Бриттани. Мне снится кошмар о том, что тысяча Умпа Лумпас раскалывают мою голову

Мне снится кошмар о том, что тысяча Умпа Лумпас раскалывают мою голову. Я открываю глаза и щурюсь от яркого света. Умпа Лумпас все еще здесь, но я уже проснулась.

— У тебя похмелье, — говорит девушка.

Я поворачиваю голову и вижу Изабель, стоящую рядом со мной. Мы находимся в небольшой спальне, покрашенной в светло желтый оттенок. Подходящие по цвету желтые занавески раздуваются, как паруса на открытом окне. Это не может быть моим домом, потому, что мы никогда не открываем окна. У нас всегда работают кондиционеры или обогреватели.

Я поднимаю взгляд на нее.

— Где мы?

— У меня дома. Я бы не двигалась, на твоем месте. Потому, что если тебя опять стошнит, мои родители не простят испорченный ковер, — говорит она. — К счастью для нас, их сейчас нет в городе, так что дом принадлежит мне до вечера.

— Как я здесь очутилась? — Последнее, что я помню, я шла домой…

— Ты отрубилась на пляже. Алекс и я принесли тебя сюда.

При упоминании имени Алекса мои глаза широко распахнулись. Я смутно помню, как я пила, гуляла по песку, обнаружила Алекса в объятиях Кармен. Потом Алекс и я…

Я поцеловала его? Я помню, как прижалась к нему, но потом…

Меня стошнило. Я отдаленно припоминаю, как меня тошнило. Должна признаться не самое идеальное воспоминание. Я медленно сажусь, надеясь, что когда-нибудь моя голова все же перестанет кружиться.

— Я сделала что-нибудь глупое? — Спрашиваю я.

Иза пожимает плечами. — Алекс не давал никому близко к тебе приближаться. Если ты хочешь назвать глупостью то, что отключилась у него на руках, то я думаю, ты справилась с этим.

Я роняю свою голову себе на руки.

— Изабель, пожалуйста, только не говори никому из болельщиц.

Она улыбается.

— Не волнуйся, я никому не скажу, что Бриттани Эллис на самом деле всего лишь человек.

— Почему ты так дружелюбна со мной? Когда Кармен хотела выколотить из меня дух, ты вступилась за меня, и сегодня позволила переночевать у себя дома, хотя ясно дала мне понять, что мы не друзья.

— Мы и не друзья. У Кармен и меня соперничество, которое длится, уже не знаю сколько. Я сделаю практически все, чтобы насолить ей. Она все никак не может смириться, что Алекс больше не ее парень.

— А почему они расстались?

— Спроси у него сама. Он спит на диване в гостиной. Он вырубился сразу же, как только принес тебя в мою кровать. — Алекс здесь, в доме Изабель? Только не это. — Знаешь, ты ему нравишься, — говорит Изабель, разглядывая свои ногти.

Бабочки начинают порхать у меня в желудке.

— Я так не думаю, — отвечаю я, хотя страстно желаю спросить об этом больше.

Она закатывает глаза. — Ой, я тебя прошу. Ты это знаешь, даже если ты не хочешь это признать.

— Должна признать, для той, которая говорит, что мы не друзья, ты выбалтываешь слишком много сегодня утром.

— Знаешь, мне иногда хочется, чтобы ты была той стервой, которой, как все говорят, ты являешься, — признается она.

— Почему?

— Потому, что так легче, ненавидеть того, у кого все есть.

Коротенький смешок срывается с моих губ. Я не собираюсь объяснять ей, что моя жизнь такая же скрипучая, как и песок под моими ногами вчера вечером.

— Мне пора домой. Где мой телефон? — спрашиваю я шаря в кармане.

— Я думаю, он у Алекса.

Значит, сбежать без встречи с ним не получится. Я безуспешно пытаюсь утихомирить Умпа Лумпас у себя в голове, когда выхожу из спальни в поисках Алекса. Это оказывается совсем не сложно, домик оказывается меньше, чем дом у бассейна Сиерры. Алекс лежит одетый в джинсы на старом диване. Больше на нем ничего нет. Его глаза, покрасневшие и заспанные, уже открыты.

— Привет, — говорит он мягко, потягиваясь.

О, боже. Я в больших неприятностях. Потому, что я пялюсь. Я просто не могу отвезти жадный взгляд от его рельефных бицепсов, трицепсов и остальных 'цепсов', которые у него есть. Когда мой изучающий взгляд встречается с его, я чувствую, как число бабочек в моем животе только что трехкратно увеличилось.

— Привет, — проглатываю я ком в горле. — Наверное, мне следует поблагодарить тебя, что ты принес меня сюда, вместо того, чтобы оставить без сознания на пляже.

