Просят закрывать глаз.

Каждая из этих надписей имеет свой особый смысл и в толковании ведет по различным путям. Я умышленно решил сделать похороны как можно более скромными, так как знал желание покойного. Другие же члены семьи были несогласны с моим пуританизмом; им казалось, что нам будет стыдно перед чужими. Поэтому одна из надписей – «Просят закрывать глаз» (по нем. «Ein Ange zuzudr?cken» имеет переносное значение) – выражает собой просьбу о снисхождении.[100]Значение расплывчатости, которое мы описываем здесь при помощи «или – или», очевидно с первого взгляда. Сновидению не удалось составить единого, недвусмысленного словесного выражения мысли, лежащей в его основе. Поэтому-то оба ряда мыслей разделяются уже в самом содержании сновидения.

В некоторых случаях разделение сновидения на две равные части действительно выражает трудно поддающуюся истолкованию альтернативу.

Чрезвычайно любопытно отношение сновидения к категориям противоположности. Категория эта почти совершенно не выражается а сновидении; противоположности соединяются обычно в одно целое или, по крайней мере, изображаются в этом виде. Сновидение идет даже дальше и изображает и отдельные элементы при помощи их противоположностей, так что ни один элемент, способный найти себе прямую противоположность, не показывает сразу, имеет ли он в мыслях сновидения положительный или отрицательный характер. В одном из вышеупомянутых сновидений, первую часть к которому мы уже истолковали («так как я такого происхождения…»), моя пациентка спускается по перилам и держит при этом в руках цветущую ветку. Так как щьи этом у нее появляется мысль, что на изображениях Благовещения (ее зовут Марией) ангел держит в руках лилию и так как она видит девушек в белых платьях, которые идут по улицам, украшенным зелеными ветками, то цветущая ветвь в сновидении несомненно содержит в себе указание на половую невинность; ветвь эта, однако, усажена сплошь красными цветами, из которых каждый напоминает камелию. В конце ее дороги цветы почти все опадают; дальше следуют указания на регулы. Тем самым ветка, которая напоминает лилию и несется как бы невинной девушкой, указывает на «даму с камелиями», которая, как известно, носила всегда белые камелии, во время же регул – красные.

Цветущая ветвь изображает половую невинность и в то же время ее противоположность. Одно и то же сновидение, выражающее собою радость по поводу того, что ей удалось беспорочно прожить свою жизнь, обнаруживает в некоторых частях (например, в элементе опадания цветов) противоположный ход мыслей и намекает на то, что она не чужда и небольших прегрешений против сексуальной чистоты и невинности (в детстве). При анализе сновидения мы могли бы ясно проследить оба ряда мыслей, из которых радостный расположен наверху, а прискорбный – внизу; оба эти ряда идут параллельно, но направляются в прямо противоположные стороны. Их одинаковые, но противоположные элементы находят себе выражение в соответствующих элементах сновидения.

С одной из логических связей механизм образования сновидения считается, однако, в полной мере. Это отношение сходства, согласования, соприкосновения, выражающееся союзным речением «подобно тому как»; оно находит себе в сновидении наиболее полное выражение. Имеющиеся в материале сновидения элементы такого взаимоотношения составляют главнейшие опорные пункты образования сновидения, и наиболее существенная часть деятельности последнего состоит в создании таких новых элементов в том случае, когда имеющиеся уже в наличии не могут попасть в сновидение ввиду сопротивления цензуры. На помощь изображению отношения сходства приходит процесс сгущения в сновидении.

Сходство, согласование и общность обычно изображаются сновидением путем соединения в одно целое, которое либо имеется уже в наличии в материале сновидения, либо же образуется заново. Первый случай мы можем назвать идентификацией, второй же – образованием сложных комбинаций. Идентификация применяется там, где речь идет о людях; образование же сложных комбинаций там, где материалом соединения служат вещи, хотя сложные комбинации образуются и из людей. Местности подлежат зачастую тем же правилам, что и люди.

