философии и не снилось – порой я задумываюсь, может, мама меня просто разыгрывает, и опека забрала тебя, когда я начал считать, что у тебя есть магические способности – так что я не могу отрицать возможность, что ты, и правда, сумел развить что-то вроде… Я не вполне уверен, как это следует называть, но термин «тёмная сторона» кажется преждевременным, пока мы не понимаем, что именно происходит. Ты точно уверен, что это не пробуждающийся талант к телепатии и ты не нахватался всего этого из сознаний других волшебников, которые тебя окружают? Их мысли вполне могут казаться злыми для ребёнка, который вырос в более вменяемой цивилизации. Конечно, это всё беспочвенные спекуляции, но и тебе не стоит делать преждевременные выводы.

Вот две самых важных вещи, которые я должен тебе сказать. Во-первых, сынок, я нисколько не сомневаюсь, что ты сможешь оставаться на Светлой стороне Силы, пока ты этого хочешь, и также нисколько не сомневаюсь, что именно это ты и выберешь. Если какой-то злой дух нашёптывает тебе ужасные советы, просто не обращай на них внимания. Я считаю необходимым подчеркнуть, что ты должен быть особенно осторожен с этим злым духом и игнорировать его советы, даже если они покажутся тебе замечательными творческими идеями, и надеюсь, что не нужно специально напоминать тебе об Инциденте с Научным Проектом. Впрочем, вынужден признать, что если тебе тогда пришлось бороться с демонической одержимостью, то произошедшее кажется более осмысленным.

Во-вторых, ты не должен бояться, что мама или я откажемся от тебя из-за твоей «тёмной стороны». Конечно, мы не ожидали, что у тебя появятся магические способности или что ты окажешься связан с чёрной магией, но мы были готовы к тому, что ты станешь подростком. А это, если посмотреть на всё с точки зрения твоего бедного отца, уже достаточный повод для волнения, когда речь идёт о ребёнке, который в девять лет стал причиной вызова сразу пяти пожарных машин. Дети взрослеют. Я не буду лгать, утверждая, что в двадцать лет мы будем так же близки тебе, как сейчас. Но для нас с мамой ты останешься таким же близким, даже когда мы станем старыми и седыми и будем докучать роботам-сиделкам. Дети взрослеют и отдаляются, а родители всегда следуют за ними, готовые дать полезный совет. Дети вырастают, их характер меняется, и они совершают поступки, которые не нравятся их родителям, ведут себя с родителями неуважительно и даже выставляют их из своих магических школ, но родители всё равно не перестают их любить. Так уж устроена Природа. Хотя на случай, если пубертатный период у тебя ещё не начался и твои подростковые годы окажутся ещё хуже, мы оставляем за собой право пересмотреть это мнение.

Не важно, что сейчас происходит, помни, мы тебя любим и всегда будем любить, что бы ни случилось. Не знаю, есть ли в этой любви какая-то магическая сила, но если есть, не стесняйся к ней обращаться.

Учитывая всё вышесказанное… Гарри, то, что ты сделал, неприемлемо. Думаю, ты и сам это осознаёшь. Но я понимаю и то, что сейчас не время тебя по этому поводу отчитывать. Тем не менее ты должен писать нам и рассказывать, что происходит. Я прекрасно понимаю, почему ты потребовал, чтобы мы сразу же покинули твою школу, и знаю, что мы не можем тебя ни к чему принуждать, но пожалуйста, Гарри, будь благоразумен и пойми, насколько мы сейчас перепуганы.

Я бы хотел сказать, что строго запрещаю тебе использовать любую магию, которую взрослые в твоей школе считают хотя бы слегка небезопасной, но, насколько мне известно, ваши учителя каждый понедельник проводят для всех желающих уроки высшей некромантии. Пожалуйста, пожалуйста, будь настолько осторожен, насколько только позволяет твоё положение, каким бы оно ни было. Несмотря на твои очень поспешные и краткие объяснения, мы понятия не имеем, что с тобой сейчас происходит, так что надеюсь, что ты напишешь всё, что сможешь. Понятно, что ты взрослеешь, по крайней мере в некотором роде, так что я постараюсь не вести себя, как типичный родитель из детских книжек, который делает всё только хуже – но я надеюсь, что ты понимаешь, насколько это сложно – тем более, что твоя мама рассказала мне много пугающего по поводу того, как волшебное сообщество сохраняет тайну о себе, и что я могу навлечь на тебя неприятности, если начну поднимать шум. Я не могу сказать тебе не лезть ни во что опасное, потому что сама ваша школа полна опасностей, а ваш директор не позволит тебе уехать. И я не могу советовать тебе не брать на себя ответственность за то, что происходит вокруг, ведь, насколько я понимаю, под угрозой и другие дети. Но помни, ты не обязан защищать каких бы то ни было взрослых, это они должны тебя защищать, и любой хороший взрослый с этим согласится. Пожалуйста, напиши нам подробное письмо, как только сможешь.

Мы оба отчаянно хотим тебе помочь. Если мы можем хоть что-то для тебя сделать, пожалуйста, сразу же сообщи. С нами не может случиться ничего хуже, чем если мы узнаем, что что-то случилось с тобой.

С любовью, папа.

На другом листке было написано только:

Ты обещал мне, что не позволишь магии нас разлучить. А мальчик, которого воспитывала я, не станет нарушать данное маме обещание. Ты должен вернуться невредимым, потому что ты обещал.

С любовью, мама.

Гарри медленно убрал письма и пошёл в Большой зал. Руки у него тряслись, всё тело дрожало, и ему приходилось всеми силами сдерживаться, чтобы не заплакать. Он точно знал, что плакать нельзя. За весь этот день он ни разу не заплакал. И не заплачет. Плакать – значит признать своё поражение. Но ничего ещё не кончено. Поэтому он не заплачет.

* * *

В тот вечер в Большом зале подали очень простой ужин – тосты с маслом и джемом, вода и апельсиновый сок, овсянка, другая простая пища и никакого десерта. Некоторые ученики надели скромные чёрные мантии, без цветов своих факультетов. Другие остались в обычных. Это могло бы стать причиной для споров, но вместо этого стояла тишина, слышно было только, как все едят. Для спора нужны две стороны, но этим вечером одна из сторон была совершенно не заинтересована в дискуссиях.

Заместительница директора Минерва МакГонагалл сидела за преподавательским столом и ничего не ела. Хотя и стоило бы. Возможно, позже она поест. Но сейчас она просто не могла себя заставить.

Для гриффиндорца был только один путь. Минерва вспомнила об этом почти сразу, когда после предупреждения профессора Защиты в её голове так и не появилось никаких умных планов. Это было не по-гриффиндорски — хотя, возможно, ей не следовало так обобщать, ведь Альбус пробовал себя в плетении интриг… Но всё же, оглядываясь назад, она понимала, что в тяжёлые минуты не оставалось места ни для интриг, ни для игр или умных ходов. И Альбус Дамблдор, и она сама в чрезвычайных ситуациях следовали правилу: реши, что правильно, и делай, невзирая на цену, которую придётся заплатить. Даже если для этого понадобится вырваться за собственные границы, изменить свою роль или вовсе отказаться от привычного представления о себе. Гриффиндорец не может иначе.

Она заметила, как через боковой вход в зал тихо проскользнул Гарри Поттер.

Пора.

Профессор Минерва МакГонагалл поднялась со стула, поправила шляпу и медленно подошла к кафедре перед преподавательским столом.

Все и без того приглушённые звуки, наполнявшие Большой зал, окончательно стихли, а все ученики посмотрели на неё.

