Тридцать пятая лекция. О мировоззрении 413

Да, возможно, современный экономический кризис, последовавший за мировой войной, есть лишь плата за последнюю грандиозную победу над природой, за завоевание воздушного пространства. Это звучит не очень убедительно, но во всяком случае первые звенья связи можно ясно распознать. Политика Англии определялась безопасностью, которую гарантировало ей омывающее ее берега море. В тот момент, когда Блерьо перелетел пролив Ла-Манш на аэроплане, эта защитная изоля­ция была нарушена, а в ту ночь, когда в мирное время с целью трени­ровки германский цеппелин кружил над Лондоном, война против Гер­мании была, по-видимому, решенным делом *. (* Так мне сообщили об этом в первый год войны из достоверных источников). При этом не следует за­бывать и об угрозе со стороны подводной лодки.

Мне почти стыдно затрагивать в беседе с вами столь важную и сложную тему в таких поверхностных замечаниях; сознаю также, что не сказал вам ничего нового. Я хочу лишь обратить ваше внимание на то, что отношение человека к овладению природой, у которой он берет оружие против себя подобных, неизбежно должно влиять и на его эко­номические учреждения. Мы, кажется, далеко _ отошли от проблем миро­воззрения, но мы скоро вернемся к ним. Сила марксизма состоит, види­мо, не в его понимании истории и основанном на нем предсказании бу­дущего, а в проницательном доказательстве неизбежного влияния, которое оказывают экономические отношения людей на их интеллекту­альные, этические и эстетические установки. Этим вскрыт целый ряд взаимосвязей и зависимостей, которые до сих пор почти совершенно не осознавались.

Но ведь нельзя предположить, что экономические мотивы явля­ются единственными, определяющими поведение людей в обществе. Уже тот несомненный факт, что различные лица, расы, народы в одинаковых экономических условиях ведут себя по-разному, исключает единовластие экономических мотивов. Вообще непонятно, как можно обойти психоло­гические факторы, когда речь идет о реакциях живых человеческих су­ществ, ведь дело не только в том, что они уже участвовали в установ­лении этих экономических отношений, и при их господстве люди не мо­гут не вводить в игру свои первоначальные влечения, свой инстинкт самосохранения, свое стремление к агрессии, свою потребность любви, свое желание получать удовольствие и избегать неудовольствия. В более раннем исследовании мы признали действительным значительное притя­зание Сверх-Я, которое представляет традиции и идеалы прошлого и какое-то время будет оказывать сопротивление побуждениям, происходящим из новой экономической ситуации.

414 Продолжение лекций по введению в психоанализ

Наконец, давайте не будем забывать, что и в человеческой массе, которая подчинена экономической необходимости, тоже происходит процесс культурного развития — пивилизации, как говорят другие,— который, безусловно, подвержен влиянию всех других факторов, но в своем происхождении, несомненно, независим от них, сравним с органическим процессом и, очень может быть, что он в состоянии, со своей стороны, воздействовать на другие факторы. Он смещает цели влечений и делает так, что люди восстают против того, что было для них до сих пор сносно; также, по-видимому, прогрессирую­щее укрепление научного образа мышления является его существенной частью.

Если бы кто-нибудь был в состоянии показать, в частности, как эти различные моменты, всеобщая человеческая инстинктивная предрас­положенность, ее расовые различия и их культурные преобразования ведут себя в условиях социального подчинения, профессиональной деятельности и возможностей заработка, тормозят и стимулируют друг друга, если бы кто-нибудь мог это сделать, то тогда он довел бы марк­сизм до подлинного обществоведения. Потому что и социология, зани­мающаяся поведением людей в обществе, не может быть ничем иным, как прикладной психологией. Ведь, строго говоря, существуют только две_науки: психология, чистая и прикладная, и естествознание.

С вновь приобретенным взглядом на далеко идущее значение эконо­мических отношений появилось искушение предоставить их изменения не историческому развитию, а провести в жизнь путем революционного вмешательства. В своем осуществлении в русском большевизме теорети­ческий марксизм нашел энергию, законченность и исключительность мировоззрения, но одновременно и зловещее подобие тому, против чего он борется. Будучи первоначально сам частью науки, опираясь в своем осуществлении на науку и технику, он создал, однако, запрет на мыш­ление, который так же неумолим, как в свое время в религии. Крити­ческие исследования марксистской теории запрещены, сомнения в ее правильности караются так же, как когда-то

еретичество каралось като­лической церковью. Произведения Маркса как источник откровения за­няли место библии и корана, хотя они не менее свободны от противо­речий и темных мест, чем эти более древние священные книги.

