Толкование сновидений 8 страница

При психоаналитических занятиях я имел случай заметить, что психическая структура размышляющего человека совершенно иная, чем структура наблюдающего свои психические процессы. При размышлении психический процесс играет большую роль, чем при самом внимательном наблюдении, как то показывает даже напряженная физиономия и морщины на лбу человека, погруженного в раздумье, в противоположность к мимическому спокойствию самонаблюдающего субъекта. В обоих случаях необходимо усиленное внимание, но при обычном размышлении человек сохраняет критику, в силу которой отбрасывает часть возникающих у него мыслей после того, как он их воспринял или прерывает другие, так что не следит за ходом тех мыслей, который, быть может, они начинают: другие мысли он вообще не сознает, так как они подавляются до их восприятия. Самонаблюдатель, напротив того, старается лишь подавить критику; если это ему удается, он начинает сознавать бесчисленное множество мыслей, которые в противном случае остались бы у него неосознанными. При помощи полученного таким путем материала может быть произведено толкование патологических идей, а также и сновидения. Ясно, таким образом, что тут речь идет о подготовлении психического состояния, которое в отношении распределения психической энергии (подвижного внимания) имеет некоторую аналогию с состоянием засыпания (а вместе с тем и с гипнотическим состоянием). При засыпании "нежелательные представления" появляются наружу вместе с ослаблением произвольного (разумеется, также и критического) процесса, оказывающего влияние на ход наших представлений. В качестве причины такого ослабления мы приводим обычно "утомление"; появляющиеся нежелательные представления преобразовываются в зрительные и слуховые образы. (Ср. замечания Шлейермахера и др., с. 34). Г. Зильбергр получил из непосредственного наблюдения этого превращения представлений в зрительные образы важные материалы для толкования сновидений. (Jahrbuch der Psychoanalyse I и II, 1809 и сл.). При состоянии, которым пользуются для анализа сновидения и патологических идей, намеренно и умышленно отказываются от активности и используют сохранившуюся псх1хическую энергию (или часть ее) для внимательного прослеживания появляющихся нежелательных мыслей, сохраняющих свой характер представлений (в этом и заключается отличие от состояния при засыпании). Таким образом "нежелательные" представления превращаются в "желательные".

Требуемая здесь установка на мнимо "свободное течение" мыслей с устранением критики, по-видимому, чрезвычайно затруднительна для многих. "Нежелательные мысли" вызывают обычно сильное сопротивление, мешающее им пробиться наружу. Если поверить, однако, нашему великому поэту -мыслителю Фр. Шиллеру, то такой же процесс необходим и для поэтического творчества. В одном месте своей переписки с Кернером., на которое указал ОгтоРанк, Шиллер отвечает на жалобу своего друга в его недостаточной плодовитости: "Причина твоих жалоб объясняется, как мне кажется, тем принуждением, которое твой разум оказывает на твое воображение. Я выскажу здесь одну мысль и проиллюстрирую ее сравнением. Мне представляется вредным, если разум чрезвычайно резко критикует появляющиеся мысли, как бы сторожа и самый порыв их. Идея в своем изолированном виде, быть может, чрезвычайно ничтожна и опасна, но вместе с другими, последующими, она может быть чрезвычайно важной; в связи с этими другими идеями, в отдельности такими же ничтожными, она может представить собою весьма интересный и существенный ход мыслей. Обо всем этом не может судить рассудок, если он не сохраняет идею до тех пор, пока не рассматривает ее в связи с остальными. В творческой голове, напротив того, разум снимает с ворот свою стражу, идеи льются в беспорядке и лишь затем он окидывает их взглядом, осматривает целое скопление их. Вы, господа критики, стыдитесь или боитесь мгновенного преходящего безумия, которое наблюдается у всякого творческого разума и продолжительность которого отличает мыслящего художника от мечтателя. Отсюда-то и проистекают ваши жалобы на неплодовитость: вы чересчур рано устраняете мысли и чересчур строго их сортируете". (Письмо от 1 декабря 1788 года).

И тем не менее "такое снятие стражи с ворот разума", по выражению Шиллера, такое погружение себя в состояние самонаблюдения без критики отнюдь нетрудно.