— Как вы уже знаете, — начала она нетвёрдым голосом, Гермиона Грейнджер погибла. Этих слов она вслух не произнесла, в этом не было необходимости. – Каким-то образом в замок Хогвартс пробрался тролль, и наши древние охранные чары на это не отреагировали. Каким-то образом этот тролль сумел покалечить ученицу, и чары молчали до самого момента её гибели. Чтобы понять, как такое могло произойти, будет проведено расследование. Попечительский Совет соберётся и решит, как ответит Хогвартс. В должное время правосудие свершится. Между тем, у нас есть ещё одно дело, связанное с правосудием, и с ним нужно разобраться незамедлительно. Джордж Уизли, Фред Уизли, пожалуйста, подойдите сюда, чтобы все вас видели.

Близнецы Уизли, сидевшие за гриффиндорским столом, обменялись взглядами, а потом встали и медленно, с неохотой двинулись к ней. Минерва осознала: они думают, что их сейчас исключат.

Они искренне думают, что она их исключит.

Вот что натворил образ профессора МакГонагалл, который жил у неё в голове.

Близнецы Уизли дошли до кафедры. Они смотрели на неё испуганно, но решительно, и Минерва почувствовала, что трещина в её сердце стала ещё глубже.

— Я не собираюсь вас исключать, — сказала она, и удивлённое выражение на их лицах опечалило её ещё сильнее. – Фред Уизли, Джордж Уизли, повернитесь к своим одноклассникам, пусть они вас увидят.

Всё с тем же удивлённым видом близнецы подчинились.

Она собрала свою волю в кулак и сказала то, что правильно.

— Мне стыдно, — сказала Минерва МакГонагалл, — за то, что случилось сегодня. Мне стыдно, что вас таких оказалось только двое. Стыдно за то, во что я превратила Гриффиндор. Из всех факультетов именно Гриффиндор должен был отозваться, когда Гермиона Грейнджер оказалась в беде, когда Гарри Поттер искал смельчаков, готовых ему помочь. Семикурсник действительно смог бы сдержать горного тролля во время поисков мисс Грейнджер. И вы должны были верить, что декан факультета Гриффиндор, — её голос надломился, — поверит в вас, если вы ослушаетесь, чтобы сделать то, что правильно, в ситуации, которую она не предусмотрела. Но вы в это не поверили, потому что из-за меня у вас не было причин в это верить. Я не верила в вас. Я не верила в добродетели Гриффиндора. Я пыталась выбить из вас своеволие вместо того, чтобы добавить к вашей смелости мудрость. Не знаю, что такого Распределяющая шляпа во мне нашла, отправив в Гриффиндор, но я это предала. Я подала прошение об отставке с постов заместителя директора и декана факультета Гриффиндор.

* * *

Многие в зале — причём не только сидящие за гриффиндорским столом — вскрикнули от потрясения. У Гарри замерло сердце. Нужно было выбежать вперёд, что-то сказать, он ведь не этого хотел…

* * *

Минерва сделала ещё один глубокий вдох и продолжила:

— Однако директор отказался принять мою отставку. Поэтому я продолжу свою службу и постараюсь исправить содеянное. Так или иначе я должна найти способ научить своих учеников делать то, что правильно. Не то, что безопасно, не то, что легко, не то, что кто-то сказал сделать. Если я могу научить вас лишь сдавать сочинения в срок, то факультету Гриффиндор незачем существовать. Новая дорога будет гораздо тяжелее для меня, а, возможно, и для всех нас. Но теперь я понимаю, что раньше всего лишь выбирала лёгкий путь.

Она спустилась с кафедры и подошла к близнецам Уизли.

— Фред Уизли, Джордж Уизли, — сказала она. — Вы оба не всегда поступаете правильно. Вопиющее и бессмысленное сопротивление старшим — это не самый мудрый путь. Тем не менее, сегодня вы доказали, что вы — единственные, кто остался верен духу факультета, несмотря на мои ошибки. Невзирая на угрозу исключения и риск для жизни, вы вступили в бой с горным троллем, потому что считали, что это правильно. За вашу выдающуюся храбрость, которая делает честь вашему факультету, я присуждаю каждому из вас двести баллов для Гриффиндора.

На их лицах снова отразилось удивление, и её сердце опять будто пронзили ножом. Она повернулась к остальным ученикам.

— Я не буду присуждать баллы Когтеврану, — сказала она. — Полагаю, мистер Поттер этого не захочет. Если же я ошибаюсь, он может меня поправить и получить для своего факультета столько баллов, сколько сочтёт нужным. Но, если это хоть чего-то стоит, мистер Поттер, я… — её голос снова дрогнул, – я сожалею…

* * *

— Перестаньте! — закричал Гарри. — Перестаньте, — слова застревали у него в горле. — Не надо, профессор, — переживания переполняли его и, казалось, разрывали на части. — И ещё… ещё не забудьте Сьюзен Боунс и Рона Уизли – они тоже помогали, им тоже нужно дать баллы…

— Мисс Боунс и младший Уизли? – переспросила профессор МакГонагалл, — Рубеус ничего о них не говорил… что они сделали?

— Мисс Боунс пыталась оглушить мистера Хагрида, когда он хотел меня остановить, а мистер Уизли выстрелил в Невилла заклинанием, когда Невилл пытался меня остановить. Они оба должны получить баллы и… и Невилл тоже, — до этого Гарри не задумывался, как сейчас, должно быть, чувствует себя Невилл, но теперь понял, что нужно сказать, — потому что Невилл попытался сделать хоть что-то, пусть это и было неправильно, ведь поступать правильно – это уже следующий урок, сначала надо научиться вообще хоть что-то делать…

— Десять баллов Пуффендую, мисс Боунс, — сказала профессор МакГонагалл дрогнувшим голосом, — и десять баллов Гриффиндору, Рон Уизли. Ваша семья сегодня покрыла себя славой. И десять баллов Пуффендую за Невилла Лонгботтома, который пытался остановить мистера Поттера, потому что считал, что так будет правильно…

— Не надо! — раздался и тут же оборвался детский выкрик из-за пуффендуйского стола.

Гарри быстро посмотрел в ту сторону, а потом снова на профессора МакГонагалл и как можно спокойнее сказал:

— Вообще-то, Невилл прав, нельзя, чтобы награда за неправильные действия ничем не отличалась, это тоже будет неверным уроком. Но Невилл был на полпути к верному решению, поэтому пять баллов вполне подойдут.

Профессор МакГонагалл поглядела на него так, словно не знала, что и сказать, но тут же перевела взгляд на Невилла:

— Как пожелаете, мистер Поттер. Что такое, мисс Боунс?

Гарри обернулся и увидел, как Сьюзен Боунс вышла вперёд, вытирая глаза, и сказала:

— Профессор МакГонагалл, на самом деле… генерал Поттер этого не видел, он уже убежал… но помешать мистеру Хагриду пытались не только я и капитан Уизли. Потом старшекурсники нас остановили, но на какую-то минуту нам удалось задержать мистера Хагрида, и генерал Поттер смог убежать.

— Нужно и им дать баллы, — сказал Рон Уизли из-за гриффиндорского стола. — Или я отказываюсь от своих.

— Кто ещё? – спросила профессор МакГонагалл немного нетвёрдым голосом.

Поднялись ещё семеро учеников.

Так что там наш слизеринец говорил насчёт того, что ничего у нас никогда не получится? – спросил внутренний пуффендуец.

Внутри у Гарри что-то треснуло, и ему пришлось приложить все свои силы, чтобы собрать себя воедино.

* * *

Когда всё было сказано и сделано, она подошла к Гарри Поттеру. Хотя Минерва была и не слишком сильна в невербальной магии, она набросила вокруг них скрывающую завесу. Второе невербальное заклинание приглушило звуки их разговора.