Его взгляд не дрогнул.

— Прошлой ночью я кое-что понял. Ты и я, мы не такие уж разные. Мы оба ведем свою игру. Ты используешь свой внешний облик, свое тело и свои мозги, чтобы заставить всех поверить, что ты все контролируешь.

— У меня похмелье, Алекс. Башка раскалывается, а ты тут выливаешь на меня свою философию.

— Ну, вот, опять ты отвечаешь мне в своем игровом стиле. Будь настоящей со мной, mamacita. Тебе слабо?

Он что, шутит? Быть настоящей? Я не могу. Я скорее всего разрыдаюсь и возможно сломаюсь настолько, что скажу правду о том, что я создала этот образ и просто прячусь за ним.

— Я лучше поеду домой.

— Прежде, чем ты отправишься туда, тебе лучше сходить в ванну.

До того, как я успеваю спросить зачем, я ловлю свое отражение в зеркале на стене.

— Вот, черт! — Черная тушь вся осыпалась у меня под глазами, темные полосы от нее спускаются вниз по моим щекам.

Я напоминаю труп. Пролетая мимо него, я заскакиваю в ванную и смотрю на свое отражение в зеркале. Мои волосы превратились в птичье гнездо. Даже если тушь не поженилась с моими щеками, я такая же бледная, как моя тетя Долорес без макияжа. Под моими глазами залегли огромные темные мешки, как будто я запасаю воду на зиму.

В общем и целом, ни одного живого места.

Я мочу немного туалетной бумаги и стираю тушь из-под глаз и со своих щек. Ок, чтобы смыть остальное мне нужно мое средство для снятия макияжа, и моя мать говорила, что если тереть слишком сильно, то я растяну кожу под глазами, и у меня будут постоянные морщинки. Но отчаянные ситуации, требуют отчаянных мер. Смыв всю тушь, я прикладываю прохладную воду к своим мешкам под глазами, полностью осознавая, что это всего лишь исправление повреждений. Я могу лишь скрыть недостатки и надеяться на то, что в таком состоянии меня больше никто не увидит. Я использую свои пальцы, как расческу и собираю свои волосы в гульку, так хоть получше, чем птичье гнездо.

Я ополаскиваю рот водой и растираю немного зубной пасты на зубах, надеясь, что я избавлюсь от привкуса рвоты, алкоголя и сна к тому моменту, как я попаду домой.

Если бы у меня был хотя бы бальзам для губ.

Но, к сожалению, нет. Я распрямляю плечи, и поднимаю голову, когда выхожу из ванны обратно в гостиную. Я вижу, как Изабель скрывается в своей спальне, а Алекс поднимается при виде меня.

— Где мой телефон? — спрашиваю я. — И пожалуйста, надень футболку.

Он наклоняется и поднимает мой телефон с пола.

— Зачем?

— Причина того, зачем мне нужен мой телефон, — отвечаю я. — Это чтобы заказать такси домой. А причина того, что я хочу, чтобы ты одел футболку, эм…

— Ты никогда не видела парней без футболок?

— Ха-ха. Очень смешно. Поверь, у тебя нет ничего такого, чего я раньше не видела.

— Хочешь поспорить? — он опускает руку вниз и расстегивает пуговицу на джинсах.

В этот момент в комнату заходит Изабель.

— Оу, Алекс, останься хоть в своих штанах.

Когда она смотрит на меня, я поднимаю руки.

— Не смотри на меня. Я всего лишь пыталась вызвать такси, когда он…

Качая головой, пока Алекс застегивает штаны, Изабель подходит к своей сумке и достает связку ключей.

— Забудь про такси, — говорит она. — Я тебя отвезу.

— Я сам ее отвезу, — отрезает Алекс.

Изабель выглядит измученной, находясь с нами, также выглядит миссис Питерсон на уроке химии.

— Ты бы предпочла, чтобы тебя отвезла я или Алекс? — спрашивает она.

У меня есть парень. Ок, каждый раз, когда я замечаю взгляд Алекса на себе, что-то теплое разливается по всему телу. Но это нормально. Мы два тинейджера с ярко выраженным сексуальным влечением между нами. И пока я не буду ему поддаваться, все будет в порядке.

Потому, что если я когда-нибудь поддамся этому, последствия будут разрушительными. Я потеряю Колина. Я потеряю своих друзей. Я потеряю контроль над своей жизнью.

И я уж точно потеряю то, что осталось от любви моей матери.

То, как я выгляжу для остального мира, равняется тому, как моя мать ко мне относится.

Если кто-нибудь из ее друзей из загородного дома увидит меня с Алексом, моя мать также может стать изгоем. Если ее друзья будут сторониться ее, она будет сторониться меня. Я не могу этого допустить. Это и так зашло слишком далеко.

