Глава 24. Мне снился сон. Белль Морт сидела возле своего туалетного столика, длинные черные волосы спадали волнами — только что расчесанные

Мне снился сон. Белль Морт сидела возле своего туалетного столика, длинные черные волосы спадали волнами — только что расчесанные, отблескивающие в свете канделябра. Одета она была в темно-золотистое платье, и я знала еще до того, как она повернулась ко мне, что глаза ее того же золотого цвета.

Губы оказались красные и влажные, будто она их облизала. И она протянула мне белую руку.

— Иди сюда, ma petite, сядь возле меня.

Она улыбнулась красным-красным ртом, и ничего мне в жизни не хотелось, только подойти к ней, взяться за протянутую руку и чтобы она держала меня.

Я даже шагнула к ней и обнаружила, что одета в такое же платье. И еще я ощущала слои нижних юбок, металл корсета, который держал меня абсолютно прямо. Только платье у меня было ярко-алое, такого цвета, что моя кожа казалась белее, а волосы стали чернее, губы краснее, чем были на самом деле, и темные глаза почти черными.

Я тронула незнакомую одежду, и это помогло мне вернуть способность мыслить, помогло остановиться.

— Нет, — сказала я, качнув головой, и мой шепот странно отдался в комнате.

Она поманила меня бледной рукой.

— Как хочешь, ma petite, только подойди ближе, чтобы я тебя лучше узнала.

Я снова замотала головой, заставляя пальцы ощупывать тяжелую незнакомую ткань платья.

— Я не твоя ma petite.

— Конечно же, моя, потому что все, принадлежащее Жан-Клоду, принадлежит мне.

— Нет, — повторила я.

Такое было чувство, будто надо было сказать еще что-нибудь, но я не могла мыслить, видя ее, окутанную светом канделябров, и вазу со старомодными розами на столе возле ее локтя. Это были ее розы, выведенные и названные ее именем много сотен лет назад.

Она встала в шелесте юбок, и от этого шуршащего звука у меня пульс забился быстрее, тело напряглось. «Беги, беги», — мысленно кричала я себе, но тело отказывалось двигаться.

Она медленно шла ко мне, и груди ее возвышались над туго натянутой тканью. Вдруг мелькнуло воспоминание, каково это — целовать такую сияющую кожу.

Я подхватила длинную юбку обеими руками, повернулась на высоких каблуках и побежала. Комната исчезла, и я бежала по длинному, бесконечному коридору. Там было темно, но это была темнота сновидения, когда даже без света видно чудовищ. Хотя в нишах коридора это были не совсем чудовища.

По обе стороны от меня сплетались пары. Мелькала плоть, темная и светлая, образы телесного наслаждения. Я не видела ясно, да и не хотела видеть. Я бежала и старалась не видеть, но, конечно, не могла не видеть все. Из старомодных платьев вылезали груди спелыми плодами. Широкие юбки задирались, показывая, что под ними ничего нет. Мужчина со спущенными штанами и оседлавшая его женщина. Кровь блестит на бледной коже, вампиры вскидывают головы, белеют клыки, и люди льнут к ним, прося еще.

Я бежала быстрее, быстрее, путаясь в тяжелых юбках и борясь с корсетом. Было трудно дышать, трудно двигаться, и как бы я быстро ни бежала, дверь, видная в конце этого буйства кошмаров плоти, не приближалась.

Ничего такого ужасного в нишах не происходило. Ничего такого, чего бы я не видела или в чем не принимала участия в той или иной форме, но почему-то я знала: если остановиться, перестать бежать, они меня схватят. А меньше всего на свете мне хотелось, чтобы они до меня дотронулись.

И вдруг дверь оказалась прямо передо мной. Я схватилась за ручку, дернула — заперто. Конечно же, заперто. Я вскрикнула и еще раньше, чем обернулась, знала, что те, кто был в нишах коридора, уже вышли оттуда.

И голос Белль:

— Приди ко мне своей волей, ma petite.

Я прижалась к двери лбом, закрыв глаза, будто если не смотреть, то меня не схватят.

— Не называй меня так.

Она засмеялась, и этот смех ощущался как секс на коже. Приятен был смех Жан-Клода, но этот, этот... От его звука я судорожно прижалась к дереву и металлу двери.

— Ты будешь кормить нас, ma petite. Это все равно случится, но тебе выбирать, как именно.