— Вам… вам не надо было… — Гарри Поттер едва не задыхался, — вы не должны были говорить… П-профессор, всё, что я наговорил, было жестоко, отвратительно, неправильно…

— Я понимаю, Гарри, — ответила она. — Но всё равно жаль, что я так вела себя.

В груди появилась какая-то лёгкость, наверное, такое ощущение испытывает человек, который сделал шаг со скалы, когда его ногам уже не нужно его держать. Она ещё не знала, что будет делать и получится ли у неё, но впервые почувствовала, что, возможно, замок не превратится в печальное подобие самого себя, когда она станет директором Хогвартса.

Гарри посмотрел на неё. Из его горла вырвался странный звук, и мальчик закрыл лицо руками.

Минерва встала на колени и обняла его. Может быть, это было ошибкой, но, возможно, это было правильно, и она не позволила неуверенности себя остановить. Теперь она сама начала учиться гриффиндорской смелости и потом сможет обучить ей других.

— Когда-то у меня была сестра, — прошептала она. Только это и больше ничего.

* * *

Просто, чтобы убедиться, — уточнила какая-то часть Гарри, пока он рыдал в объятиях профессора МакГонагалл, — ведь это не значит, что мы смирились со смертью Гермионы, так ведь?

НЕТ, — единодушно ответило в нём всё остальное, все части его сознания: и тёплая, и холодная, и самая тайная, сделанная из стали. — Никогда и ни за что.

* * *

А старый волшебник, для которого завеса Минервы ничего не значила, смотрел на них: ведьму и плачущего маленького волшебника. Альбус Дамблдор улыбался, и в глазах его отражалась странная грусть, как будто бы он ещё на шаг приблизился к давно предначертанной цели.

* * *

Профессор Защиты смотрел на женщину и плачущего мальчика очень холодным оценивающим взглядом.

Он не думал, что этого окажется достаточно.

* * *

И лишь на следующее утро обнаружилось, что тело Гермионы Грейнджер исчезло.

Глава 94. Роли. Часть 5

Встреча первая:

17 апреля 1992 года в 6:07 для обитателей замка Хогвартс Солнце едва поднялось над горизонтом. Оно проникло в спальню первокурсников Когтеврана и озарило её мягкими красновато-оранжевыми оттенками рассвета, чуть изменёнными белой тканью, закрывавшей окна. Впрочем, пока этого света было недостаточно, чтобы разбудить мальчиков, привыкших к зимнему режиму.

На одной из кроватей сном обессилевшего человека спал Гарри Поттер.

Бесшумно открылась дверь.

Вошедший тихо пересёк комнату.

Подошёл к кровати Гарри Поттера.

И тронул спящего мальчика за плечо. Тот вздрогнул и вскрикнул.

Но остальные мальчики его не услышали.

— Мистер Поттер, — пропищал маленький человечек, — директор просит вас немедленно явиться к нему.

Мальчик медленно сел на кровати, его руки начали искать что-то под покрывалом. Он ожидал, что, проснувшись этим утром, будет чувствовать себя гораздо хуже. Казалось как-то… неправильно, что его мозг всё так же работает, что сам он в состоянии мыслить, что не проплакал в изнеможении по меньшей мере неделю. Мальчик знал, что подобная реакция была невозможна с точки зрения адаптивного механизма, мозг не мог эволюционировать таким образом. Его тёмная сторона уж точно не стала бы отключаться и рыдать. Но всё равно было что-то неправильное в том, что этим утром он жив и в состоянии здраво мыслить.

Но его решение вернуть Гермиону Грейнджер к жизни казалось… достаточным. Словно он уже занят правильным делом, свернул на верный путь. Он её вернёт, вот и всё. Печаль уйдёт. Не нужно больше ничего решать, не осталось неопределённости и противоречий, чтобы терзать себя, и больше не нужно вспоминать то, что он видел…

— Я переоденусь, — сказал Гарри.

Профессор Флитвик, казалось, немного смутился:

— Директор особо указал, что вас следует доставить в его кабинет без промедления, мистер Поттер. Прошу прощения.

Меньше чем через минуту — профессор Флитвик послал его напрямую в кабинет директора через внутреннюю каминную сеть Хогвартса — Гарри, по-прежнему в пижаме, оказался перед Альбусом Дамблдором. Ещё одно кресло занимала заместитель директора, а посреди загадочных устройств притаился профессор зельеварения, который как раз широко зевнул, когда Гарри вышел из камина.

— Гарри, — без предисловий начал директор, — прежде чем я скажу то, что должен сказать, я повторю, что Гермиона Грейнджер на самом деле умерла. Охранные чары зафиксировали это и известили меня. Сами камни поведали, что умерла волшебница. Я проверил её тело прямо на месте, и это были действительно останки Гермионы Грейнджер, не кукла или что-то подобное. Волшебники не знают ни одного способа, который мог бы отменить смерть. И всё же останки Гермионы Грейнджер исчезли из комнаты, куда их поместили и где ты их охранял. Гарри Поттер, их забрал ты?

— Нет, — прищурившись, ответил Гарри. Он бросил взгляд в сторону Северуса и заметил, что тот сосредоточенно за ним наблюдает.

Директор тоже смотрел пристально, но не враждебно.

— Тело Гермионы Грейнджер сейчас у тебя?

— Нет.

— Ты знаешь, где оно?

— Нет.

— Ты знаешь, кто забрал его?

— Нет, — ответил Гарри. Затем, поколебавшись, добавил: — Если не считать очевидных вероятностных предположений, которые не основаны на каких-то особых имеющихся у меня данных.

Старый волшебник кивнул.

— Ты знаешь, зачем его забрали?

— Нет. Если не считать очевидных предположений и так далее.

— И что это за предположения? — старый волшебник не сводил с него глаз.

— Если враг заметил, как вы во время уроков бегали советоваться к близнецам Уизли после ареста Гермионы, и узнал про карту, которая, по вашим словам, похищена, то он мог заинтересоваться, зачем я охраняю тело Гермионы Грейнджер. Моя очередь. Это вы организовали убийство Гермионы в надежде, что я верну деньги, отданные Люциусу?

— Что? — воскликнула профессор МакГонагалл.

— Нет, — ответил старый волшебник.

— Вы знали, или подозревали, что Гермиона погибнет?

— Я не знал. Что же до подозрений, то я сделал всё, что мог, для её защиты от Волдеморта. Я не желал её смерти, не способствовал ей и не планировал получить от неё выгоду, Гарри Поттер. А теперь покажи мне свой кошель.

— Он в моём сунду… — начал Гарри.

— Северус, — сказал старый волшебник, и профессор зельеварения шагнул вперёд. — Проверь сундук тоже, каждое отделение.

— На моём сундуке охранные чары.

Северус Снейп невесело усмехнулся и шагнул в зелёное пламя.

Дамблдор достал свою тёмно-серую палочку и начал водить ей около головы Гарри, словно магл с металлодетектором, но, не дойдя до шеи, остановился.

— Камень в твоём кольце, — сказал Дамблдор. — Раньше это был бриллиант чистой воды. А теперь он коричневый, цвета глаз Гермионы Грейнджер и её волос.

В комнате повисло внезапное напряжение.

— Это камень моего отца, — ответил Гарри. — Трансфигурированный так же, как раньше. Я просто сделал его таким в память о Гермионе…

— Я должен убедиться. Сними кольцо, Гарри, и положи его на мой стол.

Гарри медленно вынул камень из кольца и положил его на стол, а само кольцо на противоположный край стола.

Дамблдор направил палочку на камень и…

Из-за стремительного расширения большой, бесформенный серый камень подпрыгнул вверх, ударился о невидимый барьер в воздухе и с грохотом упал на директорский стол.

— Мне придётся потратить ещё полчаса, чтобы трансфигурировать его обратно, — бесстрастно сказал Гарри.

