Славянское сословие витязей

С детства каждый из нас знает, что витязь — это славный воин, защитник Отечества, богатырь. От имени этого веет эпической мощью и красотой. Не случайно на Руси великих полководцев называют витязями, вкладывая в это слово особый смысл. Александр Невский, Дмитрий Донской, Суворов, Кутузов — все они полководцы, победители и, конечно, витязи. Есть в слове «витязь» особое духовное измерение и благородство. Лишь вставший за Веру, Правду и Отечество достоин называться Витязем с большой буквы. Но необходимо помнить, что кроме эпического и поэтического понимания этого слова есть и историческое, конкретное понятие слова «витязь». В чем состоит эта историческая конкретика, мы разберем с особой тщательностью, тем более что тема эта не разработана должным образом в русской историографии.

Владимир Иванович Даль в своем словаре дает следующее объяснение слову «витязь»: храбрый и удачливый воин, доблестный ратник, герой, воитель, рыцарь, богатырь. Витяжествовать, витяжничать, витязить: наездничать, богатырствовать, странствовать, ища молодеческих приключений, посвятить себя воинским подвигам, заниматься воинскими игрищами, сражаться на турнирах. Однако в Средние века за понятием «витязь» стояло совершенно конкретное и однозначное сословное содержание. В польских и чешских хрониках сословие витязей упоминается сразу вслед за князьями, впереди воевод и жупанов.

В своей объемистой истории Византийской империи, говоря о Болгарском царстве, Ф. И. Успенский приводит интересные данные, которые помогут нам лучше понять не только сословные особенности воинской славянской элиты, но и ее внутреннюю, довольно сложную, структуру. Эти данные позволяют провести параллель между исконным славянским словом «витязь» и словом «богатырь». Ф. И. Успенский писал: «...Остановим внимание на чинах или титулах и званиях, которые бросают свет на боярское и служилое сословие у языческих болгар. Таковы титулы жупан, тархан; первый означает у славян племенного князя, и с тем же значением должен быть принимаем у болгар; что же касается тархана, то это было высшее военное звание, даваемое заслуженным государственным мужам, занимавшим высшие места в администрации. Далее следуют звания богатур или русское богатырь, вагаин, воила, соответствующие нашему термину боярин. Существует мнение, что русское слово «богатырь» заимствовано из тюркских языков, где оно встречается в различных формах. Ряд историков считает, что заимствование носило обратный характер. У болгар богатыри встречаются в самой отдаленной древности... Слово «богатырь» обозначало степного удальца, непременно наездника на лихом коне, проезжающего огромные степные пространства, сроднившегося с конем и всеми условиями степной жизни. Между такими наездниками этим почетным титулом пользовались те, которые отличались неутомимостью, выносливостью, силой и храбростью, составляли гордость дружины какого-либо хана и посылались им на самые трудные и смелые предприятия».

Такие же дружины богатырей были и у наших русских князей. Яркий образ этих полубожественных героев доносят до нас былины. Немного уходя от нашей темы, отметим, что у болгар часть титулов военной знати имеет явное славянское происхождение. Кроме «жупана», у нас есть все основания рассматривать и «тархана» в качестве древнейшего славянского воинского титула. Вспомним героя былинного эпоса Тарха Тарховича, в котором академик Б. А. Рыбаков видел древнего легендарного скифского царя, имя которого Геродот донес до нас в форме Таргитая. Уместно здесь вспомнить и одну из старейших русских дворянских фамилий Тарховых, чьи потомки по мужской линии и сейчас еще живут в Петербурге.

Еще один титул — «воила» не нуждается в особом толковании. Это, конечно, просто «воин». Все говорит о том, что все эти титулы болгарская знать принесла с собой, переселившись в VII веке в Мизию. Значит, не так уж были далеки от истины те русские историки, которые видели в древних болгарах Причерноморья не тюрок, но славян. Вероятно, речь должна идти о древних сарматских племенах, в чей состав влились роды тюркской знати, что, однако, совершенно не изменило их расовый тип, о чем свидетельствует современная антропологическая наука.

И возвращаясь к теме сложного иерархического деления воинского сословия у болгар, мы должны отметить, что точно такое же деление дружинников русских князей мы встречаем в «Слове о полку Игореве», где описываются колбяги, буряги, абраги, родруги, тороруги, холоруги, дивмеруги, своруги, о чем мы еще упомянем ниже.

В Западной Европе этому сословию витязей-богатырей соответствовали не просто рыцари, а наиболее приближенные к королю представители высшего воинского сословия. В южнославянских землях сословие витязей сохраняется дольше, чем в других славянских странах. События знаменитого Прутского похода Петра I начались с грамоты, данной на имя сербов — полковника Михаила Милорадовича и капитана Ивана Лукачевича, отправленной в Сербию.

Она была адресована: «Митрополитам, князьям, воеводам, сердарям, арашбашам, капитанам, витязям и всем доброжелательным христианам православной веры греческой и римской, и прочим духовного и мирского чина людям Сервии, Славонии, Македонии, Босны, Ерцеговины и прочим», с призывом к восстанию против власти Султана.

Все факты говорят о том, что деление общества на жупанов, витязей и смердов существовало у западных славян с глубокой древности. Договор маркграфа Оттона Мейсенского с Дитрихом, маркграфом Восточной (лужицкой) марки 1181 года упоминает следующие категории исконного славянского населения и устанавливает, что «сеньоры владений, которые называются на их языке жупанами, обязанные нести конную службу, то есть витязи, должны, как установлено и приказано, являться на окружные судебные собрания, именуемые ландтагами, а остальные — литы (слово германского происхождения), то есть обязанные нести повседневную службу смерды и те, кто являются чиншевиками церкви, или собственные, пусть остаются дома».

В таинственном и неоднозначном манускрипте Средневековья, известном как «Послание Александра, царя Македонского, славянам», сам божественный Александр определял свой полный царский титул следующим образом: «...царь царем и над цари бич божий, презвитяжный рыцарь...»

Первый славянский политолог Юрий Крижанич в своей книге «Политика» в XVII веке писал: «В Древнем Риме боярские сыны не просто переходили из числа юношей в категорию воинов, а полководец давал юноше воинский пояс, и бывало это знаком того, что он уже не мальчик, а воин и всадник римский. У хорватов можно еще слышать такое выражение: «пасаны витез», или лучше сказать — «пасаны юнак». Но кем были у хорватов эти опоясанные рыцари и как их назначали, я не могу сказать».

Информация эта чрезвычайно интересна для нашего поиска. Сразу же подчеркнем, что бытование у хорватов в старину термина «витязь» ясно свидетельствует против теории заимствования этого слова славянами из германских языков, в частности, против теории заимствования и изменения первоначальной формы — «викинг». Очень важно, что Крижанич проводит параллель между славянскими витязями и римским сословием всадников. Этот же пассаж поможет нам лучше понять исторические сведения об аристократическом воинском сословии Древней Руси — «золотых поясах».

У нас есть свидетельство того, что на Руси витязи имели отношение к становлению боярского сословия знатных дружинников. В Русском Хронографе мы находим сведения относительно Троянской войны, описанной Гомером. «Твердонырному же сице приату бывшю Трою, инде же пишетъ, сткломъ и медью и воскомъ сотвориша фарижа (коня) сера, тем же образомъ аки конь, и в немъ затвориша 300 витезь, сирече боляр вооруженныхъ».

Здесь витязи фактически являются синонимом бояр. Однако надо учитывать, что во времена, когда писался Хронограф, память об изначальных функциональных сословных особенностях витязей была довольно смутной. Впрочем, их отождествление с боярской верхушкой общества Древней Руси вполне корректно. Обратим внимание и на число 300, коим исчислялось количество воинов, помещенных в Троянского коня. К этому загадочному числу мы обратимся ниже.