Идентификация состоит в том, что лишь одно из лиц, связанных между собою сходством, находит себе выражение в сновидении, между тем как второе или все остальные как бы устраняются сновидением. Это одно лицо входит в сновидении во все те отношения и ситуации, которые проистекают от него или от лиц, которых оно собою замещает. При образовании сложных комбинаций из лиц уже в сновидении имеются в наличии черты, свойственные отдельным лицам, но не общие для всех них, так что при помощи объединения этих черт возникает новая единица, сложная комбинация коллективных лиц. Процесс этот совершается различным путем. Либо лицо в сновидении получает имя какого-нибудь другого, им замещаемого, – между тем как внешность его остается тою же; или же сам образ в сновидении состоит из черт, которыми в действительности объединяются все замещаемые лица. Вместо этих внешних черт лицо может быть представлено также свойственными ему манерами, словами или ситуацией, характерной для него. В последнем случае резкая противоположность между идентификацией и образованием сложных комбинаций почти исчезает. Случается, однако, и то, что образование таких коллективных лиц не удается. Тогда сцена сновидения приписывается одному лицу, а другое – по большей части главное – выступает в качестве безучастного зрителя. Спящий рассказывает, например: «Тут же была и моя мать» (Штекель).[101]Общие черты, лежащие в основе объединения двух лиц, могут быть изображены в сновидении, но могут и отсутствовать в нем. Обычно идентификация или образование коллективных лиц служит именно для того, чтобы избегнуть изображения общих черт. Вместо того чтобы повторять, что «А» настроен враждебно ко мне и «Б» тоже, я в сновидении образую коллективное лицо из «А» и «Б» и представляю «А» в ситуации, характерной для «Б». Полученное таким образом коллективное лицо выступает в сновидении в какой-либо другой обстановке, и в том обстоятельстве, что оно означает собою как «А», так и «Б», я нахожу основание для истолкования соответственного места в сновидении в том смысле, что коллективное лицо изображает собою враждебное отношение ко мне. Таким путем я достигаю зачастую чрезвычайно интенсивного сгущения содержания сновидения; я избегаю необходимости непосредственного изображения сложных условий, имеющих отношение к данному лицу, и нахожу другое лицо, связанное, по крайней мере, с частью этих условий. Нетрудно понять, что это изображение при помощи идентификации помогает также избегнуть цензуры, ставящей столь серьезную преграду деятельности сновидения. Повод к влиянию цензуры могут дать как раз те представления, которые в материале связаны с данным лицом; я нахожу поэтому второе лицо, которое также имеет отношение к моему материалу, но только как часть его. Соприкосновение в пункте, подлежащем влиянию цензуры, дает мне право образовать коллективное лицо, характеризующееся в обоих направлениях индифферентными чертами. Эти коллективные лица, будучи уже свободными от цензуры, получают непосредственный доступ в содержание сновидения и таким образом, использовав процесс сгущения, я удовлетворил требование цензуры.

Там, где в сновидении изображаются общие черты обоих лиц, там это служит обычно указанием на наличие другого скрытого сходства, изображению которого воспрепятствовала цензура. Тут до некоторой степени в целях облегчения изображения произошло смещение в области общих черт. Коллективное лицо с индифферентными общими чертами указывает на наличие отнюдь не индифферентных общих черт в мыслях, скрывающихся за сновидением.

Идентификация или образование коллективных лиц служит в сновидении различным целям; во-первых, изображению общих черт второго лица, во-вторых, изображению смещенного сходства, в-третьих же, изображению лишь желаемого сходства. Так как желание найти общие черты у двух лиц зачастую совпадает со смешением их, то и взаимоотношение выражается в сновидении идентификацией. Мне хочется в сновидении об инъекции Ирме смешать эту пациентку с другою; я хочу, таким образом, чтобы другая была моей пациенткой так же, как ею является Ирма. Сновидение считается с этим желанием, представляя мне лицо, которое носит имя Ирмы, но исследуется мною в ситуации, имевшей место при исследовании другой желаемой пациентки. В сновидении о дяде это смешение служит центральным пунктом сновидения я идентифицирую себя с министром, относясь к своему коллеге так же, как относится к нему он.