Большинство моих пациентов осиливают эти трудности уже после первых указаний; для меня лично это тоже не представляет особой трудности, особенно когда я записываю свои мысли. Сумма психической энергии, на которую, таким образом, понижается критическая деятельность и которая в то же время повышает интенсивность самонаблюдения, значительно колеблется, смотря по теме, на которой должно фиксироваться внимание пациента.

Первый шаг при применении этого метода учит, что в качестве объекта внимания следует брать не сновидение во всем его целом, а лишь отдельные элементы его содержания. Если я спрошу неопытного пациента: "Что вызвало у вас такое сновидение?" - то он обычно не может найти ничего в своем умственном кругозоре; мне приходится разложить сновидение на отдельные части, и тогда он к каждой такой части приводит целый ряд мыслей, которые можно назвать "задними мыслями" этих элементов сновидения. В этом первом важном условии мой метод толкования сновидений отличается уже от популярного исторического и легендарного метода толкования при помощи символизации и приближается ко второму методу "расшифровывания". Он, как и последний, представляет собою толкование on detail, а не en masse: как последний, он берет с самого начала сновидение как конгломерат психических явлений.

Во время моих психоанализов у невротиков мне удалось истолковать, наверное, несколько тысяч сновидений, но этим материалом я не воспользуюсь здесь для введения в технику и сущность толкования сновидений. Не говоря уже о том, что мне могли бы возразить, что это сновидения невропатов, не дающие возможности провести аналогию их со сновидениями здоровых людей, к устранению их меня побуждает еще и другая причина. Тема, которой касаются эти сновидения, разумеется, почти всегда история болезни, на которой базируется данный невроз. Благодаря этому для каждого сновидения необходимы были бы чересчур распространенные предварительные сообщения и ознакомление с сущностью и этиологическими условиями психоневроза; все эти вещи сами по себе в высшей степени интересны, они, наверное, отвлекли бы наше внимание от самой проблемы сновидения. Моя же цель заключается, наоборот, в том, чтобы толкованием сновидений подготовить разрешение более трудной и сложной проблемы психологии неврозов. Если же я отказываюсь от сновидений невротиков, от своего главного материала, то я имею уже право не быть чересчур разборчивым в другом материале. Мне остаются лишь те сновидения, которые сообщены мне случайно здоровыми людьми или же которые я нашел в качестве примера в литературе проблемы сновидения. К сожалению, все эти сновидения лишены анализа, без которого я не могу найти смысла сновидения. Мой метод не так удобен, как метод популярного расшифровывания, который при помощи постоянного ключа раскрывает содержание сновидений; я, наоборот, готов к тому, что одно и то же сновидение у различных лиц и при различных обстоятельствах может открывать совершенно различные мысли30. Благодаря всему этому, я стараюсь использовать мои собственные сновидения как наиболее обильный и удобный материал, проистекающий, во-первых, от довольно нормальной личности, а во-вторых, касающийся самых различных пунктов повседневной жизни. Читатели могут усомниться в надежности такого "самоанализа". Произвол при этом, конечно, не исключен. Однако самонаблюдение, на мой взгляд, значительно удобнее и целесообразнее, чем наблюдение над другими; во всяком случае можно попытаться установить, какую роль играет самоанализ в толковании сновидений. Другую, значительно большую трудность мне пришлось преодолеть внутри самого себя. Человек испытывает понятную боязнь раскрывать интимные подробности своей душевной жизни:

он всегда рискует встретить непонимание окружающих. Но боязнь эту необходимо подавлять. "Всякий психолог, - пишет Дельбеф, - должен признаться в своей слабости, если это признание позволит ему осветить ранее закрытую проблему". И у читателя, как мне кажется, начальный интерес к интимным подробностям должен скоро уступить место исключительному углублению в освещаемую этим психологическую проблему.

Я приведу поэтому одно из моих собственных сновидений и на его примере разъясню свой метод толкования. Каждое такое сновидение нуждается в предварительном сообщении. Мне придется попросить читателя на несколько минут превратить мои интересы в его собственные и вместе со мной погрузиться в подробности моей жизни, ибо такого перенесения с необходимостью требует интерес к скрытому значению сновидения.