По имеющимся историческим свидетельствам, можно утверждать, что у западных славян витязи — прямая аналогия западному рыцарству, конное военное сословие. В «Славянских древностях» Л. Нидерле писал: «Большая постоянная дружина из 3000 защищенных доспехами мужей (loricati) была у польского князя Мешко. У Болеслава Храброго в городах было 3900 лорикатов. Из них развилось будущее польское рыцарство. Меньшие дружины упоминаются у балтийских славян; в Померании и у более мелких правителей имелись свои дружины в 30 всадников. На юге дружина также засвидетельствована в IX веке в описании боев князя Людевита с Борной».

В грамоте Лаутенбергского монастыря от 1181 года упоминается о наличии у сербского племени далеминцев нескольких социальных слоев, и среди них слой, называемый withasii, что является латинской транскрипцией полабского слова vicaz, чешского vitez, польского zwyciezca, русского витязь, церковнославянского витезь, то есть все формы произошли от праславянского «витегь». Это был слой конных воинов, ибо в грамоте говорится вполне определенно про службу этих людей: «in equis servientes, id est withasii».

Л. Нидерле предполагал, что слово viting, как исходное для витязей, служило для наименования тех воинов, которые. приходили на войну вооруженными и призывались условным знаком — поджиганием вороха прутьев, называемых VIII. Думается, что тут может быть скорее обратная связь. Прутья получили свое имя от витязей, этимологические корни имени которых бесспорно лежат в области особого воинского духа — «вита», о чем чуть ниже. Таким образом, не совсем обоснованными выглядят сетования некоторых русских мыслителей о том, что у нас не было своего национального рыцарства. Было!

Любопытным является и название для землепашцев-смердов — литы. Не здесь ли кроется отгадка этнонима «литва», племени, которое, безусловно, долгое время занимало подчиненное положение по отношению к западному, а затем и восточному славянству. Договор двух маркграфов является ценным документом, оставившим нам свидетельство того, что зависимое от немецких крупных феодалов славянское население делится на две группы. К первой относятся жупаны и витязи, обязанные являться на судебные собрания, а литы-смерды и чиншевики подобного права-обязанности не имели и составляли низший зависимый слой населения.

Славянские жупаны, по древним источникам, приравнивались к крупным и средним феодалам Запада — сеньорам. Под их началом служили конные рыцари — витязи. Германский «Дранг нах Остен» уничтожил у балтийских славян как жреческое сословие, так и князей, обладавших светской властью и занимавших верхнюю ступеньку в политической организации второго сословия индоевропейской традиции, в своей полноте долго сохранявшейся у арьев Индии, кельтов Европы, летто-литовцев и, конечно, у балтийских славян. Жупаны занимали в этой иерархии у славян вторую ступеньку, примерно соответствуя по положению русскому боярству. Очень важно, что у западных славян, как и у кельтов, трехчленная арийская структура общества сохранилась в чистом виде. Первое «брахманское» сословие образовывали жрецы, второе сословие, со своим внутренним иерархическим делением, образовывали князья, жупаны и, наконец, витязи. Третье сословие литы-смерды.

Это же структурное деление общества мы вправе предполагать и у восточных славян. Арабский путешественник Ибн Руста, чье сочинение датируется 903—923 годами, пишет с русах на Волге: «Вооружение их состоит из дротиков, щитое и копий; другого оружия не имеют. Глава их зовется супанчен». Современный исследователь М. А. Серяков совершенно верно усматривает в этих «супанчен» жупанов. «Ему они повинуются, и от приказаний его не отступают. Жилище егс находится в середине земли славян. Помянутое выше лицо, которого титулуют они «главою глав» (великий князь), зовется у них Святополк (Свет Малик?). Это лицо стоит выше супанчена, который считается лишь его наместником».

Отступая от главной темы, мы не вправе не обратить внимание читателя на выше приведенные факты, рассматривая их в контексте спора с норманистами. Вся терминология, посвященная иерархическим взаимоотношениям воинского сословия русов на Волге и в Булгарии, убеждает нас в том, что перед нами славяне и никто другие! Нет среди них ни конунгов, ни ярлов, как бы ни мечталось об обратном скандинавоманам.

Стоит еще раз подчеркнуть, в рамках того же спора, что на западнославянском материале мы вправе видеть и в слове «князь» чисто славянский, а не германский сословно-родовой термин. Древнеславянский князь совмещал в себе светскую и духовную власть, что было нехарактерно для германских племенных вождей. В польском языке: ksiaze — князь, ksiadz — священник, ксендз. В чешском: knez — и князь и жрец, knezstwo — духовенство. В серболужицком языке knez — это поп!

Современный исследователь, историк и публицист Г. Я. Макеев полагает, что русское слово «витязь» состоит из корня «вит», местоимения «яз» (аз — я) и окончания «ь» (ерь). Как редуцированная гласная буква «ь» могла в древности оглашаться звуком «е» (еси), а все сложносоставное слово расшифровываться — «я есть вит».

Что же это за таинственный корень «вит»? Конечно, на память сразу приходит масса слов, образованных от латинского корня «вит» и обозначающих понятия, связанные с жизнью, иногда с душой, например: витальность, то есть жизненность. Но мы не можем утверждать то же самое и для древнеславянского языка, не проведя всестороннего анализа.

Очевидно, что корни воинского сословия витязей, отличного от княжеских дружинников, лежат в далеком прошлом арийских народов.

Древняя, дохристианская история славянских народов доносит до нас смутные воспоминания о том, что существовал особый вид воинского служения при храмах. Видимо, эти храмовые воины и назывались изначально витязями. У балтийских славян при храме бога Святовида служили 300 отборных всадников. Военная служба при храмах, однако, не была особенностью только славянских племен. В Скандинавии существовал также институт храмовых воинов. Особенно следует отметить, что и знаменитые берсерки, воины, чья одержимость во время битвы увязывала их в глазах обычных воинов с сакральными силами, были зачастую связаны с определенными храмами. Воинов, одержимых жаждой крови в бою, которые не обращали внимания даже на тяжелейшие раны, нанесенные им, у славян звали рыкарями.

Переводчик Влесовой Книги Ю. П. Миролюбов утверждал, что таких воинов звали Сварожичами — сынами бога Сварога. Воины эти рыками подражали боевому рыку медведей и волков. Именно от рыкарей происходит известное славянское слово «рыцарь». Хотя бытует мнение, что слово сие заимствовано из немецкого ritter, однако, вероятнее всего, заимствованное слово наложилось на древнее понятие при определенном смысловом сходстве. Подробнее этот вопрос мы рассмотрим ниже. Кстати говоря, и берсерк — воин, одержимый священным безумием у скандинавов, в общем, смысловом переводе с древнегерманского будет означать воин-медведь. У скандинавов, кроме воинского посвятительного культа медведя, существовали еще культы волков и кабанов. Воинский культ этих животных известен всем арийским народам древности.

При всей фрагментарности исторических сведений, мы можем реконструировать военно-религиозные обычаи германцев, ближайших соседей и извечных соперников славянства. В германских обычаях бросаются в глаза представления о святости войны, наличие социентарных групп инициированных воинов, их диалектическая связь с племенной структурой социума, их обособленность в качестве отдельной общественной группы, иногда вплоть до разрыва с общественной средой, хотя и без окончательного пресечения всех связей. В представлении германского воина, приобретающего силу и агрессивность благодаря инициации, связанного через нее нерасторжимыми узами с такими же, как он сам, воинами и прославленными вождями, вступление в воинскую семью, основанную на доблести и общности судьбы, братстве и тождественности с прежде чужими по крови, сосуществует с естественными узами рода, находящимися к нему в оппозиции, но и воздействующими на него.