— Изабель, отвези меня домой, — говорю я и поворачиваюсь к Алексу.

Он слегка кивает головой, хватает свои ключи и футболку и выходит из дома, не сказав ни слова.

Я молча следую за Изабель к ее машине.

— Тебе нравится Алекс больше, чем как просто друг? — спрашиваю я.

— Я люблю его как брата. Мы с ним знакомы с тех пор, как были детьми.

Я направляю ее к своему дому. Неужели она говорит правду?

— Ты не считаешь Алекса сексуальным?

— Я помню, как он плакал, как ребенок, когда его мороженое упало на асфальт, нам тогда было по четыре. Я была с ним тогда, когда… я имею в виду, что мы прошли через многое вместе.

— Многое? Не хочешь поделиться?

— Не с тобой.

Я прямо вижу бесцветную стену, вырастающую между нами. — Так, что, наша дружба заканчивается здесь?

— Наша дружба только началась, Бриттани. Не подгоняй.

Мы приближаемся к моему дому.

— Это третий слева, — говорю я.

— Я знаю.

Она останавливает машину около дома, не заезжая на подъездную дорожку. Я смотрю на нее. Она смотрит на меня. Она ждет, чтобы я пригласила ее во внутрь? Я даже самых хороших друзей туда не приглашаю.

— Ну, спасибо, что подвезла, — говорю я. — И позволила переночевать у себя.

Изабель одаривает меня слабой улыбкой.

— Без проблем.

Я открываю дверь машины.

— Я не позволю ничему случиться между мной и Алексом. Окей? — даже если там под поверхностью что-то и происходит.

— Хорошо. Потому, что если что-то и случится, оно аукнется вам обоим по полной, —

Умпа Лумпас снова начинают стучать у меня в голове, поэтому я не могу слишком много думать о ее предостережении.

В доме мои отец с матерью сидят в тишине за обеденным столом. Тут слишком тихо. Перед ними на столе лежат бумаги. Брошюры или что-то вроде. Они резко выпрямляются, как дети, пойманные за проказой.

— Я… я думала, что ты п-подольше задержишься у Сиерры, — говорит мама. Она никогда не заикается, и она не высказывает мне по поводу моего помятого вида, что-то мне подсказывает тут что-то нечисто.

— Я была у нее. Но потом у меня начала раскалываться голова, — говорю я, подходя ближе, пытаясь рассмотреть эти подозрительные бумажки, в которых так заинтересованы мои родители.

Солнечная Земля для специальных людей.

— Что вы тут делаете?

— Обсуждаем наши возможности, — отвечает отец.

— Возможности? Разве мы уже не договорились, что отправлять куда-то Шелли, это плохая идея?

Моя мать поворачивается ко мне.

— Нет. Это ты решила, что отправлять ее куда-то это плохая идея. Мы же все еще это обсуждаем.

— Я собираюсь в Нордвестерн на следующий год. Я смогу жить здесь и помогать вам.

— На следующий год тебе нужно будет сконцентрироваться на учебе, а не на своей сестре. Бриттани, послушай, — говорит отец. — Нам необходимо обсудить эту возможность, после того, что она сделала тебе вчера…

— Я не хочу об этом говорить, — прерываю его. — Я вам не позволю никуда ее отправить, — я сгребаю брошюры со стола. Шелли нужно быть с семьей, а не с какими-то незнакомцами. Я разрываю брошюры пополам, выбрасываю в ведро и ухожу к себе в спальню.

— Открой дверь, — говорит мама, дергая ручку двери минутой позже.

Я сижу на краю кровати, мои мысли заполнены идеей того, что Шелли отправят куда-нибудь далеко. Нет, не может быть. Сама мысль вызывает отвращение.

— Ты даже не тренировала Багду. Как будто ты только и мечтаешь избавиться от Шелли.

— Не будь глупой, — мамин приглушенный голос доносится из-за двери. — Новое место открывается в Колорадо. Если ты откроешь дверь, мы сможем все обсудить как цивилизованные люди.

Я никогда этого не допущу. Я сделаю все, чтобы Шелли осталась дома.

— Я не хочу цивилизованного обсуждения. Мои родители пытаются отправить мою сестру непонятно куда за моей спиной, а моя голова просто раскалывается.

— Оставь меня в покое, ладно?

Что-то торчит из моего кармана, это бандана Алекса. Изабель, не друг, но она помогла мне. И Алекс, парень, который заботился обо мне вчера больше, чем мой собственный бойфренд, он повел себя как герой и попросил меня быть настоящей. Знаю ли я вообще, что такое быть настоящей?

Я прижимаю бандану к своей груди.

И позволяю себе расплакаться.