Творческий путь

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин родился в семье бога­тых помещиков (по отцу принадлежал к дворянскому роду, а по матери — к купеческому). С детских лет он стал свидетелем страшных картин крепостнического произвола, что оказало опре­деляющее влияние на формирование его взглядов.

Первые пробы пера относятся к началу 40-х гг., когда Салтыков учился в Царскосельском лицее. В марте 1841 г. в журнале "Библиотека для чтения" было опубликовано его стихотворение "Лира". Первые поэтические произведения носили ученический характер. После окончания лицея Салтыков стал в качестве рецензента сотрудничать с журналом "Современник" (редактором которого был Н.А.Некрасов). В ноябре 1847 г. в журнале "Оте­чественные записки" он впервые опубликовал повесть "Противо­речия" (за подписью М. Непанов). Позднее появилась повесть "За­путанное дело", подписанная М.С. и напечатанная в "Отечест­венных записках". Но тут писателя постигла неудача: цензурный комитет признал повесть предосудительным произведением.

Будучи воспитанным на идеях революционно-демократическо­го крыла русских литераторов (прежде всего Белинского), Щедрин некоторое время примыкал к кружку петрашевцев (который он покинул в начале 1847 г.). Идейная направленность произведений молодого писателя не могла не вызвать пристального интереса официальных властей. Решение цензурного комитета привлекло к Салтыкову внимание Николая I, указавшего князю А.И. Черны­шеву на недопустимость службы в военном министерстве чинов­ника, распространяющего "вредные" идеи. Писатель был аресто­ван и в апреле 1848 г. отправлен на службу в Вятку под особый надзор начальника губернии. С этого момента путь Щедрина стал достаточно тернистым. И хотя за время пребывания в Вятке Салтыков поднимается по служебной лестнице (от чиновника губернского правления до советника Вятского губернского правле­ния), обвинение в неблагонадежности надолго ограничило свобо­ду писателя.

В 1855 г. после смерти Николая 1 и вмешательства в судьбу Салтыкова генерал-адъютанта П.П. Ланского (двоюродного брата нового министра внутренних дел С.С. Ланского и мужа вдовы А.С. Пушкина Натальи Николаевны) его освобождают из-под надзора и разрешают "проживать и служить, где пожелает". В 1856 г. писатель возвращается в Петербург. В августе того же года он начинает публикацию "Губернских очерков" под псевдонимом Н. Щедрин. Антикрепостническая направленность цикла привлекла к нему большое внимание прогрессивной части русской интелли­генции. Писателю прочили славу будущего Гоголя. В 1858 г. Салтыкова назначают вице-губернатором в Рязань, в 1860-м — вице-губернатором в Тверь. В этот период он издает циклы "Невинные рассказы" (1857—1863), "Сатиры в прозе" (1859— 1862). В конце 1862 г. писатель переезжает в Петербург, затем в имение Витенево под Москву. Осенью 1864 г. он был назначен председателем пензенской Казенной палаты. В 1863—1864 гг. Салтыков-Щедрин опубликовал в "Современнике" 68 произведе­ний, были напечатаны первые рассказы из цикла "Помпадуры и помпадурши".

В 1865 г. писатель временно отошел от литературной деятель­ности, в конце 1866 г. он был назначен управляющим Казенной палатой в Туле, а осенью 1867 г. — в Рязани. Летом 1868 г. Салтыков-Щедрин окончательно расстается с государственной службой и выходит в отставку.

С 1868 г. начинается новый этап в творчестве Щедрина. В это время появляются циклы "Письма о провинции" и "Признаки времени" (оба — 1868), "Господа ташкентцы" (1869—1872), в полном объеме публикуются "Помпадуры и помпадурши" (1863— 1874), "Дневник провинциала в Петербурге" (1872—1873), "Благо­намеренные речи" (1872—1876), "Господа Головлевы" (1875— 1880), "Современная идиллия" (1877—1883) и ряд других произве­дений.

Щедрин создает сатирическую картину жизни русского общест­ва, осмеивает его пороки, выявляет типические черты бюрокра­тии, особенности психологии консерваторов и реакционеров.

В конце 60-х — начале 70-х окончательно формируется зрелая творческая манера Щедрина, его "эзоповский язык", помогаю­щий писателю с демократическими взглядами на перспективы развития общества не только избегать препоны цензуры, но и более рельефно и убедительно изображать отдельные стороны жизни и характеры его героев.