В структуре такого общества существовали дифференцированные воинские сословия, обладавшие особой сакральностью. Иногда они были источником общественной опасности, иногда приносили пользу племени или роду. Эти сообщества состояли из прошедших инициацию воинов, которые своим внешним видом отличались от остальных людей. У них была особая эмблематика, система опознавательных знаков, специфическая манера поведения.

Тацит выделил среди воинственных хаттов отдельную группу, члены которой демонстративно несли бремя добровольного бесчестия: «Храбрейшие... носят железное кольцо (знак бесчестия у этого народа), как бы оковы, пока не освободят себя от него убиением врага. Очень многие из хаттов любят это украшение, а некоторые даже доживают до седин с этим отличием, обращая на себя внимание как врагов, так и соплеменников. (Как тут не вспомнить обычай русских дружинников носить особые шейные гривны!) Эти люди начинают все битвы, они всегда составляют передовой строй, вид которого поразителен. Но и в мирное время их лицо не приобретает более мягкого вида. Ни у кого из них нет ни дома, ни поля, ни другого какого-либо занятия; куда они пришли, там и кормятся, расточители чужого, равнодушные к своему достоянию, пока малокровная старость не сделает их слабыми для столь суровой добродетели».

Перед нами группа особых привилегированных воинов. Народ очень высоко ценил их искусство. Обычай носить на себе знак бесчестия, превращавшийся в знак почета — это уже определенная воинская аскетическая повинность. Это некое сакральное общество, имеющее свой отличительный знак. Членам сообщества было позволено во имя общего блага нарушать обычные социальные обязанности. Они вели нетипичный образ жизни. Их братство — «стая», находилась на обочине древнего общества. Но это же общество не могло обойтись без их услуг. Подобная сакральная «маргинальность» священного воинства есть отличительная черта именно германцев.

Напротив, кельтская традиция, которая во многом и предвосхитила самые яркие черты западноевропейского рыцарства, походила на славянскую. Рыцари короля Артура — это лучшие из лучших, по своим именно духовным качествам, это избранники короля, ищущие святую чашу Грааля, чашу со священной кровью Спасителя. Архетип священного рыцарства у славян имеет своим таинственным истоком далекое языческое прошлое. Из источников мы знаем о 300 конных витязях, охранявших святилище Святовида в Арконе, на острове Руян в Балтийском море.

Свое продолжение в русской истории храмовое рыцарство нашло в образе особого полка архиепископа Новгородского. Владыка Новгородский, как первый по князе сановник в Новгороде, имел своих бояр и свои полки ратных людей со своим знаменем и воеводами. У нас нет данных о количественном составе владычного полка. Нельзя исключить, что и здесь мы можем столкнуться с числом 300. К этому сакральному числу храмового воинства мы вернемся чуть ниже.

Конный воин символизировал героико-сакральные ценности в языческом обществе, связанные прежде всего с победой над силами хаоса и зла, а также с целым комплексом верований, относящихся к потустороннему миру, путешествию в царство мертвых и бессмертию души у индоевропейских народов. Конь, оружие, доспехи обладали в древности первоначальной религиозной ценностью и были связаны общим сотерическим и героическим происхождением.

Священная и правовая значимость оружия не была предана забвению и с приходом христианства в Европу. Даже латы и кольчуги мыслились как своего рода литургические одеяния, призванные спасать от духов смерти на бранном поле. Это гарантировало воину сакральную неуязвимость. Вооруженный всадник, как и волхв, выступали как воители-борцы с духами. Один поражал противника на поле брани. Другой, подчиняя себе сверхъестественные силы, отождествлялся с ними и тоже нес врагу погибель через сакральное воздействие. Всякая война, таким образом, мыслилась как война священная, каждое сражение становилось психомахией. Восседая верхом на коне, сокровенном и таинственном своем друге в бранной жизни и в загробном царстве, воин ощущал войну в ее религиозно-мистическом измерении. Эти атрибуты, это отношение к ратному подвигу в дальнейшем и превратят витязей и рыцарей в спасителей и одновременно людей, способных умереть и воскреснуть. Великолепной иллюстрацией всего этого является легенда о святом воине Меркурии, но об этом ниже.

В лице древних славянских витязей перед нами древний институт храмовых воинов, защитников святыни. Руян был знаменит по всему европейскому Северу своими святилищами, которые находились, помимо Арконы, в Коренице и Корбеле. Боги балтийских славян были многоголовыми и зачастую вооруженными священными мечами, копьями и луками. Эта же отличительная черта выделяет и многие божества древней арийской Индии.

До нас дошли следующие имена славянских божеств: Святовит, Поревит, Коревити Руговит. Корень «вит» пребывает во множестве русских слов: витать (пребывать, иметь место, часто в небесных сферах), виталище (обитель, обиталище), витаться (приветствовать, дружить). Сохраняется этот древний корень и в определениях типа: даровитый, сановитый, плодовитый и т.д. В украинском наречии корень «вит» мы находим в словах: свiтать, свiт (как физический свет и как весь обитаемый белый свет). Чешское приветствие «витай» — будь счастлив в жизни, здорово живи. Древненемецкое wiht означало некое лицо, персону и относилось к сверхъестественным силам, духам. Не случайно бог Святовит предстает как верховное божество, дарующее жизнь и благоденствие. В руках идола этого божества находился своеобразный рог изобилия.

Образ Святовита сам по себе охватывал понятие божественного космоса — святого белого света. Яровит, он же Ярило у восточных славян, олицетворял живительную силу палящего, ярого солнца, солнца весеннего пробуждения. Яровит — это олицетворение пламени, красного солнца, оживляющего огня. Поревит, Перун русичей, олицетворял божественную силу молнии, холодного голубого огня. Все три вида света-огня можно рассматривать как сущностные проявления верховного бога-творца славян — Сварога, бога, дарующего изобилие жизни на земле, бога небесного рая — Сварги. Причем Святовита часто называли Сварожичем, сыном Сварога.

По остроумному замечанию современного исследователя словенорусских древностей Г. Я. Мокеева, упомянутые нами выше три вида огня: белый, синий и красный составляли своеобразный божественный «триколор» наших языческих предков-огнепоклонников. В послепетровское время, когда триколор закрепился в России в качестве национального знамени, он, кроме всех остальных трактовок, символизировал собой и главное таинство христианской жизни: крещение от Духа Святаго в водной стихии и причащение Божественной Крови Спасителя в таинстве Евхаристии, что символически точно выражается нашим бело-сине-красным триколором.

Вернемся на остров Руян, который в языческие времена был святилищем огненных богов. Кто же осмеливался в те древние времена причислять себя к сонму огненных славянских богов и заявлять о себе: я есть вит — витязь? Как мы уже говорили выше, при Арконском храме Святовита имелось особое священное войско из 300 всадников. Войско это проживало при храмовом комплексе вместе с жрецами. Храмовое войско считалось у всех славян священным. Г. Я. Мокеев допускает возможность того, что войско это формировалось из посланцев 300 родов, поклонявшихся Святовиту. Триста храмовых воинов и были, собственно, первым сословием витязей, земными воплощениями божественных свойств Святовита, особенно воинских. Храмовый воин мог восприниматься в качестве вместилища особых божественных энергий, воплощенных в понятии «вит». Вспомним современное слово «витальность», жизненность, пришедшее в наш язык из родственного, по арийскому древу языка древних латинян. В VII веке на Балканах известно воинственное племя славян — дрогувиты. От словенских богов — витов, и ниоткуда более, происходит русское слово «витязь», считает Г. Я. Мокеев, а вслед за ним и автор этой работы. На Руси, как и у западных славян, витязи поначалу были храмовым, священным воинством. Мы вправе предположить, что они охраняли храм Ругевита в Витичеве и Боревита в Боричевом граде, предшествовавшем Киеву. У первого польского князя Пяста был сын Самовит. В земле кривичей издавна стоял славный град Витебск, а в древней новгородской земле мы находим деревни Витка и Витославлицы, известные с седой древности.

