Июня 1909 г.

В нынешнем Евангелии читали мы о пребывании Господа Иисуса Христа в Капернауме. Господь сказал жителям этого города, что придут многие от востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом, а сыны царствия изгнаны будут вон. Куда вон? Очевидно, в ад. Разъяренные капернаумцы, как дикие звери, бросились на Спасителя, окружили Его и повлекли к высокой скале, с которой хотели сбросить Его, но Он же прошед посреде их, идяще (Лк. 4, 30). Идяще — без указания начала и конца действия, идяще все время. В Евангелии скрыт глубокий смысл, который постепенно проясняется для человека, внимательно читающего Писание. И по этой неисчерпаемой глубине содержания узнаем мы о Божественном происхождении Книги, потому что всегда можно отличить дело рук человеческих от творения Божия.

Видали ли вы искусственные цветы прекрасной французской работы? Сделаны они так хорошо, что, пожалуй, не уступят по красоте живому растению. Но это — пока рассматриваем оба цветка невооруженным глазом. Возьмем увеличительное стекло и что же увидим? Вместо одного цветка — нагромождение ниток, грубых и некрасивых узлов; вместо другого — пречудное по красоте и изяществу создание. И чем мощнее увеличение, тем яснее проступает разница между прекрасным творением рук Божиих и жалким ему подражанием.

Чем больше вчитываемся мы в Евангелие, тем явственнее разница между ним и лучшими произведениями величайших человеческих умов. Как бы ни было прекрасно и глубоко любое знаменитое сочинение — научное или художественное, но всякое из них можно понять до конца. Глубоко то оно глубоко, но в нем есть дно. В Евангелии дна нет. Чем больше всматриваешься в него, тем шире раскрывается его смысл, неисчерпаемый ни для какого гениального ума.

Но Он же прошед посреде их, идяще. Кто? По историческому смыслу — Господь. Но кроме исторического значения евангельская история имеет другое, применительное к каждому из нас. Кто же это Он? Это — ум наш, идущий горе́. "Горе́ имеем сердца" — стремится душа наша, ум наш к Господу. Но, как дикие звери, окружают помыслы, искушение, суета, и опускаются крылья, поднимавшие дух, и кажется, никогда не устремиться ему горе́. "Господи, Господи... жажду общения с Тобой, жизни в Тебе, памятования о Тебе, но постепенно рассеиваюсь, развлекаюсь, ухожу в сторону. Пошла в церковь к обедне. Только началась служба, а у меня появляются мысли: "Ах, дома я то-то и то-то не так оставила. Такой-то ученице надо вот что сказать. Платье-то я выгладить не успела...". И много других мыслей о якобы неотложных заботах. Смотришь, уже и "Херувимскую" пропели, уже и обедня к концу. Вдруг опомнишься: молилась ли? Разве я с Господом беседовала? Нет, телом была в храме, а душой — в будничной суете. И уйдет такая душа из храма со смущением, неутешенная.

Что же скажем? Слава Богу, что хоть телом побывала в храме, хотя бы пожелала к Господу обратиться. Вся жизнь проходит в суете. Ум идет посреди суетных мыслей и соблазнов. Но постепенно он навыкнет помнить о Боге так, что в суете и хлопотах, не думая, будет думать, не помня, — помнить о Нем. Только бы шел не останавливаясь. Пока есть в тебе это стремление вперед — не бойся, цел твой кораблик и под сенью креста совершает свое плавание по жизненному морю. Цел он — и не надо бояться возможных житейских бурь. Без непогоды не обходится никакое обычное плавание, тем паче жизненный путь. Но не страшны жизненные невзгоды и бури шествующим под прикрытием спасительной молитвы: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную". Не страшны они, только бы не впасть в уныние, ибо уныние порождает отчаяние, а отчаяние уже смертный грех. Если и случится согрешить, верь в милосердие Божие, приноси покаяние и иди дальше, не смущаясь.

За одним монахом бес ходил тридцать лет, стараясь соблазнить его и все не удавалось. Наконец через тридцать лет он соблазнил его блудом и монах пал. Впасть в этот грех монаху — все равно что уничтожить все свои предшествовавшие труды. Бес пришел к падшему и сказал ему, что он теперь отпал от Бога и стал рабом греха и диавола.