Я не раз уже упоминал о том, что все сновидения без исключения изображают непременно самого спящего. Сновидение абсолютно эгоистично. Там, где в содержании сновидения содержится не мое «я», а другое лицо, я имею полное основание предположить, что мое «я» скрыто путем идентификации за этим лицом. В другом случае, когда мое «я» действительно имеется в наличии в сновидении, ситуация, в которой оно находится, может именно показать, что позади моего «я» путем идентификации скрывается другое лицо. Сновидение указывает, что при толковании его я должен перенести на себя нечто, присущее этому лицу, – скрытые общие черты. Бывают также сновидения, в которых мое «я» проявляется также наряду с другими лицами, которые при анализе после раскрытия идентификации оказываются опять-таки моим «я». Я должен тогда при помощи этих идентификаций связать со своим «я» известные представления, против восприятия которых восстала цензура. Таким образом, я могу изобразить в сновидении свое «я» различным путем. Иногда даже одновременно: либо непосредственно, либо же при помощи идентификации с другими лицами. Некоторые такие идентификации способствуют сгущению чрезвычайно обильного материала мыслей. Если я сомневаюсь, за каким лицом в сновидении я должен искать свое «я», то мне следует придерживаться следующего правила: лицо, испытывающее в сновидении аффект, который испытываю я в состоянии сна, всегда скрывает за собою мое «я».

Еще более прозрачно, нежели относительно лиц, раскрытие идентификации совершается относительно ме-стностей, обозначенных собственными именами, так как здесь отсутствует влияние всесильного в сновидении «я». В одном из моих сновидений о Риме местность, и которой я нахожусь, названа «Рим»; я удивляюсь, однако, множеству немецких плакатов на улицах. Последние представляют собою осуществление желания, при котором у меня тотчас же появляется мысль о Праге; само желание проистекает, по всей вероятности, из давно прошедшего периода увлечения пангерманизмом; как раз ко времени моего сновидения в Праге у меня должно было состояться свидание с одним коллегой; идентификация Рима и Праги объясняется, таким образом, желаемым сходством; мне больше хотелось бы встретиться со своим коллегой в Риме, нежели в Праге.

Возможность образовывать сложные комбинации носит на себе черты, придающие сновидениям зачастую фантастический характер: благодаря ей в содержание сновидения вводятся элементы, которые никогда не могли бы стать объектом нашего восприятия. Психический процесс при образовании сложных комбинаций сновидения, по всей вероятности, тот же, какой происходит, когда мы в бодрствующем состоянии представляем себе кентавра или дракона. Разница лишь в том, что при фантазировании наяву решающую роль играет желаемое впечатление от составляемой фантазии, между тем как образование сложных комбинаций в сновидении обусловливается моментом, лежащим в начале этого образования, – отношением сходства в мыслях, скрывающихся за сновидением. Образование сложных комбинаций в сновидении может производиться самым различным образом. В наиболее простом случае изображаются лишь свойства одной вещи, и это изображение сопровождается сознанием того, что оно относится и к другому объекту. Более тщательная техника соединяет черты одного и другого объектов в новую единицу и умело пользуется при этом сходством обоих объектов, имеющихся в наличии в действительности. Новый объект может носить самый нелепый характер, смотря по тому, какую роль при образовании играл материал. Если объекты, объединяемые в сновидении в одно целое, слишком различны, то сновидение ограничивается тем, что образует сложный комплекс с более отчетливым центральным ядром, которое дополняется менее отчетливыми чертами. Соединение в одно целое здесь как бы не удается; оба изображения покрывают друг друга. В сновидениях можно наблюдать множество таких сложных комбинаций; на несколько примеров я уже указал в вышеупомянутых сновидениях; я добавлю еще несколько. В сновидении, изображающем жизнь пациентки при помощи цветка, «я» сновидения несет в руках цветущую ветку, которая, как мы уже узнали, означает одновременно невинность и сексуальную греховность. Ветка расположением цветов напоминает ветвь вишневого дерева; сами же цветы, взятые в отдельности – камелии, причем все в целом производит впечатление экзотического растения. Общие черты в элементах этого сложного комплекса мы находим в мыслях, служащих основой сновидения. Цветущая ветвь состоит из указаний на подарки, которые должны были побуждать ее быть более уступчивой. Таковы в детстве вишни, в более зрелые годы – ветка камелии; экзотический элемент является указанием на путешественника – естествоиспытателя, который старался добиться ее расположения. Другая пациентка составляет в сновидении сложную комбинацию, состоящую из представлений о морской кабинке, дачного забора и мансарды городского дома. В обоих первых элементах общее их отношение к человеческой наготе и обнажению; из сопоставления с третьим элементом можно заключить, что и мансарда (в детстве) была связана с каким-либо обнажением. Девушке, которую старший брат обещал угостить икрой, снится, что ноги этого брата покрыты черными зернышками икры. Элементы «заражения» в моральном смысле и воспоминание о детской сыпи, которая состоит из красных, а не из черных пятнышек, соединились здесь с «зернышками икры» в новое представление о том, «что она получила от брата». Части человеческого тела рассматриваются в этом сновидении как объекты; это, впрочем, характерно для любого сновидения. В сновидении, сообщенном Ференчи, имеется сложная комбинация, состоящая из личности одного врача, лошади и ночной сорочки. Общие черты этих трех элементов обнаруживаются при анализе: ночная сорочка содержит в себе указание на роль отца спящей в одном из воспоминаний детства. Во всех этих трех элементах речь идет об объектах ее полового любопытства.