Сравнительное языкознание убеждает нас в том, что в самые древние времена арийской общности существовали воинские касты с культом бога-героя. Например, такие касты хранили культ бога Митры в Риме. Кратко остановимся на этимологии слова «рыцарь» — ключевого понятия, наряду с витязями, в нашем повествовании. Рыцарь (ritter) в немецком языке обозначает знатного конного воина, прошедшего обряд особого посвящения. Этот особый ритуал посвящения, особый покрой одежды и прочее, торжественный обычай вручать освященное оружие, благословенное посредством особого литургического действия, в основе которого лежали древние инициатические ритуалы языческих мужских союзов, — все это, освященное позднее авторитетом Церкви, способствовало тому, что фигура европейского рыцаря стала пользоваться особым социальным престижем. Кроме всего прочего, слово это в немецком языке содержит в себе образ «путешественника», обозначает также и «скачки верхом». Термину «ritter» предшествует южно-немецкое riddere, что является калькой с французского chevalier, связанного с глаголом reiten — «ехать верхом», и вообще с лошадью. Однако когда мы говорим о слове «рыцарь» в славянских языках, мы должны поостеречься от предположения о прямом заимствовании понятия, которое в славянских языках обозначалось словом «витязь».

Славянское слово «рыцарь» не есть результат искажения немецкого пиег. В славянских языках слово «рыцарь» имеет сложное морфологическое происхождение. Мы уже говорили, что рыцарь в славянском восприятии — это «рыкарь», рыкающий в мистическом экстазе воин-берсерк. Есть и иной смысловой ряд: ритер — ретарь — радарь. Известно, что радари — племя лютичей, свирепых воинов Балтийского поморья. Такая связь тем более кажется вероятной, если учитывать, что племя называлось зачастую по имени аристократической дружиной верхушки племени, в чьих рядах существовало тайное посвящение в мистический воинский культ. Поэтому германское понимание «рыцаря» как конного воина наслоилось на древний семантический ряд, бытовавший у балтийского славянства.

Наличие варны воинов, находившей свое божественное оправдание в мифах о героических деяниях Перуна, Тора, Индры, есть цивилизационное отличие всей индоевропейской макрокультуры. Одна из особых форм рыцарства — варяги. Происхождение этого самоназвания трактуется по-разному. Есть мнение, что варяги, как воинское сословие, получили свое имя в результате наложения славянского этнонима «вагры» на древний арийский корень «вар», обозначавший водную стихию. Однако автору кажется, что тут есть излишнее усложнение проблемы страха ради «норманнистского». В церковнославянском языке есть замечательное слово «варять», что значит «предварять, опережать». Поэтому в этнониме варяги мы просто обязаны видеть славянское слово-этноним, обозначавшее некую передовую воинскую элиту, может быть, касту. Традиция варяжества у славян шла параллельно с процессом становления рыцарства в странах кельтского цивилизационного ареала и боевой активностью северогерманских викингов. Есть мнение А. К. Белова, автора исторических работ, замечательного исследователя древних славянских единоборств, что слово «бояре» родственно «варягам». По крайней мере, бояре, ярые в боях — это берсерки славянства, рыцари средневековой Руси.

Возможно, мы имеем дело с воинскими кастами и в таких именах, как колбяги, буряги, абраги, родруги, тороруги, холоруги, дивмеруги, своруги. Хотя в именах последних псевдоэтнонимов можно видеть и этникон Ругов, славян Балтийского поморья, тех же варягов. В норманских сагах обращает на себя внимание «Повесть о Иомских Витязях». В саге мы находим и проторыцарский кодекс военного братства — комитата. В городе Иоме, на южном берегу Балтийского моря обитали славяне-язычники, которые принимали в свое воинское братство всех смелых воинов из норвежцев, шведов, готов, датчан и, конечно, из своих собратьев-славян из немецкого порубежья.

Н. Гильфердинг в «Истории балтийских славян» писал об Иоме и иомских витязях-викингах: «Этот притон удальцов в земле славянской был убежищем и защитником упадающего язычества. Иомское поселение возникло из союза славян и датчан, стоявших за старых богов, против христианства и немецкого влияния». Сплоченная общими интересами, вольница воинов-профессионалов именовалась по-славянски — витязями и, видимо, считала себя избранным священным оплотом языческих богов Севера. В сагах мы находим примеры поразительного бесстрашия этих воинов, презиравших смерть. В одном эпизоде показана сцена поочередного убийства витязей, захваченных в плен на корабле: ни один из них не проявил какого-либо страха перед неминуемой смертью. И такими были все священные воины древних славянских богов.

Именно эти поразительные воинские качества славянских воинов объясняют название богатырей-великанов в континентальных германских эпических сказаниях. А называли их так же, как византийцы называли всех восточных славян — антами! Священные войны славянской Арконы неожиданно выводят нас к еще одной исторической загадке, на которую первым обратил внимание все тот же Г. Я. Мокеев. В северной Италии, на территории древней Этрурии, существует городок с удивительным названием «Анкона». Это имя побудило ученого поискать в южном ареале расселения арийских племен традицию священного воинства, аналогичную той, которая зафиксирована древними источниками в земле славян Балтики. И такая традиция явно прослеживается в Средиземноморском регионе. Здесь мы сталкиваемся с сакральным числом 300, которое устойчиво и в разных этнокультурных ареалах определяет количество священных воинов.

Итак, этруски, обитатели Северной Италии, — загадка для истории. Сами себя они называли расенами, а свою страну Расеной. У расенов было 300 городов-общин во времена их наибольшего могущества в VIII—VII веках до Р.Х. Тогда-то, вероятно, и существовало святилище в Анконе, как один из культовых центров Этрурии. Мы можем предположить наличие при этом святилище и института священной стражи от 300 общин страны.

В Элладе, в 480 году до Р.Х. мы обнаруживаем у спартанского царя Леонида 300 воинов-гоплитов, оборонявших от персов Фермопильский проход. В качестве «смертников» дружина Леонида вся полегла на месте, но не отступила, выполнив свое предназначение. Дружина в 300 этеров обнаруживается в 330 году до Р.Х. у Александра Македонского. Когда же македонский царь осадил город Фивы в Беотии и жители после долгой, изнуряющей обороны решили сдаться на милость победителя, из города вышел отряд в 300 гоплитов, и, верные своей священной клятве, все полегли под стенами обреченного града. Триста фиванцев были священным отрядом — хранителем города.

В Древней Элладе число 300 обнаруживается среди полисной структуры всего греческого населения. Это касалось и аристократии городов, ее организации, как в Фивах, так, собственно, и подразделений царских гвардейцев царя Леонида, Александра Македонского и других. Форма правления в древних обществах колебалась от монархической к демократической, однако устойчивость и правопреемство социума сохранялось, выражением чего и являлось неизменное число в охранных войсках — 300.

Древнейшие римские цари, боровшиеся с этрусками, имели при себе отряд телохранителей в 300 отборных всадников (celeres). Всадничество составило потом особый социальный слой в римском обществе, его аристократию. Изначально римский народ в VIII—VII веках до Р.Х составили 300 родов патрициев, разделившихся на 30 курий. У героя испанского героического эпоса дона Родриго Диаса де Бивара, или Сида Кампеадора было 300 верных рыцарей. Подобным же образом формировалась и русская аристократия из всадников-витязей и боярства.

Но перед тем как перейти непосредственно к русской тематике, мы должны указать на один поразительный по своей символической составляющей факт. В святыне всего христианского мира, в святой Софии Цареграда, по сообщению Антония Новгородца, было 300 столпов. Они, словно воплощенное в камне новое священное воинство Христа, поддерживают купол храма, прообраз нового Неба, освящая древнюю традицию арийских народов через сопричастность христианскому домостроительству, зримо выраженному в совершенных формах храма — Дома Премудрости Божией.

