ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 9 страница. И когда на регулярных рейсах над головой пассажира вдруг открывался люк и оттуда вываливалась кислородная маска

И когда на регулярных рейсах над головой пассажира вдруг открывался люк и оттуда вываливалась кислородная маска, большинство с любопытством взирало на неё и даже не пыталось её надеть. Примерно то же произошло и теперь — только на этот раз опасность была реальной.

Вернон Димирест увидел реакцию пассажиров и чуть не взревел от ярости, вспомнив о том, как он сам и другие пилоты тщетно пытались добиться, чтобы демонстрации с кислородными масками перестали носить полушутовской характер. Но не было времени ни предостеречь людей, ни хотя бы подумать о Гвен, которая, быть может, была уже мертва или умирала в нескольких шагах от него.

Сейчас необходимо было немедленно вернуться на своё место и помочь спасти самолёт, если это ещё возможно.

Вобрав в лёгкие кислород из маски, Димирест ринулся вперёд.

В салоне туристского класса над каждым рядом кресел по обе стороны от прохода повисли четыре кислородные маски — три для пассажиров, занимающих кресла, и одна на всякий случай — для того, кто может оказаться в проходе. Одну из таких масок и схватил Димирест.

Но чтобы добраться до кабины, он должен был бросить эту маску и взять другую, переносную, с которой можно было бы передвигаться.

Два переносных кислородных баллона находились впереди, в сетке под потолком у входа в салон первого класса. Димирест знал, что если он доберётся туда, то с помощью одного из баллонов сможет преодолеть расстояние до пилотской кабины.

Он продолжал продвигаться вперёд, хватая одну кислородную маску за другой — из тех, что были свободны. Однако в одном из рядов впереди свободной маски не оказалось: три маски надели пассажиры — в том числе какая-то девочка-подросток, а четвёртую та же девочка прижимала к лицу ребёнка, лежавшего на коленях матери. Девочка, судя по всему, уже овладела положением и жестами показывала пассажирам, что надо делать. Димирест повернулся в другую сторону и увидел свободную маску: сделав последний глубокий вдох, он бросил свою маску и устремился к той, свободной. Прижав её к лицу, он снова глубоко втянул в себя кислород. Он не прошёл ещё и половины туристского салона.

Он сделал ещё рывок вперёд и вдруг почувствовал, что самолёт резко накренился на правый борт и начал падать.

Димирест замер на месте. Он понял, что сейчас уже ничего не может изменить. Дальнейшее зависело от двух обстоятельств: от того, насколько сильно повреждён самолёт и насколько искусен окажется Энсон Хэррис, оставшийся один там, у штурвала.

Для тех, кто находился в пилотской кабине, всё, что произошло за эти несколько секунд, явилось не меньшей неожиданностью, чем для всех остальных. С тех пор как Гвен Мейген с миссис Квонсетт, а следом за ними и Вернон Димирест покинули кабину, двое оставшихся членов экипажа — Энсон Хэррис и второй пилот Сай Джордан — понятия не имели о том, что происходило у них за спиной, в пассажирских салонах, пока самолёт не тряхнуло взрывом, мгновенно вызвавшим разгерметизацию.

Как и в пассажирских салонах, в кабине поднялось густое облако пыли, которая тотчас улетучилась, лишь только дверь сорвало с петель и унесло. И всё, что не было прочно прикреплено, унеслось в вихре обломков.

Под столиком бортинженера надрывно загудел сигнал бедствия. Над креслами обоих пилотов вспыхнули ярко-жёлтые огни. И звуковые и световые сигналы оповещали об одном — об опасном для жизни низком давлении воздуха.

А на смену облаку пыли в кабину вполз ледяной туман. Энсон Хэррис почувствовал мучительную боль в барабанных перепонках.

Но в это время он уже начал действовать — многолетний опыт и тренировка сделали своё.