Выше я утверждал, что сновидение не обладает средствами для выражения отношения противоположности, противоречия. Я постараюсь, однако, опровергнуть это утверждение. Часть случаев, содержащих в себе элемент противоположности, изображается просто при помощи идентификации, когда с противопоставлением может быть связана замена, смешение. Примеры этому мы уже приводили. Другая часть противоположностей в мыслях, скрывающихся за сновидениями, выражающаяся союзными речениями «напротив того», «наоборот», находит свое выражение в сновидении следующим чрезвычайно оригинальным образом. Логическое противопоставление «наоборот», «напротив того» само по себе не выражается в содержании сновидения, а проявляет свое наличие в материале его тем, что какой-либо элемент уже образованного содержания сновидения – как бы впоследствии – «переворачивается». Процесс этот легче иллюстрировать, нежели описать. В сновидении «Сафо» подъем изображается совершенно обратно тому, как изображается он в введении к роману Доде; в сновидении спящий идет вначале с трудом, а потом легче, между тем как в романе наоборот. Нахождение «наверху» и «внизу» по отношению к брату также изображается во сне в противоположном виде. Это указывает на соотношение противоположности между двумя частями материала в мыслях, скрывающихся за сновидением: в детской фантазии спящего кормилица носит его на руках в противоположность тому, как в романе герой носит на руках возлюбленную. В моем сновидении о нападках Гете на господина М. (см. ниже) содержится такое же «переворачивание», раскрытие которого только и дает возможность приступить к толкованию сновидения. В последнем Гете нападает на молодого человека, господина М.; в действительности же, как показывают мысли, скрывающиеся за сновидением, один выдающийся человек, мой коллега, подвергся нападкам со стороны неизвестного молодого автора. В сновидении я веду счет о годе смерти Гете; в действительности же, счет ведется о годе рождения паралитика. Мысль, доминирующая в материале сновидения, противоречит тому, что на Гете следует смотреть как на сумасшедшего. Наоборот, говорит сновидение, если ты не понимаешь книги, то невежда ты, а не автор.

Здесь следует заметить, что этим процессом зачастую пользуются сновидения, в основе которых лежит подавленное гомосексуальное влечение.

Переворачивание, превращение в противоположность – одно из излюбленных средств изображения сновидения; оно находит себе самое разнообразное применение. Оно служит прежде всего для осуществления желания, противоположного какому-либо элементу в мыслях, скрывающихся за сновидением. Хоть бы это было наоборот! – вот зачастую наилучшее выражение отношения моего «я» к неприятному элементу в воспоминаниях. Чрезвычайно ценные услуги оказывает это средство при цензуре, испытывая ту степень искажения изображаемого материала, которая как бы совершенно парализует толкование сновидения. Ввиду этого, когда сновидение упорно скрывает свой смысл, можно все-таки попытаться «перевернуть» некоторые части его явного содержания, после чего нередко сновидение становится совершенно прозрачным.