Предварительное сообщение: Летом 1895 г. мне пришлось подвергнуть психоанализу одну молодую даму, которая находилась в тесной дружбе со мной и моей семьей. Вполне понятно, что такое смешение отношений может стать источником всякого рода неприятных явлений для врача, особенно же для психотерапевта. Личный интерес врача значительнее, его авторитет меньше. Неудача угрожает подорвать дружбу с близкими пациентами. Мое лечение закончилось частичным успехом, пациентка избавилась от истерического страха, но не от всех своих соматических симптомов. Я был в то время не вполне еще убежден в критериях, которые определяют полное окончание истерии, и предложил пациентке "решение", которое показалось ей неприемлемым. Расходясь с нею во мнениях, мы посреди лета временно прекратили лечение. В один прекрасный день меня посетил мой молодой коллега, один из моих близких друзей, бывший недавно в гостях у моей пациентки Ирмы и у ее семьи. Я спросил его, как он ее нашел, и услышал в ответ: ей лучше, но не совсем еще хорошо. Я помню, что эти слова моего Друга Отто или, вернее, тон их меня рассердил. Мне показалось, что в этих словах прозвучал упрек, нечто вроде того, будто я обещал пациентке чересчур много. Я объяснил мнимое пристрастие Отто по отношению ко мне влиянием родных пациентки, которым уже давно, как мне казалось, не нравилось мое лечение. Впрочем, неприятное чувство было у меня довольно смутно, и я ничем не проявил его. В тот же вечер я записал довольно-подробно историю болезни Ирмы, чтобы вручить ее в свое оправдание доктору М., нашему общему другу и чрезвычайно популярному врачу. В эту же ночь (вернее к утру) я испытал нижеследующее сновидение, записанное мною тотчас же по пробуждении.

Сновидение 23/24 июля 1895 г.

Большая зала - много гостей, которых мы принимаем. Среди них Ирма, которую я беру под руку, точно хочу ответить на ее письмо, упрекаю ее в том, что она не приняла моего "решения". Я говорю ей: "Если у тебя есть еще боли, то в этом виновата только ты сама". Она отвечает: "Если бы ты знал, какие у меня боли теперь в горле, желудке и животе, мне все прямо стягивает". Я пугаюсь и смотрю на нее. У нее бледное, опухшее лицо. Мне приходит в голову, что я мог не заметить какого-нибудь органического заболевания. Я подвожу ее к окну, смотрю ей в горло. Она слегка противится, как все женщины, у которых вставные зубы. Я думаю про себя, что ведь ей это не нужно. Рот открывается, я вижу справа большое белое пятно, а немного поодаль странный нарост, похожий на носовую раковину; я вижу его сероватую кору. Я подзываю тотчас же доктора М., который повторяет исследование и подтверждает его... У доктора М. совершенно другой вид, чем обыкновенно. Он очень бледен, хромает и почему-то без бороды... Мой друг Отто стоит теперь подле меня, а друг Леопольд исследует ей легкие и говорит: "У нее притупление слева внизу". Он указывает еще на инфильтрацию в левом плече (несмотря на надетое платье, я тоже ощущаю ее, как и он)... М. говорит: "Несомненно, это инфекция. Но ничего, у нее будет дизентерия, и яд выделится..." Мы тоже сразу понимаем, откуда эта инфекция. Друг Отто недавно, когда она почувствовала себя нездоровой, впрыснул ей препарат пропила" пропилен... пропиленовую кислоту... триметиламин (формулу его я вижу ясно перед глазами)... Такой инъекции нельзя делать легкомысленно... По всей вероятности, и шприц был не совсем чист31.

Сновидение это имеет перед другими одно преимущество. Тотчас же ясно, с каким событием прошедшего дня оно связано и какой темы касается. Предварительное сообщение дает полное этому освещение. Сообщение Отто относительно здоровья Ирмы, историю болезни которой я писал до позднего вечера, занимало мою душевную деятельность и во время сна. Тем не менее никто, ознакомившись с предварительным сообщением и с содержанием сновидения, не может все же предполагать, что означает мое сновидение. Я и сам этого не знаю. Я удивляюсь болезненным симптомам, на которые указывает мне Ирма в сновидении, так как они совсем не похожи на те, какие я у нее лечил. Я улыбаюсь бессмысленной идее об инъекции пропиленовой кислоты и утешению доктора М. Сновидение в конце своем кажется мне более туманным и непонятным, чем вначале. Чтобы истолковать все это, я произвожу подробный анализ.