На долгом и трудном пути к креслу командира воздушного корабля пилоты проводят долгие часы в упорных тренировках в учебных аудиториях и тренажёрах, изучая теоретически и практически все непредвиденные тяжёлые ситуации, которые могут возникнуть в воздухе как вследствие аварии, так и вследствие чисто психологических причин. Цель этих тренировок — воспитать в пилоте быструю и точную реакцию в любых неожиданных положениях.

Тренажёры имеются на всех крупных аэродромах всех рейсовых авиалиний.

Снаружи тренажёр выглядит, как нос самолёта, отрубленный от всего остального фюзеляжа. Внутри он оборудован совершенно так же, как нормальная кабина экипажа.

Пилот проводит несколько часов в закрытом тренажёре, в обстановке, полностью имитирующей дальний беспосадочный перелёт. Когда дверь захлопывается, отрезая пилота от внешнего мира, ощущение возникает несколько жуткое; с абсолютной точностью воспроизводятся и движение и шум, пилот физически как бы ощущает себя в воздухе. Предусмотрено всё для воспроизведения картины полёта: перед лобовыми стёклами помещён экран, на котором возникают аэропорты и взлётно-посадочные полосы, то вырастающие, приближающиеся, то остающиеся позади, создавая впечатление приземления или взлёта. Единственное отличие тренажёра от кабины настоящего самолёта лишь в том, что тренажёр никогда не отрывается от земли.

Пилот в тренажёре, так же как и в обычном полёте, связан с диспетчерами по радио. В диспетчерской опытные операторы-инструкторы с пульта управления имитируют всю процедуру управления полётом в различных условиях. Оператор-инструктор может без предупреждения создавать для пилота крайне неблагоприятные условия, имитируя всевозможные аварийные ситуации, начиная от перебоев в работе двигателей и кончая пожаром, воздушным порывом, нехваткой горючего, повреждением электропроводки, взрывной разгерметизацией, выходом из строя приборов и прочими аварийными положениями. Даже столкновение в воздухе может быть имитировано. Иной раз тренажёры используются для того, чтобы пилот сумел задним числом разобраться в причинах аварии.

Иногда оператор-инструктор может создать для пилота несколько критических ситуаций одновременно, в результате чего пилот вылезает потом из тренажёра совершенно измочаленный и взмокший от пота. Большинство пилотов тем не менее успешно проходят эти испытания, те же, кому это не удаётся, получают соответствующую пометку в своей служебной характеристике; им назначается новая проверка, и за их работой в дальнейшем ведётся пристальное наблюдение. Проверки в тренажёре приводятся систематически несколько раз в год на протяжении всего срока службы пилота, вплоть до его выхода на пенсию.

В результате этих тренировок при возникновении того или иного ЧП пилоты крупных рейсовых авиалиний точно знают, что им надлежит делать, не теряются и не тратят зря ни секунды драгоценного времени. Именно это, наряду с некоторыми другими факторами, и сделало рейсовые лайнеры наиболее безопасным средством передвижения за всю историю человечества. Вот почему и Энсон Хэррис мгновенно, автоматически, начал применять все необходимые меры для спасения самолёта.

В процессе тренировки на разгерметизацию от членов экипажа требуют соблюдения одного основного правила: они прежде всего обязаны позаботиться о себе. Вернон Димирест выполнил это требование. Точно так же поступили Энсон Хэррис и Сай Джордан.

Прежде всего — кислород; им — даже раньше, чем пассажирам. А когда нормальная деятельность мозга будет обеспечена, можно уже принимать решения.

У каждого пилота на спинке кресла с наружной стороны висела кислородная маска, похожая на маску бейсбольного вратаря. Привычным, тысячу раз отработанным движением Хэррис сорвал с головы наушники и закинул руку за спину. Он дёрнул с такой силой, что отодрал держатель, и мгновенно натянул маску на голову. В маску, подсоединённую к цистерне с кислородом, вмонтирован микрофон. Для приёма же Хэррис, после того как снял наушники, включил на большую громкость динамик над головой.