Трифон Корабейников в XVI веке так описывает обитель на Синае: «В синайском монастыре всех церквей и пределов — 25... а монастырь стоит между двух гор, а келей в нем 300, все каменные, и ограда каменная же». Триста монастырских келий повторяют сокровенное количество избранных от воинского сословия языческих предков для священного служения, но уже для брани духовной под победоносной хоругвью Христа. Уже на заре своей истории Русская земля обнаруживает священное число «триста» в среде городской аристократии и избранного дружинного сословия.

В 911 году Вещий князь Олег с дружиной русичей под стенами Царьграда. Его корабли сгруппировались для последнего рывка в бухте у монастыря святого Маманта, где впоследствии неизменно будут останавливаться посольства и гости-купцы из Русской земли. «И увидяше же, убояшася греци, и реша, выслаша к Ольгови: Не погубляй града, имемся по дань, яко же хощеши... И заповеда Ольг дань даяти на 100, 200 корабль, по двенадцать гривне на человек, а корабль по сорок муж».

Командирами 300 кораблей выступали не просто самые доверенные люди, но в полном смысле слова — элита всего воинства. Еще в 880 году Олег начал города ставить и установил дань по всей земле. От Новгорода шло 300 гривен серебра на лето, мира деля... еже жо смерти Ярослава даяше варягом». Дань в 300 гривен по разверстке платила новгородская боярская община. В IX—X веках на Руси власть на «местах», как говорят сейчас, принадлежала боярам-землевладельцам. Центрами власти стали города, где у племенной и дружинной аристократии и появилось организационное число 300. Формирование этой элиты происходило сложным образом. Племенная аристократия срасталась с дружинниками первых Рюриковичей.

Иван Забелин писал еще сто лет назад: «Русская славянская область должна вообще обозначать .господствующее положение в ней древнейших пришельцев — балтийских славян». Наверняка славяне с Балтики и принесли русским славянам традицию священного храмового воинства, достаточно развитую на Балтийском побережье. Симбиоз новой русской аристократии происходил именно в дружинной среде, в священном воинстве витязей. Проследим далее генезис становления русской аристократии и сопутствовавшее ей таинственное число 300. Под 986 годом Новгородская летопись сообщает: «Володимер... творяше праздник велик, 300 берковсков меду россыти, и созва бояры своя, и старейшины своя, и посадникы своя по всем градом своим, роздавше 300 гривен убогым. И праздновал князь 8 дний». Здесь мы видим устойчивость числового выражения для княжеской администрации на Руси по косвенным данным.

Сообщение 1018 года Егтарда Урагского: «В оном великом городе Китаве (Киеве), который есть столица тамошнего царства, находится более 300 церквей и бывает 8 торжищ, народ же неведомый». Г. Я. Мокеев усматривает в этом сообщении иноземца еще одно косвенное свидетельство о киевской боярской общине начала XI века. «Это она построила 300 домовых церквей дополнительно к княжеским...» Новгород, 1030-й год. «Ярослав... прииде к Новгороду, собра от старосты и поповы детей 300 учити книгам». Налицо попытка Ярослава Мудрого вырастить новое поколение будущей элиты, воспитанной на христианских ценностях. В XIV веке в Новгороде мы застаем боярский Совет Господ, или 300 золотых поясов. Под 1186 годом летопись сообщает: «Посласта ис Пронньска к Володимеру к великому князю Всеволоду Юрьевичу помощи просяще; он же посла к ним володимерскоя дружины 300 рати и рады быста». В 1216 году бой был великому князю Константину Всеволодовичу с братом его Юрием. И были с ним два богатыря: Добрыня Золотой пояс да Александр Попович. По другой версии: «Ту же бе и Тимоня Золотой пояс». Бояре Ростова, относящиеся к избранной трехсотице, тоже носили, как отличие, золотые пояса! Рязань, 1235-й год. «Коли ставили по-первых прадеды наши Святую Богородицу князь великий Ингвар, князь Олег, князь Ирьи, и сним 300 бояр, мужий 600...» В Москве в 1368 году, на свадьбе у Дмитрия Донского тысяцкий Василий подменил княжеский большой золотой пояс на меньший, а украденный передал сыну своему Микуле. Здесь важен факт наличия этого отличительного боярского признака и в среде Московского боярства. В 1368 году во Псков прибыл князь литовский Довмонт: «Въегоша во Псков литвы с 300, и 8 женами и в детми, и крести их Святослав с попа...» В 1460 году псковичей покинул князь Александр Чарторыжский: «А двора его кованной рати боевых людей 300 человек, оприч кошевых, и поеха изо Пскова». В1510 году взявший Псков великий московский князь Василий Третий велел у себя быть посадникам псковским, и детям посадничьим, и боярам, и купцам, и житейским людям, «кои были лучшие люди и...(они) нача скручавися к Москве тое же нощи с женами, и в детми, и животы лехкие взяша с собою, а прочее все пометав, взяша тогда пскович 300 семей. И тогда отняшеся слава псковская».

Эти примеры красноречиво свидетельствуют о таинственной устойчивой связи числа 300 с витязьским воинским подвижничеством и позволяют сделать определенный вывод. Со времен древнего храмового рыцарства витязей дружинная аристократия на Руси сохраняла деление на три сотни для каждого удельного княжеского центра. В московской Руси в крупнейших городах сидели по 300 аристократических семей, потомков дружинной элиты. Так славные витязи стали Русской аристократией, от которой берут начало многие дворянские роды России. Перед тем как обратиться к священной символике числа 300 для языческих витязей и христианской воинской элиты, попробуем проследить традицию ношения золотых поясов русской средневековой элитой. Традиция эта имеет поистине священные корни! В 1024 году к Ярославу Мудрому прибыл из варягов князь Шимон, в крещении Симон. Он привез с собой золотую корону и золотой пояс, снятые дома со статуи Христа. Золотой пояс послужил священной мерой при строительстве Успенского собора Печерской лавры в Киеве. Откуда же прибыл на Русь Шимон? Учитывая поздние даты христианизации скандинавов, мы вряд ли ошибемся, если предположим Шимона-варяга выходцем из земель вагров и бодричей, западных славян, крещенных немцами еще в X веке. Русские витязи, бояре-землевладельцы стольных русских градов стали носить золотые пояса в знак того, что от момента крещения они становились воинством Христовым, священными крестоносцами Руси!

Вернемся к сокровенному числу 300, столь устойчиво определяющему количество посвященных священному служению войнов в традициях арийских народов. История смуты на Руси в XVII веке дает нам интереснейший материал в этом отношении. Царь Василий Иоаннович Шуйский, предвидя неминуемую осаду Троице-Сергиева монастыря поляками, литовцами и русскими ворами и воренками, послал в монастырь небольшой отряд воинов под командованием князя Григория Борисовича Долгорукого и боярина Алексея Ивановича Голохвастова. И что самое удивительное, к этому отряду присоединились иноки числом 300 человек, бывшие до поступления в монастырь на воинской службе.

Как, однако, мало мы знаем об исконной русской святости, столь далекой от сусально-бабьего образа, созданного литературой времен духовного упадка нации. Иноки монастырей не складывали с себя при постриге святой обязанности поднимать меч на врагов истинной веры! Подвиг богатырства в миру приводил витязей на старости лет в монастырь. Поразительно и другое: мы снова сталкиваемся с числом 300.