Наряду с «переворачиванием» по существу следует упомянуть и об аналогичном процессе по отношению ко времени. Сновидение в своей искажающей деятельности нередко изображает конец какого-либо события или заключительное звено ряда мыслей, а в конце помещает предпосылку мысли или причины события. Кто не принимает во внимание этого технического средства искажающей деятельности сновидения, тот вообще бессилен подойти к толкованию сновидений. Тою же техникой пользуется иногда и истерический припадок с целью скрыть свой смысл от взгляда зрителей. Одна истерическая девушка изображает, например, во время припадка небольшое романтическое приключение, созданное ее фантазией в связи с одной встречей в трамвае. Она хочет изобразить, как незнакомец, прельщенный красотой ее ног, заговаривает с нею в то время, как она читает, идет вместе с вею, и она переживает горячую любовную сцену. Припадок ее начинается с изображением любовной сцены; у нее появляютя судороги (движения губ, точно для поцелуев, движения руками, как для объятий), она спешит в соседнюю комнату, садится на стул, показывает ногу, делает вид, словно читает книгу, и заговаривает со мной.

В некоторых случаях смысл сновидения раскрывается лишь после многократного «переворачивания» всего содержания сновидения в его целом, а также и отдельных его элементов. Так, например, за сновидением одного юного невротика скрывается воспоминание о его детском желании смерти строгого отца. Ему снится, что отец бранит его за то, что он поздно вернулся домой… Психоаналитическое лечение и мысли пациента говорят за то, что сновидение должно было бы гласить: он сердится на отца, и ему кажется, что отец слишком рано возвратился домой. Он предпочел бы, чтобы отец вообще не возвращался домой, что тождественно его желанию смерти отца. Пациент в детстве во время продолжительного отсутствия отца совершил какой-то проступок и ему грозили: подожди-ка, придет отец!

Задавшись целью проследить взаимоотношение между содержанием сновидения и мыслями, скрывающимися за ним, мы возьмем исходным пунктом само сновидение и зададимся вопросом, что означают некоторые формальные особенности его содержания в их отношении к мыслям. К этим формальным особенностям, бросающимся нам в глаза в сновидении, относится прежде всего различие в чувственной интенсивности отдельных элементов сновидения и в отчетливости отдельных его частей или целых сновидений. Различия в интенсивности отдельных элементов сновидения составляют целую шкалу, начиная от редкой отчетливости вплоть до досадной расплывчатости, которую считают обычно характерной для сновидений, так как она по существу своему совершенно несходна с расплывчатостью воспринимаемых нами иногда при наблюдении объектов действительности. Обычно, кроме того, мы называем впечатление, полученное нами от неотчетливого элемента сновидения, «беглым», предполагая о более отчетливых элементах то, что они воспринялись нами в течение более продолжительного времени. Спрашивается теперь, какие же условия вызвали эти различия в отчетливости отдельных частей содержания сновидения.

Здесь следует прежде всего предупредить некоторые неизбежные ожидания. Так как в материал сновидения могут быть включаемы и реальные ощущения во время сна, то, по всей вероятности, можно было бы предположить, что эти элементы сновидения или другие, выводимые из них, отличаются особой интенсивностью или же, наоборот, что то, что в сновидении кажется нам наиболее отчетливым, может быть сведено к таким реальным ощущениям во время сна. Мои наблюдения, однако, не подтвердили этого предположения. Неправильно то, что элементы сновидения, представляющие собою результаты реальных впечатлений во время сна, отличаются своей отчетливостью от других, обязанных своим происхождением воспоминаниям. Момент реальности не имеет отношения к интенсивности элементов сновидения.

Далее, могла бы возникнуть мысль, что чувственная интенсивность (отчетливость отдельных элементов сновидения) связана с психической интенсивностью соответствующих элементов мышления, лежащих в основе сновидения. В последних интенсивность совпадает с психической ценностью. Наиболее интенсивные элементы – не что иное, как наиболее важные, образующие центральные пункты мысли. Мы знаем, правда, что именно эти элементы вследствие цензуры в большинстве случаев не включаются в содержание сновидения. Но могло бы все-таки быть, что заменяющие их ближайшие элементы обнаружили бы высокую степень интенсивности, не становясь, однако, при этом центром содержания сновидения. Однако и это предположение разрушается сравнительным рассмотрением сновидения и материала его. Интенсивность элементов в первом не имеет ничего общего с интенсивностью во втором; между материалом сновидения и самим им совершается, действительно, полнейшая переоценка всех психических ценностей. В беглом, но отчетливом элементе сновидения, скрытом более ясным и отчетливым образом, можно очень часто обнаружить непосредственное отражение того, что преобладало и служило центральным пунктом в мыслях, скрывающихся за сновидением.