Одним из наиболее крупных произведений в творчестве Щед­рина стала книга "История одного города" (1869—1870), которая выявила не только особенности общественно-политической пози­ции писателя-сатирика, но и новаторские черты его художествен­ной манеры (поиск новых форм сатирической типизации и новых средств выражения авторской позиции, использование фантасти­ки, гиперболы, гротеска и т.п.), которые нашли отражение позд­нее в цикле "Сказки" (1869—1886).

В конце творческого пути Щедрин пишет цикл "Мелочи жизни" (1886—1887) и книгу "Пошехонская старина" (1887— 1889), в которой подводит итог жизненным наблюдениям и пока­зывает не только причины нравственного оскудения провинциаль­ного дворянства (как в "Господах Голавлевых"), но и социально-психологические типы крестьян.

Критика нередко писала о том, что Щедрин, продолжая тради­ции своих предшественников, создал сатирическую энциклопедию русской жизни. Не только художественное новаторство Щедрина, но и общественное звучание его произведений навсегда оставили его имя на страницах истории русской литературы.

"СКАЗКИ"

ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ. "Сказки" Салтыкова-Щедрина, состоящие из 32 произведений, представляют собой самостоятельный сатири­ческий цикл. Они были написаны в период с 1869 по 1886 г. Однако к этому жанру Щедрин проявлял интерес и ранее, вклю­чая сказочные эпизоды в другие сатирические произведения. Например, в рассказ "Скрежет зубовный" (1860) вошла сказка "Сон", а в "Современную идиллию" (1877—1883) — "Сказка о ретивом начальнике".

В 1869 г. Щедрин опубликовал на страницах "Отечественных записок" три сказки: "Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил", "Пропала совесть", "Дикий помещик", включенные им в цикл "Для детей", который в итоге остался незаконченным. В 1880 г. появилась сказка "Игрушечного дела людишки", которая, по неосуществленному замыслу писателя, должна была открывать сатирическое обозрение, изображавшее людей-кукол. После небольшого перерыва в 1883 г. увидели свет сказки "Премудрый пискарь", "Самоотверженный заяц" и "Бед­ный волк", которые сначала были напечатаны в Женеве в разных номерах газеты "Общее дело" под редакционной рубрикой "Сказки для детей изрядного возраста" (имя автора не упоминалось). В 1884 г. они появились в России на страницах "Отечественных записок" под общим заглавием "Сказки" и с подписью Н.Щед­рин. С 1883 по 1886 г. было написано 28 сказок. Однако в пол­ном объеме при жизни Щедрина цикл не был опубликован в силу запрета цензуры. Так, например, сказка "Медведь на воеводстве", будучи напечатанной в Женеве дважды (в 1884 и 1886 гг.), в Рос­сии была издана лишь в 1906 г., а сказка "Богатырь" вообще стала известна лишь в 1922 г.

ЖАНРОВОЕ СВОЕОБРАЗИЕ. Конечно, жанр сказки Щедрин выбрал не случайно. В качестве причин его интереса к этому жанру исследователи называли:

• условия цензуры;

• воздействие на писателя фольклорной и литературной традиции;

• появление нового читателя, представлявшего демократические слои русского общества;

• популярность сказки как излюбленного жанра пропагандистской литературы наряду с песней (вспомните агитационные песни поэтов-декабри сто в А. Бестужева и К. Рылеева);

• органическая близость сказки художественному методу Салтыко­ва-Щедрина.

Безусловно, каждый из этих факторов сыграл свою роль в появлении щедринского цикла сказок. Но для нас наиболее важно остановиться на последней из названных причин.

Сказка действительно возникла в недрах сатиры Щедрина. Именно в конце 60-х— начале 70-х гг. отчетливо высветились уже наметившиеся до этого черты щедринского метода, связанные с его стремлением выйти за пределы жизненного правдоподобия в изображении современной ему действительности. Поэтому сказка с арсеналом ее художественных приемов естественно вписалась в жанровую систему щедринской прозы.

С народной сказкой, по мнению многих исследователей, сказку Щедрина объединяют сказочный сюжет, использование наиболее традиционных сказочных приемов (о них пойдет речь при анализе художественных особенностей сказок). Кроме того, в основе как фольклорных, так и щедринских литературных сказок лежит на­родное миропонимание, комплекс представлений о добре и зле, справедливости, жестокости и т.п. в их общечеловеческом смыс­ле. Вспомните народные сказки, порицающие ленивых падчериц, мачех, завистливых братьев за их лень, стремление жить за чужой счет. Подобным образом в сказках Щедрина осуждаются генералы и дикий помещик за их неспособность к труду, стремление жить за счет чужих усилий, которые они даже не способны оценить.

Однако сходство нравственных установок, воплощенных в фольклорных и щедринских сказках, не исключает и принципи­альных отличий. В мире героев Щедрина (в отличие от его собственного мира) границы между добром и злом, истиной и ложью нередко размываются. В его сказках, в отличие от народ­ных, герои далеко не всегда в финале бывают наказаны за свои пороки, дурные поступки. Щедринская сказка является жанром политической сатиры, обладающим рядом художественных осо­бенностей. Поэтому в ней используется много реальных деталей современной автору действительности. На смену юмористическо­му пафосу, свойственному ряду .народных сказок, в произведения Щедрина приходит едкая злая сатира на бюрократический аппарат и социальную бесполезность чиновников ("Повестьо том, как..."), на крепостнические пережитки в психологии дворянства ("Дикий помещик"), антинародную сущность административной системы ("Медведь на воеводстве"), малодушие и бездеятельность либе­ральной интеллигенции ("Премудрый пискарь") и т.д. Сказочная форма наполняется политическим смыслом, в то же время поли­тические идеи определяют сюжетно-композиционные особеннос­ти произведений: своеобразие финала, порой содержащего крова­вые развязки ("Карась-идеалист"), специфику системы персона­жей (в щедринских сказках редко изображается положительный герой), соединение разных речевых стилей (условный сказочный язык, канцеляризмы, просторечия и т.п.).

В итоге, как указывает А.С. Бушмин, "можно сказать, что салтыковская сказка самостоятельно возникала по типу фольклорных сказок, а последние лишь способствовали ее формированию".

ТЕМАТИКА СКАЗОК. Сказки, по мнению критики, отразили особен­ности идейно-художественных исканий Щедрина. Можно условно выделить 4 основных тематических "блока":

I. Тема власти: ее антинародного характера ("Медведь на вое­водстве"), псевдопросветительской деятельности самодержавия ("Орел-меценат"), взаимоотношений власти и народа ("Бога­тырь", "Дикий помещик", "Повестьо том, как...");

II. Тема народа: его трудолюбия и тяжелого положения ("Ко­няга"), покорности ("Повесть о том, как...", "Коняга"), стихий­ности протеста ("Медведь на воеводстве"), вечно живущего в народе стремления к правдоискательству ("Ворон-челобитчик");

III. Тема интеллигенции: осуждение ее стремления приспосо­биться к любым формам тоталитарной власти ("Вяленая вобла", "Либерал"), осмеяние разных форм подчинения насилию ("Не могу, волк не велел" в сказке "Самоотверженный заяц", "Жил-дрожал, и умирал-дрожал" в сказке "Премудрый пискарь"), кри-тического отношения к прекраснодушным мечтателям ("Карась-идеалист");

IV. Нравственно-этические темы ("Пропала совесть", "Добро­детели и пороки").

Эта классификация носит общий характер, в ней упоминаются лишь некоторые сказки. Не следует забывать, что в одной сказке могут рассматриваться сразу несколько тем. Например, в сказке "Дикий помещик" раскрываются темы взаимоотношения власти и народа, его покорности, стихийности его протеста и т.п.

ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ОСОБЕННОСТИ "СКАЗОК". Решая авторские задачи сатирического изображения современной ему действительности, Щедрин использовал различные виды иносказаний. Щедрин на­зывал эзоповской свою творческую манеру, по его словам "обнаруживавшую замечательную изворотливость в изо­бражении оговорок, недомолвок, иносказаний и прочих обманных средств". Называя такую манеру "рабскою", писатель замечал, что она "не безвыгодна, потому что благодаря ее обязанности писатель отыскивает такие политические черты и краски, в кото­рых при прямом изложении предмета не было бы надобности, но которые все-таки не без пользы врезываются в памяти читателя".

Одной из основных черт этой манеры является использование аллегории. Исследователи единодушно подчеркивали, что, работая над сказками, Щедрин не только опирался на литературно-басен­ную и фольклорно-сказочную традицию (лев, медведь, осел и т.п.), но и создавал собственные аллегорические образы (карась, пескарь, вобла и т.д.). При этом аллегорическое уподобление у Щедрина практически всегда имеет в своей основе социальную антитезу, предполагающую противопоставление власти и ее жер­твы (медведи — "лесные мужики", щука — карасьи т.п.). Иногда Щедрин может обнаружить скрытое в аллегории значение с помо­щью метафоры ("лесная челядь" в "Медведе на воеводстве") или сравнения (в этой же сказке чижик сравнивается с крохотным гимназистиком).

С данным приемом связано уже упоминавшееся изменение манеры повествования, пересечение временных планов (напри­мер, реального и фантастического). Такая особенность характер­на, например, для сказки "Премудрый пискарь", герой которой видит сон о том, что он получает выигрышный билет и вследствие этого двести тысяч рублей.

Одним из основных художественных приемов Щедрина являет­ся ирония, о которой мы уже говорили. Можно обнаружить несколько видов иронических высказываний в щедринских сказках:

• ироническое утверждение

"Однако и об мужике не забыли; выслали ему рюмку водки да пятак серебра: веселись, мужичина!" ("Повесть о том, как...");

"Осел в ту пору у него <у Льва. — Е.3> в советах за мудреца слыл" ("Медведь на воеводстве").

• ироническая характеристика

"Генералы были хоть и настоящие, но голодные, а потому очень скоро приехали" ("Дикий помещик").

^_ ироническая похвала

"Был он пискарь просвещенный, умеренно-либеральный, и очень твердо понимал, что жизнь прожить — не то, что мутовку облизать" ("Премудрый пискарь");

"...со временем поноску носить будет" ("Медведь на воеводстве").

• ироническое сравнение

в сказке "Дикий помещик" Щедрин называет помещика глупым, а мышонка — умным.

• ироническое осуждение

"Мужичина самым нахальным образом уклонялся от работы" ("Повесть о том, как...");

мнимое недовольство повествователя лесной вольницей ("Медведь на воеводстве").

Наряду с иронией Щедрин широко использует гиперболу. Про­должая традиции Гоголя, он стремится с ее помощью заострить какой-либо недостаток, высветить порок, а затем, сделав его максимально заметным, довести до абсурда, чтобы его ниспро­вергнуть. Например, в "Повести о том, как..." генералы настоль­ко социально беспомощны, что не знают реальной жизни. Они убеждены, что "булки в том самом виде родятся, в каком их к кофею подают", и очень удивлены тем, что куропатку, прежде чем съесть, нужно "изловить, убить, ощипать, изжарить". Щедрин явно преувеличивает покорность мужика в "Повести о том, как...", но делает это лишь для того, чтобы показать страшные ее последствия.

Широко использует Щедрин и гротеск, примеры которого мы уже приводили, анализируя сказки "Повесть о том, как..." и "Дикий помещик". Можно добавить, что гротеск помогает Щед­рину и в изображении мужиков в "Диком помещике" ("рой мужиков... осыпал всю базарную площадь", "Эту благодать об ра­ди... и послали в уезд").

Однако художественная манера Щедрина включает в себя не только различные виды иносказания, но и речевые алогизмы, которые помогают выявить ненормальность изображаемой жизни: "Видят мужики: хоть и глупый у них помещик, а разум ему дан большой" ("Дикий помещик").

Художественное своеобразие щедринских сказок определяется и наличием в них элементов сказочной поэтики. К ним принято относить:

1) зачины ("В некотором царстве, в некотором государстве жил-был помещик", "Жили да были два генерала" и т.д.);

2) присказки ("по щучьему веленью", "сказано — сделано" и т.п.);

3) троекратное повторение мотива, эпизода и т.п. (три Топтыги­ных, три визита гостей к Дикому помещику и тп.). Кроме того, следует обратить внимание на характерное для народно­поэтических произведений построение строки с переносом прилагательного или глагола на конец.

Но сказочный мир Щедрина, по словам В. Прозорова, "не рас­творяется в народно-поэтической стихии". Сказки соединяют в себе разные речевые планы: в "Повести о том, как..." сочетаются нейтральная лексика, просторечия, сказочные обороты и канцеля­ризмы, что обусловлено социальной принадлежностью персона­жей. В "Медведе на воеводстве" соединяются просторечия, жар­гонизмы, нейтральная лексика, а также пародируется стиль госу­дарственных официальных документов.

Все многообразие средств художественной изобразительности помогает Щедрину сделать сказку средством наиболее обобщенно­го и в то же время точного воссоздания современного писателю общества. Писателю удалось создать жанровую форму, отличав­шуюся художественным совершенством, имеющую точный поли­тический адрес и в то же время наполненную глубоким общечело­веческим содержанием.

В 1868 году Салтыков оставляет государственную службу, разочаровавшись в ее назначении и поняв свою неспособность что-либо изменить в жизни народа. Накопленные впечатления нашли отражение в ярком, необычном и смелом произведении, резко отличающемся от ряда созданных в эти годы творений русских писателей, да и самого Салтыкова-Щедрина «История одного города».

Образ города Глупова как воплощения самодержавно-помещичьего строя возник у писателя еще в очерках начала 60-х годов, когда освободительная борьба русского народа переживала подъем. «Наши глуповские дела», «Глупов и глуповцы», «Глуповское распутство», «Клевета» и другие очерки показывали неизбежное падение Глупова и победу городов Буянова и Умнова, которым принадлежало будущее.

М. Е. Салтыков-Щедрин знал, что «писатель, которого сердце не переболело всеми болями того общества, в котором он действует, едва ли может претендовать в литературе на значение выше посредственного и очень скоропреходящего». Тем не менее прежний интерес читающей публики к творчеству Салтыкова после публикации романа несколько угас (писатель сам осознавал это). Но это произведение нашло своих читателей: спустя полвека М. Горький говорил: «Необходимо знать историю города Глупова, - это наша русская история; и вообще невозможно понять историю Р<оссии> во второй половине XIX в. без помощи Щед<рина> - самого правдивейшего свидетеля духовной нищеты и неустойчивости...»

Сюжет и композиция. Жанровые особенности романа «История одного города»

М. Е. Салтыков-Щедрин занимает в русской литературе особое место. Искусство сатиры требует смелого, бескомпромиссного подвига писателя, решившего посвятить свою жизнь беспощадному развенчанию зла. М. С. Ольминский был уверен: «В наше время уже не может быть сомнений в том, что Щедрину принадлежит одно из первых мест в истории русской литературы».

Смелый взгляд писателя позволял иначе смотреть на мир. Салтыков освоил и крупные, и малые сатирические жанры: роман с интересным сюжетом и глубоко прочувствованными образами, фельетон, сказку, драматическое произведение, рассказ, пародию. Писатель ввел в мировую литературу сатирическую хронику, он был верен своему жанру- «циклу». Важное место в жанровых пристрастиях Салтыкова принадлежит роману.

М. Горький утверждал, что «невозможно понять историю России XIX века без помощи Щедрина». Тема России всегда интересовала и притягивала своей неповторимостью русских писателей: А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, И. С. Тургенева, Н. А. Некрасова, Н. С. Лескова, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, И. А. Бунина, А. А. Блока, С. А. Есенина... Но их Россия была реальной, она жила, страдая и радуясь, любя и ненавидя, прощая и жалея. Россия же Салтыкова особенная, ее можно понять, только глубоко задумавшись и проникнув в ее тайны, приблизив ее к себе, и тогда слова сатирика найдут своего внимательного читателя: «Я люблю Россию до боли сердечной и даже не могу помыслить себя где-либо, кроме России. <...> Вот этот-то культ, в основании которого лежит сердечная боль, и есть истинно русский культ. Болит сердце, болит, но и за всем тем всеминутно к источнику своей боли устремляется...»

Понять идею «Истории одного города» невозможно без проникновения в ее художественную сущность, без глубокого осмысления ее своеобразия и неповторимости. Произведение написано в форме повествования летописца-архивариуса о прошлом города Глупова, но исторические рамки ограничены - с 1731 по 1826 год.

Салтыков-Щедрин не следовал исторической канве развития России, но некоторые события, а также лица, исторически узнаваемые, оказали влияние на сюжет романа и своеобразие художественных образов. «История одного города» - это не сатира на прошлое, потому что писателя не интересовала чисто историческая тема: он писал о настоящем России. Однако некоторые правители города Глупова напоминают реальных монархов: Павла I можно узнать в образе Негодяева, Александра I - в образе Грустилова, Николая I - в образе Перехват-Залихватского; некоторые градоначальники отождествляются с государственными деятелями: Беневоленский - со Сперанским, Угрюм-Бурчеев - с Аракчеевым. В письме к Пыпину Салтыков пояснял: «Историческая форма рассказа была для меня удобна потому, что позволяла мне свободнее обращаться к известным явлениям жизни». Связь с историческим материалом ощутима в главе «Сказание о шести градоначальницах». Дворцовые перевороты после смерти Петра I «организовывались» в основном женщинами, и некоторые из императриц угадываются в образах «злоехидной Ираидки», «беспутной Клемантинки», «толстомясой немки Штокфиш», «Дуньки-толстопятой», «Матренки-Ноздря». Кто конкретно завуалирован - не важно, потому что писателя интересовали не конкретные лица, а их действия, согласно которым осуществлялся произвол власть имущих. В письме Пыпину Салтыков сообщает: «Может быть, я и ошибаюсь, но, во всяком случае, ошибаюсь совершенно искренно, что те же самые основы жизни, которые существовали в XVIII в., существуют и теперь».

Начиная работать над романом, Салтыков-Щедрин признавался: «Меня ужасает эпоха, ужасает историческое положение...». Рассказывая якобы о прошедших временах, писатель тем не менее говорил о проблемах современного ему общества, о том, что волновало его как художника и гражданина своей страны.

Стилизовав события столетней давности, придав им черты эпохи XVIII века, Салтыков-Щедрин выступает в разных ипостасях: сначала он ведет повествование от лица архивариусов, составителей «Глуповского летописца», затем от автора, выполняющего функции издателя и комментатора архивных материалов.

Подойдя к изложению изобретательно, Салтыков-Щедрин сумел соединить сюжеты и мотивы легенд, сказок, других фольклорных произведений и просто, доступно донести до читателя антимонархические идеи в картинах народного быта и повседневных заботах россиян.

Открывает роман глава «Обращение к читателю», стилизованная под старинный слог, в которой писатель знакомит своих читателей со своей целью: «изобразить преемственно градоначальников, в город Глупов от российского правительства в разное время поставленных». Доисторические времена Глупова кажутся нелепыми и нереальными, так как поступки народов, живших в давние времена, далеки от осознанных деяний. Хотя взаимоотношения народов в романе Салтыкова-Щедрина - это не только пародия на историческую легенду, но и сатира на идеи: «великодержавную» и народническую.

«Опись градоначальникам» представляет собой комментарий к последующим главам, и, согласно биографическим данным, каждый правитель Глупова уходил из жизни по совершенно нелепой причине: одного заели клопы, другого растерзали собаки, у третьего испортился головной инструмент, четвертого погубило обжорство, пятый пытался понять сенатский указ и умер от натуги и т. д. Каждый образ индивидуален и в то же время типичен - Салтыкова-Щедрина считают новатором в разработке методов сатирической типизации.

Рассказ о деятельности глуповских градоначальников открывает глава «Органчик», повествующая о Брудастом, образ которого олицетворяет основные черты правительственного деспотизма, тупости и ограниченности. «Эзоповский язык» позволяет писателю назвать Брудастого (а вместе с ним самодержавную власть) дураком, прохвостом, палачом и злобной собакой.

Образ Органчика подтверждает многолетние наблюдения за деяниями государственных мужей: для достижения целей достаточно двух слов - «разорю!» и «не потерплю!», что объясняет бездушие и безразличие монархической власти. Наипростейший деревянный механизм, с помощью которого Брудастый выкрикивает свои приказы-команды, является преувеличением, образ этого градоначальника, как и остальных, фантастичен и гиперболизирован. Но печально, что поступки, совершаемые человеком с деревянной головой, ничем не отличались от деятельности реальных людей.

Прыщ - градоначальник с фаршированной головой - не менее занимательное создание Салтыкова-Щедрина. В письме к А. Н. Пыпину сатирик писал: «Я могу каждое свое сочинение объяснить, против чего они направлены, и доказать, что они именно направлены против тех проявлений произвола и дикости, которые каждому честному человеку претят. Так, например, градоначальник с фаршированной головой означает не человека с фаршированной головой, но именно градоначальника, распоряжающегося судьбами многих тысяч людей. Это даже не смех, а трагическое положение».

Штаб-офицер, появившийся в предыдущей главе, позднее займет свое место градоначальника и оставит неизгладимый след в истории Глупова и в жизни глуповцев. Этим офицером был Угрюм-Бурчеев. Его внешность, взгляд поражали неправдоподобностью. Образ Угрюм-Бурчеева - символ угнетения и произвола. В бреду градоначальника, теории превращения мира в казарму и разделения людей на роты и батальоны воплощена мечта всех его предшественников, желающих власти во что бы то ни стало.

Угрюм-Бурчеев разрушил город, заставил людей остановить движение реки. И только взглянув в глаза друг другу, глуповцы поняли, как ничтожны замыслы градоначальника и как нелепы они в своем долготерпении. Более всего возмутил приказ правителя о назначении шпионов - это было «каплей, переполнившей чашу». На помощь жителям пришла природа - оно - и уничтожила то, что выросло за многие годы каторжного труда народа и безнаказанного поведения властей.

«История одного города» - пророчество неизбежного краха самодержавной власти, основанной на угнетении народа, поругании его чести и несоблюдении его прав и свобод.

«Я люблю Россию до боли сердечной, - утверждал писатель, - и даже не могу помыслить себя где-либо, кроме России...» Увидеть страну такой, какой она предстала в романе, мог только человек, гражданин, свято веривший в великое будущее России. Иначе изображение беспросветной жестокости, тупости, ограниченности градоначальников, олицетворяющих истинную, законную власть в Глупове, только усилило бы ощущение безысходности.

Трагическая судьба глуповцев закономерна. Они веками живут в этом выдуманном, фантасмагорическом городе, призрачном и реальном, нелепом и страшном. Писатель говорил, что он рассчитывал « на возбуждение в читателе горького чувства, а отнюдь не веселонравия». Страшно за Глупов не только потому, что в нем властвуют тупые начальники, - тяжелее всего видеть безропотность и терпеливость народа.

Обобщающая характеристика глуповцев наводила на мысль о необходимости пробудить живые силы народа, вызвать их к борьбе. В описаниях обывателей Глупова писатель смешивает их социальные, бытовые, служебные, профессиональные признаки и характеристики. Косность и пассивность их предков - головотяпов стоили им «сладкой воли». И вот теперь из поколения в поколение глуповцы терпеливо несут свое бремя. К какому сословию ни относились бы глуповцы, в них сильны традиции и пережитки, которые необходимо преодолеть ради свободного будущего.

Глуповцы живут в избах, ночуют в овинах, занимаются полевыми работами, решают свои дела, собираясь миром. Они имеют предводителя дворянства и городского голову, шествуют в процессиях, устраивают пикники и банкеты. Крестьяне, мещане, купцы, дворяне, интеллигенция - социальная и политическая «номенклатура» Глупова включает все основные классы, сословия, группы и государственно-административные силы России.

«Это люди, как и все другие, с тою только оговоркою, что природные их свойства обросли массой наносных атомов, за которою почти ничего не видно. Поэтому о действительных «свойствах» и речи нет, а есть речь только о наносных атомах», - пишет писатель во введении к главе «Поклонение мамоне и покаяние». В глуповцах Салтыков-Щедрин критикует и осмеивает не конкретную социальную группу и не русский народ, а только «завещанные историей» социально отрицательные черты общественной психологии и поведения.

Салтыков-Щедрин был духовно бесстрашным писателем, не приемлющим лжи. Он прекрасно понимал, что защищаемый современной ему русской демократией мужик должен быть подвергнут критике. Да, в течение веков государство, церковь, крепостное рабство подавляли волю русского народа, в котором воспитывались пассивность, терпение, послушливость, раболепное отношение к силе и власти. Именно они мешали народу сбросить с себя накопленные веками наросты.

Писатель знал, что масса далеко не вся и не всегда покорна своим поработителям, в чем он пытался убедить рецензента Суворина: «Я, впрочем, не спорю, что можно найти в истории и примеры уклонения от этой пассивности...»

Салтыкова-Щедрина интересует отношение народа к власти, самодержавию. Ведь, бунтуя против отдельных представителей власти на местах, народ посылал ходоков к правителям. Многовековая вера в доброго царя жила после утраты веры в мудрого и честного помещика: «Но глуповцы тоже были себе на уме. Энергии действия они с большою находчивостью противопоставили энергию бездействия». «И упорно стояли при этом на коленах... Знали они, что бунтуют, но не стоять на коленах не могли».

Смысл финала романа «История одного города»

История города Глупова, рассказанная Салтыковым-Щедриным, имеет не менее значительный финал, чем все предыдущее повествование.

Грустная, вызывающая сострадание к русскому народу и негодование по поводу правления многочисленных градоначальников, книга писателя-демократа была направлена против российской самодержавной деспотии, буржуазной лицемерно-хищнической сытости, человеческого недомыслия, поклонения начальникам разных уровней. «Страшны... насилие и грубость, страшно самодовольное ничтожество, которое ни о чем не хочет слышать, ничего не хочет знать, кроме самого себя. Иногда это ничтожество взбирается на высоту... Тогда действительно становится страшно за все живущее и мыслящее», - утверждал Салтыков-Щедрин.

Долготерпение глуповцев, их темнота и бессознательность, стихийность и неорганизованность осознаны ими в период правления городом Угрюм-Бурчеева. Автор находит следующие слова для его характеристики: «Угрюм-Бурчеев был прохвост в полном смысле слова. Не потому только, что он занимал эту должность в полку, но прохвост всем своим существом, всеми помыслами». Одиозная фигура Угрюм-Бурчеева является символом произвола и жестокости, наглого попрания прав людей, создающих материальные ценности. Желая «вписать» свое имя в историю Глупова аршинными буквами, этот персонаж, одержимый идеей разрушить город, повернуть вспять реку, вторгнуться в традиционное построение семьи, установить жесткий режим, совершает один за другим неоправданные поступки, которые открывают глаза жителям Глупова на ничтожество прежде страшного и всесильного властелина. «Раздражение росло тем сильнее, что глуповцы все-таки обязывались выполнять все запутанные формальности, которые были заведены Угрюм-Бурчеевым», - сообщает автор, наблюдая, как глуповцы по-прежнему живут по законам, установленным этим человеком.

«Каплей, переполнившей чашу» долготерпения стал приказ о назначении шпионов. Лишь после него произошел взрыв негодования против самодержавного деспотизма.

«Когда цикл явлений истощается, - писал Салтыков-Щедрин в 1863 году в статье «Современные призраки», - когда содержание жизни беднеет, история гневно протестует против всех увещаний. Подобно горячей лаве проходит она по рядам измельчавшего, изверившегося и исстрадавшегося человечества, захлестывая на пути своем и правого, и виноватого. И люди, и призраки поглощаются мгновенно, оставляя вместо себя голое поле. Это голое поле представляет истории прекрасный случай проложить для себя новое и притом более удобное ложе».

Автор верит в прогресс, просвещение, социальную справедливость. Он надеется, что темные силы, реакция не смогут изменить ход истории, помешать ее логическому развитию, как не смог справиться с течением реки последний глуповский градоначальник Угрюм-Бурчеев.

Символическая гибель Глупова означает гибель российского самодержавия, любого другого деспотического режима. Но писатель твердо убежден, что строителями новой жизни будут другие люди, не глуповцы.

Грозное «оно», это «неслыханное зрелище», приходит извне: «Север потемнел и покрылся тучами; из этих туч нечто неслось на город: не то ливень, не то смерч. Полное гнева оно неслось, буровя землю, грохоча, гудя и стеня и по временам изрыгая из себя какие-то глухие, каркающие звуки»; «Оно близилось, и, по мере того как близилось, время останавливало бег свой». Очистительный ураган истории несет гибель Угрюм-Бурчееву и полностью разрушает Глупов.

Но так финал «Истории одного города» трактуют не все критики. Некоторые считают, что в развязке романа есть намек на стихийное народное восстание, народную революцию. Но сам Салтыков-Щедрин показал глуповцев не способными к борьбе, пассивными, испуганными, жалкими. Увидев надвигающееся на них «оно», «глуповцы пали ниц», и «неисповедимый ужас выступил на всех лицах, охватил все сердца». Чтобы принять революцию, нужно стать активными и сознательными, тогда только возможно пробуждение масс. «Минуты прозрения не только возможны, но составляют неизбежную страницу в истории каждого народа», - был уверен писатель.

Другие критики придерживались мнения, что финал романа - это предсказание катастрофических потрясений, которые произойдут в Глупове и с глуповцами. (В «Описи градоначальникам» за Угрюм-Бурчеевым следует Перехват-Залихватский, Архистратиг Стратилатович, майор, который «въехал в Глупов на белом коне, сжег гимназию и упразднил науки».) Эта версия не подтверждена ни идеей произведения, ни простой логикой: силы реакции разрушаются силами реакции с «гневом».

Толкование «оно» как реакции полно пессимизма. А Салтыков-Щедрин избегал полного отчаяния даже в самых мрачных, безысходных своих размышлениях. Исчезновение Угрюм-Бурчеева, растворившегося в воздухе, лишь подтверждает мысль автора о неизбежном конце деспотизма как явления.

В финале «Истории одного города» звучит тема конца Глупова. Салтыков-Щедрин полон оптимизма, он верит, что придет время коренных изменений в крепостнической и бюрократической России.