Дамблдор продолжил осмотр. Гарри пришлось снять левый тапок и кольцо, которое он носил на пальце ноги — экстренный портключ на случай, если кто-то его похитит и заберёт из-под защиты чар Хогвартса (и при этом не наложит чар против аппарации, портключей, фениксов и временных петель, что, как предупредил Гарри Северус, без сомнения, сделает любой Пожиратель Смерти внутреннего круга). Дамблдор удостоверился, что магия, исходящая от кольца, на самом деле является магией портключа, а не следом трансфигурации. В остальном Гарри был чист.

Вскоре после этого учитель зельеварения вернулся с кошелём Гарри и с несколькими другими магическими вещами, которые хранились у Гарри в сундуке, и директор проверил их тоже, одну за другой, включая все предметы, оставшиеся в наборе целителя.

Наконец проверка закончилась.

— Теперь я могу идти? — Гарри вложил в голос всю возможную холодность. Мальчик взял кошель и начал скармливать ему серый камень. Пустое кольцо он снова надел на палец.

Старый волшебник вздохнул и спрятал свою палочку обратно в рукав.

— Я прошу прощения, — сказал он. — Мне нужно было знать. Гарри… похоже, Тёмный Лорд похитил останки Гермионы Грейнджер. Мне сложно представить, что с ними можно сделать, кроме как обратить в инфернала и использовать против тебя. Северус даст тебе несколько зелий — держи их при себе. Будь настороже и приготовься к тому, что однажды тебе придётся сделать то, что должно.

— У инфернала будет разум Гермионы?

— Нет…

— Тогда это будет не она. Я могу идти? Я хочу наконец переодеться.

— Есть ещё кое-что, но я буду краток. Чары Хогвартса свидетельствуют, что ни одно постороннее существо не входило в замок, а также, что Гермиону Грейнджер убил профессор Защиты.

— Хм, — сказал Гарри.

Мысль 1: Но я же видел, как Гермиону убил тролль.

Мысль 2: Профессор Квиррелл изменил мне память и обставил место происшествия так, как оно выглядело, когда Дамблдор прибыл.

Мысль 3: Профессор Квиррелл не мог этого сделать, его магия не может взаимодействовать с моей. Я наблюдал это в Азкабане…

Мысль 4: Я могу доверять этим воспоминаниям?

Мысль 5: В Азкабане точно случилось какое-то фиаско, нам бы не понадобилась ракета, если бы профессор Квиррелл не потерял сознание, а с чего бы ему терять сознание, если…

Мысль 6: А был ли я вообще в Азкабане?

Мысль 7: У меня определённо был опыт управления дементорами до того, как я напугал дементора в Визенгамоте. А об этом писали в газетах.

Мысль 8: Правильно ли я помню, что было в газетах?

— Хм, — снова сказал Гарри. — Это заклинание определённо следует отнести к Непростительным. Вы считаете, что профессор Квиррелл мог подделать мои воспоминания?..

— Нет. Я вернулся назад во времени и установил некоторые инструменты, чтобы записать последнюю битву Гермионы, ибо не в силах был наблюдать её лично, — старый волшебник сильно помрачнел. — Твоя догадка оказалась верна, Гарри Поттер. Волдеморт испортил всё, что мы дали Гермионе для защиты. Метла осталась неподвижна в её руках. Мантия-невидимка не скрывала её. Солнечный свет не причинял троллю вреда. Это была не блуждающая тварь, но оружие — нацеленное и безупречное. И Гермиону убил именно тролль, и при этом использовалась лишь физическая сила, так что мои чары и ловушки для обнаружения враждебной магии оказались бесполезны. Тогда как пути Гермионы и профессора Защиты совсем не пересекались.

Гарри сглотнул, закрыл глаза и задумался.

— Получается, это попытка подставить профессора Квиррелла. Так или иначе. Похоже, это modus operandi врага. Тролль съедает Гермиону Грейнджер, а проверим чары — о, да, действительно, это дело рук профессора Защиты, как и в прошлом году… нет. Нет, это не может быть правдой.

— Почему, мистер Поттер? — спросил профессор зельеварения. — Мне кажется достаточно очевидным…

— В этом-то и проблема.

Враг умён.

Остатки сна постепенно выветривались из головы, и теперь, после полноценного ночного отдыха, мозг Гарри замечал то, что не было очевидно вчера.

В литературе… обычно не принято, чтобы враг следил за каждым твоим шагом, выводил из строя магические предметы, которыми тебя снабдили, а затем отправлял за тобой тролля, неизвестным образом делая его необнаружимым, так что даже постфактум никто не мог определить, как именно это было устроено, и получалось, что с таким же успехом ты мог бы и не защищаться вовсе. В книгах обычно в центре внимания находятся главные персонажи. Если враг спланированными действиями незаметно от читателя сведёт на нет всю работу протагониста, получится diabolis ex machina, а это плохо с точки зрения драматургии.

Но в настоящей жизни враг будет считать главным героем себя, и он тоже будет умён и будет думать наперёд, даже если ты об этом не знаешь. Вот почему всё происходящее выглядит таким несвязным, состоящим из разрозненных событий, которые ты не можешь понять и которые из-за этого кажутся необъяснимыми. Что чувствовал Люциус, когда Гарри угрожал Дамблдору разрушить Азкабан? Что чувствовали авроры над Азкабаном при виде метлы, взлетающей на огненном факеле?

Враг умён.

— Враг прекрасно знал, что вы захотите проверить, что на самом деле произошло с Гермионой, и вернётесь назад во времени. Тем более, что сам факт проникновения тролля в Хогвартс говорит, что кто-то может одурачить охранные чары, — Гарри закрыл глаза и задумался ещё глубже, пытаясь поставить себя на место врага. Зачем он или его тёмная сторона так бы поступили? — Мы должны были прийти к выводу, что враг контролирует то, что сообщают охранные чары. Однако на самом деле враг испытывает с этим определённую сложность или, быть может, в состоянии контролировать их лишь при определённых условиях. Он пытается создать ложное впечатление всемогущества. — Я бы так и поступил. — Впоследствии, гипотетически, чары покажут, что профессор Синистра убивает кого-то. Мы подумаем, что чары снова обмануты, а на самом деле профессор Синистра подверглась легилеменции, и чары сказали правду.

— Если только Тёмный Лорд не рассчитывает, что мы сделаем именно такой вывод, — Северус Снейп нахмурил брови. — В этом случае, он действительно контролирует охранные чары, а профессор Синистра будет невиновна.

— Тёмный Лорд правда использует планы с таким уровнем вложенн…

— Да, — хором ответили Дамблдор и Северус.

Гарри рассеянно кивнул.

— Тогда это может быть ловушка, устроенная с целью либо заставить нас верить охранным чарам, когда они лгут, либо думать, что чары лгут, тогда как они правдивы, в зависимости от уровня мышления, которого ожидает от нас враг. Но если враг хочет заставить нас верить чарам… но мы бы и так им верили, если бы у нас не появилась причина им не доверять. Поэтому нет смысла подставлять профессора Квиррелла, чтобы мы подумали то, что должны подумать, просто чтобы мы поверили в план с дополнительной вложе..

— Не совсем, — перебил его Дамблдор. — Если Волдеморт подчинил себе охранные чары не полностью, то они должны были счесть, что происходящее — дело рук кого-то из профессоров. Иначе чары подняли бы тревогу при ранении мисс Грейнджер, а не ждали бы её смерти.

Гарри потёр лоб под чёлкой.

Ладно, тогда самый важный вопрос. Если враг настолько умён, какого чёрта я до сих пор жив? Действительно ли настолько сложно отравить человека, потому что заклинания, зелья, безоары вылечат буквально от всего, что можно подсыпать в завтрак? Зафиксируют ли это охранные чары, отследят ли они магию убийцы?