Интенсивность элементов в сновидении определяется совершенно иначе: она обусловливается двумя независимыми друг от друга моментами. Прежде всего легко заметать, что наиболее интенсивно образуются те элементы, при помощи которых выражается осуществление желания. Далее, анализ показывает, что от наиболее отчетливых элементов сновидения отходит большинство рядов мыслей, что наиболее отчетливые элементы в то же время и наиболее сложно детерминированные. Мы нисколько не извратим смысла, если выразим последнее положение в следующей форме: наибольшую интенсивность обнаруживают те элементы сновидения, для образования которых потребовалась наиболее обширная работа сгущения. Мы имеем основание предполагать, что это условие и другое – осуществление желания – могут быть выражены также в одной формуле.

Проблему, которую я только что рассматривал, – причины большей или меньшей интенсивности и отчетливости отдельных элементов сновидения – мне хотелось бы предохранить от смешения с другой проблемой, которая трактует о различной отчетливости отдельных сновидений или отрывков их. В этом первом случае противоположностью отчетливости служит расплывчатость, здесь же – спутанность. Нельзя, однако, отрицать того, что в обеих этих шкалах восходящая и нисходящая особенности постоянно сопутствуют друг другу. Часто сновидение, представляющееся нам ясным и отчетливым, содержит в большинстве случаев интенсивные элементы; неясное сновидение, напротив того, состоит из менее интенсивных элементов. Тем не менее проблема, которая предстает перед нами в виде шкалы от чрезвычайной ясности вплоть до спутанности, значительно сложнее, чем вопрос о колебании интенсивности отдельных элементов сновидения. В отдельных случаях, к удивлению своему, замечаешь, что впечатление ясности или отчетливости, которое воспринимаешь от сновидения вообще, не имеет отношения к самому сновидению, а проистекает из материала последнего в качестве его составной части. Так, мне припоминается одно сновидение, которое после пробуждения показалось мне настолько очевидным, лишенным пробелов и ясным, что я еще под его впечатлением решил установить новую категорию сновидений, которые не подлежат процессам сгущения и смещения, а должны быть названы «фантазиями во время сна». Ближайшее рассмотрение показало, однако, что это редкое сновидение обнаруживает в структуре своей те же пробелы и трещины; я оставил поэтому в стороне новую категорию сновидений. Содержание вышеупомянутого сновидения сводилось к тому, что я развивал перед своим коллегою чрезвычайно сложную теорию бисексуальности; волеосуще-ствляющая сила сновидения способствовала тому, что эта теория показалась нам чрезвычайно ясной и исчерпывающей. То, что я, таким образом, счел своим суждением о готовом сновидении, было частью, и при этом существенной частью содержания его. Деятельность сновидения вторглась здесь как бы в бодрствующее мышление и в виде суждения о сновидении вручила мне ту часть его материала, детальное изображение которого ей не удалось. Прямую противоположность этому я наблюдал у одной моей пациентки, которая вначале вообще отказалась сообщить свое сновидение, – «оно слишком неясно и спутанно» – и лишь после моих неоднократных протестов против правильности ее сообщения рассказала, что ей приснилось несколько лиц – она, ее муж и отец; ей казалось, будто она не знает, отец ли ее муж, кто вообще ее отец и так далее Сопоставление этого сновидения с мыслями ее при анализе показало с несомненностью, что здесь речь идет о довольно обыкновенной истории прислуги, которой, должно быть, приснилось, что она ожидает ребенка и лишь сомневается, «кто его отец». Неясность, обнаруженная сновидением, была, таким образом, и здесь частью материала, послужившего его основанием. Часть этого содержания нашла себе выражение в самой форме сновидения.