Есть и еще один красочный пример участия витязей-монахов в героической оборон» монастыря Св. Сергия. Защитники обители, пользуясь туманом, совершили дерзкую вылазку. Сначала успех был на их стороне. Но когда поляки узнали о гибели передовых застав, то всей своей мощью навалились на кучку храбрецов. Видя, что неприятель одолевает и дело плохо, старцы Ферапонт и Малахия с 20 иноками на конях выехали из монастыря на помощь своим и вступили в жаркую битву с неприятелем. Многие из монастырских слуг, воодушевленные конной атакой иноков (можно ли представить зрелище более величественное и потрясающее!), без лат и шлемов, без навыка и знания ратного бросались на опытных воинов и побеждали. Так, например, житель села Молокова по прозванию Суета, ростом великан, всех затмил чудесной своей доблестью; не владея никаким оружием, он остановил бежавших, устремившись на неприятеля с одним бердышом в руках, и как настоящий предводитель увлек за собой бежавших в жестокий бой, «на обе стороны сек головы бердышом и двигался вперед по трупам». Это было воистину священное воинское безумие паче рассудка тленного человеческого естества, безумие ревнования о святынях Православной веры!

Возвращаясь во времена Грозного, обратимся к исследованиям по проблеме введения опричнины, проведенным Н. Козловым: «Всего триста мужей ратных, ревностно, как псы, лакавших на виду у Царя воду державного благочестия, выбором от всей земли Русской составили духовно-военное опричное братство. Согласно с юридической практикой Московской Руси в XVI столетии боярские провинности должен был судить сам царь вместе с боярской думой. Царь Иоанн Грозный дал 300 своим опричникам полномочия казнить царских лиходеев и сопостат по праву ревнования помимо царского суда. Опричный «перебор людишек», тысячи лучших царских слуг «выбором ото всех городов» был начат царем за 15 лет до официального учреждения опричнины. Как посвящение ветхозаветных левитов в стражи дому Израилева совершалось при возложении на них рук всего избранного народа (Числ. 8), так точно выбор «тысячи» из доблестнейших дворянских родов происходил при непосредственном участии всего русского народа и сопровождался торжественными обрядами и напутствиями».

«Выбор» государев был безошибочен. Историк замечает: «Среди «тысячи» встречаются имена синодика Успенского собора, куда по древнему обычаю повелением Государя записывались на вечное поминовение воины «храбрствовавшие и убиенные за святые церкви и за православное христианство». В сопровождении этой избранной «тысячи» царь Иоанн Грозный и отъехал в Александровскую слободу зимой 1564 года, где, основав Распятскую церковь, обрек себя и 300 избранных из лучших нести опричный крест ревнования Дому Божию».

Снова и снова мы встречаем это таинственное число 300. Истоки этого числового архетипа для арийской традиции остаются для нас загадкой, но наверное, они имеют то же Божественное начало, что и в традиции, нашедшей отражение в Священном Писании. «И рече Господь к Гедеону: мнози людие иже с тобою, сего ради не предам мадиама в руку их, да не когда похвалится Израиль на Мя, глаголя: рука моя спасе мя: и ныне рцы во уши люд ем, глаголя: кто боязлив и ужастив, да возвратится и да отидет в горы галаадовы. И возвратишася от людий двадесять две тысящи, и десять тысящ осташася. И рече Господь Гедеону: еще людие мнози суть: сведи я на воду и искушу тебе их тамо... И сведе люди на воду, и рече Господь Гедеону: всяк иже полочет языком своим от воды, якоже лочет пес, да поставили его особь: и всяк иже на колену падет (пити), отлучи его особь. И бысть число в горстех локавших языком триста мужей: и вси оставшии людие преклонишася на колена своя пити воду. И рече Господь Гедеону: треми сты мужей локавшими воду спасу вас, и предам мадиама в руку твою: и вси людие да пойдут, кийждо на место свое».

Вот тот священный исток, откуда берут начало 300 витязей святых градов, 300 опричников царя Грозного, его верные псы, которыми спас Господь Святую Русь от порабощения духовного ереси жидовствующих.

Витязи — божественное рыцарство языческих богов-витов вышли из купели крещения преображенными в избранное воинство Христа. Именно из этого священного сословия и произошли наши боярские роды, купеческие фамилии позднего Средневековья и просто «лучшие люди градов». Многие из славных витязей стали цветом русского монашества, обменяв стальные мечи на духовные. Ко времени появления западного «рыцарства» восточное «рыцарство» в основном уже закончило свой круг. Духовное подвижничество воинов приводило их к постригу к концу их бранной жизни. Но монастырь часто становился для этих витязей на покое местом продолжения их воинского подвига. Монастыри часто решали и воинские (оборонительные) задачи Русского государства, проведшего две трети своей исторической жизни в оборонительных войнах. Многие традиции древнего рыцарства на Руси продолжали ушкуйники, землепроходцы, казаки. Дружинная верность скреплялась здесь Православной верой; верность, честь, храбрость, воля, тяготение к простору, краю, любовь к оружию — эти качества и казаков, и ушкуйников.

В широком смысле «рыцарство» — одна из самых существенных и необходимых форм проявления Традиции в индоевропейском этнокультурном ареале. Крестовые походы Запада — это проявление древнего поведенческого арийского архетипа второго сословия, сословия воинов, архетипа священного воинского ревнования о святыне. Поход Иоанна Грозного на Казань, вне всякого сомнения, был крестовым походом православного христолюбивого воинства, крестовым без всяких кавычек.

М. В. Толстой в «Истории Русской Церкви» пишет: «Блистательный поход его имел совершенное подобие крестового; торжественность обрядов церковных мешалась с упражнениями воинскими; молебствия начинали и заключали каждый подвиг. В виду Казани расположился необъятный стан русский, и близ шатра царского разбит шатер церковный. Перед началом приступа все войско очистило совесть исповедью».

«Приняв в качестве регалий духовно-мистической власти собачьи головы и метлы, она перебрала Святую Русь и искоренила государственную крамолу, оставив на устрашение врагам Христовым образец христианского духовного могущества на все времена до скончания века. Не о таковом ли духовно-военном явлении православного воинства, уготовляемого Богом, «Путесотворяющим стезю гневу Своему» (Пс. 77, 50) в последние времена на конечную брань и погубление антихриста и всех полчищ его в силе и крепости песьеголовой опричнины Грозного русского Царя — таинственно возвещает 67-й псалом Царя Давида», — пишет наш замечательный современник Н. Козлов.

В Европе, как.и у нас, хватает «исследователей», которые склонны все нюансы европейской культуры сводить к механическим заимствованиям или из Греко-римского мира, или с мусульманского Востока. Институт рыцарства в концепциях этих «знатоков» расценивается как результат мусульманского влияния на диких европейцев в эпоху крестовых походов. Однако в мусульманском мире нет и никогда не было рыцарства, хоть отдаленно напоминавшего орден тех же тамплиеров, в чьих рядах элементы восточных влияний ищут с особой настойчивостью. Исключение составляет лишь понятие воинской дисциплины, общее для самых разных культур. У мусульман никогда не было рыцарей-монахов!

Разумеется, и у мусульман существовали воинские братства, особенно в среде суфиев. Их члены принадлежали к той или иной религиозной секте. Однако они не были похожи на одновременные с ними европейские рыцарские ордена. Военное братство тамплиеров — по крайней мере, ядро ордена — состояло их монахов. Это не воины, которым позволено было принять сан, а принявшие сан и ставшие в силу этого воинами.

«Ordene de Chevalerie» («Устав Рыцарства»), поэма в 500 с лишним строк, написанная на пикардийском диалекте в начале XIII века, повествует о том, как в 1187 году Гуго Тивериадский подарил рыцарский устав Саладину. Таким образом, мы видим, что в этом вопросе влияние было с прямо противоположной стороны. Возвращаясь к тамплиерам, отметим, что военно-монашеским орденом они становятся только после принятия устава Бернара Клервосского. Правда, в уставе монашеская суть ордена никак не подчеркивается. На первом плане всегда было рыцарское, воинское начало. Французский исследователь Луи Шарпантье считает, что Бернару из Клерво хотелось возродить старинные кельтские обычаи с присущими им табу, словно бы он поставил своей целью возродить древние воинские союзы в этом ордене рыцарей-монахов.