Анализ:

Большая зала - много гостей, которых мы принимаем. Мы жили в то лето на улице Бельвю в особняке на небольшом возвышении. Особняк этот был когда-то предназначен для ресторана и имеет поэтому очень высокие комнаты, похожие на залы. Все это мне снилось именно в этом особняке за несколько дней до дня рождения моей жены. Днем жена говорила мне, что в день рождения ждет много гостей, среди них и Ирму. Мое сновидение пользуется этими словами: день рождения жены, много народу, среди них Ирма, мы принимаем гостей в большом зале особняка на Бельвю.

Я упрекаю Ирму в том, что она не приняла моего "решения"; я говорю ей: ".Если у тебя есть еще боли, то в этом виновата только ты сама". Я мог бы сказать ей это и наяву, может быть, и говорил даже. Тогда я придерживался того взгляда (впоследствии я в нем разуверился), что моя задача ограничивается сообщением больному скрытого смысла его симптомов: принимают ли они такое "решение" или нет, от которого затем зависит весь успех лечения, за это я уже не ответственен32. Я благодарен этому теперь устраненному заблуждению за то, что оно в течение некоторого времени облегчило мое существование, так как я при всем своем неизбежном невежестве должен был производить терапевтический успех. По фразе, которую я сказал Ирме, я замечаю, что прежде всего не хочу быть виноватым в тех болях, которые она еще чувствует. Если в них виновата сама Ирма, то не могу быть виноватым я. Не следует ли в этом направлении искать смысла сновидения?

Жалобы Ирмы: боль в горле, желудке, животе; ее всю стягивает. Боли в желудке относятся к обычным болезненным симптомам моей пациентки, но прежде они не так ее беспокоили, она жаловалась только на тошноту и рвоту. Боли же в горле и животе почти не играли в ее болезни никакой роли. Я удивляюсь, почему сновидение остановилось именно на этих симптомах, но пока это остается для меня непонятным.

У нее бледное и опухшее лицо.

У моей пациентки был всегда розовый цвет лица. Я предполагаю, что она в сновидении заменена другим лицом.

Я пугаюсь при мысли, что мог не заметить у нее органического заболевания.

Это вполне естественный, постоянный страх специалиста, который повсюду видит почти исключительно невротиков и привыкает относить на счет истерии почти все явления, которые кажутся другим врачам органическими. С другой стороны, мною овладевает - я и сам не знаю откуда легкое сомнение в том, что мой испуг не совсем добросовестен. Если боли у Ирмы имеют органическую подкладку, то опять-таки я не обязан лечить их. Мое лечение устраняет только истерические боли. Мне чуть ли не кажется, будто я хочу такой ошибки в диагнозе; тем самым был бы устранен упрек в неудачном лечении.