Я медленно обернулась — как оборачиваются в кошмарах. Когда знаешь, что горячее дыхание, обжигающее кожу, принадлежит чудовищу.

Белль Морт стояла посреди широкого гулкого коридора, и памятью Жан-Клода я знала, что такое место действительно существует. Люди из ниш сгрудились по обе стороны от нее — огромная полуголая толпа с голодными глазами.

— Я тебе предлагаю руку, приди и возьми ее, получи наслаждение, какое тебе и не снилось. Откажись... — Она повела рукой, одним движением указывая на охочие, жадные морды. — Это может быть сладким сном — или кошмаром. Выбирать тебе.

Я покачала головой:

— Ты не даешь выбора, Белль. И никогда не давала.

— Значит, ты выбираешь... боль.

Толпа из-за ее спины бросилась на меня, и сон рассыпался. Я тяжело дышала в склоненное лицо Натэниела.

— Ты кричала во сне. Тебе снился кошмар? — спросил он.

У меня так колотилось сердце, что я едва могла сделать вдох. И кое-как выдохнула:

— Еще какой.

Тут я почувствовала запах роз — густой, удушающий, старомодный и почти до тошноты сладкий. И голос Белль эхом откликнулся в голове:

— Ты будешь кормить нас.

Ardeur запылал во мне, обдавая жаром кожу. Натэниел отдернул руки, будто от ожога, но я знала, что больно не было. Он стоял на коленях в путанице простыней, с расширенными глазами, и спортивные шортики натянулись на бедрах. Спереди пока еще нет, он еще не возбудился, а я этого хотела.

Я повернулась на бок, протянула к нему бледную руку. — Приди, возьми мою руку.

И я тут же оказалась в том же кошмаре, только теперь я была Белль.

Натэниел потянулся ко мне, дотронуться до моей руки, и я знала, что тут же перекинется на него, и я начну кормиться. Натэниел предыдущей ночью потерял сознание, потому что я его истощила. Что будет, если я так скоро снова к нему припаду?

— Стой, — сказала я почти твердо.

Кто угодно на его месте не остановился бы, но это был Натэниел, и он сделал то, что ему было сказано.

Он остался стоять на коленях. До Натэниела было несколько дюймов, и мне надо было только сократить эту крошечную дистанцию.

Надо было выбраться из кровати и уйти, но настолько сильна я не была. Я не могла оторвать от него глаз — от такого близкого, молодого, полного желания. И эти мысли были не мои.

Я нахмурилась, и смятение мыслей помогло мне оттолкнуть ardeur достаточно надолго, чтобы сесть, чтобы глянуть в зеркало над туалетным столиком. Я хотела видеть, не запылали ли у меня глаза медово-карим огнем, но нет, глаза были мои. Белль не овладела мной, как было пару месяцев назад. Но что-то она сделала: пробудила ardeur на несколько часов раньше.

Кровать двинулась, и я повернула голову, как хищник, заслышавший мышь в траве. Натэниел был именно там, где я его оставила, но он, очевидно, пошевелился, и этого было достаточно. Пульс забился у меня в горле, тело напряглось и распухло от желания. Такого желания я не испытывала никогда. Оно не давало дышать, не давало повернуться. Будто оно захватило меня всю, и ничего во мне, кроме него, не осталось.

Это неправильно. Это не я. Я смогла встряхнуть головой, выпустить задержанное дыхание. В меня кто-то влез, и я даже знала кто, но не знала, как это прекратить.

Открылась дверь — Джейсон. Он стоял в дверях, потирая голые плечи руками. Джинсы он натянул, но не позаботился их застегнуть. Я увидела промельк шелковых трусов, светло-голубых, под цвет рубашки, которой сейчас на нем не было.

— Что ты тут делаешь, Анита? У меня сила по коже ползет.

Я попыталась что-то сказать сквозь раздувающийся в горле пульс и с третьего раза сумела выговорить:

— Ardeur.

Он вошел в комнату, все еще потирая руки, чтобы избавиться от мурашек.

— Ему еще рано, еще несколько часов.

Я хотела рассказать ему про сон, про Белль Морт, но не могла оторвать глаз от шелка, видного из-под расстегнутых джинсов. Я хотела подобраться к нему, спустить ему штаны до щиколоток...