Все сновидения одной и той же ночи составляют по содержанию своему одно целое: их разделение на несколько частей, группировка и взаимная связь – все имеет свой смысл и обусловливается скрытым их содержанием. При толковании сновидений, состоящих из нескольких частей или относящихся хотя бы к одной и той же ночи, нельзя упускать из виду возможности того, что эти различные, последовательные сновидения имеют одно и то же значение. Первое из таких сновидений является зачастую наиболее искаженным и робким, последующее же более смелым и отчетливым.

Такого именно рода было и библейское сновидение фараона о коровах, истолкованное Иосифом. У Иосифа Флавия («Иудейские древности», кн. II, гл. 5 и 6) оно сообщается подробнее, нежели в Библии. Рассказав свое первое сновидение, фараон произнес: «После первого сновидения я проснулся озабоченный и подумал о том, что оно может значить; потом снова заснул и увидел еще более странное сновидение, повергшее меня еще больше в смятение и страх». Выслушав его рассказ, Иосиф ответил: «Оба сновидения твои, о фараон, имеют одно и то же значение!» Юнг, сообщающий в своем «Очерке психологии слуха», как скрыто-эротическое сновидение одной школьницы было понято без всякого толкования ее подругами и продолжено ими, замечает, что «конечная мысль длинного ряда образов сновидения содержит как раз именно то, что старался изобразить первый образ этого ряда. Цензура проводит комплекс через наивозможно более длинный строй постоянно возобновляющихся символических прикрытий, отодвиганий и пр.» (с. 87).

Шернер превосходно понимал эту особенность изображения в сновидении и в связи со своей теорией органических раздражении приписывает ей значение особого закона (с. 166).

«Наконец, однако, во всех символических элементах сновидения, проистекающих из определенных нервных раздражении, фантазия подмечает общеобязательный закон: в начале сновидения она изображает объект раздражения лишь слабыми, отдаленными намеками, в конце же, когда творчество ее иссякает, она выставляет раздражение, соответствующий орган или функцию его в действительном виде, чем сновидение обычно и заканчивается».

Наглядное подтверждение этого закона Шернера дает Отто Ранк в своей работе «Сновидение, само себя истолковывающее». Сообщаемое им сновидение девушки состоит из двух разновременных сновидений одной и той же ночи; второе из них закончилось поллюцией. Это второе сновидение облегчило наиподробнейший анализ почти без участия самой девушки, а многочисленные точки соприкосновения между обоими сновидениями дали возможность установить тот факт, что первое в робкой форме изобразило то же, что второе, так что последнее, закончившееся поллюцией, послужило к исчерпывающему истолкованию первого. На этом примере Ранте вполне справедливо доказывает значение сновидений, сопровождающихся поллюциями, для теории сновидения вообще.

Такая возможность истолковать ясность или расплывчатость сновидения уверенностью или сомнением в его материале имеется в наличии, на мой взгляд, далеко не во всех случаях. Ниже я приведу один, до сих пор не упомянутый еще фактор образования сновидений, от влияния которого в значительной мере зависит эта качественная шкала сновидения.

В некоторых сновидениях, изображающих какую-либо ситуацию или эпизод, наблюдаются перерывы, описываемые потом обычно следующими словами: «Потом мне вдруг показалось, что это уже не та, а другая местность, не то, а другое действие» и так далее… То, что таким образом прерывает главное действие сновидения, которое спустя короткое время вновь продолжается, оказывается в материале придаточным предложением, вводной мыслью. Условие в мыслях, скрывающихся за сновидением, изображается в последнем при помощи одновременности (когда – тогда).

Что означает столь часто испытываемое в сновидении ощущение связанности, очень близко соприкасающееся со страхом? Человек хочет идти и не может сдвинуться с места; хочет что-то сделать, но все время наталкивается на препятствия. Железнодорожный поезд трогается – человек не может поспеть; он поднимает руку, чтобы отомстить за оскорбление, но рука отказывается служить и проч. Мы встречались с этим ощущением при анализе эксгибиционистских сновидений, но не подошли еще вплотную к их разъяснению. Чрезвычайно легко, но и чрезвычайно недостаточно ответить, что во сне имеет место моторный паралич, находящий себе выражение в вышеуказанном ощущении. В таком случае можно задаться вопросом, почему же нам всегда не снятся такие ощущения связанности; мы могли бы предположить, что ощущение это, связанное всегда с состоянием сна, служит каким-либо целям изображения и пробуждается лишь потребностью в этом изображении со стороны материала сновидения.