Действительно, орден тамплиеров в некоторых аспектах напоминал древнекельтские воинские союзы фениев. Приведем некоторые «триады» из воинского устава, чтобы лучше представить особый дух воинской дисциплины, сопряженной с духовной аскезой.

«Рыцари обязаны принимать бой с еретиками, даже если у тех будет троекратное численное преимущество.

Если придется им защищать жизнь свою от единоверцев, то взяться за оружие они имеют право лишь после троекратного нападения.

Если не выполнят свой долг, то будут подвергнуты троекратному бичеванию».

Триады эти распространялись и на повседневную жизнь рыцарей: «Мясо могут они есть три раза в неделю. В постные дни полагается им три блюда. Причащаться должны они три раза в год, слушать мессу три раза в неделю, подавать милостыню три раза в неделю».

Шарпантье уверен, что пристального внимания заслуживают именно эти «кельтские» черты устава ордена. Устав бенедиктинцев, первого монашеского ордена на Западе, был выдержан в строгом военном стиле. Монашеский орден — «школа» и одновременно военный отряд. Монах — воин. Пояс, которым пользуются монахи, — часть древнеримской военной формы, того самого cingulum militiae, который у римлян служил указанием на принадлежность к военному сословию и был олицетворением воинской дисциплины.

Возвращаясь к светским европейским рыцарям, нам хотелось бы отметить одно важное отличие славянских витязей от европейских. Рыцари мало ценили человеческую жизнь — свою и особенно чужую. Они привыкли к кровопролитию, и война казалось им естественным продолжением обычной жизни. Пренебрежение к чужой жизни усугублялось тем, что свой этический кодекс чести рыцари считали необходимым выполнять только в рамках своей социальной группы. По отношению к другим ни о каком рыцарском отношении не могло быть и речи. Именно против этих воинов-разбойников с тем, чтобы убрать их со сцены или хоть как-то обратить лицом к христианским заповедям, римская церковь предпримет попытку создать на основе движения «божьего мира» (Рах Dei) и Клюнийской религиозной реформы рыцарскую этику, проявления которой обнаруживаются в некоторых «песнях и деяниях», в испанской Реконкисте и в крестовых походах.

Истоки этой этики можно проследить по ряду летописных источников, а также по произведениям агиографического и проповеднического характера. Долгий и нелегкий путь духовного обновления воинского сословия стал по-настоящему возможен благодаря усилиям Церкви по сакрализации военной профессии. Отличительной чертой западного светского рыцарства стало и особое отношение к женщине. В рыцарской культуре возникает особый культ прекрасных дам, бывший элементом необходимой куртуазности, придававшей исключительное значение любви как чувству, возвышающему человека, пробуждающему в нем все лучшее, вдохновляющему на подвиги. Эта любовь, горячая и земная, но в то же время поэтическая и идеализированная, бросала вызов церковному аскетизму, шла вразрез с уставами древних рыцарских монашеских орденов. Это же отличает позднее рыцарство и от воинских сословий Руси и Востока. Любовное служение стало своего рода новой «религией» высшего круга. И не случайно в это же время в католическом мире культ почитания Девы Марии приобретает новые черты.

Исследователь европейского рыцарства Франко Кардини писал: «Мадонна царила в небесах и сердцах верующих, подобно тому, как дама царила в сердце влюбленного в нее поэта-рыцаря». Все это отличает позднего рыцаря от витязя, высшим проявлением смысла личного бытия было жертвенное богатырское подвижничество, аскетизм и стяжание святости через воинское служение Церкви, Государю и народу святорусскому, на который, безусловно, тоже распространялся «кодекс чести» православных витязей как на соплеменников и, самое главное, братьев по вере! Но в одном, ключевом моменте западноевропейское и восточноевропейское рыцарство имело несомненные черты типологического сходства. В духовном плане человек, облачившийся в одежду защитника своего народа и во имя его спасения готовый даже пролить свою кровь, символически как бы повторял крестный подвиг Христа, следуя его завету не жалеть своей души «за други своя».

Кроме арийских народов, институт храмовых воинов-аскетов и монахов особенно был развит в Китае и Японии. В Японии воины эти избирались из самых воинственных кланов самураев. Традиции самураев и синтоизм, древняя пантеистическая религия японцев, настолько пронизали друг друга, что многие синтоистские храмы были посвящены знаменитому японскому мечу. Отметим, что культ священного оружия был также развит и у балтийских славян, в чьих храмах поклонялись священным мечам, копьям и боги стояли в полном воинском вооружении. Ошибаются те историки, которые считают, что православие лишило славян их воинской культуры. Это в корне неверно. Именно христианство по-настоящему осветило воинский подвиг во имя защиты Веры и Отечества. Начиная с императора Константина, увидевшего в небе перед битвой крест и слова: «Сим победишь», и кончая последними русскими царями, все они — христианские Государи — были верными сынами церкви и храбрейшими воинами.

И не случайно первыми носителями Христовой веры были римские легионеры Египта и Палестины. Этому есть множество свидетельств. В Египте даже были найдены древние тексты Евангелия, которые римский легионер носил в своей походной сумке. Русь Христианская тоже освятила подвиг ратоборства. Меч псковского князя Довмонта в XIV веке хранился в алтаре Троицкого собора города Пскова. Знаменитое древнерусское сказание «Повесть о Петре и Февронии» рассказывает о том, как князь Петр должен был чудесным образом обрести освященный меч для битвы с недругом в одном из Муромских храмов. Это ли не свидетельство духовного осознания религиозного опыта ратоборчества Христа ради, облеченного в форму мифа русским православным народом!

Возможно, здесь отражен древний обычай поклонения сакральному оружию — мечу, атрибуту бога войны у скифов и сарматов. Можно предположить, что именно с сакральным аспектом меча связана и его видовая неизменность на протяжении веков у скифов и отчасти сарматов. Сакрализация оружия — один из древнейших архетипов арийского мировоззрения. Именно меч как неизменный сакральный символ может служить для археологов этническим индикатором культур, связанных со скифо-сарматским этническим массивом в Евразии.

Законы германских племен лангобардов и баваров, ставших христианами, говорят о «священном оружии», то есть таком, которое было освящено, очищено от скверны греха. На таком оружии закон разрешал произносить клятву. Таким оружием можно было пользоваться, чтобы совершать суд Божий. Подобное освящение призвано было оправдать в глазах новоиспеченных и воинственных христиан сакральное использование оружия. Практика эта, разумеется, пришла из языческого прошлого, но столь прочно укоренилась в христианском обществе, в его правовом обиходе, что отвергнуть ее, особенно для ведущего сословия, которое оправдывало войной свое существование, не представлялось возможным. Буквальное понимание Священного Писания подкрепляло практику применения оружия, включив его в новую христианскую систему ценностей. В Писании меч — символ силы, справедливости и праведного отмщения. Разве Спаситель не сказал, что не мир, но меч принес Он на землю? Разве не сказал Он, что у кого нет меча, пусть продаст свой плащ и купит меч. («Продай одежду свою и купи меч». Лк. XXII, 36). Не призывал ли святой апостол Павел взять в руки меч Господен, то есть слово Господне? Не сказано ли в «Откровении Иоанна Богослова» об обоюдоостром мече, исходящем из уст восседающего на белом коне и ведущего за собой рать ангельскую? И не в Писании ли мы находим свидетельство тому, что последним христианам предстоит вступить в смертельную схватку со зверем Апокалипсиса и нанести ему «рану от меча» (Апок. 13,3; 13,14).

Разве не такой же подвиг с использованием освященного меча предвозвестительно, по отношению к Последней битве, совершил святой Муромский князь Петр, муж Февронии, получивший, по своей молитве, указание от некоего светлого отрока в муромской церкви Воздвижения Животворящего Креста Господня обрести в алтарной стене храма священный Агриков меч и убить коварного демона-змея, принимавшего образ его старшего брата Павла, совращавшего сей хитростью на блуд его жену?

