Центральный штаб партизанского движения

Улицы Москвы, несмотря на погожий день, поражали малолюдностью, зато во 2–м доме НКО, в его дворах, коридорах, людей было много.

Армейский комиссар 1–го ранга Щаденко, среднего роста, плотный, уже не молодой, с одутловатым лицом человек, выслушав представление, указал на кресло у письменного стола:

— Садитесь. Как доехали?

— Благодарю. Хорошо, товарищ армейский комиссар первого ранга!

— Знаете, зачем вас пригласили?

— Нет.

— Наркомат направляет вас на новую работу — в Центральный штаб партизанского движения, товарищ полковник.

Заметив мою растерянность, Щаденко поощрительно добавил:

— Работа большая, важная. Сегодня же получите предписание и явитесь к товарищу Пономаренко.

Он улыбнулся, и меня осенило:

— Понятно, товарищ армейский комиссар первого ранга! Спецвойска будут формироваться Центральным штабом партизанского движения!

Широкие брови Щаденко приобрели форму треугольников:

— Какие спецвойска?

— Для минирования и разрушения вражеских коммуникации!

Мы смотрели друг на друга: я — сияя улыбкой, Щаденко, морща лоб и словно впервые меня увидев. Потом заместитель наркома пожал плечами:

— Не понимаю. Никаких спецвойск Пономаренко не формирует и формировать не собирается. Вас кто‑то неверно информировал, товарищ полковник. В Центральном штабе и без того работы хватает. Сами увидите!

Видимо, заместитель наркома сказал все, что хотел, потому что опустил глаза, придвинул блокнот и нажал кнопку, вызывая помощника. Я продолжал стоять, не спрашивая разрешения выйти. Двери за моей спиной отворились, вошел помощник заместителя наркома, а я все не мог найти нужных слов. Услышанное не укладывалось в голове. Вот–вот будут созданы спецчасти, за которые мы так ратовали, наша бригада будет преобразована, а сам я, выходит, отстранен от дела?

— Товарищ армейский комиссар первого ранга» Бригада, которой я командую, только что сформирована, начала действовать в тылу врага… — услышал я собственный осевший голос.

Щаденко поднял голову. В его усталых, с выцветающей радужной оболочкой глазах я прочел недоумение.

— Ну и пусть действует! — сказал Щаденко. — У вас теперь другая работа. Что еще не ясно?

— Я не сдавал бригаду, товарищ армейский комиссар первого ранга! Разрешите остаться в ней!

Только в очень большом огорчении можно разговаривать подобным образом со старшим по должности и званию. Но я‑то находился в полном отчаянии!

— Как это — «остаться»? Что значит — «не сдавал»? — с паузами, отчетливо спросил Щаденко.

— Моя бригада специальная. В ней много испанцев. Я добивался… — путано объяснял я ситуацию. Щаденко помрачнел.

— Работать надо там, куда ставят! — повысил он голос, — Куда ставят, а не там, где хотелось бы! Вопрос о вашем переводе решен, пересматривать его не будем.

И посмотрел через мое плечо на помощника:

— Заготовьте предписание товарищу Старинову!

Скрипнули двери, помощник вышел. Щаденко качая головой:

— Ему доверяют большое партийное дело, а он — «остаться»! А насчет испанских товарищей подумайте: появится необходимость — зайдете.

Через полчаса я спустился в вестибюль, где ожидал Болотин. Алексей Иванович сразу догадался: произошло нечто непредвиденное и огорчительное. Узнав новость, сник:

— А бригада? А спецвойска как же?

— Что я могу ответить, Алексей Иванович? Видно, есть какая‑то срочная работа в Центральном штабе партизанского движения. Больше ничего не знаю.

В тот день мы надолго простились с Болотиным. Связь наша не прервалась. Писали друг другу, делились мыслями и новостями, которые можно доверить полевой почте, советовались по самым разным вопросам, но радость общей работы и каждодневного дружеского общения исчезла. Что поделаешь? До конца войны наши дороги так и не сошлись.

* * *

Я не вернулся в 5–ю инженерную бригаду мне больше не пришлось заниматься вопросами организации спецвойск для нарушения работы тыла противника, но я не вправе оборвать рассказ о бригаде, об ее людях, оставив читателя в недоумении относительно того, как же разворачивались события в дальнейшем, пусть в мое отсутствие.