Сай Джордан, сидевший позади, молниеносно проделал то же самое.

В следующем автоматическом движении Энсона Хэрриса проявилась забота о пассажирах. В случаях разгерметизации система кислородного снабжения работала автоматически. Но из предосторожности — на случай, если она не сработает, — над головой у каждого из пилотов имелся выключатель. Он обеспечивал автоматический выброс кислородных масок пассажирам и подачу к ним кислорода. Хэррис щёлкнул выключателем.

Затем правой рукой он взялся за секторы и уменьшил подачу топлива. Скорость снизилась.

Необходимо было снизить её ещё больше.

Слева от секторов находилась рукоятка воздушных тормозов. Хэррис до отказа взял рукоятку на себя. На обоих крыльях самолёта поднялись спойлеры, создавая дополнительное сопротивление, способствуя уменьшению скорости.

Сай Джордан выключил сигнал тревоги.

До этого мгновения все действия производились автоматически. Теперь настало время решать, как быть дальше.

Прежде всего необходимо было снизить самолёт, перебраться в те слои атмосферы, где человек может дышать. С двадцати восьми тысяч футов над землёй самолёт должен спуститься на три с половиной мили — там воздух не так разрежен и можно уже существовать без кислородной маски.

И вот перед Хэррисом встала дилемма: снижаться постепенно или пикировать?

Ещё два года назад инструкция безоговорочно предписывала пилотам при разгерметизации в результате взрыва немедленно пикировать. Однако выполнение этой инструкции уже привело к тому, что один самолёт разлетелся на куски, в то время как при медленном снижении, быть может, и удалось бы избежать катастрофы. Теперь пилотам было сказано: сначала проверьте серьёзность повреждений. Если самолёт сильно повреждён, пикирование может привести к аварии, в таком случае снижайтесь медленно.

Но и это было чревато опасностями, И Энсон Хэррис сразу понял, чем грозит им медленное снижение.

В фюзеляже несомненно образовалась пробоина. Это доказывала внезапная разгерметизация; только что прогремевший — меньше минуты назад — взрыв мог произвести большие разрушения. При других обстоятельствах Хэррис немедленно послал бы Сая Джордана выяснить, насколько серьёзны повреждения, но отсутствие в кабине командира корабля предписывало бортмеханику оставаться на месте.

Однако независимо от величины повреждений одно было неоспоримо и, быть может, наиболее важно. Температура окружающей среды приближалась к пятидесяти градусам ниже нуля. Судя по парализующему холоду, который ощущал Хэррис, температура в самолёте упала примерно до такого же уровня. При подобной температуре и при отсутствии специальной одежды продолжительность жизни для любого человека измерялась минутами.

Каков же выбор: погибнуть от холода или рискнуть и спикировать?

Приняв решение, правильность которого могло подтвердить или опровергнуть только будущее, Энсон Хэррис крикнул в микрофон Саю Джордану:

— Предупредите КДП! Мы пикируем.

И тут же резко положил самолёт в правый крен, одновременно переведя рычаг шасси вниз, на выпуск. Вираж перед пикированием преследовал двойную цель: пассажиры и стюардессы, стоявшие или не успевшие пристегнуться, будут удержаны на месте центробежной силой, в то время как при прямом пикировании их подбросило бы к потолку. И второе: вираж уведёт самолёт в сторону от трассы, и, надо надеяться, от других воздушных кораблей, следующих тем же курсом, но ниже.

Выпущенное же шасси должно ещё больше затормозить самолёт и позволить ему круче спикировать.

Из репродуктора у себя над головой Хэррис услышал голос Сая Джордана, монотонно оповещавшего о бедствии:

— Майский день, майский день, говорит «Транс-Америка», рейс два. Разгерметизация от взрыва. Мы пикируем, пикируем!