Возражать, что аллегорический смысл всех этих призывов содержит отрицание применения оружия в земной жизни — бесполезно. Слово, особенно в понимании религиозно одаренных народов, обладает самостоятельной ценностью, особенно это касается драгоценного жемчуга слов Писания. Разумеется, с приходом христианства мечи более не освящают при помощи рунических заклятий. Возможно, первые проповедники христианства у северных народов, в их лояльности к наделению оружия «сакральными полномочиями», в освящении его преследовали две цели: во-первых, ввести воинские ритуалы в круг христианской культуры, «окрестить» древние священные обычаи; во-вторых, изгнать во имя Христа дьявольские силы, гнездившиеся в оружии, посвященном старым богам.

Литургическое освящение сменяет магический ритуал. Вместо рун появляются молитвы и христианские девизы. Есть мнение, что при принесении клятвы на оружие в христианскую эпоху главное значение имел не клинок, а рукоять. Действительно, в Средние века рукоять меча часто использовалась в качестве реликвария. Приобретение рукоятью крестообразной формы могло привести при совершении ритуального акта к «исчезновению» функциональной значимости меча как орудия войны. Он становился символом, священным предметом. В рукоять своего меча-спаты Дюрандаль Роланд вделал: кровь святого Василия, нетленный зуб святого Петра, власы святого Дионисия, божия человека, ризы Приснодевы Марии. Меч становился вместилищем святости и ее охранителем. Воин, присягнувший на подобной святыне и нарушивший данное слово, был уже не просто клятвопреступником, но совершал святотатство. Отныне клятва совершалась не на голом оружии, а на святых мощах. Вделанные в рукоять христианские святыни, возможно, мыслились как своего рода «магический» компонент, увеличивающий силу оружия, что, конечно же, говорит и об определенных языческих пережитках в подобного рода отношениях к святым мощам. Сама крестовина меча выполняла апотропеическую функцию: «Се крест Господен, которого бегут враги».

Современный специалист по истории европейского рыцарства И. Г. Лавриненко пишет: «В славные Средние века меч неизменно сопровождал жизнь христиан. В том числе во время Божественной Литургии. Например, при чтении Евангелия рыцари до половины обнажали свои мечи, показывая свою готовность сражаться за веру. Уж они-то помнили слова Папы Римского Николая I (852— 867), когда он, отвечая на вопрос о законности применения оружия в «Response ad consulta Bulgarorum», писал: «...человек, который сам не готовит оружия для защиты себя и своей страны, искушает Бога».

Для понимания отношения христиан к воинскому долгу как особому церковному послушанию приведем и еще одно интересное свидетельство, процитировав того же автора: «Вспоминая девиз Крестовых походов «Так хочет Бог» (Deus vult!), в памяти возникает один примечательный эпизод из Ветхого Завета. Когда евреи отлили себе идола — золотого тельца — и стали ему поклоняться как Богу, Моисей, уничтожив тельца, стал «в воротах стана и сказал: кто Господень, — ко мне! И собрались к нему все сыны Левиины. И сказал он им: так говорит Господь, Бог Израилев: возложите каждый свой меч на бедро свое, пройдите по стану от ворот до ворот и обратно, и убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего. И сделали сыны Левиины по слову Моисея: и пало в тот день из народа около трех тысяч человек. Ибо Моисей сказал: сегодня посвятите руки ваши Господу...» (Исх. XXII, 1—29). Этот эпизод с Моисеевым мечом свидетельствует о том, что убиение людей может не являться грехом, если совершается по слову Божию.

И пусть для современного гуманистического сознания это место из Священного Писания покажется страшным, для средневекового человека пламенной веры не могло быть ничего превыше воли Господа. Все остальные ценности, на которые мы в своем неоязыческом отуплении молимся, для него носили относительный, подчиненный требованиям веры характер. Крест в сердце, меч в руке — с этим благородное сословие жило и с этим уходило в могилу, до конца исполняя свой долг крестоносных меченосцев.

Уже в XX веке замечательный русский мыслитель И. А. Ильин отчеканил это мировоззрение в этико-религиозный постулат: «Поднявший меч за веру и правду не праведен, но прав». Меч связал воедино древнюю языческую европейскую духовную традицию и христианство. Оружие, освященное авторитетом Церкви, стало служить святому делу защиты верующих. И война продолжала и после принятия народами христианства мыслиться как психомахия.

Но оставим Европу и вернемся в родное Отечество. Попробуем отыскать истоки сакрализации оружия в русской традиции. История загадочного меча «Меринга» позволит нам проследить корни становления воинского священного сословия в Древней Руси и убедиться в древности традиции почитания меча у восточных славян. Обратимся к скандинавским преданиям. Скандинавская «Сага о Бьерне», некоем исландце, побывавшем на Руси у конунга Вальдимара около 1008—1010 годов, описывает реальные и мифические подвиги на Руси этого викинга. Записана была сага в начале XIII столетия, хотя сложилась намного раньше. Нам она интересна тем, что дает интереснейшую информацию о высочайшем социальном статусе самого понятия «Витязь» на Руси при Владимире Святом.

Сага повествует: «Говорят, что, когда Бьерн был в Гардарики у Вальдимара конунга, случилось, что в страну ту пришла неодолимая рать, и был во главе ее витязь тот, который звался Кальдимар, рослый и сильный, близкий родич конунга, величайший воин, умелый в борьбе и очень смелый; и говорили о них, что они имеют одинаковое право на княжество, Вальдимар конунг и витязь; тот потому не получил то княжество, что он был моложе, а потому он занимался набегами, чтобы добыть себе славу, и не было другого воина, такого же знаменитого, как он, в то время на Востоке».

О ком идет речь в саге, сказать сложно. Само слово «родич» использовалось скальдами, когда точная степень родства им не была известна. Был ли Кальдимар действительно родичем Владимира Красное Солнце, или это плод фантазии скальда, а вернее, самого Бьерна, остается загадкой. Но для нашего повествования сейчас важнее оценить статус витязя в Древней Руси. Вальдимар послал людей с предложением мира к своему сородичу. .

Сага продолжает: «И просил он прийти с миром и взять половину княжества. Но витязь тот сказал, что княжество то должен иметь один он... После того предложил конунг дать человека для единоборства, и витязь тот согласился с тем условием, что он возьмет то княжество, если одолеет того человека, а если витязь тот падет, то конунг будет владеть своим княжеством, как раньше...»

Бьерн согласился испытать себя в поединке с Кальдимаром. «Конунг поблагодарил Бьерна; были тогда прочитаны законы поединка. У витязя того был меч тот, который звался Меринг, лучшая из драгоценностей. Бились они сильно и жестоко, и кончилось у них тем, что витязь тот пал перед Бьерном, а Бьерн был ранен почти что насмерть. Получил Бьерн за то великую славу и почет от конунга. Был поставлен шатер над Бьерном, потому что его нельзя было увезти, а конунг вернулся домой в свое княжество». Берн завоевал право обладания знаменитым мечом и привез его в Исландию.

В этой саге мы должны отметить, что витязь по своему статусу приравнивается к князю — претенденту на великокняжеский стол. Это явно не младший дружинник или просто конный рыцарь, как у чехов. И еще одно. Сага убедительно свидетельствует о культе оружия на Руси и о бытовании нареченных именем мечей, как это было в обычае и у скандинавов. В знаменитой «Саге об Эгиле» у главного героя был любимый меч «Ехидна». Чудный меч Кальдимара «Меринг» стал диковинной реликвией в Исландии. Само обладание столь знаменитым мечом выдает высочайший ранг владельца — витязя Кальдимара.

Мы можем утверждать, что в Древней