Глава 3. Прошло почти два года. Мы наступали

Год

Прошло почти два года. Мы наступали. Бои шли с переменным успехом. Свирепые ветры продували Арбатскую стрелку. Слева — Азовское, справа — Гнилое море. Ни построек, ни топлива. Сто двадцать километров мы прошли, разводя костры из выброшенных на берег водорослей и обломков деревьев. Рассчитывали каждый глоток воды. И наконец схватились с врагом… Участь врангелевцев известна.

Нас бросили в Керчь очищать катакомбы от последних белых банд. А из Керчи по льду пролива в стылом январе — на Кубань. А с Кубани — в Махачкалу.

А оттуда — через Баку в Грузию… Там, как говорили политработники, народ и часть армии восстали против реакционного буржуазного правительства, продавшегося империалистам. Однако в Тифлисе развернулись упорные бои, в которых погиб командир дивизии Курышко. В дальнейшем грузинская армия не оказывала серьезного сопротивления.

Ранней весной 1921 года наша 9–ая дивизия вышла к Черному морю в Батум.

Менялись участки фронтов, менялась погода, менялись люди вокруг нас, но одно не менялось — родная дивизия, родная рота.

Я ни разу не пожалел, что послушал друзей и пошел в инженерные части.

Приходилось трудно, круто, горько. Но ведь что бы там ни случилось, мы шли вперед. Мы побеждали!..

В июне 1921 года мы все еще стояли в Батуме. Армия сокращалась. Мне представлялся выбор — демобилизация или учеба в военном училище. Я не раздумывал. Жизни вне армии я уже не представлял. Что может быть почетнее и важнее, чем служба народу в Вооруженных Силах Советской Отчизны?

Попросился направить на учебу. Получил рекомендации, характеристики и вскоре выехал в Москву, в ГУВУЗ — Главное управление военно–учебных заведений.

Москва

Много довелось впоследствии читать о Москве двадцать первого — года. Какими только эпитетами не награждали ее наши недруги! И темная, и оголтелая, и одичавшая!

Москва и впрямь была грязновата. Некоторые бульвары днем походили на толкучку, а ночью — на пустырь. Вместо магазинов всюду были распределители, где неизвестно что и когда распределяли.. В городе горели лишь немногие керосиновые фонари. По скверам бродили в отрепье беспризорники. На Сухаревке шла меновая торговля, то и дело слышался вопль: «Держи вора! "

Иным москвичам, выбитым из уютного быта многокомнатных квартир и особнячков, такие картины наверняка представлялись неким преддверием страшного суда. Но другое, совсем другое впечатление произвел город на меня и моих товарищей. В наших сердцах жили самые светлые надежды, и все вокруг вовсе не казалось тогда мрачным.

Рано утром мы видели спешивших на заводы и в учреждения людей, переполненные трамваи.

Мы не только верили, а знали: всякие напасти — явление временное. Порукою тому древние стены Кремля, за которыми работает Владимир Ильич Ленин!

И конечно, прежде чем пойти в ГУВУЗ, мы постояли на Красной площади, послушали бой курантов, недавно начавших играть «Интернационал».

Разговор в ГУВУЗе оказался коротким. Взяли наши командировочные, рекомендации, аттестаты, выдали паек и отправили в Одессу держать экзамены в военно–инженерное училище.

В училище попали прямо к вступительным экзаменам. Желающих учиться было немало, но я не волновался. В высшем начальном училище меня считали одним из первых учеников. Не любил только зубрить закон божий. Но ведь здесь закона божьего, слава богу, нет. Однако по конкурсу не прошел.

Во время нахождения в Одессе туда прибыл Лев Троцкий. Весь Одесский гарнизон был собран на плацу недалеко от инженерного училища. Все красноармейцы были в белых нательных рубахах и подштанниках, подпоясанных ремнями, в ботинках с обмотками и в буденовках. Это было впечатляющее зрелище! Для Троцкого и его окружения была сооружена небольшая трибуна. Никаких усилителей не было. Была тишина, а Троцкий говорил очень громко и часто жестикулировал. Его речь закончилась громким «Ур–ра–а! ".

Невесело тянулся обратный путь в Москву. Принимавший меня командир, покачав головой, углубился в анкету, словно мог в ней вычитать, как поступить. И что‑то вычитал! Его озабоченное лицо смягчилось.

— Послушайте! Почему бы вам не пойти в школу военно–железнодорожных техников? Ведь вы с детства, можно сказать, железнодорожник!

Профессия отца продолжала определять мою судьбу.

Я, сапер — согласился.

Школа железнодорожных техников помещалась в Воронеже.

Наученный горьким опытом, я засел за алгебру и геометрию Киселева, повторил весь курс и вступительные экзамены сдал на «отлично».

В сентябре зачислили в курсанты.

— Поздравляю, товарищи! — сказал начальник 4–й Воронежской военно–инженерной школы выстроенным на плацу курсантам. — С завтрашнего дня — за дело!..

Первым делом оказалась заготовка дров. С топливом по всей стране было туго. Воронеж исключения не составлял. Наша школа помещалась в кирпичном здании. Стекол в окнах почти не было, и оконные проемы забивали досками, утепляли сухими листьями и опилками. Не заготовь дров — замерзли бы зимой, как мухи.

Долги зимние ночи, но усталым курсантам они кажутся очень короткими.

Паек скудноват, а мы еще добровольно отчисляем часть продуктов в пользу голодающих Поволжья. Плохо с освещением.

В те годы существовало повальное увлечение коммунами. Возникли коммуны и в воронежской школе военно–железнодорожных техников. Члены коммун вместе занимались, делились всем, что имели.

В нашу коммуну кроме меня входили Федор Панкратов и Александр Азбукин, ребята толковые, энергичные.

Мы поставили себе цель: сдать экстерном в январе 1922 года за второй семестр первого курса и за первый семестр второго. Закончить двухгодичную школу за год.

Одни преподаватели сомневались в успехе такого предприятия, другие — поддерживали нас.

Дней отдыха не стало. С неимоверным трудом мы догнали второй курс и тогда приняли еще одно решение: закончить учебу на «отлично». И мы получили по всем предметам высшие оценки. Всех троих наградили в день выпуска именными часами.

Незадолго до перехода на второй курс меня, как фронтовика и отличника, приняли кандидатом в члены Коммунистической партии. Надо ли говорить, какую я испытывал радость и гордость!