Хэррис резко отдал штурвал и крикнул в микрофон:

— Проси десять!

— Прошу дать эшелон десять тысяч футов, — передал в эфир Сай Джордан.

Энсон Хэррис переключил радар на семьдесят семь — радарный SOS. Теперь там, на земле, на экранах всех радаров вспыхнет «двуцветка» — сигнал, не оставляющий сомнения в том, что самолёт терпит бедствие, и точно указывающий, где именно.

Самолёт пикировал, обезумевший альтиметр раскручивался, как часы со сломанным анкером. Двадцать шесть тысяч футов… двадцать четыре… двадцать три… Вариометр показывал спуск восемь тысяч футов в минуту… Сверху, из динамика, раздался голос диспетчера Торонтского центра:

— Все эшелоны ниже вас свободны. Как только сможете, сообщите ваши намерения. Держитесь, мы с вами…

Хэррис, выведя самолёт из виража, круто пикировал; предпринимать что-либо против холода не было времени. Если они успеют достаточно быстро спуститься, люди могут выжить… Лишь бы самолёт не рассыпался… Хэррис уже заметил, что тяги руля высоты и руля направления неисправны: руль направления заедало… Двадцать тысяч… девятнадцать… Судя по поведению самолёта, взрывом была повреждена хвостовая часть; насколько сильно — станет ясно, когда он будет выводить машину из пике. В этот момент всё решится. Если повреждение серьёзно, самолёт не выйдет из пике, и тогда… Хэррису сейчас очень не хватало соседа справа, но пересаживать туда Сая Джордана было уже поздно. И, кроме того, бортмеханику надлежало быть на своём месте — закрывать воздушные клапаны, обеспечивая максимальный обогрев салонов, проверять, нет ли повреждений в системе питания и в пожарной сигнализации… Восемнадцать тысяч футов… семнадцать… На четырнадцати тысячах, решил Хэррис, он начнёт выходить из пике: с тем чтобы на десяти тысячах перейти на горизонтальный полёт… Пятнадцать тысяч… четырнадцать… Ну, вот теперь — попробуем!

Тяжело, с трудом, но самолёт всё же подчинился управлению… Хэррис с силой тянул на себя штурвал. Нос самолёта начал подниматься, система управления сработала, самолёт выходил из пике. Двенадцать тысяч футов — теперь они уже снижались медленнее. Одиннадцать тысяч… десять с половиной… десять!

Самолёт вышел из пике! Пока что всё прошло благополучно. На этой высоте уже можно было нормально дышать, дополнительного кислорода не требовалось. Термометр показывал минус пять градусов — всё ещё холодно, конечно, но уже не тот убийственный холод, как там, на высоте.

Весь их спуск продолжался две с половиной минуты.

Динамик над головой снова ожил:

— «Транс-Америка», рейс два, говорит Торонтский центр. Как у вас дела?

Сай Джордан подтвердил приём. В разговор включился Энсон Хэррис:

— Вышли из пике на десяти тысячах, возвращаемся на курс два-семь-ноль. Взрывом повреждён фюзеляж, степень повреждения не выяснена. Запрашиваем погоду, трассу Торонто — Детройт — аэропорт Линкольна. — Перед мысленным взором Хэрриса промелькнули аэропорты — достаточно крупные для «боинга-707» по своим наземным возможностям, отвечающие требованиям, обеспечивающие необходимые условия для посадки.

Вернон Димирест, перешагнув через сорванную с петель дверь и кучу ещё каких-то обломков, быстро вошёл в кабину и опустился на кресло справа.

— Нам не хватало вас, — сказал Энсон Хэррис.

— Машина слушается управления?

Хэррис утвердительно кивнул.

— Если не отвалится хвост, мы ещё можем выкарабкаться из этой передряги. — Он добавил, что руль направления заедает. — Кто-то из пассажиров решил устроить небольшой фейерверк?

— Вроде того. И пробил в самолёте довольно-таки большую дыру. Забыл измерить.

Их беспечно-небрежный тон был лишь маской, и оба это понимали. Хэррис всё еще продолжал выравнивать самолёт, удерживая его на постоянной высоте и на курсе. Он сказал, желая приободрить коллегу:

— План у вас был отличный, Вернон. Всё могло бы пройти как по маслу.

— Могло бы, но не прошло. — Димирест повернулся ко второму пилоту. — Ступайте в туристский салон. Осмотрите повреждения и доложите по внутреннему телефону. Потом помогите, чем сможете, людям. Нам надо знать, много ли пострадавших и насколько серьёзно. — И только тут впервые Вернон Димирест позволил себе сформулировать ту мысль, которая подсознательно жгла его мозг. — И выясните, что там с Гвен.

С Торонтского центра начали поступать сведения, которые запросил Энсон Хэррис: аэропорт Торонто всё ещё закрыт — все взлётно-посадочные полосы заметены снегом. В Детройтском аэропорту все взлётно-посадочные полосы закрыты для регулярных рейсов, но в случае крайней нужды и экстренной посадки снегоуборочные машины могут расчистить полосу три, левую. На полосе — пять-шесть дюймов снега, под ним — лёд. Видимость в Детройте — шестьсот футов и перемежающийся шквальный снегопад. В аэропорту Линкольна все взлётно-посадочные полосы расчищены и могут быть использованы, кроме полосы три-ноль, которая заблокирована и потому временно закрыта. Видимость — одна миля; ветер северо-западный, порывистый, тридцать узлов в час.

Энсон Хэррис сказал Димиресту:

— Я не намерен выливать горючее.

Димирест понял ход мыслей Хэрриса и утвердительно кивнул. Даже если им удастся довести самолёт до аэропорта, посадка неизбежно будет трудной и опасной из-за большого запаса горючего, которое они должны были израсходовать в полёте до Рима. Тем не менее при наличии повреждения выливать горючее ещё рискованнее. В результате взрыва и поломок в хвосте могло возникнуть короткое замыкание или трение металла о металл, вызывающее искры. При сливе горючего в полёте одной искры будет достаточно, чтобы лайнер превратился в пылающий жертвенный костёр. Оба пилота рассуждали так: лучше не рисковать в воздухе и пойти на тяжёлую посадку.

Однако по тем же соображениям посадку в Детройте — ближайшем крупном аэропорту — можно было производить лишь в самом крайнем случае. При большом весе самолёт приземлится на повышенной скорости. Нужна длинная посадочная полоса, чтобы за время пробежки успеть затормозить. А полоса три, левая, — самая длинная в Детройтском городском аэропорту, — покрыта снегом и обледенела, условия — хуже не придумаешь.

Было и ещё одно обстоятельство: где бы ни совершил посадку повреждённый самолёт, нельзя было предугадать, в какой мере он будет управляем при неисправности руля направления — а то, что он неисправен, пилоты знали, хотя не знали — насколько.

Наиболее безопасные условия посадки мог предложить только аэропорт Линкольна. Но до него оставалось ещё по меньшей мере час лёта. Они летели со скоростью в двести пятьдесят узлов, то есть значительно медленнее, чем на большой высоте, и Энсон Хэррис продолжал снижать скорость, чтобы не усугублять повреждений. К несчастью, и это не облегчало их положения. На десяти тысячах футов самолёт начало трясти и появилась вибрация в хвостовой части. На этой высоте всё ещё бушевала снежная буря, для которой в более высоких слоях атмосферы самолёт был недосягаем.

Таким образом, основным и решающим был сейчас вопрос: смогут ли они продержаться в воздухе ещё час?

Трудно было поверить, но с момента взрыва и начала разгерметизации прошло меньше пяти минут.

А тем временем воздушный диспетчер запрашивал снова:

— «Транс-Америка», рейс два, сообщите ваши намерения.

Вернон Димирест ответил, запросил курс на Детройт и добавил, что размеры повреждений ещё уточняются. А где они будут садиться — в Детройте или где-либо ещё, — он сообщит через несколько минут.

— «Транс-Америка», рейс два, вас понял. Детройт освобождает от снегоуборочных машин полосу три, левую. Впредь до дальнейших указаний там будут готовиться к экстренной посадке.

Звякнул телефон внутренней связи. Говорил Сай Джордан, стараясь перекричать рёв ветра:

— Капитан, здесь большая пробоина, примерно в шесть футов, позади задней двери. Кухня, туалеты и всё вокруг завалено обломками, но, насколько я могу судить, машина пока не рассыпается. Бустер оторвало к чёрту, но тросы управления как будто в порядке.

— А плоскости оперения как? Видно вам что-нибудь?

— Похоже, сорвало обшивку, она попала на стабилизатор, и его заклинило. Помимо этого, я вижу снаружи несколько дыр и вмятин, — по-моему, от обломков. Но так вроде ничего не болтается — по крайней мере, на виду. Основная сила взрыва, должно быть, пошла вбок.

Этого-то и не предусмотрел Герреро. Он с самого начала ошибся в расчётах. Его и тут постигла неудача.

Он не учёл — и в этом заключался его главный просчёт, — что, как только фюзеляж будет пробит, взрывная волна устремится наружу и разрежённая атмосфера сразу ослабит силу взрыва. Кроме того, он не знал, как прочно сконструирован современный воздушный лайнер, и в этом был его второй просчёт. В пассажирском лайнере предусмотрено такое дублирование всех систем, при котором повреждение одной из них не может вывести из строя всю систему управления. Лайнер может быть уничтожен бомбой, но лишь в том случае, если взрывом — случайно или преднамеренно — будут выведены из строя все наиболее важные его узлы. Всего этого и не учёл Герреро.

— Сможем мы продержаться в воздухе ещё час? — спросил Димирест Сая Джордана.

— Самолёт, мне кажется, выдержит. Насчёт пассажиров — не уверен.

— Пострадавших много?

— Трудно сказать. Я прежде всего обследовал, как вы велели, повреждения. Пока что весёлого мало.

Димирест распорядился:

— Оставайтесь там, сколько потребуется. Сделайте всё, что в ваших силах. — Он помедлил, не решаясь задать следующий вопрос, страшась возможного ответа; потом всё же спросил: — Гвен не попадалась вам на глаза? — Он ведь до сих пор ничего не знал о судьбе Гвен; её могло унести за борт взрывной волной. Такие случаи бывали, и даже если этого не произошло, Гвен так или иначе находилась ближе всех к месту взрыва.

— Гвен тут, но, признаться, в тяжёлом состоянии, — ответил Сай Джордан. — На борту оказалось трое врачей, и они занимаются ею и остальными ранеными. Я сообщу, как только что-нибудь прояснится.

Вернон Димирест повесил трубку. Хотя он и позволил себе задать мучивший его вопрос, однако по-прежнему старался гнать прочь все сугубо личные мысли и чувства. Всё это потом. Сейчас надо принимать решения, спасать самолёт, экипаж, пассажиров. Он коротко пересказал Энсону Хэррису сообщение второго пилота.

Хэррис размышлял, взвешивая все «за» и «против». Вернон Димирест не проявлял желания взять на себя управление самолётом и, по-видимому, одобрял его действия. Даже сейчас он предоставлял Хэррису самому решать вопрос о посадке.

Несмотря на критическую ситуацию, капитан Димирест вёл себя так, как положено пилоту-контролёру.

— Попробуем дотянуть до Линкольна, — сказал Хэррис. Главное — спасти самолёт; что же до пассажиров, то в каком бы тяжёлом положении они ни находились, оставалось надеяться, что они выдержат перелёт.

Димирест кивнул в знак согласия, вызвал КДП Торонто и сообщил о принятом решении. Ещё несколько минут — и заботу о них возьмёт на себя Кливленд. Димирест попросил, чтобы аэропорт Детройта на всякий случай был готов принять их самолёт, хотя намерения у них вряд ли изменятся. И пусть предупредят международный аэропорт Линкольна о том, что самолёт, выполняющий рейс два, потребует аварийной посадки.

— «Транс-Америка», рейс два, вас понял. Детройт и Линкольн оповещаются.

После этого самолёт несколько изменил курс. Они приближались к западному берегу озера Гурон, недалеко от границы между США и Канадой.

Оба пилота знали, что там, на земле, всё внимание теперь сосредоточено на их самолёте. Диспетчеры и старшие по смене в соответствующих центрах наблюдения за воздухом напряжённо работают, согласовывая свои действия, убирая все машины с их пути. Центры передают их самолёт друг другу и расчищают ему путь следования. Любое требование, поступившее с рейса два, будет мгновенно выполнено.

Когда они пересекали границу, диспетчер Торонтского центра, расставаясь с ними, радировал:

— Счастливого пути, желаю успеха.

А через несколько секунд их позывные принимал уже Кливленд.

Когда Димирест бросал взгляд назад, в дверной проём, он различал в неясном полумраке пассажирского салона какие-то движущиеся фигуры. (Сай Джордан, как только сорвало дверь, уменьшил свет в салоне первого класса, чтобы он не бил в кабину.) По-видимому, кто-то пересаживал пассажиров вперёд, ближе к носу самолёта, скорее всего, это был Сай Джордан, и Димирест с минуты на минуту ждал от него сообщения. В самолёте, даже в кабине, всё ещё было нестерпимо холодно, а в салонах, разумеется, того холоднее. Снова промелькнула мучительная мысль о Гвен, но Димирест тут же безжалостно прогнал её и заставил себя сосредоточиться на том, что предпринять дальше.

Смелое решение продержаться в воздухе ещё час было принято всего несколько минут назад, однако уже пора было планировать вход в зону аэропорта имени Линкольна и посадку там. Самолёт продолжал вести Энсон Хэррис. Вернон Димирест достал карты зоны наблюдения и взлётно-посадочных полос аэродрома и разложил их на коленях.

Международный аэропорт имени Линкольна был воздушной базой и родным домом обоих пилотов, и они как свои пять пальцев знали его воздушную зону и все взлётно-посадочные полосы. Однако опыт и требования безопасности обязывали их не полагаться на память и проверять себя.

Карты подтвердили то, что было им хорошо известно.

Такая посадка, как у них — с большим грузом и на большой скорости, — требовала самой длинной полосы. А неисправность руля поворотов требовала, чтобы эта полоса была и максимально широкой. При этом следовало учитывать направление и силу ветра, а ветер, согласно метеосводке из Линкольна, был северо-западный, порывистый, тридцать узлов. Только одна полоса — три-ноль — отвечала всем требованиям.

— Нам нужна три-ноль, — сказал Димирест.

— В последнем сообщении говорилось, что эта полоса временно закрыта, там какой-то затор, — заметил Хэррис.

— Я это слышал, — сердито буркнул Димирест. — Она уже чёрт знает сколько часов закрыта, и всё потому, что там застрял мексиканский лайнер. — Он свернул карту зоны наблюдения и прикрепил её к штурвалу. — Затор, чёрт бы их побрал! — выбранился он в сердцах. — У них есть ещё пятьдесят минут, чтобы от него избавиться!

Он нажал кнопку микрофона, собираясь передать сообщение на КДП, и в этот момент Сай Джордан, бледный как смерть, потрясённый всем виденным, вошёл в кабину.

Адвокат Фримантл был озадачен.

«Как это понять? — недоумевал он. — Никто из администрации аэропорта не обращает внимания на то, что толпа недовольных жителей Медоувуда заполнила добрую половину главного зала ожидания и шумит всё больше и больше».

Когда Эллиот Фримантл несколько часов назад обратился к негру, лейтенанту полиции, и попросил у него разрешения провести в зале митинг протеста, ему было самым решительным образом отказано. Однако вот они собрались, а вокруг них — ещё целая толпа зевак, и что же? Ни один полицейский даже носа сюда не кажет!

«Это просто загадочно!» — думал Фримантл.

Чем это объяснялось, он, конечно, не мог знать.

После встречи с управляющим аэропортом делегация медоувудцев во главе с Эллиотом Фримантлом спустилась из административного крыла здания в главный зал ожидания. Здесь ребята из телевидения, с которыми Фримантл договорился заранее, уже установили свою аппаратуру.

Медоувудцы — их к тому времени набралось человек пятьсот, не меньше, и новые продолжали прибывать — толпились вокруг.

Один из съёмочной бригады сказал:

— Мы к вашим услугам, если вы готовы, мистер Фримантл.

Телевизионных съёмочных бригад прибыло две — каждая с намерением получить интервью для завтрашней передачи. Фримантл, стреляный воробей, тотчас осведомился, по каким каналам они будут передаваться, и приготовился вести себя соответственно вкусам определённых категорий телезрителей. Первое интервью, как он выяснил, пойдёт по первому каналу, весьма популярному, рассчитанному на зрителей, которым подавай горячие споры, стычки, даже эксцентричные выходки. Фримантл был вполне готов подладиться под их вкусы.

Репортёр телевидения, красивый молодой человек с модной стрижкой, спросил:

— Мистер Фримантл, почему вы пришли сюда?

— Потому что этот аэропорт — разбойничий притон.

— Вы можете пояснить ваши слова?

— Разумеется. Жители Медоувуда регулярно подвергаются грабежу. У них крадут их покой, их право на уединение, их трудом заработанный отдых и, наконец, их сон. Их обкрадывают, отнимая у них радость досуга; обкрадывают, подрывая их физические и психические силы, их здоровье, а также здоровье и благополучие их детей. Все эти исконные права человека — права, гарантируемые нашей конституцией, — бесстыдно попираются управлением аэропорта имени Линкольна без всякой компенсации.

Репортёр осклабился, обнажив два ряда безупречных белых зубов.

— Это смелые слова, господин адвокат.

— А мы — я и мои клиенты — не побоимся и подраться.

— Это желание зародилось у вас после того, как здесь произошли какие-нибудь события?

— Вот именно, сэр. После того, как управление аэропорта продемонстрировало своё бездушное отношение к судьбе моих клиентов.

— Что же вы намерены предпринять?

— В суде — и, если потребуется, то в самой высокой судебной инстанции — мы будем добиваться закрытия некоторых взлётных полос, а на ночное время — и всего аэропорта. В Европе, где цивилизация достигла в этом отношении более высокого уровня, чем у нас, в парижском аэропорту, к примеру, введено запрещённое для полётов время. Если же мы не сможем этого добиться, то потребуем соответствующей компенсации в пользу домовладельцев, которым наносится тяжёлый ущерб.

— Насколько я понимаю, ваши действия в настоящий момент имеют целью получить общественную поддержку?

— Да, сэр.

— Вы полагаете, что общественность поддержит вас?

— В противном случае я предложу тем, кто с нами не согласен, провести сутки в Медоувуде, если, конечно, их барабанные перепонки и психика выдержат это испытание.

— Но в аэропортах безусловно выработана определённая система мероприятий для снижения шума, не так ли, господин адвокат?

— Надувательство, сэр! Шарлатанство! Обман общественного мнения! Управляющий этим аэропортом сам признался сегодня, что даже эти жалкие меры для так называемого снижения шума и то не соблюдаются.