Я подвожу ее к окну и хочу посмотреть ей горло. Она сопротивляется немного, как женщины, у которых фальшивые зубы. Я думаю, что ведь ей это вовсе не нужно. Мне никогда не приходилось осматривать у Ирмы горло. Сновидение напоминает мне о произведенном мною недавно исследовании одной гувернантки, производившей впечатление молодой красивой женщины; перед тем как открыть рот, она старалась скрыть свою фальшивую челюсть. С этим связываются другие воспоминания о врачебных исследованиях и маленьких тайнах, которые раскрываются при этом. - "Это ведь ей не нужно", - это для Ирмы комплимент. Я подозреваю, однако, еще и другое значение. При внимательном анализе всегда чувствуешь, исчерпаны ли все задние мысли или нет. Поза, в которой Ирма стоит у окна, вызывает во мне неожиданно другое воспоминание. У Ирмы есть близкая подруга, к которой я отношусь с большим уважением. Когда я однажды вечером пришел к ней, я застал ее в таком же положении у окна, и ее врач, все тот же доктор М., заявил мне, что у нее в горле дифтеритные налеты. Личность доктора М. и налеты воспроизводятся в дальнейшем ходе сновидения. Я вспоминаю, что в последние месяцы часто думал о том, что эта подруга Ирмы тоже истеричка. Даже больше: Ирма сама мне говорила об этом. Что известно мне, однако, о ее состоянии? Только одно то, что она также страдает истерическим сжиманием горла, как и Ирма в моем сновидении. Таким образом, сновидение заменило мою пациентку ее подругой, далее я вспоминаю, что у меня часто появлялась мысль, что эта подруга может также обратиться ко мне с просьбой избавить ее от болезненных симптомов. Я считал, однако, это невероятным, так как у нее чрезвычайно сдержанная, скрытная натура. Ока сопротивляется, это мы видим и в сновидении. Другое объяснение гласило бы, что ей это не нужно, она действительно до сих пор превосходно владела собою без всякой посторонней помощи. Остается, однако, еще несколько деталей, которые не подходят ни к Ирме, ни к ее подруге: бледность, опухший вид, фальшивые зубы. Фальшивые зубы приводят меня к вышеупомянутой гувернантке; я склонен удовлетвориться объяснением плохих зубов. Но вдруг вспоминается еще Другая особа, к которой могут относится эти детали. Она тоже не лечится у меня, и мне бы не хотелось иметь ее своей пациенткой, так как я заметил, что она стесняется меня и поэтому лечить ее будет трудно. Она обычно очень бледна, и иногда лицо у нее бывает опухшим. На это третье лицо можно отнести и не разъясненную до сих пор жалобу на боли в животе. Речь идет, разумеется, о моей жене: боли в животе напоминают мне об одном случае, когда я стал свидетелем ее страха. Я должен признаться себе, что я в этом сновидении отношусь к жене и к Ирме не особенно любезно, но извинением мне может служить тот факт, что я сравниваю обеих с идеалом хорошей послушной пациентки. Я сравнивал, таким образом, мою пациентку Ирму с двумя другими особами, которые в равной мере воспротивились бы лечению. Почему же, спрашивается, я смешал ее во сне с подругой? Быть может, я умышленно совершил подмену. Подруга Ирмы вызывает во мне, быть может, более сильную симпатию или же я более высокого мнения об ее интеллектуальности. Дело в том, что я считаю Ирму неумной потому, что она осталась недовольной моим лечением. Другая была бы умнее и наверно бы согласилась со мною. Рот все-таки открывается, она рассказала бы мне больше, чем Ирма. Я чувствую, что толкование этой части сновидения недостаточно для полного обнаружения скрытого смысла. Если бы я стал производить сравнение трех женщин, я бы далеко уклонился в сторону. В каждом сновидении есть, по крайней мере, одно место, в котором оно действительно, непонятно; это служит пуповиной, соединяющей сновидение с неизвестностью. Что я вижу в горле: белый налет и покрытые серою корою носовые раковины.

Белый налет напоминает мне о дифтерите, а тем самым о подруге Ирмы, кроме того, однако, и о тяжелом заболевании моей старшей двухлетней дочери и обо всем ужасе того времени. Кора на носовой раковине напоминает мне заботы о моем собственном здоровье. Я прибегал тогда часто к кокаину во время неприятного опухания носовой раковины и несколько дней назад слышал, что у одного моего пациента от кокаина сделался некроз слизистой оболочки носа. Исследование о кокаине, произведенное мною в 1885 году, навлекло на меня тяжелые упреки. Близкий друг, умерший в 1895 году благодаря злоупотреблению этим средством ускорил свою смерть33.

Я подзываю поспешно доктора М., который повторяет мое исследование.

Это вполне естественно при той репутации, которой пользовался в нашем кругу доктор М. Но то, что я делаю это поспешно, требует особого объяснения.-Это напоминает мне об одном печальном событии. Однажды, благодаря продолжительному прописыванию средства, считавшегося в то время вполне невинным (сульфонала), я вызвал у одной пациентки тяжелую интоксикацию и поспешно обратился по этому поводу за помощью к более опытному пожилому коллеге. То, что мне припомнился этот случай, подтверждается еще и другим обстоятельством. Пациентка, заболевшая от интоксикации, носила то же имя, что и моя старшая дочь. До сих пор мне никогда это не приходило в голову. Теперь же мне это кажется своего рода роковым совпадением, как будто здесь продолжается замещение лиц. Эта Матильда вместо той Матильды. Мне представляется, будто я выискиваю возможные случаи, которые могли бы сделать мне упрек в моей недостаточной врачебной добросовестности.

Доктор М. бледен, без бороды, он хромает.