Может, мой шрам содержит фрагмент души, который удерживает Тёмного Лорда в этом мире, и поэтому он не хочет убивать меня? Вместо этого он пытается лишить меня друзей, чтобы ослабить мой дух, а затем захватить моё тело? Это объясняло бы парселтангство. Возможно, Распределяющая шляпа не в состоянии обнаружить эту самую «филактерию лича». Очевидная нестыковка номер один: предполагается, что Тёмный Лорд создал свою «филактерию» в 1943 году, убив как-там-её-звали и подставив мистера Хагрида. Очевидная нестыковка номер два: такой штуки, как душа, не существует.

Хотя Дамблдор также предположил, что моя кровь — ключевой ингредиент в ритуале, который вернёт Тёмному Лорду всю его силу. А в этом случае я должен оставаться в живых до ритуала… Теперь эта мысль радует.

— Ладно, — сказал Гарри. — Я уверен в одном.

— И в чём же?

— Невилла нужно забрать из Хогвартса немедленно. Он очевидная следующая мишень, а ни один первокурсник не переживёт нападение такого уровня. Нам повезло, что Невилла не убили вчера вечером. Враг не обязан ждать, пока закончится траур, чтобы сделать следующий ход.

Почему враг не ударил, когда мы не были готовы?

Дамблдор обменялся взглядами с Северусом, затем с МакГонагалл, чьё лицо вдруг стало непроницаемым.

— Гарри, — сказал старый волшебник, — если ты сам избавишься от всех друзей, это будет то же самое, как если бы Волдеморт…

— Я прекрасно обойдусь без Невилла пару месяцев. Тем более, вряд ли вы планировали заставить моих друзей остаться здесь на лето. И вообще, это совершенно недостаточное оправдание, чтобы позволить его убить! Профессор МакГонагалл…

— Я полностью согласна, — сказала волшебница из Шотландии. — Я в высшей степени согласна. Я согласна до такой степени, что… У меня просто нет слов, чтобы описать, Альбус, насколько…

— Настолько, что вы вытащите его отсюда сами, невзирая на чьё-либо мнение, потому что, если Невилла погибнет, слова, что вы просто выполняли приказы, не будут оправданием? — вставил Гарри.

Профессор МакГонагалл на мгновение закрыла глаза.

— Да, но определённо должен быть какой-то способ вести себя ответственно, не угрожая самоуправством.

Директор вздохнул.

— В этом нет нужды. Действуйте, Минерва.

— Подождите, — остановил зельевар профессора МакГонагалл, которая уже поторопилась взять пригоршню дымолётного порошка из вазы у камина. — Не стоит привлекать внимание к мальчику, как директор уже привлёк внимание к близнецам Уизли. Думаю, будет разумнее, если мистера Лонгботтома заберёт из Хогвартса его бабушка. Пусть пока он побудет в своей гостиной — судя по всему, Тёмный Лорд ещё не готов действовать настолько открыто.

Последовал очередной долгий обмен взглядами между ними четырьмя, наконец Гарри, а затем и профессор МакГонагалл кивнули.

— В таком случае, — сказал Гарри, — я уверен ещё в одном.

— И в чём? — спросил Дамблдор.

— Мне очень нужно посетить уборную и переодеться.

* * *

— Кстати, — сказал Гарри, когда они с директором перенеслись через камин в пустой кабинет декана Когтеврана. — Я хочу задать лично вам один последний маленький вопрос. Меч, который близнецы Уизли вытащили из Распределяющей шляпы — это меч Гриффиндора, так?

Старый волшебник повернулся и спокойно посмотрел на мальчика.

— Почему ты так подумал, Гарри?

— Шляпа крикнула «Гриффиндор!» перед тем как выдать его, у меча было рубиновое навершие и золотые буквы на клинке, надпись на латыни: «Ничего лучше». Просто предположил.

— «Nihil supernum», — сказал старый волшебник. — Смысл не совсем такой.

Гарри кивнул.

— М-м, и что вы с ним сделали?

— Я подобрал его там, куда он упал, и поместил в надёжное место, — старый волшебник строго посмотрел на Гарри. — Надеюсь, ты не желаешь заполучить его, юный когтевранец.

— Вовсе нет, просто хотел убедиться, что вы не пытаетесь навсегда утаить его от законных владельцев. То есть, получается, близнецы Уизли — Наследник Гриффиндора?

— Наследник Гриффиндора? — удивлённо переспросил Дамблдор. Затем он улыбнулся, и его голубые глаза ярко блеснули. — О, Гарри, Салазар Слизерин мог устроить Тайную Комнату в Хогвартсе, но Годрик Гриффиндор не был склонен к таким чудачествам. Мы знаем лишь, что Годрик оставил свой Меч для защиты Хогвартса, на случай, если достойный ученик когда-либо столкнётся с врагом, которого не сможет победить сам.

— Ваши слова не означают «нет». Не думайте, что я не заметил, что вы не сказали «нет».

— Я не жил в те времена, Гарри, и не знаю всего, что Годрик Гриффиндор мог сделать и чего не мог…

— Можете ли вы присвоить субъективную вероятность в пятьдесят процентов и выше возможности, что существует нечто вроде Наследника Гриффиндора и один или оба близнеца Уизли являются им. «Да» или «нет», уклонение от ответа тоже будет означать «да». Вам не удастся отвлечь меня, не важно, насколько сильно мне нужно в уборную.

Старый волшебник вздохнул.

— Да, Фред и Джордж Уизли — Наследник Гриффиндора. Пожалуйста, не говори им об этом, по крайней мере, пока.

Гарри кивнул.

— Я удивлён, — сказал он. — Я немного читал о жизни Годрика Гриффиндора. Близнецы Уизли… ну, они классные во многих смыслах, но они не слишком похожи на Годрика из исторических хроник.

— Только очень самодовольный и тщеславный человек, — спокойно ответил Дамблдор, поворачиваясь к камину, где уже ревело зелёное пламя, — будет считать, что его наследник должен быть похож на него самого, а не на того, кем он хотел бы быть.

Директор шагнул в зелёное пламя и исчез.

* * *

Встреча вторая (в маленьком укромном уголке рядом с гостиной Пуффендуя):

Вокруг не было ни души. Невилл Лонгботтом разговаривал с пустотой, и на его лице было написано страдание.

— Я серьёзно, — ответила ему пустота. — Я надел мантию-невидимку с экстра-защитой от обнаружения только для того, чтобы пройти по коридорам, потому что я не хочу, чтобы меня убили. Мои родители сразу же забрали бы меня из школы, если бы директор им позволил. Невилл, свалить из Хогвартса — это здравый смысл, и это никак не связано с…

— Я предал тебя, генерал, — сказал Невилл, его голос звучал так глухо, как только может получиться у обычного одиннадцатилетнего мальчика. — Причём даже не в стиле Хаоса. Я подчинился старшим и попытался заставить подчиниться и тебя. Ты же примерно так говорил Легиону Хаоса — солдат, который может лишь выполнять приказы, бесполезен?

— Невилл, — решительно сказала пустота. Невилл почувствовал на своих плечах руки, обёрнутые тонкой тканью, и голос приблизился. — Ты не подчинялся начальству слепо, ты пытался защитить меня. Это правда, в нашем хаотичном мире солдаты, которые могут только выполнять правила и инструкции, ничего не стоят. Но солдаты, которые следуют правилам, чтобы защитить своих друзей…

— Стоят чуть больше, чем ничего? — горько спросил Невилл.