Видение было такое яркое, что я закрыла глаза, обхватила себя руками, чтобы удержать в кровати. Натэниел шевельнулся еще раз.

Он лег на кровать, и коса вилась за ним, как у Рапунцель. Лицо его было безмятежно. Он позволит мне все, что я захочу, даже залюбить его до смерти.

Я подтянула ноги к себе, обхватила себя так, что стало больно, и тогда смогла сказать:

— Уйди, Натэниел. Уйди.

Я услышала, как шевельнулась кровать, но не решалась взглянуть, держала глаза крепко закрытыми.

— Уйди!

— Ты слышал, что она сказала, Натэниел, — произнес Джейсон. — Уходи.

Я услышала тихие звуки его шагов, потом дверь закрылась.

— Можешь смотреть, Анита, он вышел.

Я открыла глаза, и комната была пуста, только солнечный свет играл зайчиками, и Джейсон стоял рядом с кроватью. Волосы у него были очень желтые в свете солнца, как масло, и глаза синие-синие. Я проследила линию его тела, широких плеч, мускулистых рук, груди с бледными сосками. Ни на груди, ни на животе волос не было. Многие стриптизеры бреют тело. Я видела Джейсона голым достаточно часто, чтобы знать, что он побрит. Я только не замечала как. Он был мой друг и голый тоже оставался другом. Никто не таращится на пах своего друга, чтобы посмотреть, сколько там волос.

Сейчас, сидя на кровати и обнимая себя руками, я не испытывала дружеских чувств, я сходила с ума. Мне хотелось спрыгнуть с кровати на него. Чтобы он был голый.

— Что тебе сейчас нужно? — спросил Джейсон.

Я подняла на него глаза и не знала, плакать или орать, но наконец нашла слова и хриплым голосом протолкнула их через пульсирующее горло:

— Питаться.

— Я знаю. — Вид у него был очень серьезный. — Что нужно, чтобы я сделал?

Я хотела ему сказать, чтобы он ушел, но промолчала. Мики здесь не было. Вампиры все еще мертвы для мира. Натэниел на сегодня не рассматривается. За пределами комнаты были еще многие, но ни одного, к кому мне хотелось бы прикоснуться. Даже ни одного друга не было.

Я посмотрела на Джейсона. Квадрат солнечного света расплескался по его груди, обрисовав его золотом и теплом.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал, Анита?

Я едва смогла прошептать:

— Корми меня.

— Кровь, плоть или секс? — спросил он так же осторожно и серьезно.

Мой ardeur всегда был смешан и с другими желаниями, но не сегодня. Сегодня нужда была только одна.

— Секс.

Только это слово я и смогла произнести, не давая себе броситься на него.

Серьезная физиономия вдруг расплылась в ухмылке.

— Поработаю за твою артель.

Я соскользнула с кровати, на миг встала перед ним голой. Я хотела к нему броситься, прыгнуть на него, поиметь. Не было приличного слова сказать, чего хочет мое тело. Но этого не хотела я. Я хотела избежать сношения, если удастся. С Натэниелом мне это удавалось месяцами. Наверняка один раз удастся и с Джейсоном.

Я закрыла глаза и медленно сделала несколько глубоких вдохов, потом упала на четвереньки. И поползла к нему с таким ощущением, будто у меня есть мышцы там, где их не должно быть. Мой зверь катался в моем теле, как кошка катается на спине, потягиваясь на солнышке. Но ardeur заглушил зверя, будто желание стало огромной рукой, сметающей все другие нужды.

— Ты не будешь брюзжать, что пришлось предстать передо мной голой?

— Нет, — прошептала я, не доверяя своему голосу.

Он был бос. Я наклонилась и лизнула ногу.

Он выдохнул прерывисто:

— Господи!

Я поползла вверх по его ногам, перехватывая руками, пока не оказалась перед ним на коленях.

И обняла его, вцепилась в джинсы, прихватив ягодицы. Он испустил какой-то горловой звук, и я не стала рвать на нем одежду.

А прижалась лицом к его ляжке, отвернувшись от паха. Мое самообладание повисло вдруг на очень непрочной нити. Из долгой практики с Натэниелом я усвоила, что единственный способ не сделать больше, чем нужно, — делать все осторожно, медленно. Но мне не хотелось быть осторожной, и медлительность — последнее, что было мне нужно. Я хотела умолять его взять меня. Черт возьми, я же умею и лучше!