Действительно вид доктора М. в последнее время беспокоил его друзей. Две другие черты следует отнести к другому лицу. Мне вспоминается мой старший брат, живущий за границей: он тоже не носит бороды и очень напоминает доктора М. в том виде, в каком я его видел во сне. От него несколько дней тому назад пришло письмо, в котором он сообщал, что у него заболела нога, он хромает. Смешение обоих лиц в сновидении должно, однако, иметь особую причину. Я вспоминаю действительно, что сердит на обоих по одному и тому же поводу. Оба недавно отклонили предложение, с которым я к ним обратился.

Коллега Отто стоит у больной, а коллега Леопольд исследует ее и указывает на притупление в левом легком.

Коллега Леопольд, тоже врач, родственник Отто. Судьбе было угодно, что оба избрали себе одинаковую специальность и стали конкурентами. Их постоянно сравнивают друг с другом. В течение нескольких лет они состояли при мне ассистентами, когда я ведал еще делом помощи нервнобольным детям. Такие сцены, как та, которую я видел во сне, бывали очень часты. В то время как я спорил с Отто относительно диагноза одного случая, Леопольд подверг пациента новому исследованию и привел неожиданное доказательство в пользу моего мнения. Между ними существовала такая же разница в характерах, как между инспектором Брезигом и его другом Карлом. Один из них отличался "находчивостью", другой был медлителен, благоразумен, но зато основателен. Сравнивая в сновидении Отто с осторожным Леопольдом, я имел, очевидно, в виду отдать предпочтение второму. Это то же самое сравнение, как и вышеупомянутое: непослушная пациентка Ирма и ее более благоразумная подруга. Теперь я замечаю также один из тех путей, на который передвигается связь мыслей в сновидении: от больного ребенка к институту детских болезней. Притупление в левом легком производит на меня впечатление, точно оно во всех подробностях соответствует тому случаю, когда Леопольд поразил меня своей осторожностью. Мне приходит, кроме того, в голову нечто вроде метастаза, но он относится скорее к пациентке, которую мне бы хотелось иметь вместо Ирмы. Пациентка эта имитирует, насколько я мог заметить, туберкулез.

Инфильтрация на левом плече.

Я убежден, что это мой собственный ревматизм плеча, который я ощущаю каждый раз, когда ночью не могу долго уснуть. В этом отношении меня укрепляют слова сновидения: что я... ощущаю так же, как и он. Я хочу этим сказать, что чувствую это в своем собственном теле. Впрочем мне приходит в голову, как необычно обозначение "инфильтрированный участок". Мы привыкли говорить "инфильтрация слева сзади и сверху"; это обозначение относится к легкому и этим самым опять-таки указывает на туберкулез.

Несмотря на надетое платье.

Разумеется, это только вставка. В институте детских болезней мы исследуем детей, конечно, раздетыми; это какое-то противоположение тому, как следует исследовать взрослых пациенток. Об одном выдающемся клиницисте рассказывали, что он производил физикальное исследование своих пациентов только через одежду. Дальнейшее для меня неясно; я откровенно сказал" что я не склонен вдаваться здесь в слишком большие подробности34.

Доктор М. говорит: "Это инфекция, но ничего. Будет дизентерия, и яд выделится".

Это кажется мне сперва смешным, но, как и все остальное, я подвергаю и это анализу. При ближайшем рассмотрении и это имеет свой смысл. Исследуя пациентку, я нашел у нее локальный дифтерит. Во время болезни моей дочери я вел, помнится, спор, относительно дифтерита и дифтерии35. Последняя представляет собою общую инфекцию, проистекающую от локального дифтерита. О такой инфекции говорит Леопольд, указывая на притупление, заставляющее предполагать наличность метастаза. Мне кажется, однако, что при дифтерии такие метастазы не имеют места. Они напоминают мне скорее пиемию.

Но ничего. Это утешение. По моему мнению, оно имеет следующий смысл: конец сновидения показывает, что боли пациентки проистекают от тяжелого органического заболевания. Мне представляется, что и этим я хочу свалить с себя всякую ответственность. Психический метод лечения неповинен в наличности дифтерита. Мне все же неловко, что я приписываю Ирме такое тяжелое заболевание исключительно с той целью, чтобы себя выгородить. Это слишком жестоко. Мне необходимо, таким образом, высказать убеждение в благоприятном исходе, и я довольно удачно вкладываю это утешение в уста доктора М. Я поднимаюсь здесь, так сказать, над сновидением, но это требует особого объяснения.