Начну с того, что идея создания специальных частей для нарушения работы тыла противниц частично в жизнь воплотилась: 17 августа 1942 год приказом наркома обороны в Красной Армии были созданы Отдельные гвардейские батальоны минеров а также Отдельная гвардейская бригада минеров при Ставке Верховного Главнокомандования «для минирования и разрушения коммуникаций в тылу противника».

На Калининском фронте сформировали 10–й отдельный гвардейский батальон минеров. Из состава 5–й инженерной бригады в гвардейский батальон попала незначительная часть бойцов и офицера но 160–й и 166–й батальоны 5–й бригады продолжали действовать в тылу противника. Особенную активность они проявили в период с апреля по август 1943 года, когда начальником штаба инженерных войск фронта был назначен полковник А. А. Винский — тот самый Винский, с кем наша оперативно–инженерная группа отходила от Харькова осенью сорок первого года. В конце мая 1943 года командующий фронтом даже приезжал в 160–й батальон для беседы с минерами, обратил внимание командования бригады на необходимость напрячь все силы для удара по коммуникациям противника, требовал четко планировать операции, увязывая их с операциями 10–го Отдельного гвардейского батальона минеров. Полковник Винский договорился с командованием приданной фронту воздушной армии, организовал обучение минеров прыжкам с парашютом, и в июле сорок третьего в тыл противника на Калининском фронте перебрасывались по воздуху уже не отдельные группы, а роты минеров. Отважно, дерзко, успешно действовали в тылу врага воспитанные в 5–й инженерной бригаде рядовые, сержанты, старшины и офицеры. Семерым из них присвоили звание Героев Советского Союза: гвардии старшему лейтенанту Н. В. Колосову, старшему сержанту В. П. Горячеву, сержанту Д. М. Яблочкину, младшему сержанту В. Б. Ефимову, рядовым И. К. Базалеву, Ф. И. Безрукову и М. В. Мягкому. Боевыми наградами и медалями были награждены сотни минеров. Среди них и мои испанские друзья.

А что же молодые лейтенанты Гончаров и Андрианов, которых я привез из Нахабина?

Яркой стала их боевая судьба. Не раз перебрасывались во вражеский тыл, подрывали там фашистские поезда и автомашины группы, которыми командовал Михаил Гончаров. В конце сорок третьего Гончаров стал капитаном, имел несколько высоких боевых наград. Войну закончил майором, учился в Военно–инженерной академии имени В. В. Куйбышева, в звании полковника долгие годы преподавал в академии на кафедре минно–подрывного дела.

Петр Андрианов прославился среди минеров фронта умением дерзко минировать вражеские железнодорожные магистрали среди бела дня. Отличаясь поразительным хладнокровием, предусмотрительностью и находчивостью, Андрианов своими руками успевал ставить мины буквально перед надвигающимся вражеским эшелоном. Известен он был еще и тем, что выводил из вражеского тыла советских людей. В конце августа сорок третьего вывел ни много ни мало — шестьсот человек, среди них — женщины с детьми. В сентябре сорок третьего отряд Андрианова численностью в двадцать пять человек перехватил и взял в плен восемьдесят восемь вражеских диверсантов, переодетых в форму воинов Красной Армии и до зубов вооруженных. В то время Андрианов, награжденный боевыми орденами, имел уже звание капитана.

При выполнении одного из боевых заданий Петр Андрианов застудил ноги, тяжело заболел. Ему предлагали перейти на штабную работу, однако молодой офицер настоял на возвращении к своим бойцам, продолжал совершать боевые походы. В июне 1944 года подразделение капитана Андрианова и группа партизан были окружены большими силами гитлеровских карателей. Бой длился весь день. Вечером Андрианов повел людей на прорыв, расчистил гранатами дорогу товарищам, а сам упал, сраженный вражеской пулей…

Если читающий эти строки побывает на Волге, он может увидеть красавец теплоход, на высоком борту которого сияют золотые буквы «Петр Андрианов». Родина увековечила память о молодом офицере–минере.