Джейсон погладил мои волосы, и это нежное прикосновение заставило меня поднять голову. Я смотрела ему в лицо вдоль линии тела. На лице его было то выражение, когда мужчина уверен в тебе, знает, что сейчас будет. Я никогда не думала увидеть его на лице Джейсона — относительно себя. От этого взгляда весенне-голубых глаз у меня из горла вырвался стон.

Он забрал в горсть мои волосы и едва слышно сказал:

— Встань.

— Что? — не поняла я.

Он наклонился, взял меня за руки, поднял. И поцеловал, да так, будто хотел влезть в меня губами, языком, зубами, — то ли целовал, то ли поедал.

Руки его скользнули вниз по моей спине, потом ниже, на выпуклость бедер, пока не дошли до ляжек. Он поднял меня — просто руками за ляжки, не отрывая губ от моих. Это движение раздвинуло мне ноги, прижало к нему. Ощущение его твердости и готовности, так прижатой к моему телу, извлекло из меня тихий звук, и он проглотил его, будто пробуя на вкус.

Руками он отодвинул мое тело от своего, а я все еще обнимала его за плечи, и рука моя бродила в детской мягкости его волос. Он передвинул руку мне на ягодицу, поддерживая этой рукой весь мой вес, а другая его рука оказалась между нами. Секунда у меня была, чтобы понять, что он собирается делать. Я сопротивлялась желанию, которое навел на меня ardeur, сопротивлялась ощущению его рта на моих губах, его тела в моих объятиях, я смогла отодвинуться и только сказать «Джейсон», и тут он двинул бедрами вперед, вверх. Ощущение его внутри меня было именно то, что хотел ardeur. Именно то, что хотела я.

Он вошел без всякой нерешительности или нежности. Он пробился в тугую влажность моего тела, обеими руками держа меня сзади за ляжки, натягивая на себя и вталкивая себя в меня. Я вскрикивала раз за разом.

Он сделал несколько шагов и почти бросил меня на край кровати, и вся тяжесть моего тела была по-прежнему у него в руках, прижата к нему. Он остался стоять, прижимая меня телом к краю кровати и держа так, будто я ничего не весила.

Он смотрел на меня уже не человечьими — волчьими глазами. И медленно стал извлекать себя из моего тела, дюйм за дюймом, пока не вышел почти весь, а потом вбил себя обратно, и я вскрикнула. Не от боли.

Он нашел ритм, быстрый, глубокий и жесткий, будто пытался вытолкнуться с другой стороны.

Оргазм настиг меня неожиданно. Секунду назад я была захвачена ритмом его тела в моем, и вот я уже кричу, извиваюсь под ним. Я распахивала ногтями его тело всюду, где могла дотянуться, а когда этого стало мало, я вцепилась в собственное тело.

Крики Джейсона вторили моим, и его тело напрягалось, соприкасаясь со мной, голову он откинул назад, и из его губ вырвался вой. Ardeur выпивал его до дна — кожу, пот, семя.

Он рухнул на меня сверху, тяжело дыша, и сердце его колотилось об мою кожу, как пойманная птица. Он подвинул нас дальше на кровать, не выходя из меня. Когда мы оба оказались на кровати, тяжело дыша и постепенно успокаивая пульс, он посмотрел на меня, и что-то было в его глазах серьезное и очень неджейсоновское.

И голос его был еще хриплым и запыхавшимся.

— Я знаю, что это может оказаться единственный раз. Когда я шевельнусь, дай мне подержать тебя еще немного.

Мой голос тоже был не лучше:

— Поскольку я не могу шевельнуться от пояса вниз, то ради бога.

Он засмеялся.

— Что смешного? — спросила я.

— Господи, ты восхитительна.

— Ты тоже неплох, — ответила я.

— Неплох? — спросил он, делая большие глаза.

Я не могла не улыбнуться:

— Ладно, ты тоже восхитительный.

— Ну-ну, не преувеличивай.

Я наконец-то смогла повернуться на бок, чтобы лучше видеть его лицо.

— Я всерьез. Ты был восхитителен.

Он тоже повернулся ко мне, и мы видели друг друга, но не соприкасались.

— Если второго случая мне не представится, я хотел выступить как можно лучше.