Почему же, однако, это утешение настолько абсурдно?

Дизентерия. Я встречал как-то теоретическое утверждение, будто болезненные вещества могут быть выделены через кишечник. Быть может, я хочу посмеяться здесь над слишком натянутыми объяснениями, над странными патологическими соединениями доктора М. Но по поводу дизентерии я вспоминаю еще и другое. Несколько месяцев тому назад я лечил одного молодого человека, страдавшего довольно своеобразным заболеванием желудка. Другие коллеги трактовали этот случай как "анемию с ослабленным питанием". Я определил, что заболевание это - истерического происхождения, но не хотел подвергнуть его психотерапии и послал его в морское путешествие. Несколько дней тому назад я получил от него отчаянное письмо из Египта; он испытал там тяжелый припадок, и врач нашел у него дизентерию. Я хотя и был убежден, что диагноз этот является лишь ошибкой малоопытного коллеги, принимающего истерию за серьезное органическое заболевание, но я не мог, однако, не сделать себе упрека в том, что дал возможность пациенту помимо истерии получить еще и органическое заболевание. Дизентерия звучит, кроме того, аналогично дифтерии; последняя, однако, не упоминается в сновидении.

Да, наверное, я хочу посмеяться над доктором М., ставя утешительный прогноз: будет дизентерия и так далее Я вспоминаю, что несколько лет назад он рассказывал мне аналогичный случай об одном коллеге. Последний пригласил его на консультацию к одной тяжело больной. Он счел своим долгом сказать ему, что нашел у пациентки белок в моче. Коллега не смутился и ответил спокойно: Ничего не значит, коллега, белок выделится. Не подлежит, таким образом, сомнению, что в этой части сновидения содержится насмешка над коллегой, не знающем толку в истерии. Словно в подтверждение этого возникает мысль: а знает ли доктор М., что явления, наблюдающиеся у его пациентки, подруги Ирмы, заставляющие опасаться наличия туберкулеза, следует отнести также на счет истерии? Распознал ли он эту истерию или проглядел ее?

Какие же мотивы могут быть у меня для такого дурного отношения к коллеге? Это очень просто: доктор М. столь же мало согласен с моим "решением" в психоанализе Ирмы, как и сама Ирма. Я, таким образом, отомстил в этом сновидении уже двум лицам, Ирме, словами: "Если у тебя есть еще боли, то в этом виновата ты сама" - и доктору М., вложив ему в уста столь абсурдное утешение.

Мы понимаем тотчас же, откуда инфекция.

Это непосредственное знание в сновидении весьма странно. Ведь мы только что этого не знали, и на инфекцию первый раз указал Леопольд.

Коллега Отто сделал ей инъекцию, когда она чувствовала себя плохо. Отто действительно рассказывал, что во время пребывания в семье Ирмы его неожиданно позвали к соседям, и он сделал там инъекцию одной даме, почувствовавшей себя внезапно дурно. Инъекция напоминает мне моего злосчастного друга, отравившегося кокаином. Я прописал ему это средство лишь для внутреннего употребления; он же сделал себе впрыскивание.

Препарат пропила... пропилен... пропиленовая кислота.

Почему пришло мне это в голову? В тот вечер, когда я писал историю болезни, моя жена раскрыла бутылку ликера, на этикетке которой стояло название "ананас". Слово "ананас" очень странным образом напоминает фамилию моей пациентки Ирмы. В этом отношении сновидение не оказалось пророческим. В другом смысле оно было право, так как "неразрешенные" желудочные боли моей пациентки, в которых я не хотел быть виноватым, были предвестниками серьезного страдания от желчных камней. Ликер этот подарил нам коллега Отто; у него была привычка делать подарки по всякому поводу. Вероятно, он будет от этого отучен когда-нибудь женой. У этого ликера был такой запах сивушного масла, что я отказался даже его попробовать. Моя жена хотела отдать бутылку слугам, но я не позволил этого, сказав, что они могут еще отравиться. Запах сивухи (амил...) пробудил во мне, очевидно, воспоминание о целом ряде: