СТО ДНЕЙ ДО ПОТОПА 3 страница

На этот раз меня в лифт впустили, я выбралась на волю и вздохнула с облегчением. Больше я по большим магазинам не ходила, довольствуясь маленькими лавочками и уличными прилавками. На, одном таком прилавке я углядела роскошный обтягивающий «змеевик» из натуральной, как уверял меня продавец, морской змеи. Я примерила его тут же на улице, как делали многие — тут никто никого не стеснялся. Он оказался моего размера, я немного поторговалась и выложила за него кругленькую сумму.

Все дома в городе были обвешаны цветными картинками с забавными надписями, в основном предлагающими товары и услуги. Теперь я поняла, почему новые дома строили такими высокими — чтобы больше рекламы на них поместилось.

На улицах, прицепленные на фонари и просто на специально протянутых между домами тросах, висели бантики, воздушные шарики, смешные фигурки людей и животных — все совершенно гигантского размера и ярчайших цветов, и обязательно что-нибудь рекламирующие. Тот же образ жизни, к примеру: «Мы — впереди всей Земли!», «Город нефилимов — город счастья и свободы!», «Забудь Творца — твори себя сам!», «Живи на яркой стороне жизни!», «Бери от жизни все!». И прочий подростковый вздор в том же духе.

Да, к этой детской культуре надо было еще привыкнуть…

Вот взять хотя бы их сумки на колесиках. Вещь удобная, слов нет, тащишь такую сумку за веревочку, а она катится за тобой на колесах, задевая по ногам прохожих. Но сделаны были эти чудо-сумки в виде забавных зверюшек, и вид какого-нибудь дяди, влекущего за собой на веревочке поросенка на колесах, с апельсином во рту и застежкой на спине, был достаточно смешон.

Полно было и мелких игрушек, но когда я хотела, в подражание прохожим женщинам, купить себе зеленую пищащую черепашку и прицепить ее на свою дорожную сумку, проходившая мимо девушка, спасибо ей, презрительно фыркнула: «Кто теперь носит на сумке черепаху или змею?» Я положила черепашку обратно на прилавок и пошла дальше, приглядываясь к встречным женщинам. Да, у всех на сумках были игрушечные теплокровные животные: медвежата, зайчата, кошечки…

Смутила меня и женская мода. Самый писк моды, как я поняла из собственных наблюдений и рекламы, был в том, чтобы у женщины груди, живот и ягодицы торчали из одежды наружу — сквозь специально прорезанные круглые отверстия. Одежда эта так и называлась — «пятерочка», по числу этих дырок. Нет, я совсем не против того, конечно, чтобы женщины и мужчины обнажались, но не в толпе и не в любую погоду! В эти дни было прохладно, и многие девушки в своих «пятерочках» просто дрожали от холода, но прикрыть голые места не смели, чтобы фасона не нарушить.

Нравы в городе были совершенно свободны, и мне это, конечно, правилось. Люди совокуплялись, можно сказать, на ходу. Нет, как раз не на ходу: в сквериках, на остановках общественных повозок — везде стояли под балдахинами удобные топчаны с надувными матрасами с надписью «Почему мы должны ждать, дорогой (или дорогая)?» И с соответствующей картинкой, конечно. Здесь все сопровождалось поясняющими картинками, как будто люди еще не научились читать. А может, наоборот — уже разучились: если реклама и так понятна по картинками, то для чего молодому горожанину грамота, спрашивается? Время на нее тратить? На этот счет у горожан имелся любимый лозунг, чаще других встречавшийся в городе: «Не думай про завтра — веселись сегодня!»

В общем, было на что посмотреть, даже просто гуляя по улицам, что я в основном и делала, заходя только в магазины да ресторашки — есть-то все равно было надо, несмотря на экономию. А в развлекательные заведения я ни разу и не сунулась — это мне было теперь не по карману, после потери жемчужины…

Кстати, о жемчужине. Проходя мимо ювелирного магазина, я увидела простую жемчужную подвеску — просто шарик на золотой цепочке. Жемчужина была чуточку поменьше моей, но когда я увидела ярлычок с ценой, мне стало плохо… А точнее — обидно до тошноты, так что пришлось даже прислониться к стеклянной витрине. За такие деньги я могла настроить «Ковчегов» не только по всему нашему берегу, но и по всем ближайшим островам.

Ну вот, опять расстроилась так, что и писать дальше не хочется. Но зато пока писала, сделала важный вывод: Симке про мою поездку на Тот берег ничего не надо рассказывать. Не поймет и не оценит.

* * *

Проснувшись рано утром и выйдя на крышу вдохнуть свежего воздуха, я увидала, что на берегу остался только один костер, а возле него кто-то сидит. Я решила, что это может быть Симка, и помчалась переодеваться. Потратив время на одевание — натянуть «змеевик» не так-то просто, я не стала возиться с прической, а полетела на берег прямо так, с неубранными волосами. И наплевать: в детстве Симка меня и не такой растрепой видывал!

Соскучилась я по нему страшно… Когда я вернулась из своего турне, Симка еще прохлаждался в Альве. И очень хорошо, потому что вид после Того берега у меня был еще тот и надо было хотя бы откормиться… А потом, когда он вернулся, они столько дней жгли по всему берегу вместе с работниками непонятные эти костры, что застать его одного было совершенно невозможно, а говорить с ним в толпе у меня никакого интереса не было.

* * *

— Привет, Симка!

Динка прибежала, когда уже почти все фрукты и вся трава были высушены. Сим сидел у последнего костра с листом досыхающих яблок и слив и что-то чертил прутиком на песке.

— Привет, Динка!

Она в какой-то новой обтягивающей одежке, серебристо-синей, как чешуя морского змея.

— Сим, а чего это вы тут дымили столько дней и суетились по всему берегу, как трилобиты после шторма? — спросила Динка, с ходу усаживаясь на лежащий возле костра обрубок бревна.

— Постой, Динка! Подложи под себя мешок, а то приклеишься, — сказал Сим и кинул ей через дымящийся костер мешок из рогожи.

— Вот в этом ты весь Сим! Не нужна мне твоя дерюга, забери ее обратно! — легко, как всегда, обиделась Динка и отшвырнула мешок. Сим на это ничего не сказал, подобрал мешок и повесил на рогатину, торчавшую из песка неподалеку от костра: позаботился, чтобы рогожа не намокла на сыром песке и не «поплыла».

— А чего это тут у тебя жарится, Сим?

— Не жарится, а сушится. Это фрукты — яблоки и сливы.

— Какой-то странный у них запах и цвет. Они, надеюсь, не натуральные? — с усмешкой спросила Динка.

— Это фрукты из Альвы.

— А зачем вы их сушите? Их же нельзя есть. Разве твой старикан… ой, прости! Разве Ной не знает, что фрукты и овощи из Альвы можно употреблять только для селекции и размножения? И для этого употребляют семена, а не мякоть.

— Отец знает про Альву все. Ты забыла, что он жил там с рождения и до начала постройки Ковчега?

— Так вы что, всерьез запасаетесь семенами?

— Нет, семена растений мы приготовили еще несколько лет назад. Нам нужны фрукты, чтобы питаться ими в плавание.

— Не городи чепухи! Даже малые дети знают, что натуральные фрукты и овощи идут только на семена, потому что семена настоящих, геенно измененных плодов всхожести не имеют. Есть неизмененные фрукты нельзя, для современного человека это чистый яд.

Вместо ответа Сим взял одну сливу, положил ее в рот и под изумленным взглядом Динки начал жевать. И при этом исхитрялся еще и улыбаться! Он разжевал, проглотил то, что держал во рту, — и Динка убедилась, что ничего с ним не случилось. По крайней мере, сразу.

— Сим! А ты раньше когда нибудь уже пробовал фрукты из Альвы?

— Да. И ты тоже, Динка.

— Я? Когда?! — возмутилась Дина.

— Когда мы были детьми. В Альве.

— Я уже забыла, что мы там ели больше ста лет назад! — не сдавалась Динка. — Может, за нами там плохо смотрели, и мы ели всякую гадость… Впрочем, тогда многие ели дикие плоды, не всем были по карману геенно измененные овощи и фрукты. Это сейчас, в эпоху всеобщего благоденствия…

— А мы всегда покупаем овощи и фрукты только в Альве, — перебил ее Сим, — с тех пор, как наша семья оставила свое имение и пришла сюда, на берег, чтобы строить Ковчег. И сами их едим, и работников кормим.

— Вы же ушли оттуда лет сто назад! — напомнила Дина.

— Даже чуть больше…

— И все эти годы ваша семья питалась натуральными овощами и фруктами?

— И еще злаками, орехами и медом, собранным с цветов неизмененных растений.

— Подожди… Так это значит, когда ты угощал меня яблоками и орехами, это были ядовитые яблоки и орехи из Альвы?

— Это были нормальные естественные плоды из Альвы.

Динка скривила лицо, изобразив звук, имитирующий рвоту.

— Ну и гад ты, Симка! Как ты смел не предупредить меня?

— Но ты же никогда не спрашивала меня, а просто брала и ела.

— Хорошо, что я уже давно не захожу к вам в Ковчег и ничего у вас не ем! Может быть, если есть эту гадость не слишком часто, организм как-то сам справляется с отравой.

— Отец с матерью печалятся, что ты не бываешь у нас.

— Да мне и подумать страшно, чтобы заживо зайти в этот ваш семейный склеп-на-волнах! Только покойников хоронят в деревянных гробах, а корабли должны быть железные. Все у вас не как у людей! Впрочем, это я, наверное, уже говорила…

— И не раз. По ты напрасно сердишься на меня, Дина. Вспомни, когда ты жила с нами в Альве, ты ела то же самое, что и мы, и никогда не болела, а сейчас ты каждый год ложишься на месяц в больницу, чтобы привести организм в порядок.

Дина задумалась.

— Пожалуй, так оно и есть… А может, у меня потому и неполадки в организме, что в детстве я ела фрукты из Альвы? Интересно, как же мы все тогда не умерли, потребляя такие опасные вещи…

— Это вопрос?

— Да, это вопрос.

— И ты хочешь, чтобы я на него ответил правду?

— Ну да… Да ты и врать-то не умеешь! — хихикнула Динка.

— Я отвечу. Это происходит потому, что с геенно измененной сельскохозяйственной продукцией вас обманывают трижды. Во-первых, никто не потрудился выяснить, чем измененные растения и плоды полезней неизмененных, во-вторых, никто не доказал, что они безвредны, а в-третьих, вред натуральных продуктов для человека так и остался недоказанным.

— Гм. Ты знаешь, а глядя на вашу семейку, действительно не подумаешь, что натуральная еда вредна: вон как вы все пашете с утра до ночи! И все до одного здоровы, как мужчины, так и женщины.

— Это от здоровой жизни.

Оба помолчали, чувствуя себя уже почти помирившимися.

Сим, чтобы закрепить мир, погладил Динку по руке. Его ласка вызвала у нее почему-то новый приступ недовольства. Она подумала и спросила ни с того, ни с сего:

— Кстати, Сим, а тебе не стыдно, что твою жену Лию превратили в домашнюю рабыню?

— С чего ты это взяла? — изумился Сим.

— Да я сама слышала, как твоя мать указывает ей: Лиечка, сделай это, Лиюшка, сделай то!

— Моя мать любит Лию. И мне кажется, Лии нравится работать под началом свекрови: мама ведь гораздо старше и лучше разбирается в домашнем хозяйстве. Но зато Лия крепче и моложе — вот у них вдвоем все и получается споро и скоро.

— Ну, кто из них крепче телом, это еще вопрос, — фыркнула Динка. — А уж духом тем более. Где уж Лии противиться старой Ноэме! Вообще-то это касается не только твоей Лии: вы все, и отец, и братья, не разрешаете своим женщинам следить за собой и за модой!

— Мне всегда нравится, как одета и причесана моя жена, но я никогда не диктую ей, что она должна надеть и как причесаться.

— Но неужели ей самой по вкусу ходить с такой маленькой грудью?

— Это снова вопрос?

— Ну, если тебе не стыдно, то ответь, пожалуйста.

— Отвечаю. Мне, Динка, очень нравится девичья фигурка моей жены. Сейчас я люблю Лию стройной как тростиночка. Но когда она будет вынашивать наших детей, я буду любить ее с большим животом и пышной грудью.

Динка презрительно скривилась.

— Но ведь красиво, когда талия тонкая, бедра узкие, а грудь как можно больше. Всем мужчинам нравится большая грудь.

— Большая грудь нужна ребенку, а не для забавы мужу. А вот узкие бедра для будущего ребенка опасны при родах, как и для его матери.

— Ну тебя, Симка, ты какой-то прагматик! Тебе что, моя фигура не нравится?

Сим улыбнулся и ничего не ответил.

— Давай колись! Так нравится тебе моя фигура или нет?

— Твоя фигура? Ну, в общем, наверное, скорее да, чем нет. Ты и в детстве была похожа на змейку, хотя двух дынь вместо груди ты, конечно, не носила.

— Что-о?

Динка хотела вскочить и дать Симке оплеуху, она заранее угрожающе подняла руку, но оторвать зад от бревна не смогла — она таки к нему прилипла! Как и предупреждал Сим.

— Это ты виноват! — закричала Динка, отдирая драгоценную шкуру морского змея от смолистого гофера.

— Я же предлагал тебе подстелить мешок, Дина!

— Набей свой мешок своими вонючими ядовитыми яблоками из Альвы и волоки его в свой дурацкий Ковчег! Я вообще сюда больше никогда не приду!

Змеиная шкура была тонкая и непрочная: часть ее осталась на Динкином заду, а часть — на бревне. Со злости Динка поддала ногой железный противень с фруктами, и они разлетелись по песку. Прикрывая ладонями голый, запачканный смолой зад, она помчалась к лестнице.

— Динка, постой!

— Нет! Не-е-е-т! Хва-а-атит!

* * *

Из дневника Дины:

Придя в гостиницу, я разревелась. И обидно мне было, и «змеевика» жаль до слез! Ведь я, торопясь на встречу с этим оболтусом, принарядилась, а он, будто в насмешку, предложил мне подстелить под «змеевик» какую-то драную рогожку. Естественно, я отказалась, и в результате — как он и предупреждал, негодник! — накрепко приклеилась задницей к гоферу. Эх, ладно бы только задом, кожу можно быстро нарастить новую — но «змеевик» мой пропал начисто! А он у меня, между прочим, был не искусственный, а из кожи настоящего морского змея, синий с серебряным отливом, натуральней не бывает! По крайней мере, так уверял меня торговец. Треть годового дохода я за него отдала, о чем ни разу не пожалела до сего дня…

Я выревелась, переоделась и пошла проверять, как идут дела. В гостинице все было в порядке, в ресторане на крыше жизнь только начиналась. Я понемногу успокоилась, и вскоре мне уже стало жалко не столько испорченного драгоценного наряда, сколько бедного Симку: он и вправду, если уж говорить по совести, не был виноват…

Я взяла пластиковую сумку и снова спустилась на берег. Там, конечно, уже никого не было, только сквозь щели затворенных на ночь дверей Ковчега пробивался свет. Я подошла к потухшему костру и собрала в сумку все рассыпанные фрукты, какие мне удалось найти в сумерках. Я решила, что дома подсушу их на кухне, а завтра верну в знак раскаяния Симке. Не просить же мне у него прощения!

Вернувшись в гостиницу, я забросила мешок с влажными, перепачканными в песке фруктами в свой кабинет и занялась делами.

* * *

Новых постояльцев сегодня не было, но ресторан уже гремел, музыканты разогревались. Народу из города прилетело немало, ящеры на парковке сидели тесно и все норовили сцепиться между собой, а то и чужого наездника хвостом шибануть. Хорошо еще, что пасти у всех в намордниках, а сами они на цепях: я в окно внимательно их осмотрела. Народ на крыше ел, пил, веселился…

В вечернем костюме (о мой бедный «змеевик», так я в нем своим клиентам и не показалась ни разу!) я прохаживалась время от времени между столиками, спрашивая, всем ли довольны посетители. Это была моя особенная придумка — играть роль этакой хозяйки салона: дескать, вы все мои гости, и я каждому сердечно рада! Поскольку люди в основном друг дружку ненавидят, то даже такая вот показная сердечность действует на всех умиротворяюще. Народ балдеет, а денежки капают…

В середине ночи, когда я уже валилась с ног, в ресторане перестали подавать горячие блюда и на кухне затушили печи. Дальше до утра работал уже только буфет с напитками и легкими закусками. Тогда я взяла из кабинета Симкины сливы и яблоки, прошла на кухню и дверь за собой заперла на ключ. Я промыла фрукты, смыла с них песок и разложит на противни для пирожков. Один задвинула в еще горячий духовой шкаф и села ждать, когда высохнет первая партия фруктов.

Делать мне было нечего, а оставить эти подозрительные фрукты без присмотра было никак нельзя — зайдут, увидят, донесут. Я плотно задвинула шторы на окнах, уселась с ногами в кресло и принялась вспоминать свою жизнь в Альве. Просто так, чтобы заполнить время ожидания…

* * *

Альва. Громадный сад, который не обойти и за три дня, всегда благоухающий одновременно цветами и перезревшими фруктами. Мы ходили с корзинками и собирали упавшие фрукты: из них Ноэма варила такие вкусные джемы. Неужели это все были неизмененные фрукты? Они были такие сочные, ароматные, сладкие, и мы их столько поедали за день, что у нас к вечеру животы раздувались… А запахи! Из духового шкафа от разогревшихся фруктов сейчас шел похожий запах… Никогда, никогда не прощу Ною того, что случилось со мной в Альве!

В тот день мы, ребятишки, бегали в саду и отгоняли залетавших туда стрекоз — это была наша обязанность. Запах спелых, особенно палых фруктов привлекал мух, ос и других насекомых, а на них охотились хищные стрекозы. Впрочем, на ходу они и фруктами лакомились, причем хватали с верхушек деревьев самые роскошные спелые плоды. Людей стрекозы боялись и редко на них нападали: стоило на них замахнуться веткой, свистнуть или просто громко крикнуть — они срывались и тут же улетали. Но большие старые стрекозы могли и цапнуть, особенно ребенка. Иногда кто-то из мальчишек хватал молодую стрекозу за хвост, и она поднимала его в воздух. Но надо было вовремя выпустить хвост из рун, а то она могла и унести.

В тот день именно такое со мной и случилось. Под большой яблоней я увидела довольно крупную коричневую стрекозу: она охотилась на ос возле кучки падалиц. Я подкралась к ней и ухватила ее за хвост. Стрекоза мгновенно подняла меня в воздух и начала со страху кружиться над яблоней, так что я ногами цеплялась за верхние сучья и стукалась ими о яблоки; мои босые ступни и голени вмиг оказались исцарапанными в кровь. Сим, увидев это, закричал мне: «Держись крепче, Динка!» и полез на дерево, долез до верхушки и там притаился. Улучив момент, когда стрекоза со мною на хвосте пролетала поблизости, он прыгнул и ухватил ее за хвост выше моих рук. Двойной ноши стрекоза не выдержала и плавно, как осенний лист, опустилась с нами обоими на траву.

Симка разжал мои руки, отшвырнул меня в сторону, а сам выхватил подпору из-под яблони и пошел с нею на стрекозу. И без того ошалевшая крылатая хищница от ярости потеряла всякую осторожность и закружила вокруг него, явно собираясь напасть. Братья закричали ему, чтобы он убегал поскорей: испуганная стрекоза может здорово покусать, а бывало, что они и пальцы у взрослых мужчин отхватывали. Но Симка видел, что я лежу в трех шагах и от страха не могу подняться и убежать, и храбро стоял между мною и стрекозой, размахивая жердью.

И тут мы услышали голос Ноя: он шел между деревьев и звал меня: «Дина! Дина!» Стрекоза, услышав его голос, тотчас, будто опомнившись и устыдившись, рванула в сторону, а Симка отшвырнул жердь и бросился ко мне: «Динка, ты можешь встать и идти? Отец зовет тебя!» Но я испугалась, что Ной рассердится на меня за проказу со стрекозой. «Давай убежим и спрячемся, чтобы старый Ной нас не догнал и не нашел!» — предложила я Симке и попробовала подняться, опираясь на него. Ах, как густы и тенисты были сады Альвы! Стоило нам тогда забраться в колючие сливовые заросли — и нас бы Сам Творец не нашел! Но Симка уже тогда был послушным сыном и прятаться не захотел. «Нет, мы расскажем отцу, что на стрекозе катались, и попросим прощения!» В этом был весь Самка: он ничего не хотел скрывать, но вину за приключение со стрекозой обязательно хотел разделить со мной. Ну вот как такие люди ухитряются в этом мире выживать, а? Может, Ной и прав, что хочет увезти куда-то свое семейство, ведь они все такие, ни к чему не пригодные — ни украсть, ни покараулить.

Но старый Ной искал меня вовсе не для того, чтобы наказывать. Он спокойно выслушал рассказ Симки про стрекозу, а потом сказал: «Ничего, ты правильно поступил, сынок. Если бы ты не нарушил мой запрет приближаться к стрекозам, ты бы не спас Дину. Ты сумел сделать правильный выбор между послушанием букве и духу закона. А у Дины сегодня большая радость — к ней приехала мать!»

Почему то первая моя мысль была о том, что если вдруг выяснится, что у меня и вправду есть своя собственная мать, то сам Ной, Ноэма и все остальные сразу же перестанут меня любить и баловать! Ведь до этого стоило мне чуть-чуть надуться и сказать: «У всех есть мамы, а у меня нет…» — как тут же все кидались меня обнимать и утешать.

«У меня нет никакой матери!» — крикнула я испуганно. «Есть. Твоя мать после долгих поисков нашла тебя!» — сказал Ной.

Он сразу поверил моей матери — вот вам и мудрец, вот вам и собеседник Творца! Никогда не прощу ему этой глупости, ну как же он мог поверить моей матери? И как ему его Бог не подсказал, что она хоть и вправду биологическая моя мать, но на самом деле — лютый и беспощадный враг. Но нет, он еще и улыбался довольно и благодушно, будто и впрямь принес мне радостную весть.

Возле дома стоял экипаж, запряженный четырьмя крупными породистыми заврами в стальных намордниках. Стоявшая рядом красивая женщина в траурной синей одежде протянула ко мне руки. «Доченька!» — воскликнула она и кинулась меня обнимать. Все стояли вокруг и радовались за сиротку Дину…

А через три дня ей сделали пересадку моей почки. Вот для этого она меня и разыскивала.

* * *

Я погрузилась в эти горькие и злые воспоминания и, сама не замечая, машинально грызла уже высушенные плоды, чей запах так напоминал об Альве… Когда я опомнилась, я уже съела целую горсть этой сладкой отравы!

Весь следующий день я провела в тревожном ожидании каких-нибудь признаков отравления, но, к моему великому удивлению, чувствовала я себя на удивление бодро. Я неутомимо носилась по лестницам «Ковчега», помогла таскать на кухню корзины с продуктами, привезенными из города, вечером пошла в ресторан и плясала с посетителями почти полночи.

А утром я проснулась свеженькая, как девочка из Альвы! И тут мне пришла в голову странная мысль: «Неужели это действие фруктов из Альвы?»

Я решила свое неожиданное открытие тщательно проверить. Два дня я к этим фруктам не прикасалась, и понемногу мной овладели обычные апатия и депрессия, и пришлось снова с утра принимать через каждый час взбадривающие таблетки, а на ночь — снотворное. На третий день я вместо таблеток с утра съела горсть альвийских фруктов — и снова порхала весь день, как стрекоза на собственной свадьбе, а ночью спала как ребенок. Да здравствуют фрукты из Альвы!

Таким образом открытие было сделано, и осталось только его реализовать, то есть превратить в деньги.

* * *

Я заказала несколько тысяч небольших, с ладонь, пакетиков с надписью: «Ковчег жизни! Новый источник бодрости — живой энергии! Живи энергично!» Ниже мелким шрифтом шла какая-то лабуда про новое потрясающее открытие ученых, позволившее туристическому комплексу «Ковчег» создать уникальный оздоровительный продукт — пастилки «Ковчег жизни». Все-таки не зря я побывала на Том берегу, в области рекламы я здорово продвинулась!

Больше всего я волновалась по поводу Альвы, но совершенно напрасно. Я не пожалела денег, наняла повозку летучих ящеров и провернула всю операцию в один день.

Никаких сентиментальных переживаний Альва у меня не вызвала, не до того было. Я не стала вести переговоры с главным арендатором, а выбрала самого бойкого из молодых, чуть хитроватого, но явно энергичного и оборотистого. С ним и заключила договор на тайную поставку фруктов прямо в «Ковчег», заплатив авансом немалые деньги. Как говорится: «Кто не рискует, тот живет не на том берегу!»

* * *

Когда пришел первый заказ из Альвы, у меня по всей гостинице уже стояли автоматы с рекламой «Ковчега жизни», а здание старой гостиницы, с которой когда-то я начинала свое дело, было перестроено в маленькую фабричку по изготовлению пастилок: поставлены сушильные шкафы, пресс для пастилы, резательный и упаковочный автоматы. Работали на ней всего два человека, так что на первое время даже не пришлось никого нанимать: бывшая горничная и портье из гостинички с изготовлением нового продукта пока справлялись.

Пастилки пошли нарасхват. Гости и посетители ресторана сразу поняли, что после потребления одной пастилки человек чувствует резкий прилив энергии примерно на час, а если жевать их в течение первой половины дня, то жизнерадостность и бодрость не покидают человека до самого вечера и сменяются ночью спокойным и глубоким сном. А если нужно быть бодрым и ночью — жуй дальше, будешь веселее!

Дело шло. Я уже подумывала о расширении торговли на весь город. Если я стану зарабатывать на пастилках в десять раз больше, чем сейчас, то смогу перебраться на Тот берег гораздо раньше, чем смела мечтать…

* * *

А Динка опять куда-то пропала, непоседа.

Несколько недель Сим видел ее постоянно снующей между берегом, где стояло здание старой гостиницы, и «Ковчегом» на скале. Иногда, завидев его издали, она махала ему рукой и снова уносилась по своим делам. Но вот уже несколько дней она не показывалась вовсе. Не случилось ли чего? И он решил подняться в «Ковчег» и все выяснить.

* * *

— Что-то тревожит тебя, сын? — спросил Ной своего первенца во время обеда.

— Да, отче. Дина попала в беду.

— Опять эта Дина! — негромко сказал Хам.

— Что случилось с Диной, сынок? — заволновалась Ноэма.

— Она затеяла в своем «Ковчеге» изготовление и продажу пастилы из альвинских фруктов, а их обработка и продажа населению караются законом. Сейчас она в тюрьме и ей предстоит суд.

— И что ей грозит?

— Лишение правой руки. Топором отрубят, на главной площади…

— Боже мой! — воскликнула Ноэма. — Мы должны девочке помочь! Что мы можем для нее сделать?

— Можно было бы заплатить властям выкуп за ее руку, мама, но это такая огромная сумма, что страшно даже подумать…

— А ты не думай, сынок, ты просто назови, — сказал Ной.

Сим назвал.

Все ахнули и замолчали, сумма и впрямь была оглушительна. Но Хам вскоре нарушил молчание.

— Эта Дина ухитряется попадать из одной неприятности в другую, а Сим почему-то должен без конца ее выручать. Почему, спрашивается?

— Да, в самом деле, почему один Сим должен ее выручать? — негромко спросила Лия, встала из-за стола и ушла в свою комнату.

Ноэма укоризненно поглядела ей вслед: в семье Ноя не принято было вот так уходить из-за стола, до благодарственной молитвы.

— Лия права, — сказал Ной, — мы все должны подумать о том, как выручить Дину. Мы должны найти эти деньги, и мы их непременно найдем.

— Где, отче? — спросил Хам.

— Еще не знаю. Мы помолимся, и Господь подскажет нам.

— Мне Он уже подсказал, — тихо произнесла вернувшаяся Лия. В руках у нее был кипарисовый ларец с украшениями. — Сим, возьми это, пожалуйста, на выкуп Дины, ведь это в основном твои подарки. Здесь, конечно, на весь выкуп не хватит, но пусть это положит хотя бы начало.

— Деточка моя милая! — сказал, поднявшись с места, Ной, обнял и поцеловал невестку. — Как же я люблю тебя!

Обе младшие невестки, переглянувшись, тоже бросились в свои комнаты и через минуту вернулись со своими драгоценностями. Поставив ларцы на стол, обе молча вынули серьги из ушей, сняли ожерелья и добавили их к прочим вещам.

Растроганная Ноэма, утирая глаза концом покрывала, улыбнулась Ною:

— Старой женщине драгоценности нужнее, чем молодой: они отвлекают взгляд от ее морщин и говорят лучше всяких слов о любви к ней ее мужа. Но ты ведь не разлюбишь меня, Ной, если из всех украшений, что ты подарил мне за всю нашу долгую жизнь, оставлю себе только ожерелье из ракушек, которое ты подарил мне в детстве?

— Конечно, нет, дорогая! Ведь как раз то ожерелье я сделал своими собственными руками, а не купил! В отличие от Иафета, который своей невесте и жене все драгоценности мастерил сам.

— А я ей еще наделаю, в пути мне все равно почти нечем будет заниматься…

— Это ты так думаешь! — усмехнулся старый Ной.

— И мы с Ассией не обеднеем, ведь главная наша драгоценность — ее доброе сердце! — сказал Хам и чуточку смутился, обнимая жену, поднявшую на него сияющие глаза.

«Какая чудесная у меня семья!» — подумал Сим, оглядывая своих родственников.

— Но и Хам совершенно прав, — посуровев, добавил Ной. — За нашей Диной неприятности ходят по пятам. Сим, если Дина даст повод, а я думаю, он легко найдется, постарайся еще раз поговорить с ней об отплытии с нами в Ковчеге.

И все с надеждой посмотрели на Сима.

* * *

Из дневника Дины:

Это было внезапно и ужасно! Был вечер, в ресторане на крыше все веселились и танцевали под оркестр. Вдруг с шумом распахнулись двери, и в зал вошла группа рефаимов с офицером впереди. Я кинула оркестру: «Встречный марш, быстро!» и под звуки торжественной музыки с распростертыми руками пошла навстречу неожиданным гостям:

— Какие гости! Какая радость! Милости просим!

Но офицер остановил меня жестом, не торопясь снял с пояса цепь с ошейником и на глазах у изумленной публики замкнул его у меня на шее.