— Ты теперь мой, — говорил бес.

— Никогда, я — раб Божий.

— Да как же ты можешь быть Божиим, когда впал в мерзейший грех? Ты ужаснейший грешник.

— Ну что ж, что грешник? Я — Божий, а тебя знать не хочу.

— Да ведь ты пал?

— А тебе-то какое до этого дело?

— Куда же ты теперь пойдешь?

— В монастырь.

— Разве место тебе в монастыре после такого ужасного дела? Твое место теперь в миру. Да к кому же ты идешь?

— К духовнику на исповедь.

Бес всячески хулил духовника, останавливал монаха, но тот стоял на своем. Что же сказал духовник? Грех он его отпустил.

— Все свои прежние труды, брат, уничтожил ты своим падением. Встань и начни сначала.

А в ночь игумену того монастыря, мужу высокой жизни, явился Господь Иисус Христос. Он держал за руку монаха.

— Узнаешь ли ты, кто это? — спросил Господь игумена.

— Узнаю, Господи, это монах из моего стада, да еще падший.

— Знай же и то, что этот монах, не поддавшись наветам бесовским, склонявшим его к унынию и отчаянию, в самом падении своем посрамил беса, и Я оправдал его.

Такое значение имеет твердость и мужественная готовность, потерпев поражение в борьбе, начать ее снова, не впадая в уныние и отчаяние.

Но Он же прошед посреде их, идяще (Лк. 4, 30) — приходится нашему уму в своем стремлении горе́ идти между суетными помыслами, между соблазнами. Часто смущают его помыслы хульные. Иной приходит и заявляет, что он погиб, так как у него возникают мысли, хулящие Бога, святых, Таинства, а хула на Духа Святого не простится ни в сем веке, ни в будущем.

Здесь много понимается превратно. Хулой на Духа Святого, непростительной и ведущей к погибели, считается упорное неверие и отрицание бытия Божия, несмотря на воочию совершающиеся чудеса, несмотря на множество фактов, неопровержимо доказывающих существование Бога. Упорное отрицание и неверие являются хулой на Духа Божия, это не прощается ни в сем веке, ни в будущем, и человек, умерший, не покаявшись в своем неверии, погиб. Примером такого нераскаявшегося хулителя является Лев Толстой, упорно отвергающий Церковь и не признающий Божественности Господа Иисуса Христа, что бы ему ни говорили и как бы ни доказывали неосновательность его воззрений. Если он умрет не покаявшись, то погибнет. Если же перед смертью покается, то будет прощен.

Между тем многие под хулой на Духа Святого разумеют дурные, скверные мысли, которые откуда-то появляются в уме верующего человека, и считают такого человека погибшим. Глубоко ошибаются они. Разве может тот, кто верует в Бога, любит Его, надеется на Него, мыслить хулу? Очевидно, не его это мысли, а нашептываются они врагом нашего спасения, которому выгоднее всего, чтобы человек впал в отчаяние, счел себя отпавшим от Бога, тогда весь он в руках диавола. Еще так скажу. Идете по дороге. Навстречу попадается пьяный, который извергает страшнейшие ругательства. Что вам нужно сделать? Поскорее пробежать мимо, стараясь не слышать того, что он говорит. Если что-нибудь, помимо вашей воли, осталось в вашей памяти, будет ли вас за это судить Бог как за хулу? Нет, не будет.

Иное было бы дело, если бы вы подошли к этому пьяному и стали ему говорить: "Вот хорошо, ну скажи еще что-нибудь, а теперь вот это...", обнялись бы и пошли с ним вместе, наслаждаясь тем, что он говорит. В том случае вы были бы осуждены вместе с ним.

Так и с помыслами; если вы стараетесь гнать их от себя, то ошибочно приписываете их себе: не ваши они, а внушаются вам врагом. Только когда вы добровольно останавливаетесь на какой-нибудь непотребной мысли и она вам доставляет удовольствие, тогда вы виноваты и должны каяться в этом грехе.