Мне пришлось закрыть глаза, подавить очередной порыв задергаться от страсти. Я испустила долгий, успокаивающий выдох и лишь потом открыла глаза снова.

— И у тебя получилось. Мне действительно было очень хорошо, но ты всегда так усерден? Не все девушки любят, когда их вбивают в матрас.

— Я видел мужчин, с которыми ты спишь, Анита, я знал, что могу действовать сильно и быстро изо всех сил, и тебе ничего не будет.

Я сдвинула брови:

— Ты хочешь сказать, что ты такой маленький?

— Нет, просто не огромный. Размер у меня неплохой, но некоторые мужчины в твоей постели обладают куда лучшим.

Я покраснела. Все время, пока мы ласкались, я не краснела, а тут — на тебе.

— Не знаю, что сказать, Джейсон. Мне бы полагалось пощадить твое самолюбие, но...

— Но я точно знаю свое место, Анита. — Он засмеялся и просунул руку мне под плечи. Я позволила ему притянуть меня в изгиб его плеча, положила руку ему на живот, другую под поясницу, а ногу закинула ему на ногу. Мы прижались друг к другу почти так же тесно, как раньше.

— Ты был чудесен, — сказала я.

— Я заметил это твое мнение. — Он поднял свободную руку и показал кровавые царапины от моих ногтей.

Я вытаращила глаза:

— И на второй руке такой же ужас?

— Да.

Я нахмурилась, и он коснулся моего лба:

— Не переживай, Анита, я буду радоваться каждой ранке. И буду скучать по ним, когда они заживут.

— Но...

Он положил пальцы мне на губы, не давая мне договорить.

— Никаких «но». Просто невероятно восхитительный секс, и я раз в жизни хочу ощущать все его раны и царапины как можно дольше. — Он взял мою руку, лежащую у него на животе, и поднял, чтобы я ее рассмотрела. Там тоже были следы ногтей, где-то до крови, где-то просто красные и припухшие. — Это не моя работа.

Конечно, как только я их увидела, они тут же начали саднить. Почему это мелкие ранки не болят, пока их не увидишь?

— На самом деле, — сказала я, — это твоя работа, точнее, знак, насколько ты хорошо работал. Не помню, чтобы я когда-нибудь так себя расцарапала.

Он тихо рассмеялся, по-мужски — чуть-чуть похоже на фирменный смех Джейсона.

— Спасибо за комплимент, только я понимаю: что бы я ни сделал, это и вполовину не может быть так чудесно, как то, что сделали несколько часов назад Ашер и Жан-Клод. Никакое количество дюймов и никакой талант обычному человеку такого класса не дадут.

Я поежилась и обняла его крепче:

— На самом деле это неплохо.

— Как ты можешь так говорить? Я ощутил долю того, что Ашер с тобой сделал, и это... — Он поискал подходящее слово и наконец сказал: — Потрясающе. Это можно с ума сойти.

— Ага, — отозвалась я. — Наслаждение из тех, ради которых ты пойдешь на все, чтобы испытать его еще раз.

Джейсон взял меня за подбородок и повернул к себе:

— И ты думаешь не повторять этого?

Я ткнулась лицом ему в плечо:

— Скажем так: я не до конца от этого счастлива.

— А почему?

— Сама точно не знаю. — Я покачала головой, насколько это возможно, когда прижимаешься к чьему-то плечу. — Честно говоря, это меня пугает.

— Что именно?

— Секс — это здорово, Джейсон, но это... то, что может Ашер творить своим укусом. — Я попыталась найти слова и поняла, что описать это невозможно. — Ашер у меня в голове ощущается как мастер вампиров по уровню своей силы, но у него нет подвластного зверя. Он умеет проделывать штуки голосом, как Жан-Клод, но это отраженная сила. Меня это несколько озадачивало: раз он по ощущению мастер, то в чем его сила? Вот я и узнала.

Джейсон опустил подбородок мне на макушку и спросил:

— Что ты имеешь в виду?

— То, что его сила — в соблазнении, в сексе, в интимных играх. Он не умеет питаться от похоти окружающих, как Жан-Клод, и не умеет возбуждать ее в окружающих, как Жан-Клод, но черт побери, когда приготовления уже сделаны, он умеет вызывать такое... наслаждение! Ради такого люди действительно готовы идти на убийство, отписать свое состояние кому угодно, сделать все, чего захочет Белль Морт, лишь бы Ашер продолжал появляться у них в постели.