И хотя практический марксизм безжалостно покончил со всеми идеа­листическими системами и иллюзиями, он сам развил иллюзии, которые не менее спорны и бездоказательны, чем прежние. Он надеется в тече­ние жизни немногих поколений изменить человеческую природу так, что при новом общественном строе совместная жизнь людей почти не будет знать трений и что они без принуждения примут для себя задачи труда. Между тем неизбежные в обществе ограничения влечений он переносит на другие цели и направляет агрессивные наклонности, угрожающие лю­бому человеческому сообществу, вовне, хватается за враждебность бед­ных против богатых, не имевших до сих пор власти против бывших власть имущих. Но такое изменение человеческой природы совершенно невероятно.

Тридцать пятая лекция. О мировоззрении 415

Энтузиазм, с которым толпа следует в настоящее времябольшевистскому призыву, пока новый строй не утвердился и ему грозит опасность извне, не дает никакой гарантии на будущее, в котором он укрепился бы и стал неуязвимым. Совершенно подобно религии боль­шевизм должен вознаграждать своих верующих за страдания и лишения настоящей жизни обещанием лучшего потустороннего мира, в котором не останется ни одной неудовлетворенной потребности. Правда, этот рай должен быть по сю сторону, должен быть создан на земле и открыт в обозримое время. Но вспомним, что и евреи, религия которых ничего не знает о потусторонней жизни, ожидали пришествия мессии на землю * и что христианское средневековье верило, что близится царство божие.

Нет сомнений в том, каков будет ответ большевизма на эти упреки. Он скажет: пока люди по своей природе еще не изменились, необходимо использовать средства, которые действуют на них сегодня. Нельзя обойтись без принуждения в их воспитании, без запрета на мышление, без применения насилия вплоть до кровопролития, а не пробудив в них тех иллюзий, нельзя будет привести их к тому, чтобы они подчинялись этому принуждению. И он мог бы вежливо попросить указать ему все-таки, как можно сделать это иначе.

Этим мы были бы сражены. Я не мог бы дать никакого совета. Я бы признался, что условия этого эксперимента удерживают меня и мне подобных от его проведения, на мы не единст­венные, к кому это относится. Есть также люди дела, непоколебимые в своих убеждениях, не знающие сомнений, невосприимчивые к страданиям других, если те стоят на пути выполнения их намерений. Таким людям мы обязаны тем, что грандиозный эксперимент [по созданию] такого нового строя теперь действительно проводится в Россию. В то время как великие нации заявляют, что ждут спасения только в сохранении христианской религиозности, переворот в России, несмотря на все при­скорбные отдельные черты, выглядит все же предвестником лучшего бу­дущего.

К сожалению, ни в нашем сомнении, ни в фанатичной вере дру­гих нет намека на то, каков будет исход эксперимента. Быть может, будущее научит, оно покажет, что эксперимент был преждевременным, что коренное изменение социального строя имеет мало шансов на успех до тех пор, пока новые открытия не увеличат нашу власть над силами природы и тем самым не облегчат удовлетворение наших потребностей. |Лишь тогда станет возможным то, что новый общественный строй не только покончит с материальной нуждой масс, но и услышит культур­ные притязания отдельного человека. С трудностями, которые доставляет необузданность человеческой природы любому виду социального обще­жития, мы, наверное, должны будем и тогда еще очень долго бороться.

Уважаемые дамы и господа! Позвольте мне в заключение подыто­жить то, что я смог сказать об отношении психоанализа к мировоззре­нию. Я думаю, что психоанализ не способен создать свое особое миро­воззрение. Ему и не нужно это, он является частью науки и может примкнуть к. научному мировоззрению. Но оно едва ли заслуживает столь громкого названия, потому что не все видит, слишком несовершен­но, не претендует на законченность и систематичность. Научное мышле­ние среди людей еще очень молодо, слишком многие из великих про­блем еще не может решить. Мировоззрение, основанное на науке, кроме утверждения реального внешнего мира, имеет существенные черты отри­цания, как-то: ограничение истиной, отказ от иллюзий. Кто из наших современников недоволен этим положением вещей, кто требует для свое­го успокоения на данный момент большего, пусть приобретает его, где найдет. Мы на него не обидимся, не сможем ему помочь, но не станем из-за него менять свой образ мыслей.