— Гораздо больше, чем ничего. Невилл, ты принял неверное решение. Это стоило мне примерно шести секунд. Возможно, Гермиона бы выжила, будь её раны чуть менее смертельны, но даже при этом, сомневаюсь, что за шесть секунд тролль успел откусить от неё ещё один кусок. В параллельном мире, где ты не преградил мне дорогу, Гермиона всё равно бы умерла. Я могу зачитать тебе первую дюжину пунктов из списка, как Гермиона могла бы выжить, если бы я не был идиотом…

— Ты? Ты сразу побежал за ней. А я пытался остановить тебя. Если тут кто-то виноват, то это я, — горько закончил Невилл.

Пустота немного помолчала.

— Ух ты, — наконец донеслось из воздуха. — Да уж. Должен сказать, ты заставил меня посмотреть на кое-что совсем с другой стороны. Я вспомню это в следующий раз, когда вознамерюсь взять на себя вину за что-нибудь. Невилл, в литературе такое называется «эффектом эгоцентричности». Смысл в том, что ты переживаешь то, что происходит с тобой, но не чувствуешь всего остального, что происходит в мире. Вчера произошло очень-очень много всего, что оказалось гораздо важней, чем твоя попытка остановить меня. Ты потратишь недели, вспоминая эти шесть секунд, но, поверь, больше никто не будет этим заморачиваться. Другие люди думают о твоих прошлых ошибках гораздо меньше, чем ты сам, поскольку ты — не центр их мира. Я гарантирую тебе, что ни у кого, кроме тебя, и мысли не было обвинить Невилла Лонгботтома в том, что произошло с Гермионой. Ни на секунду. Ты, прошу прощения за формулировку — балбес. А теперь заткнись и попрощайся.

— Я не хочу прощаться, — ответил Невилл. Его голос дрожал, но он смог сдержать слёзы. — Я хочу остаться здесь и сражаться вместе с тобой против… против чего бы то ни было.

Пустота придвинулась ближе и обняла его. Голос Гарри Поттера прошептал:

— Не повезло.

Глава 95. Роли. Часть 6

Встреча третья:

(10:31, 17 Апреля 1992 года)

Весна уже началась, но воздух позднего утра ещё сохранял зимнюю свежесть. Среди лесной травы цвели нарциссы. Их мягкие жёлтые лепестки с золотыми сердцевинами вяло покачивались на почерневших мёртвых стебельках, повреждённых или погибших от внезапных заморозков, которые часто случаются в апреле. В Запретном лесу встречались более странные формы жизни, по меньшей мере кентавры и единороги, а кое-кто заявлял, что там водятся оборотни. Хотя судя по тому, что Гарри успел прочесть о настоящих оборотнях, в этих россказнях не было ни малейшей капли здравого смысла.

Но причин рисковать не было, поэтому к границам Запретного леса Гарри не приближался. Он брёл невидимкой по разрешённому лесу среди более привычных форм жизни. В руке Гарри сжимал палочку. Метлу он закинул за спину, чтобы ей было легче воспользоваться, случись что. Гарри не боялся. Он находил это странным, но не боялся. Состояние постоянной бдительности, готовности к бою или полёту не было в тягость и даже не казалось ненормальным.

Гарри шагал по краю разрешённого леса, держась подальше от протоптанных тропинок, где его было бы легче найти, но оставаясь в виду окон Хогвартса. Будучи невидимым, он не мог посмотреть на запястье, поэтому заранее установил будильник своих механических часов на время обеда. Это навело его на вопрос — как работают его очки, пока на нём надета Мантия? Закон исключённого третьего, казалось, подразумевал, что фотоны должны либо поглощаться родопсином в его сетчатке и преобразовываться в нейронные импульсы, либо проходить его тело насквозь, но не одновременно. И казалось всё более вероятным, что свойства мантий-невидимок, позволяющие смотреть вокруг, но оставаться невидимым самому, на неком фундаментальном уровне были следствием того, что их создатель не просто «хотел», а «безоговорочно верил» в то, что именно так невидимость и должна работать.

Что, в свою очередь, наводило на мысль, не пробовал ли кто-нибудь с помощью Конфундуса или Легилименции добиться, чтобы какой-нибудь волшебник окончательно и безоговорочно поверил, что Исправитус Всёус должно быть простым заклинанием для первокурсников, а затем попытался его изобрести.

Или, например, найти подходящего маглорождённого в стране, где их не умеют определять, и солгать ему по-крупному. Выдумать всю историю от начала до конца и подобрать нужные свидетельства, чтобы у того с самого начала были иные представления о возможностях магии. Хотя, очевидно, ему всё равно придётся изучить какое-то количество заклинаний, прежде чем он станет способен изобретать свои…

Это могло и не сработать. Наверняка в истории уже были естественным образом спятившие волшебники, которые свято верили в свою способность стать богами, но всё же ими не стали. Впрочем, вероятно, даже безумцы считали, что заклинание всемогущества должно быть грандиозным впечатляющим ритуалом, а не каким-то тщательно выверенным движением палочки и словами «Станус Богус».

Гарри уже был практически уверен, что это будет нелегко. Но вопрос — «почему?». К какому шаблону привык его мозг? Можно ли заранее узнать, в чём заключается эта сложность?

Гарри как раз размышлял над этим вопросом, когда внезапно у него появилось лёгкое ощущение опасности. Какое-то непонятное беспокойство. Безымянная тревога росла, становилась острее…

Профессор Квиррелл?

— Мистер Поттер, — негромко окликнули его сзади.

Гарри крутанулся на месте. Рука потянулась к Маховику времени, спрятанному под мантией. И опять же — готовность немедленно сбежать казалась совершенно естественной.

По опушке леса, со стороны замка Хогвартс, к нему медленно приближался профессор Квиррелл, демонстрируя пустые ладони.

— Мистер Поттер, — повторил профессор Квиррелл. — Я знаю, что вы здесь. Вы знаете, что я знаю, что вы здесь. Мне нужно с вами поговорить.

Гарри молчал. Профессор Квиррелл ещё не объяснил в чём дело, а после утренней прогулки вдоль края леса на Гарри снизошло молчаливое настроение.

Профессор Квиррелл сделал короткий шаг влево, затем вперёд, а потом направо. Потом он наклонил голову, словно что-то вычисляя, и двинулся прямиком туда, где стоял Гарри. Остановился профессор лишь в нескольких шагах, когда сгустившееся ощущение тревоги стало почти непереносимым.

— Вы по-прежнему уверены в выбранном пути? — спросил профессор Квиррелл. — Том пути, о котором говорили вчера.

Гарри не отозвался.

Профессор вздохнул.

— Я многое сделал для вас. Что бы вы обо мне ни думали, вы не можете это отрицать. Я прошу вас частично вернуть ваш долг передо мной. Поговорите со мной, мистер Поттер.

Сейчас мне этого совсем не хочется, — подумал Гарри, а потом: — А, точно.

* * *

Два часа спустя, после того как Гарри повернул на один оборот свой Маховик времени, записал точное время и запомнил своё точное расположение, погулял час, зашёл к профессору МакГонагалл и сообщил, что в данный момент он разговаривает с профессором Защиты в лесу за пределами Хогвартса (просто на случай, если с ним что-то случится), погулял ещё час, вернулся в изначальное положение ровно через час после того, как ушёл оттуда, он снова повернул Маховик времени…

* * *

— Что это было? — спросил профессор Квиррелл, моргнув. — Вы только что…

— Не важно, — ответил Гарри, не снимая капюшона мантии-невидимки и не убирая руку с Маховика времени. — Да, я по-прежнему твёрд в своём решении. Честно говоря, думаю, мне не стоило ничего вам говорить.

Профессор Квиррелл наклонил голову.

— Подход, который пригодится вам в жизни. Может ли что-нибудь заставить вас передумать?