«Невозможность довести до конца дело» проявляется в сновидении не всегда в форме ощущения, а иногда попросту и в виде части содержания самого сновидения. Следующий пример я считаю особенно подходящим для уяснения значения этого реквизита сновидения. Я приведу его вкратце; оно уличает меня в нечестности.

«Место действия – не то частная клиника, не то какое-то другое учреждение. Появляется служитель и зовет меня на „исследование“ (по нем. Untersuchung – и судебное следствие, и медицинское исследование). Я сознаю, что обнаружена какая-то пропажа и что „исследование“ вызвано подозрением, что в пропаже этой виновен я. В сознании своей невиновности, с одной стороны, и своих врачебных обязанностей, с другой – я спокойно иду за служителем. У одной из дверей, стоит другой служитель и говорит, указывая на меня: „Что же вы привели его, ведь это порядочный человек“. Я вхожу затем без служителя в большой зал, где стоит много машин, зал этот напоминает мне, однако, ад с орудиями пыток. За одной из машин я вижу своего коллегу, который имел бы полное основание принять во мне участие, но он меня не замечает. Я получаю возможность уйти. Но не нахожу своей шляпы и потому уйти не могу».

Сновидение, очевидно, осуществляет желание, чтобы меня признали честным человеком; в мыслях имеется, таким образом, всевозможный материал, противоречащий этому. То, что мне позволяют уйти, является признаком моей невинности, если поэтому сновидение в конце своем изображает препятствие моему уходу, то отсюда следует заключить, что в этом именно и находит свое выражение подавленный противоречащий материал. То, что я не нахожу шляпы, означает, следовательно: ты все же не честный человек. Невозможность что-либо сделать в сновидении представляет собою выражение противоречия, союзных речений «нет, не»; таким образом, мы должны внести поправку в наше утверждение, будто сновидение не способно выразить эту логическую связь.

В других сновидениях, содержащих эту связанность движения не только в форме ощущения, но и в форме ситуации, то же противоречие изображается резче при помощи этого ощущения, чем воля, которой противополагается другая. Ощущение связанности движений представляет собой таким образом конфликт воли. Ниже мы увидим, что именно моторное паралитическое состояние – одно из основных условий психического процесса, имеющего место во время сновидения. Импульс, переданный на моторные пути, не что иное, как воля; то, что нам во время сна этот импульс кажется парализованным и способствует пригодности всего процесса к изображению желания и «нет», противостоящего ему. Из моего объяснения страха легко понять, что ощущение парализованной воли соприкасается со страхом и в сновидении очень часто соединяется с ним. Страх – импульс, носящий характер влечения; он исходит из бессознательного и парализуется предсознательным. Где, таким образом, ощущение связанности соединяется в сновидении со страхом, там речь идет о желании, которое прежде могло развить влечение, то есть о половом желании.

Что означает собою часто проявляющееся в сновидении суждение: «ведь это же только сон» и какой психической силе следует его приписать, я скажу ниже. Соприкасающуюся с этим интересную проблему того, что означает, если часть сновидения в нем самом кажется спящему сновидением, – загадку «сновидения в сновидении» – Штекель при помощи анализа нескольких чрезвычайно доказательных примеров разрешил аналогичным образом. «Сновидение» в сновидении должно лишиться опять-таки своей ценности и реальности; то, что снится после пробуждения от такого «сновидения», желание, скрывающееся за действительным сновидением, стремится поставить на место уничтоженной реальности. Можно предположить, таким образом, что «сновидение» в сновидении содержит изображение реальности, истинное воспоминание; дальнейшее же сновидение – изображение лишь желаемого спящим. Включение известного содержания в «сновидение» в сновидении соответствует, следовательно, желанию, чтобы то, что кажется «сновидением», в действительности не произошло. Деятельность сновидения пользуется «сновидением» как своего рода формой протеста.