— Так что он вот такой восхитительный постельный партнер?

— Нет. Это ты восхитительный постельный партнер или Мика, но я не уверена на сто процентов, что Жан-Клод такой же, потому что теперь не знаю, сколько здесь истинного таланта, а сколько вампирской силы. Я не совокупилась с Ашером, я только поделилась кровью.

Джейсон подвинулся так, чтобы я увидела его сдвинутые брови:

— Извини, но волк в таких вещах разбирается. Я, когда вошел в комнату, учуял запах не только Жан-Клода.

Я снова зарделась.

— Я же не сказала, что Ашер не получил удовольствия. Я только сказала, что у нас не было сношения.

— И к чему ты ведешь?

— К тому, что, если такое было от простого взятия крови, я боюсь заняться с ним настоящим сексом. Насколько лучше это может оказаться?

Он засмеялся — почти захихикал.

— Я был бы рад узнать.

Я приподнялась на локте:

— То есть ты бы не против был с Ашером?..

Он нахмурился, но в глазах его еще играли смешинки.

— Я какое-то время не мог разобраться, каковы же мои предпочтения. Я ведь сейчас уже почти два года pomme de sang у Жан-Клода. Когда он питается, это восхитительно, Анита, офигительно восхитительно. И то, что мне это так нравится, навело меня на мысль: а не гей ли я? — Он погладил меня по плечу. — Но мне нравятся девушки. Я не говорю, что с тем, с кем надо, не была бы возможна бисексуальность или что я никогда больше этого делать не буду. Но люблю я девчонок.

Последнее слово он задумчиво растянул.

Я засмеялась:

— А я люблю мужчин.

— Я заметил, — ответил он с едва заметной тенью юмора в голосе.

Я села:

— Кажется, мы уже достаточно повалялись.

Он тронул меня за руку, снова посерьезнев.

— И ты действительно не собираешься больше ложиться с Ашером?

Я вздохнула:

— Ты знаешь, ты же сказал, что Жан-Клод восхитителен, когда берет кровь.

— Ну да.

— Жан-Клод говорит, что укус Ашера — оргазмический в буквальном смысле слова. То есть приносит еще большее наслаждение, чем укус Жан-Клода.

— Понял. — Он приподнялся на подушках, сложив руки на животе, и слушал меня.

Я сидела по-турецки, все еще голая, и это было не важно. Нам было не сексуально, а просто уютно друг с другом.

— С Жан-Клодом у меня был секс, но я никогда не позволяла ему при этом брать кровь.

— Никогда?

— Никогда.

Он покачал головой.

— Ни у кого не видал такой силы воли, как у тебя. Никто другой не отказывался бы от двойного наслаждения так долго.

— Ты от него не получал и то, и другое.

Он усмехнулся:

— Считается дурным тоном трахать своего pomme de sang, разве что он или она сами попросят. Если да, то это дополнительное удовольствие, и то если они в этом деле хороши.

— Ты говоришь так, будто просил его об этом.

— Просил.

Я приподняла брови.

— Да брось, Анита, я с ним сплю дольше, чем ты. И надо быть более убежденным гетеросексуалом, чем я, чтобы не захотеть попробовать.

— Он тебе отказал?

— Очень вежливо, но отказал.

Я нахмурилась:

— Он объяснил причину?

— Ты.

Сильнее наморщить лоб я уже не могла и потому не стала пытаться, но недоумение никуда не делось.

— Но почему я? Ты был его pomme de sang дольше, чем я его девушкой, тем более любовницей.

— Когда я обратился с просьбой, вы встречались. Он, похоже, считал, что ты укажешь ему на дверь, если узнаешь, что он встречается с другим мужчиной.

— От твоих слов меня мучают угрызения совести.

— Не хочешь знать правду — не спрашивай. — Он пристроил себе подушку поудобнее. — Но ты как-то смогла уйти от ответа на мой вопрос.

— На какой?

Он посмотрел на меня:

— Анита, не жеманься. Ты этого совсем не умеешь.

— Ладно. Так что делать с Ашером? Я вроде как наобещала кое-что им обоим, что мы найдем способ организовать menage a trois или, точнее, a quatre.

— А кто четвертый?

— Мика.

— Ах, черт! — произнес он.

Я нахмурилась.

— Извини, не сдержался.

Я сказала:

— Так вот, если я это обещание возьму обратно, мы потеряем Ашера.

— В каком смысле потеряем?

Я рассказала о намерении Ашера уехать.

— То есть, если ты пойдешь на попятный, он уедет.

— Ага.

Джейсон нахмурился, засмеялся, потом покачал головой.

— Дай-ка мне обдумать. Значит, его укус невероятно оргазмичен — наслаждение, сводящее с ума. Ты думаешь, что если с ним трахаться, когда он берет кровь, то будет еще лучше.

— Да.

— И почему же это проблема? — не понял Джейсон.

Я обхватила себя руками:

— Джейсон, я боюсь.

Он сел рядом:

— Боишься — чего?

— Боюсь... — Я попробовала подыскать слова и наконец сказала: — Боюсь быть поглощенной.

Он наморщил лоб:

— Поглощенной — я знаю это слово, но не понимаю, какой смысл ты в него вкладываешь.

— Ты не боишься, что будешь хотеть кого-то из них так сильно, что отдашь за это все на свете?

— Ты о вампирах или вообще о людях?

Я опустила подбородок на колени:

— Конечно, о вампирах.

— Нет, не только о вампирах. Ты боишься хотеть полностью кого бы то ни было. Я прав?

— Не понимаю, о чем ты, — сказала я, не глядя на него. Он отодвинул мне волосы за ухо, но они слишком густые и упрямые, чтобы там остаться.

— Не ври дяде Джейсону. Ты говорила не только о вампирах.

Я посмотрела на него, обнимая прижатые к груди колени.

— Может быть, но смысл тот же. Я не хочу хотеть кого-нибудь так, чтобы если этого кого-нибудь со мной не будет, я умру.

По его лицу пробежало выражение, которого я не поняла.

— Ты боишься любить кого-то больше, чем саму жизнь?

— Да.

Он улыбнулся — ласково и чуть грустно.

— Я бы отдал какую-нибудь из не слишком излюбленных частей моего тела за женщину, которой я был бы так же дорог, как тебе Натэниел.

Я стала было возражать, что я не люблю Натэниела.

Джейсон приложил мне палец к губам:

— Постой. Я знаю, что ты не отдала себя Натэниелу сердцем и душой, но разве ты кому-нибудь вообще себя сердцем и душой отдавала?

Я отвернулась, потому что видеть это терпеливое и взрослое выражение в глазах Джейсона было мне как минимум не по душе. А он продолжал говорить:

— Одна из моих целей в жизни — это найти такую женщину, которая будет смотреть на меня, как ты смотришь на Жан-Клода. Как ты и Жан-Клод смотрите на Ашера. Как ты смотришь на Натэниела. Или как он на тебя.

— Ты не включил в список Мику.

— Вам с ним так уютно, как не бывает ни с кем другим, но эта уютность берется за счет чего-то другого.

— Чего именно?

— Не знаю. Никогда не был влюблен, так что откуда мне знать?

— Так что, я не влюблена в Мику?

— На этот вопрос отвечать не мне.

— Я не могу любить четырех мужчин сразу.

— Почему нет?

Я посмотрела на него.

— Правилами не запрещается, — добавил он.

— Это было бы смешно, — сказала я.

— Ты сопротивлялась Жан-Клоду, потому что его боялась. Потом появился Ричард, и ты, я думаю, его любила, по-настоящему любила, и это тебя пугало, а потому ты отступила. Ты встречалась с обоими, как я думаю, чтобы не влюбиться ни в кого из них.

— Неправда!

— В самом деле?

— С самого начала Жан-Клод сказал, что убьет Ричарда, если ему не будет дан шанс тоже за мной ухаживать.

— И почему ты тогда его просто не убила? Ты не выносишь ультиматумов, почему же ты стерпела этот?

На это у меня не было ответа. Удовлетворительного ответа.

— Ричард отдаляется, уходит в собственные страхи и переживания, и тут открывается более широкое поле для Жан-Клода. Потом вдруг у тебя в койке оказывается Натэниел. Я знаю, знаю, он твой pomme de sang, твой домашний леопард, но все же интересно сопоставить времена.

Я хотела ему сказать, чтобы замолчал, что хватит, но он продолжал говорить. Никогда не думала раньше, что Джейсон может быть таким безжалостным.