— Профессор, если бы я знал о существовании аргумента, способного изменить моё решение…

— Да, это верно для таких, как мы. Но вы бы удивились, узнав, сколь часто люди знают, что они хотят услышать, но ждут, пока это не будет произнесено вслух, — профессор Квиррелл покачал головой. — Выражаясь привычным для вас языком… существует достоверный факт, известный мне, но неизвестный вам, который я хотел бы донести до вас, мистер Поттер.

Гарри поднял брови, хотя тут же сообразил, что профессор Квиррелл этого не увидит.

— Да, этот язык мне привычен. Продолжайте.

— Намерение, которое у вас сформировалось, намного опаснее, чем вы можете себе представить.

Ответ на это неожиданное заявление пришёл в голову почти сразу:

— Что вы называете опасным, и скажите, что вы знаете и почему вы думаете, что вы это знаете.

— Иногда, — ответил профессор Квиррелл, — сказать кому-то об опасности — значит направить его прямо к ней. Я не собираюсь допустить, чтобы так случилось в этот раз. Вы хотите, чтобы я сказал вам, чего точно нельзя делать? Чего именно я опасаюсь? — он покачал головой. — Если бы вы родились в семье волшебников, мистер Поттер, вы бы знали, что если могущественный маг говорит вам быть осторожнее, то к этому уже стоит отнестись всерьёз.

Было бы неправдой сказать, что Гарри не почувствовал раздражения, но он не был идиотом и потому спросил лишь:

— Есть ли что-то, что вы можете мне сказать?

Профессор Квиррелл осторожно опустился на траву и достал свою палочку. Его рука приняла знакомое положение, и у мальчика перехватило дыхание.

— Последний раз, когда я могу сделать это для вас, — тихо сказал профессор Квиррелл и начал произносить странные слова на языке, который Гарри не мог определить, с интонацией, которая казалась не вполне человеческой, слова, которые ускользали из памяти Гарри, и хотя он пытался их запомнить, они покидали его разум в тот же миг, как попадали туда.

На этот раз заклинание подействовало медленнее. Деревья потемнели, листья и ветки стали чёрными, словно Гарри смотрел через солнечные очки отличного качества, проходя сквозь которые свет тускнел и становился слабее, но не искажался. Голубая чаша неба растаяла, горизонт, который казался иллюзорно достижимым, отдалился и стал серым, а затем тёмно-серым. Облака стали полупрозрачными, прозрачными, фантомными, не заслоняющими просвечивающую тьму.

Лес выцвел, погрузился в тень и исчез в черноте.

Зрение Гарри приспособилось к темноте, и перед его глазами снова предстала великая небесная река. Для человеческого глаза все гигантские космические объекты кажутся точками, кроме одного — Млечного Пути.

И звёзды, пронзительно яркие и всё же далёкие, взирали из великой глубины.

Профессор Квиррелл глубоко вздохнул. Потом он снова поднял свою палочку (её было едва видно при свете одних только звёзд, без солнца и луны) и коснулся ею своей головы со звуком разбивающегося яйца.

Профессор Защиты тоже исчез, став невидимым, как и всё остальное.

Крошечный пятачок травы, не занятый никем и едва видимый в слабом свете, дрейфовал в пустоте.

Какое-то время оба молчали. Гарри довольствовался тем, что смотрел на звёзды, не отвлекаемый ничем, даже видом собственного тела. Что бы ни собирался сказать ему профессор Защиты, всё будет сказано в своё время.

Когда время пришло, из пустоты донёсся тихий голос.

— Здесь нет войны. Ни разногласий, ни битв, ни политики, ни предательства, ни смерти, ни жизни. Всё это — лишь людская глупость. Звёзды выше подобных глупостей, глупости не могут их коснуться. Здесь царит мир и вечная тишина. Так я думал прежде.

Гарри повернул голову на звук речи, но увидел только звёзды.

— Так вы думали прежде? — переспросил Гарри, когда продолжения не последовало.

— Нет ничего выше человеческой глупости, — прошептал голос из пустоты. — Ничто не застраховано от разрушительной силы достаточно разумного идиотизма, даже сами звёзды. Мне стоило немалых хлопот сделать определённую золотую табличку вечной. Я не хочу увидеть, как она будет уничтожена человеческой глупостью.

Глаза Гарри снова рефлекторно метнулись к тому месту, откуда слышался голос, но там по-прежнему была лишь пустота.

— Думаю, я могу успокоить вас на этот счёт, профессор. Ядерное оружие не создаёт огненных шаров радиусом… как далеко сейчас Пионер-11? Где-то около миллиарда километров? Маглы говорят, что ядерное оружие уничтожит мир, но на самом деле они имеют в виду лишь лёгкий подогрев поверхности Земли. Солнце — гигантский ядерный реактор, но оно не испаряет далёкие космические зонды. Уничтожить Солнечную систему не получится даже при худшем сценарии ядерной войны, хотя нельзя сказать, что это сильно утешает.

— Это правда, если говорить о маглах, — ответил ему голос среди звёзд. — Но что маглы знают об истинном могуществе? Не они пугают меня сейчас, а вы.

— Профессор, — осторожно начал Гарри, — я признаю, мне несколько раз за жизнь выпадали критические неудачи, но есть некоторая разница между ними и спас-броском, проваленным настолько, что Пионер-11 окажется в радиусе взрыва. Нет практического способа сделать это, не взорвав Солнце. И, предупреждая ваш вопрос, наше Солнце относится к звёздам спектрального класса G, оно просто не может взорваться. Любая дополнительная энергия только увеличит объём водородной плазмы, у Солнца нет вырожденного ядра, которое может взорваться. У Солнца не будет достаточно массы для того, чтобы стать сверхновой, даже к концу его существования.

— Какие удивительные вещи выяснили маглы, — пробормотал голос, — о том, как живут звёзды, как они защищены от смерти, как они умирают. Но маглы никогда не задаются вопросом, насколько опасно это знание.

— Если честно, профессор, именно эта мысль никогда не приходила в голову даже мне.

— Вы маглорождённый. Я имею в виду не кровь, а то, как прошло ваше детство. Это даёт свободу мысли, да. Но мудрость есть и в осторожности волшебников. Триста двадцать три года назад глупость одного человека уничтожила всю магическую Италию. Во времена, когда появился Хогвартс, подобные происшествия случались чаще. В эпоху Мерлина — ещё чаще. О более древних временах судить трудно, поскольку от них сохранилось слишком мало.

— Это примерно на тридцать порядков отличается от взрыва Солнца, — заметил Гарри, потом спохватился. — Простите, это лишь бессмысленная придирка. Я согласен, что взорвать страну — это тоже плохо. В любом случае, профессор, я не планирую делать ничего подобного.

— Ваш выбор тут ни при чём, мистер Поттер. Если бы вы читали больше книг, написанных волшебниками, и меньше магловских сказок, вы бы знали. В серьёзной литературе волшебник, чья глупость грозит выпустить на волю Шаркающих Скелетов, не приходит к такому решению сознательно, это возможно лишь в детских книжках. У этого по-настоящему опасного волшебника, скорее, есть какие-то замыслы, которые должны принести ему великую славу, и несомненная перспектива потерять эту славу и прожить жизнь в безвестности представится ему более ярко, чем неведомое будущее, в котором он уничтожает свою страну. Или, возможно, он пообещал, что добьётся успеха кому-то, кого ему невыносимо жаль разочаровывать. Может, его дети нуждаются в помощи. В подобных историях много буквальной мудрости. Она рождена из сурового опыта и городов, обращённых в пепел. Катастрофа вероятнее всего, если могущественный волшебник — не важно по какой причине — не может заставить себя остановиться, когда появляются предупреждающие знаки. Пусть даже он много и громко разглагольствует об осторожности — он просто не в состоянии остановиться… Скажите, мистер Поттер, задумывались ли вы над тем, чтобы попробовать что-то из того, что Гермиона Грейнджер сама сказала бы вам не делать?