— Где-то посреди всего этого на радаре возникает Ашер — может, из старых воспоминаний Жан-Клода, а может, и нет. Но тебя, чем бы это ни было вызвано, к нему тянет, а он так полон гнева, что угрозы не представляет. И еще он почти так же полон отвращения к себе, как Ричард. А Ричард как раз уходит — на этот раз по-настоящему. У тебя остаются Жан-Клод и Натэниел, но Натэниел недостаточно романтичная фигура, чтобы удержать Жан-Клода, так вот — есть Мика. Как с неба свалился, тут же возникает желание, тут же совместная жизнь. У тебя есть Мика, и вновь Жан-Клоду приходится тебя с кем-то делить, и ты снова в безопасности. Ты не влюбишься до безумия ни в Жан-Клода, ни в кого бы то ни было, потому что твой мир разделен на части. Ни одному мужчине он не принадлежит целиком, и ни один мужчина не может разбить сразу весь твой мир.

Я вылезла из кровати, подоткнув простыню, как халат. Вдруг мне не захотелось быть голой перед Джейсоном.

— Я думал, что это совпадения, и так оно было и не было. Тебя ужасает перспектива принадлежать кому-то одному?

Я покачала головой:

— Нет, Джейсон. Перспектива хотеть принадлежать кому-то одному.

— Но почему? Почему тебя так это пугает? Почти любой человек всю свою жизнь проводит в этом желании. Я, например.

— Я любила одного человека всем сердцем, и он его растоптал.

— Ради Бога, только не вспоминай своего жениха из колледжа. Это было сто лет назад, и он был мудак. Нельзя всю жизнь лелеять это мрачное воспоминание.

Я стояла в ногах кровати, завернувшись в простыню. Мне было холодно, и температура воздуха была тут ни при чем.

— Не только в этом дело, — сказала я тихо.

— А в чем?

Я глубоко вдохнула, медленно выдохнула.

— Всем сердцем и всей душой я любила свою мать. Она была весь мой мир. Она умерла, и я чуть не погибла. — Я вспомнила все его слова, и не могла с ними спорить, и не могла притвориться, что все это не по адресу. — И никогда больше, Джейсон, я не хочу вкладывать весь свой мир в руки одного человека. Если он умрет, я умру с ним.

— Так что ты каждому частицу себя недодаешь.

— Нет, — ответила я, — я частицу себя оставляю для себя самой. Никто не получит меня всю, Джейсон, никто, кроме меня.

Он покачал головой:

— Значит, Жан-Клод получает секс, но не кровь. Натэниел получает близость, но не совокупление. Ашер — кровь, но не совокупление. Мика — близость и совокупление. Что же ты недодаешь ему?

— Я его еще не люблю.

— Врешь.

— Я его хочу, но еще не люблю.

— А Ричард? Что ты недодаешь ему?

Я стояла, обернутая в эту чертову простыню, и чувствовала, как мир откатывается куда-то далеко, превращаясь в маленький кричащий ком.

— Ничего. Я от него ничего не придержала, и он дал мне пенделя под зад.

Джейсон посидел еще секунду, потом слез с кровати. Наверное, хотел меня обнять, утешить.

Я подняла руку, останавливая его.

— Если ты меня сейчас обнимешь, я разревусь, а Ричард уже получил от меня все те слезы, которые причитаются на его долю.

— Извини, Анита.

— Это не твоя вина.

— Да, но и не мое дело. У меня не было права устраивать тебе сеанс психоанализа.

— Ты просто завидуешь, — сказала я, стараясь говорить легко и шутливо. Это не получилось.

— Чему завидую?

— Тому, что столько есть людей, с которыми я могла бы быть в любви, если бы отдала этот последний дюйм.

Он снова сел на край кровати.

— Ты права. Черт тебя побери, но ты права. Я завидую, но я не хотел тебе делать больно. Я просто не понимал до того момента, когда ты сказала, что боишься быть поглощенной. Я бы хотел, чтобы меня поглотили, Анита. Чтобы кто-то меня сжег.

— Романтик ты.

— У тебя это слово звучит как ругательное.

— Нет, просто бесполезное. — Я направилась к двери. — Я пошла мыться, ты можешь занять душ наверху.

Джейсон окликнул меня, но я не остановилась. На сегодня норма бесед под одеялом у меня исчерпана.