— Да, в чём-то вы правы, — сказал Гарри. — Профессор, я хорошо понимаю, что, если я спасу Гермиону ценой двух других человеческих жизней, я проиграю в общем счёте с точки зрения утилитаризма. Я прекрасно понимаю, что Гермиона бы не хотела, чтобы я рисковал целой страной ради её спасения. Это просто здравый смысл.

— Дитя, уничтожающее дементоров, — произнёс тихий голос, — если бы я боялся, что вы можете разрушить лишь одну страну, я был бы менее обеспокоен. Сперва я не верил, что ваше знание магловской науки и технологий может стать источником великой силы. Теперь верю. Я совершенно искренне озабочен сохранностью той золотой таблички.

— Ну, если научная фантастика и научила меня чему-то, — сказал Гарри, — так это тому, что уничтожать Солнечную систему морально неприемлемо, особенно до того, как человечество колонизирует любую другую звёздную систему.

— То есть вы оставите…

— Нет, — Гарри не раздумывал над ответом ни секунды и сразу же добавил: — Но я понимаю, что вы пытаетесь мне сказать.

Молчание. Звёзды не двигались, хотя на ночном небе Земли за это время они бы успели немного переместиться.

Лёгкий шорох, как если бы кто-то пошевелился. Гарри осознал, что уже довольно долго стоит в одной и той же позе, и опустился на практически невидимый кружок травы под ним, стараясь не задеть края заклинания.

— Скажите мне, — послышался голос. — Почему эта девочка так много для вас значит?

— Потому что она мой друг.

— В повседневном английском языке, мистер Поттер, слово «друг» не ассоциируется с отчаянными попытками воскресить мёртвого. У вас сложилось впечатление, что она ваша истинная любовь или что-то в этом духе?

— О, нет, и вы тоже, — устало сказал Гарри. — От вас я этого не ожидал, профессор. Хорошо, она мой лучший друг, но на этом всё, понятно? Этого достаточно. Друзья не позволяют своим друзьям оставаться мёртвыми.

— Обычные люди не идут на такое ради тех, кого они называют друзьями, — теперь голос звучал более отстранённо, рассеянно. — Даже ради тех, кого они называют любимыми. Их спутники умирают, и они не отправляются на поиски силы, которая позволит оживить умерших.

Гарри не удержался. Он опять оглянулся на говорящего, хотя и понимал, что это бессмысленно, и увидел лишь звёзды.

— Дайте я угадаю, из этого вы делаете вывод, что… люди на самом деле не столько заботятся о своих друзьях, сколько притворяются.

Короткий смешок.

— Вряд ли они смогли бы притвориться, что заботятся меньше.

— Они заботятся, профессор, и не только о тех, кого считают своей истинной любовью. Солдаты кидаются грудью на гранаты, чтобы спасти своих друзей, матери бросаются в горящие дома, чтобы спасти своих детей. Но маглы не знают, что существует магия, которая способна вернуть кого-то к жизни. А обычные волшебники… они не способны думать нестандартно. В смысле, большинство волшебников не ищет, как сделать бессмертным даже себя. Значит ли это, что они не заботятся о своей собственной жизни?

— Именно так, мистер Поттер. Естественно, я сам всегда считал их жизни бессмысленными и ничего не стоящими. Наверняка, где-то в глубине души они и сами понимают, что моё мнение о них верно.

Гарри покачал головой, а потом раздражённо скинул капюшон мантии и покачал головой ещё раз.

— Это весьма утрированная точка зрения на мир, профессор, — сказала едва освещённая голова мальчика, висящая без поддержки над клочком тёмной травы посреди звёзд. — Обычному человеку просто не придёт в голову изобрести заклинание воскрешения, и из отсутствия таких попыток ничего вывести нельзя.

Через мгновенье стал видимым едва освещённый силуэт мужчины, сидящего на траве.

— Если бы они по-настоящему заботились о тех, кого якобы любят, — тихо сказал профессор Защиты, — они бы подумали об этом, не так ли?

— Мозг устроен иначе. Никто не становится гением из-за повышения ставок — если улучшения и происходят, то лишь в жёстких пределах. Я не смогу вычислить в уме число Пи до тысячного знака, даже если от этого будет зависеть чья-то жизнь.

Едва освещённая голова кивнула.

— Но есть и другие возможные объяснения, мистер Поттер. Например, что люди лишь играют роль друга. Они делают ровно столько, сколько эта роль от них требует, и не более того. Мне пришла в голову мысль, что, возможно, вы отличаетесь от них не тем, что заботитесь о друзьях больше. С чего бы вам родиться с таким необычно сильным чувством дружбы, что вы оказались единственным среди всех волшебников, кто захотел оживить Гермиону Грейнджер после её смерти? Нет, вероятнее всего, отличие вовсе не в том, что вы больше заботитесь о друге. Думаю, будучи более логичным существом, лишь вы один думаете, что роль «друга» требует этого от вас.

Гарри уставился на звёзды. Было бы неправдой сказать, что он не был потрясён.

— Это… не может быть правдой, профессор. Я могу назвать дюжину героев из магловской художественной литературы, которые пытались оживить своих мёртвых друзей. Авторы этих книг точно понимали, что именно я чувствую по отношению к Гермионе. Хотя, вы их не читали, разве что… как насчёт «Орфея и Эвридики»? На самом деле, я сам не читал эту книгу, но знаю, о чём она.

— Волшебники тоже рассказывают такие сказки. Есть история братьев Элриков. История Доры Кент, которую пытался защитить её сын Саул. Есть история об Рональде Малетте и его роковом вызове самому времени. Перед падением Италии там была популярна драма о Преции Тестароссе. В Японии рассказывают сказку про Акеми Хомуру и её потерянную любовь. Что во всех этих историях общего, мистер Поттер, так это то, что все они выдуманные. Настоящие волшебники не делают подобных попыток, не смотря на то, что сама идея точно не находится за рамками их воображения.

— Потому что они не думают, что это возможно! — воскликнул Гарри.

— Давайте пойдём к нашей замечательной профессору МакГонагалл и расскажем ей о вашем намерении найти способ воскресить Гермиону Грейнджер? Послушаем, что она думает об этом? Наверняка, эта мысль просто не приходила ей в голову… А, вы колеблетесь. Вы уже знаете её ответ, мистер Поттер. Вы знаете, почему вы его знаете? — в голосе профессора была слышна холодная усмешка. — Милый приём. Спасибо, что научили меня ему.

Гарри чувствовал, как напряглось его лицо. Слова с трудом срывались с его губ.

— Профессор МакГонагалл не познакомилась в детстве с магловской идеей о всевозрастающей силе науки, и никто никогда не говорил ей, что, если на кону жизнь друга, следует мыслить очень рационально…

Профессор Защиты также повысил голос:

— Профессор трансфигурации действует по сценарию, мистер Поттер! Сценарий призывает её скорбеть и оплакивать, чтобы все видели, что ей не всё равно. Обычные люди плохо реагируют на предложение отойти от сценария. Как вы и сами уже знаете!

— Забавно, готов поклясться, что вчера за ужином я видел, как профессор МакГонагалл отошла от сценария. Если я ещё с десяток раз увижу, как она это сделает, возможно, я действительно попытаюсь поговорить с ней о воскрешении Гермионы. Но пока профессор МакГонагалл не привыкла отходить от сценария, и ей надо практиковаться. В конце концов, профессор, то поведение людей, которое вы объясняете, заявляя, что любовь, дружба и всё остальное — ложь, означает лишь, что они не знают, как поступать лучше.

Голос профессора Защиты стал выше.

— Если бы вас убил тот тролль, у Гермионы Грейндж